Самородок

Глава 6

— На сегодня мы можем быть свободны, — сказал Глаголен. — Списки по секциям вывесят завтра утром. Подожди меня здесь, я узнаю, не возникло ли проблем.

В глубине души затеплилась надежда, что доклад не примут и выступать на сессии не придется. Войта стянул с себя дурацкую тогу и вдруг снова увидел Айду Очена, ожидавшего у двери очереди войти. Войта тоже подождал, а когда Очен скрылся за дверью, подошел к ней поближе.

Очену, наверное, задавали больше вопросов — или он слишком медленно шел через зал? Ждать пришлось долго. Но когда дверь со скрипом приоткрылась и он появился на пороге, жмурясь от солнца, Войта ловким движением прижал его к стене, ухватив за шею — как когда-то в школе, более в шутку, нежели всерьез.

— А ну-ка ответь мне, товарищ по играм, сын друга моего отца, почему ты, едрена мышь, не пожелал мне здравия при встрече?

Очен (как и когда-то в школе) испугался, затрепыхался и начал шумно и бессвязно возмущаться. И (как когда-то в школе) ему на помощь пришли старшие — двое чудотворов из Славлены. Пришлось его отпустить. Кстати, оба они раскланялись с Войтой и сообщили, что рады видеть его в добром здравии.

Только тогда Очен обрел способность говорить связно, одернул шутовскую тогу и, глянув на Войту сверху вниз, высокопарно произнес:

— Ты предал Славлену.

— Это пока ты сидел в библиотеке, что ли?

Один из чудотворов, Крапчен Трехпалый, положил руку Очену на плечо.

— Айда, ты не имеешь никакого права осуждать Воена. Не всякий человек, оказавшись в его положении, останется верен своему клану.

Эта снисходительная фраза задела гораздо сильней, чем глупые обвинения Очена. И если бы Войта не чувствовал за собой никакой вины, он бы, наверное, ответил. И ответил грубо. А тут пришлось развернуться и пойти прочь с галереи.

Он не предавал Славлену! И теория предельного сложения несущих была нужна чудотворам не менее, чем мрачунам. Чем всему Обитаемому миру… Или в славленской школе хотели, чтобы он придержал свои знания при себе, сделал их тайной, доступной лишь чудотворам? Но основу для его теории создал мрачун Глаголен и поделился ею с Войтой совершенно бескорыстно.

Ладно, Очен трус, он не полез на крепостные стены защищать Славлену, но Трехпалый известен своим бесстрашием, он и пальцы потерял в бою. Он имеет право. Наверное, так гнусно на душе было от того, что Трехпалый имеет право.

Войта спустился с многолюдной галереи и оказался на широкой площади (язык не поворачивался назвать ее двором) перед главным университетским зданием, посреди которой бил высокий фонтан. Над бассейном, куда падали его упругие струи, клубилась водяная пыль, и, обогнув площадь с теневой стороны, Войта увидел яркую радугу. В детстве они с друзьями (с Оченом в том числе), купаясь на закате, прыскали изо рта водой, чтобы на секунду увидеть радугу… Почему в водяной пыли видна радуга? Ведь свет солнца ближе всего к белому, откуда берется разноцветье? И на краях зеркал, на сломах прозрачных стекол, на снежинках в свете солнечных камней тоже появляется радуга. Размышления об отраженном белом свете отвлекли было от мыслей о Крапчене, однако ненадолго: Войту догнал другой чудотвор, Литипа-стерк. И остановил, положив руку на плечо. Он приехал в Славлену из Вид, когда Войта был еще ребенком, и многое вложил в школу экстатических практик.

— Войта, погоди. — Стерк до сих пор говорил по-северски с характерным для южан придыханием. — Не слушай Трехпалого. Никто не считает тебя предателем.

— Да ну? — Войта хотел сбросить его руку со своего плеча, но, подумав, не стал. — Даже мой сын первым делом спросил меня, правда ли, что я предал чудотворов. Перед тем как сказать «здравствуй, отец».

— Ладно, не буду спорить, кто-то, может быть, так и считает. Но не все, и даже не большинство. Мы ничего не знаем о тебе, до нас доходили только слухи. Приходи сегодня вечером в трактир, где мы остановились. Расскажешь о себе, послушаешь славленские новости. Если они тебя интересуют, конечно…

— Почему же не интересуют? — с вызовом спросил Войта.

