Сансара. Оборот третий. Яйца Нимиры

Глава 2

Может, я ещё и не научился отличать яйца друг от друга, но зато я отлично подметил разницу между яйцекратами и яйцеверами. И если бы не это дурацкое внедрение, без проблем перестрелял бы всех яйцекратов. Серьёзно, вообще без проблем!

Яйцекраты сидели неподвижно, а яйцеверы — двигались. Тот случай, с големом — это экстренная ситуация. Самооборона, так сказать. В основном же яйцекраты спокойно сидели, не дёргаясь, как самые обыкновенные яйца. Ночью, наверное, ещё и спали — иначе как бы нам удалось стырить одного матёрого яйцекрата и сожрать его?

Яйцекраты, отрицая индивидуальную яичность, проводили время в чём-то вроде коллективной медитации. При этом, суки, размножались и занимали всё большую площадь, как бы между прочим поглощая деревеньки яйцеверов. Многие из которых, подумав, тоже вступали в секту яйцекратов.

Сами по себе яйцеверы были приятными и жизнерадостными яйцами. Яйца-дети бегали и играли, оглашая окрестности весёлыми криками. Молодёжь тусовалась в каких-то своих особых местах. Те, что постарше, возделывали огороды, на которых росло несъедобное хрен знает что.

Мне было непонятно об этом мире примерно всё, но я на удивление и не хотел понимать. Я хотел отсюда свалить. И никогда, никогда в жизни не встречаться с тем наглухо отбитым Творцом, который сотворил этот мир. У него, блин, ещё и реестровый номер был, мир на полном серьёзе входил в Сансару!

Поскольку от Дианы с вороном толку не было, я решил действовать самостоятельно. Спёр у Яйцерика одеяло и отправился к лесу. Там пришлось немало побродить, прежде чем удалось наломать гибких и прочных веток.

Через пару часов после того, как я начал работы, из лесу, пошатываясь, будто пьяная, вышла Фиона. Поймав меня блуждающим взглядом, она подошла ближе и вопросительно мяукнула.

— Что, совсем человеческий язык забыла? — спросил я.

Фиона потрясла головой, и в её прекрасных глазах появились проблески разума.

— Извини, — сказала она. — Просто я впервые почувствовал зов дикой природы, и он свёл меня с ума.

— Бывает, чё, — буркнул я, вдевая нитку в иголку.

Вот нахрена, спрашивается, яйцам нитки и иголки? Нет, лучше не задаваться такими вопросами. От них неумолимо хочется забухать, а бухать нельзя, да и нечего.

— А что ты делаешь? — заинтересовалась Фиона.

— Самогонный аппарат. Не видишь, что ли?

— Н-нет. Самогонного аппарата — совсем не вижу, — развела руками Фиона.

Закрыв глаза, я мысленно высказал всё, что думал о бесконечно тупящих кошках, а когда открыл глаза, то вставил нитку в игольное ушко с первой попытки. Это меня взбодрило, я даже улыбнулся.

— Подземный ход я рою, Фиона. Валить нам отсюда надо.

— А, валить… — Она зевнула, села, скрестив ноги, и обмоталась хвостом. — Ты знаешь, а здесь я, возможно, впервые познал истинное счастье.

— Стихи, что ли, ёжикам читаешь? — удивился я.

— Дело не в этом! — дёрнула кошачьими ушками Фиона. — Здесь, наедине с природой, приходит понимание того, сколь мало в жизни имеет значение. Куда мы вечно бежим? К чему стремимся?.. Неужели шуршание презренных банкнот слаще для слуха, чем журчание ручья, или шелест листвы? Послушай, Костя!

— Слушаю, слушаю, — проворчал я, пришивая палку к одеялу. — Поздравляю с новой шизой. Ты их коллекционируешь, что ли?

— Не понимаю, о чём ты, — надулась Фиона.

— Ну как же? Алкоголизм — раз, бзик по стихам и публичным выступлениям — два, раздвоение личности — три, теперь вот ещё в древолюбы подалась.

— Ты злой и жестокий! — взвизгнула Фиона, вскакивая. — После всего, что я для нас сделал, ты мог бы относиться ко мне более…

— Нитку перекуси, — попросил я.

— Я перекушу, но это не означает, что я тебя прощаю!

— Договорились.

Фиона перекусила нитку, потом, ворча, сделала узелок своими тоненькими пальцами и удалилась обратно в лес. Жратвы, что характерно, опять не принесла, хотя сама умирающей не выглядела. Ладно, киса, свалим мы отсюда, отпустит тебя однажды, тут-то я тебе всё и выскажу. У нас тут, между прочим, все работают! Диана на холме валяется, я хрень какую-то строю, во́рон вдохновляет. А эта фигня кошачья свалила в лес — и как так и надо.

