Сага о йорге (СИ)

1 Шторм

Старший экипажа скуллера всегда держал при себе древний меч. Катана, длинный клинок, а также вакидзаси — короткий составляют дайсё — вооружение самурая. У Джапа был только ваки, короткий. Наверное, в его стране Восходящего солнца в древние времена носили такой меч на поясе; да, на поясе, лезвием вверх. В орбитальной капсуле, скуллере-двойке, где каждый грамм груза и миллиметр пространства на счету, а пояс йоргов занят «риками» и комплектом выживания, Джап нашел место для своего антиквариата на верхней панели, перед прибором уклонов, прямо у себя над головой. На мой наивный вопрос: зачем в орбитальной капсуле архаичный клинок, ведь им, в отличие от штатного меркгладиуса не пробить саккарскую броню? — один из самых опытных менталистов нашего отряда, в миру — Коичи Ватанабе, уже немолодой, с сединой на висках потомок самураев, лишь едва заметно улыбался, не отвлекаясь от прокладки маршрута, наблюдая, как на мониторе навигатора удаляются материки и океаны Аль Карры:

— Это моя религия, Тайнен-сан.

Джап называл меня Тайнен. С легкой руки командира скуллера так меня стали называть многие, даже Айала. Если не ошибаюсь, это слово по-японски означает «юноша», молодой человека, которому пришло время платить долг крови, самурай-новичок, который еще не был в битве, новобранец.

Тайнен. Воин-новичок. Это не имя, а только позывной, выдуманный хитроумным японцем. Как же меня звали на самом деле?

Йорг? Нет, йорг — это не имя. «Йорг» имеет то же значение, что и «воин», защитник земли. Я и Джап — йорги, воины отрядов ментальной защиты Аль Карры, как и многие мужчины и женщины, отобранные по способностям владеть клинком-хэдбаттом и по возможностям противостоять силе саккара.

Саккара. Да, именно так, саккара — это слово в любом из земных языков не изменяется, так же как неизменным остается его значение — абсолютное зло. Обитатели Нании, Девятки. Непримиримые, заклятые враги, безальтернативно считающие алькаранов-людей отвратительными паразитами, подлежащими уничтожению.

Открытых и известных миров девять. Условно первый, тот, где я родился, по историческому названию — Земля, по философским представлениям — Пантея, по градиенту объемов — ноль, центр измерения, Аль Карра. От второго до восьмого — миры с разным уровнем развития, но все — намного ниже земного, в большей или меньшей мере повторяющие путь, пройденный Землей-Пантеей за много миллионов лет: Ньюколумб, Дарвин, Чина Карра, Арат, Рокку Карра, Ситх Карра, Кимерс. Девятый мир — Нания, Черная девятка, Са Карра. Мир с равным, а может, и более высоким, чем на Земле, уровнем развития технологий.

Открытие Са Карры положило конец всем межмировым исследованием алькаранов. Прибытие первой же экспедиции землян на Девятку и попытка первого контакта закончились гибелью всей исследовательской команды и открыло бледным чудовищам тайну межмировых переходов. Это стало словно взрывом капсулы со страшной инфекцией: началась война. Почти мгновенно, за несколько десятилетий, саккара вытеснили алькаранов из всех известных миров. И пришли, чтобы завоевать саму Аль Карру-Пантею.

Еще около десятка реальностей, тех, которые расположены в спектре объемов за Черной девяткой, остались условно открытыми; информации о них не было никакой. Неизведанные, темные пятна, только координаты на шкале. Такие, как этот, где, как оказалось, на островах живут хьярны-рыбоеды, похожи на древних земных викингов. Какой он по счету в таблице? Кажется, двадцатый или двадцать первый… Ближе к краю, там, куда я успел нажать, не глядя, чтобы выполнить экстренную конгруацию, войти в переход, в Двери, спасая свою жизнь.

Я помню названия всех открытых миров, и много еще кое-чего… Почему я не могу вспомнить своего имени?