— Да, конечно, извини. И… мы очень рады, что ты выступаешь на сессии от школы экстатических практик.

— Еще неизвестно, выступлю ли я на сессии… — проворчал Войта. — И мне показалось, что как раз этому чудотворы вовсе не рады.

— Брось, Войта. Ты же делаешь доклад по математике. Заявить, что ученые Славлены занимаются не только мистикой и метафизикой, выгодно для нас, это поднимет нашу школу в глазах научного общества.

Литипа замолчал на секунду, и Войта, проследив его взгляд, тоже заметил Глаголена, шедшего в их сторону.

— В общем, приходи. Трактир «Ржаная пампушка», это у северных ворот.

Стерк поспешил раскланяться — видимо, встреча с мрачуном была ему неприятна. Глаголен же пристально посмотрел ему вслед без смущения.

— Это, я понял, твои друзья-чудотворы? — спросил он, подойдя.

— Да. Друзья. — Войта кивнул. — Чудотворы.

Лицо Глаголена вообще ничего не выражало, а потому Войта решил, что доклад отклонили, и хотел обрадоваться, но неожиданно понял, что боится такого исхода сильней, чем самого доклада.

— Тебе придется выступать, — усмехнулся Глаголен, поймав взгляд Войты. — Секция математики и механики. Это хорошо, я опасался, что тебя отправят в секцию естествоведения, а там никто просто не поймет твоего доклада. Утром будет известно, на какой день назначат твое выступление. Так что сегодня прочтешь доклад мне, а накануне прогоним выступление перед моей кафедрой.

— Сегодняшний вечер у меня занят, — усмехнулся Войта. Он еще не решил, принять или нет предложение стерка, но захотел уязвить Глаголена.

— Вот как? Я надеюсь, ты хорошо проведешь время.

— Я тоже на это надеюсь.

— Тогда поспешим. Потому что доклад ты мне все же прочтешь сегодня.

Если бы Войта не ощущал за собой никакой вины, он бы не пошел в трактир «Ржаная пампушка». И если бы ему сразу пришло в голову, что он идет оправдываться, он бы туда не пошел тоже.

Пирушка была в разгаре, когда Войта переступил порог трактира. Вместе с соискателями ученых степеней в Храст приехали и их наставники, и товарищи, и защитники (Трехпалый был из последних). И хозяин трактира, похоже, был чудотвором, не выставлявшим, однако, напоказ своей принадлежности к клану, и в гости к нему в этот вечер явились чудотворы Храста — набралось не меньше тридцати человек.

Войта и хотел бы зайти незаметно, но с внутренней стороны к двери крепился колокольчик на пружине, сообщивший всем присутствующим о появлении нового гостя.

Державший слово осекся, увидев Войту, — и вроде бы это был его бывший ученик, имени которого Войта не припоминал, — остальные, оглянувшись к двери, примолкли тоже. Они по-разному смотрели: сочувственно (а то и жалостливо), презрительно, враждебно, понимающе. Но ни у кого на лице Войта не заметил радости. Кроме Литипы-стерка, пожалуй — тот немедленно вышел Войте навстречу, будто прикрыл собой от пристальных взглядов, а это было неприятно.

И сразу же Войта услышал свистящий шепот за спиной стерка:

— Да как он посмел! Явиться сюда после того…

Стерк оглянулся, а где-то за дальним столом раздался звук крепкой затрещины. Автором подзатыльника был Трехпалый.

— Проходи, Войта, — нарочито громко сказал Литипа в напряженной тишине. — Садись с нами.

Отступать было поздно, и Войте ничего больше не оставалось, как принять предложение и сесть за стол, где кроме Трехпалого и Литипы сидели Айда Очен, их общий однокурсник Сорван и незнакомый Войте чудотвор с глупым лицом и в кричаще роскошных одеждах.

Нет, Войта был неправ, не разглядев радости на лице одного из своих бывших учеников, имени которого он тоже не припомнил, только прозвище — Весноватый. Тот пожирал Войту глазами, даже придвинул табурет к столу Литипы и Трехпалого, и смотрел с надеждой и страхом.

— Пива или вина? — спросил Трехпалый, подзывая мальчишку-подавальщика.