— Вы поссорились? — спросил нежный голос.

Я вздрогнул, поднял взгляд. Передо мной стояло знакомое яичко.

— А, привет, Яйцерина, — сказал я. — Ну, как тебе сказать… Да, наверное. Фигня, не бери в яйцо.

Яйцерина глубоко вздохнула и покрутилась, будто красуясь передо мной. Я, как мог, подпустил во взгляд восхищения. Получилось: Яйцерина порозовела. Дурдом…

— Я слышала кусочек вашего разговора, — сказала она. — Похоже, что ваша подруга становится яйцекраткой…

— Нет, — сказал я, возвращаясь к работе, — Яйцефиона не такая. Она — деятельное яйцо. Вишь, как носится!

Между деревьями в этот миг и вправду пролетела стремительная тень. Кажется, Фиона охотилась за птичкой, ошалевшей от такого внимания к своей персоне.

Яйцерина печально вздохнула:

— Я уже видела такое, Костя. Грустно, но поначалу все отрицают серьёзность ситуации. Яйцеслав и Яйцериса прожили вместе двадцать лет, но когда она стала яйцекраткой, он тоже долго не мог поверить, полагал это причудой и ждал, что она образумится. Даже когда она полностью отвергла яичность и поклонилась Королю Яйцо…

— Поклонилась — это в смысле села там, рядом с остальными? — пробормотал я, сосредоточенно пришивая очередную палку.

— Да. Яйцекраты считают, что жизнь не имеет никакого смысла, она мешает совершенствовать духовное яйцо. Чем больше мы двигаемся, чем больше внимания уделяем своему телу, тем дальше мы от счастья жизни истинной. Поэтому, как они полагают, нужно полностью отрешиться от мирского и проводить дни в безмолвных молитвах к Королю Яйцо.

— А король-то этот откуда взялся? — полюбопытствовал я, раз уж разговор такой начался.

— Оттуда же, откуда и все яйца, — с удивлением отозвалась Яйцерина.

Вопрос, откуда берутся яйца, кстати говоря, был для меня всё ещё актуальным. И вот я получил на него ответ:

— Яйца приносят птицы. Приносят, чтобы мы радовались жизни! Каждая яичность — бесценна. А яйцекраты отрицают всё это и проводят лучшие свои годы в неподвижности. Безумцы!

Судя по интонациям, Яйцерина всплеснула руками. Интересно, а яйца реинкарнируют в людей? Или наоборот? Домотаться, что ли, до Дианы — походить, проверить? У неё же прибор может. Найдём бывшего человека, разбудим память, как, вон, Фионе. То-то ржака будет! Эх-х-х, всё-то бы мне ржать… Повзрослеть бы уже, что ли. Нафиг-нафиг. Увяжется за нами ещё яйцо какое-нибудь с сознанием прыгуна в высоту. Что мы с ним делать вообще будем?

— У нас тоже такие есть, — решил я поддержать разговор. — Мы их задротами называем. Сидят себе всю жизнь — то ли в игрушки играют, то ли книги читают. То ли пишут. Пивка позовёшь попить — он тебя ещё и в ЧС со страху кинет. В Японии, говорят, таких дофига. Им даже, кажется, инвалидность дают, но я точно не уверен. Давно в Японии не был, понимаешь, всё дела, дела, по Сансаре прыгаем туда-обратно.

Яйцерина слушала бы меня, раскрыв рот, если бы у неё был рот. А когда я замолчал, нерешительно начала:

— Скажите, Костя… А кто-то из ваших двух прекрасных яичек — ваше яйцо?

Мне понадобилось секунд десять, чтобы отдуплить, в чём меня обвиняют. Дошло.

— А. Ты про Диану и Фиону? Не, они мне не яйца. Мы просто яйца, понимаешь?

— Да! — с облегчением рассмеялась Яйцерина. — Я так и думала, что у вас ничего серьёзного.

Охренеть! Вот как у них тут понимание работает? От интонации, что ли? Или с элементами телепатии? Дурдом полнейший.

— Костя, — понизила голос Яйцерина, — скажите, а вы не хотели бы… Словом, сегодня вечером, если, конечно, вам не противно моё…

— Яйцерина! — прервал её резкий и неприятный голос.

Яйцерина вздрогнула и повернулась. Я тоже посмотрел в ту сторону и увидел яйцо, грозно глядящее на нас. Яйцо было чуть повыше и пошире, чем Яйцерина.

— Смит Гладкое Яйцо! — воскликнула она. — Дорогой!

