Санька-умник 3

Глава 41

Глава 41 А из нашего окна площадь Красная видна…

— Вставайте, сони, — разбудил нас Василий Сталин. — Пошли. Ждёт.

Рядом с ним столбом стоял… академик Вершинин.

Во! Нашли!

Если надо — найдут. Всегда находят.

Даже стог сена сжечь могут, чтобы в нём иголку отыскать.

Как-то ещё в прошлой жизни я раз тоже «потерялся». Засиделся у знакомого. Телефон разрядился, супруга не могла до меня дозвониться. Так она, умница-разумница, подняла на ноги знакомого полковника из одной серьезной службы. Через полчаса ей адрес и продиктовали, где я нахожусь…

Как?

Большой брат, он много может…

На Николае Васильевиче не было лица.

Приехали, ничего не объясняя взяли под белы рученьки. В черное авто втолкнули и повезли.

Всё это — быстро-быстро, под суровыми взглядами.

Ну, а когда он меня и Кожедуба увидел, сердце у него и упало окончательно…

Впрочем, на переживания у него долгого времени не было.

Коридор. Лестница. Опять коридор…

Как тут не запутаться?

Василию Иосифовичу дорога была знакома. Можно сказать, что он с детства по ней ходил.

— Проходите. Садитесь.

Ну, коли Сам, дать отдых ногам дать предложил…

Иосиф Виссарионович выглядел плохо. На свои портреты в газетах походил мало.

Я его в живую раньше и не видел. Только запечатленного.

Тут он был ещё и без кителя, в какой-то вязаной кофте. Вот бы не подумал, что Иосиф Виссарионович так одевается.

Сталин сидел и курил.

Вот этого бы ему не надо делать. Ещё и табаком травить ослабленный организм.

— Рассказывайте.

Сказанное, как бы и относилось ко всем, но смотрел сейчас Вождь на Вершинина.

— Про препарат, — уточнил Сталин.

Николай Васильевич чётко, ясно, без всякой воды, отрапортовал.

Мудрая Санькина бабушка говорила, что если сильно заболеешь — говно есть будешь. Для лечения.

Иосифа Виссарионовича, судя по всему, тоже приперло.

А кому болеть приятно?

Ну, есть некоторые, с такой психической патологией…

Однако, большинство-то людей — нормальные!

— Это даже не лекарство, а стимулятор жизнедеятельности всего организма, — перейдя уж совсем на просторечие, завершил свой доклад академик.

Да, не лекарство. Я был согласен с Вершининым.

— Не отравишь?

Рысьи глаза Сталина настороженно сверкнули.

Портреты Иосифа Виссарионовича, которые я видел, настоящий цвет его глаз не передавали.

Сейчас же, он — вот. Рядышком сидит.

Глаза его — рыжеватые!

Пусть в настоящий момент и притухшие, не здоровые, но всё равно, производящие сильное впечатление.

Встречаться взглядом с такими было как-то… Нет, точно не могу описать.

— Требуется некоторая предварительная подготовка… — начал было академик, но был прерван взмахом руки Сталина.

— Вот и готовься. Срок — неделя. Все остаетесь здесь. Ты, Василий, тоже… переходишь на казарменное положение.

Ещё сутки назад ни о чем подобном у меня и в мыслях не было. Эти двадцать четыре часа в Москве буквально перевернули всю мою жизнь. Эту, уже здесь, вторую. Чего только в ней не случалось — четыре войны, работа в лагере НКВД, но чтобы такое…

Я здесь всё время не высовывался, к обстоятельствам приспосабливался, старался быть менее заметным в своей второй жизни. А она, меня за шиворот взяла и…

Сейчас я находился в кабинете самого Сталина! Причем, не просто чай ему подать пришел.

Прервется его жизнь этой весной или продлится дальше, сейчас и от меня зависело. Да, что говорить — именно от меня! Кто бабочковую настойку-то изготовил⁈ Она — первична, препарат Вершинина — только её аналог.

Я стронул камешек на вершине горы. Он и сдвинул с места всё остальное.

Может, именно для этого и попал я сюда? Таково моё предназначение?

Не просто так были и фельдшерская школа, работа на фармацевтическом складе? А мой перевод к летчикам? А встреча с Кожедубом, который был не шапочно знаком с Василием Сталиным?

А то, что надо из бабочек нужно стимулятор сделать?

— Идите. Вас проводят.

Вождь кивнул сыну. Сейчас тот был в своем законном генеральском мундире. Права-то носить его он был не лишен, пусть и смещен с должности.

— Что будет нужно, говорите. К вам подойдут.

Это уже было сказано Сталиным, когда мы вчетвером покидали кабинет.

— Потом всё мне расскажешь, — шепнул мне Вершинин.

— Хорошо, — только и оставалось мне пошевелить губами в ответ.