— Вина, — кивнул Войта и добавил: — Хлебного.

К хлебному вину Трехпалый велел принести верченых колбасок, капусты и огурцов и полез было за деньгами, но Войта его опередил, сунув мальчишке серебряный лот. Это заметили и зашептались за спиной — о том, дорого ли Воен продался и сколько стоит совесть чудотвора. Весноватый смутился, уткнулся глазами в пол, а Трехпалый оглянулся.

— А ну-ка заткните брехалы, мелюзга.

Он в самом деле был тут, пожалуй, самым старшим. Если не считать хозяина трактира и одного старенького наставника славленской школы.

— Ну давай, Воен. Рассказывай. — Трехпалый повернулся к Войте.

— Что именно ты хочешь услышать? — Войта смерил его взглядом.

— Все. С самого начала.

— С самого начала я положил семь человек, прежде чем меня оглушили и связали. Потом меня били четыре месяца подряд, до тех пор пока не лишили способности к удару.

Ропот прошел по трактиру — кто-то ахнул сочувственно, кто-то с отвращением, кто-то испуганно: чужое увечье всегда вызывает противоречивые ощущения. Трехпалого перекосило.

— Потом я год с небольшим крутил мукомольный жернов, в какие обычно впрягают лошадей, и зажигал солнечные камни на потеху гостям господина Глаголена. Пока господин Глаголен не прочитал мои работы, украденные из славленской библиотеки. Вряд ли ты поймешь, в чем разница между методом исчерпывания и предельным исчислением для описания материального движения, но Глаголен — автор теории предельного исчисления. Он оценил меня как ученого, дал мне возможность заниматься наукой и без ограничений использовать его достижения для работы в области магнитодинамики.

Краткость рассказа не позволила Трехпалому быстро найти в нем слабые места, и в разговор вступил Литипа:

— Я слышал, мрачунам не нравятся наши исследования в области движения магнитных камней.

— Да, это так, — кивнул Войта. — Некоторые из них перестали здороваться с Глаголеном, когда узнали, что я разрабатываю математическое обеспечение магнитодинамики.

— А тебе не показалось, что этот твой мрачун просто хочет выведать наши секреты?

— Нет, не показалось. Я занимаюсь естественной магнитодинамикой, а не герметичной. К тому же без теории предельного исчисления я бы не смог создать теорию предельного сложения несущих, которую собираюсь здесь защищать. Это Глаголен открыл мне свои тайны, а не я ему свои.

— У Глаголена в замке томятся еще одиннадцать чудотворов, — выспренно изрек чудотвор с глупым лицом. — И ты согласился на него работать, не озаботившись их судьбой? Не потребовав их освобождения?

У него не только лицо было глупым, но и голова… Однако реплика вызвала одобрение среди молодых чудотворов.

— Я работаю не на Глаголена, а с Глаголеном. Он не требует от меня повиновения. С чего вдруг я должен что-то требовать у него?

— Ты хочешь сказать, что ты не его невольник? — уцепился за эти слова Трехпалый.

— Нет, он не только освободил меня, но и выделил мне ренту.

— При условии, что ты будешь на него работать? — переспросил чудотвор с глупым лицом.

— Я уже сказал, что работаю не на него, а с ним. — Войта злобно взглянул на глупого чудотвора. — Нет, он не ставил мне условий, он даже предлагал мне вернуться в Славлену.

— И ты не вернулся?!! — воскликнул тот и снова заработал одобрение присутствующих.

Роскошные одежды на нем чем-то напоминали те, которые сшил для Войты портной замка и от которых тот отказался, чтобы не показаться ярмарочным шутом. Особенное впечатление произвели на Войту пуговицы на батистовой рубахе глупого чудотвора, сиявшие в полутьме трактира, будто солнечные камни.

— Нет, я, как видишь, не вернулся.

Наверное, взгляд Войты был слишком красноречив, потому что глупый чудотвор оскорбился и продолжил еще более едко:

— Боялся потерять ренту?

— Я не потеряю ренты, в случае если переберусь в Славлену.

— А что же тогда тебе помешало? Неужели желание работать на мрачуна?

— Мне повторить в третий раз? Для дураков повторю: я не работаю на Глаголена. Я пользуюсь его научными знаниями, а он моими. И я нуждаюсь в его знаниях больше, чем он в моих.