И побежала к нему. «Побежала» выглядело не так резво, как говорилось. Яйцерина двигалась медленно, перекатываясь с боку на бок. Я потратил первые три дня, чтобы научиться не ржать от этого зрелища, и сейчас держался молодцом.

— Что это ты трёшься с этим уродливым яйцом? — недовольно спросил Смит Гладкое Яйцо, когда Яйцерина с ним поравнялась.

— Перестань! Он — гость моего дома, я просто беседовала с ним, исполняя долг гостеприимного яйца!

— Так он сейчас не у тебя дома!

— Ну Сми-и-ит, ну Гладкое Яйцо! — Яйцерина потёрлась о скорлупу Смита. — Ты что, ревнуешь?

— Вот ещё! А чего ты розовая такая?

— Обрадовалась, увидев тебя.

— Хм… Ну, пошли, прогуляемся.

Они покатились рядом. Я вытер слёзы и склонился над своей уродской конструкцией.

Как, интересно, у них имена получаются? Одни, вон, как индейцы, в два-три слова. Другие — Яйце-кто-то. От чего-то же это зависит, надо полагать, или Творец просто от балды всякой фигни написал. Вот уж кто-кто, а этот явно очухался не за неделю до дедлайна, а за два часа, причём, с такого бодуна, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Омерзительное зрелище! — послышался голос.

Да мать твою! Вам что тут — проходной двор, что ли? Поработать не дают!

Со стороны леса приблизилось яйцо ростом с меня. Оно стояло и глядело вслед Яйцерине с её кавалером.

— Кто ж смотреть заставляет? — буркнул я. — Там, на другом конце деревни, говорят, всякое интересное. А тут — фигня одна, сам бы ушёл, да яичность не позволяет.

Но большое яйцо как будто бы и не слышало меня.

— Эти отпрыски богатых родов совершенно забыли приличия. Молодые яйца, не имеющие ни грамма собственного ума, один только гонор. Кто дал ему право относиться к прекрасной Яйцерине, как к своей собственности? Каждый день выгуливает её в одно и то же время, когда на улице много яиц, чтобы похвастаться. А всё остальное время, пока он пьянствует с дружками, она должна сидеть дома и дожидаться его!

— Пьянствует? — насторожился я.

— Ну конечно! Когда-то пьянство было привилегией сильных мужчин-яиц. А теперь? Теперь достаточно просто родиться мужчиной, и можно позволять себе всё, что угодно! Мой тебе совет, яйцо: не теряй её. Лучше яйца ты не найдёшь, а она, если останется с этим тухлым гоголем-моголем, пропадёт.

Как-то вдруг рядом образовалась Фиона.

— Костя, может, помочь чего? — спросила она, преданно заглядывая в глаза.

— Во-первых, пожрать принесёшь, — сказал я, почувствовав силу мужчины-яйца.

— Принесу! — Фиона ударила кулаком в грудь. — Пир устрою!

— А во-вторых, на! — Я нахлобучил на неё свою конструкцию. — Пошли испытания проводить.

Фиона с визгом разогналась, взбежала на холм и прыгнула. Крылья, изготовленные из одеяла, поймали ветер.

— Парррррит! — воскликнул ворон, сидящий у Дианы на плече.

Да, каких-то две-три секунды Фиона парила. Потом зачем-то впала в панику, замяукала, попыталась махать крыльями, которые задумывались, как неподвижные. Затрещали рвущиеся нитки, каркас оторвался, и траектория безвозвратно нарушилась.

— Очень красиво, — похвалила Диана, когда Фиона на ходу впилилась в подножие холма, на котором мы стояли.

— Вы что там делаете? — выскочила наружу Яйцерина. — У меня тарелочка упала и разбилась!

Я, тяжело вздохнув, спустился вниз. Помог встать несостоявшейся лётчице, которая скулила и держалась за голову. Н-да, великий план — долететь до портала, поплёвывая на яйцекратов — провалился с треском, буквально. Я задумчиво погладил Фиону по голове.

— У кисы боли, у собачки боли! — давясь от смеха, сказала сверху Диана.

— Идите вы все знаете, куда? — крикнула Фиона и, гордо дёрнув хвостом, похромала в сторону леса. На охоту, должно быть.

— Костя! — шёпотом спросила подкатившаяся ко мне Яйцерина. — Я не успела спросить. Ты не согласился бы сходить со мной сегодня вечером в одно место? На концерт.

— А там пьянствовать будут? — осведомился я.

— Угу, — расстроенно понурилось яичко.

Я опять вздохнул, посмотрел на обломки дельтаплана, поднял взгляд наверх. Там Диана сделала страшные глаза и показала кулак, а ворон у неё на плече расправил крылья и замахал ими.

— Да, конечно, — сказал я. — Зайду за тобой в восемь.