— Послушай, а зачем это нужно мрачуну? — спросил Трехпалый подозрительно.

— А зачем это нужно мне? Зачем мы вообще занимаемся наукой?

— Мы занимаемся наукой, чтобы победить мрачунов, — с глупым пафосом сказал глупый чудотвор.

— А у тебя есть мозги, чтобы заниматься наукой? — Войта не удостоил его взглядом, лишь на секунду скосил глаза и продолжил, обращаясь к Трехпалому: — Глаголен делает это из любви к истине. Он считает магнитодинамику ключами к овладению миром. Он считает, что эти ключи должны принадлежать всем без исключения, а не чудотворам или мрачунам. Дело в том, что двигать магнитные камни можно не только силой чудотворов, но и природными магнитными силами. Глаголен считает, что использовать природный магнетизм и электричество правильней.

— И ты с ним согласен? — поморщился Трехпалый.

— В некоторой степени, — кивнул Войта.

— Если бы мрачуны не стояли у власти, если бы не диктовали миру свои законы и не подчеркивали свое превосходство — да, я мог бы с ним согласиться. — Глупый чудотвор напустил на себя умный вид.

— В какой степени, Войта? — мягко спросил Литипа.

Только после этого вопроса Войта понял, что происходящее — это суд. Его или осудят, или оправдают. Вынесут вердикт и сделают этот вердикт общим мнением. Почему он с самого начала этого не понял? Впрочем, тогда бы он сразу ушел. Он пришел рассказать, объяснить, поделиться. Что бы ни говорил Очен, а Войта пришел к своим. И продолжал считать их своими, пока Литипа не задал этот вопрос.

— Почти полностью. — Он усмехнулся в глаза стерку. — Использование природного магнетизма не приведет к нарушению всеобщего естественного закона.

— Но ты понимаешь, что это сведет на нет значимость способностей чудотворов? И тогда нам в самом деле не победить мрачунов? — Литипа говорил терпеливо, негромко и осторожно. — Мы так и останемся наемниками и шутами, зажигающими солнечные камни на потеху мрачунам.

— И что? Я должен изменить свою точку зрения? Или, может, по воле чудотворов изменится всеобщий естественный закон? Или мы, подобно мрачунам, должны наложить запрет на изучение природного магнетизма, чтобы никто не догадался двигать магнитные камни без нашей помощи?

Глупый чудотвор вдруг щелкнул пальцами и задумчиво улыбнулся.

— Ты чего, Достославлен? — потихоньку спросил его Трехпалый.

— Хорошая идея… — пожал плечами глупый чудотвор. — Наложить запрет на изучение природного магнетизма…

Войте захотелось врезать ему как следует — только за то, что этот Достославлен говорил всерьез. А приглядевшись, Войта увидел, что на груди у глупого чудотвора в самом деле горят солнечные камни — в каждую пуговичку размером с ноготь была вставлена россыпь крошечных солнечных камней с самым крупным посередине. К тому же понатыканы пуговички были слишком часто — раза в три чаще, чем обычно. Вот делать-то нечего… Ладно бы драгоценные камни, это хотя бы говорит о богатстве, но солнечный камень стоит не многим дороже уличного булыжника…

— Ты так высоко сидишь, что можешь запретить что-то научному сообществу?

— Скоро мы сами станем научным сообществом, а старые пердуны, которые там сейчас сидят, будут у нас мальчиками на посылках. Я верю в северское движение объединения! — возгласил Достославлен.

Трехпалый глянул на него недовольно и глазами показал на Войту. Достославлен ответил на его взгляд не менее высокопарно:

— Нам нечего скрывать! Пусть все знают, что движение объединения идет и будет идти до победного конца. И пусть мрачуны дрожат в своих замках! Слышишь, ты? — Он повернулся к Войте. — Передай своему хозяину, что ему недолго осталось устраивать свои световые представления и заседать на сессиях университета.

— Заседать на сессиях ты вполне мог бы вместо Глаголена, для этого нужна не голова. А вот развивать теорию предельного исчисления вместо Глаголена — тут одной задницы маловато будет, — сказал Войта, чуть оскалившись. Едва удержался, чтобы не врезать Достославлену за «слышишь, ты» и за «хозяина».