На ментальном поле-карте появлялись все новые и новые светлячки. Когда осуществляет межмировой переход большой корабль, то сначала появляется, нарастает, и исходит волнами сияние, полыхают энергетические протуберанцы, выводя в окружающее пространство остатки колоссального энергетического заряда огромного глойса; медленно вырисовывается абрис объекта перехода. Видно, сразу заметно, что здесь, в этом месте через некоторое время проявится что-то большое: «личинка», «бабочка» или даже «кокон» — базовая станция безголовых. К таким пришельцам, как правило, сразу бросаются, как охотничьи псы на медведя, наши крупные станции перехвата. Опасность неизмеримо велика: серьезный корабль саккара, например, на сленге йоргов, «бабочка», полностью материализовавшись в спектре, залпом пушек-фатир может одновременно выбросить до 80 мегаджет; этого достаточно, чтобы одновременно выжечь половину орбитального флота Аль Карры. Один такой уже прорвался… И, кажется, сейчас не удержали еще один.

Диспетчер малых патрулей отчего-то замолк. Ментальная связь не прерывается просто так — видимо, уничтожен источник. Но наблюдать битву титанов некогда. Только где-то схватило, укусило болью, краем глаза — неужели? Неужели прорвались? Кажется, все, Аль Карре — конец…

Задача скуллера-двойки — не допустить материализации маленьких объектов, на сленге — «блох»: полуджеток, «ноль-семьдесят пятых» и двухджетовых капсул саккара. Переход таких «малюток» обнаружить гораздо сложнее. Проявившись в любой точке на орбите, малые боевые объекты безголовых стаями идут на сближение; по одному — редко. Мощности одной «блохи», одного-двух джетов недостаточно, чтобы уничтожить наш скуллер; мы имеем достаточно прочную защиту от энергетических атак безголовых — ментальные отражатели. Их тактика боя — или объединиться и дать залп, способный пробить наш силовой щит, или за счет скорости обойти, сманеврировать, войти в «мертвую» зону, пристыковаться, прожечь корпус и сойтись в рукопашную. Скорости у них — в два раза, да где — в два? скорее, в пять раз выше, чем у наших малых патрулей. За десять лет войны им частенько все-таки удавалось приблизиться: большая часть нашего отряда полегло в битвах на Дарвине и Чина Карре, и почти все остальные, кроме нас с Джапом и еще трёх-четырех «двоек» — уже сейчас, во время последнего нашествия на Аль Карру. При непосредственном контакте против закованных в метахардовую броню саккара у алькаранов шансов немного.

У каждого йорга, на случай абордажа, есть два вида оружия — «РИКи» — ртутно-импульсные клинки — меркгладиусы на поясе и способность к регенерации в крови. Но разве поможет ускоренное восстановление тканей и костей за счет вживляемых в кровь «докторов» — самовоспроизводящихся микробиороботов, или даже искусственно усиленные мышцы человека против энергетических страйкеров? И мышцы, и вся наша способная к регенерации плоть вместе с биороботами горит точно так же, как и обычная плоть жителей Аль Карры или других миров.

Основное оружие нашей «двойки» — ментальный импульс, «удар головой», — хэдбат. Поймать взглядом через мэмопортатор, моментально сосредоточиться, и — ударить, уничтожая разум противника, сметая и нуль-форматируя генокоды чужаков. Саккара — существа биологические. Они только снаружи, в скафандрах выглядят мощными черными крабами. Я видел изображения, и даже тело настоящего саккара — на прозекторском столе академии боевой менталистики. Небольшая, размером с крупную собаку тварь, больше похожая на паука с восьмью конечностями и несколькими пучками глаз возле головогруди. Мозг — в центре тела, раза в два больше по объему, чем у человека. Тело нанийца без панциря — легко уязвимое, склизкое и рыхлое, покрытое безволосой синюшно-серой кожей, похожей на человеческую. Саккара, в отличии от землян и жителей других известных миров не могут находиться в других объемах без панцирей-скафандров — их биологическая структура не выдерживает перегрузок. Но в боевых доспехах, в полной экипировке эти твари кажутся непобедимыми.

Еще одна вспышка — переход малого судна черных… Удар клинком хэдбата. Выстрел нашей старой, еще на электронике полуждетки — энергомортиры. Мне требуется до двух минут на восстановление энергии глойса. Джап восстанавливается менее чем за минуту. Пушка автоматически бьет сразу по следу мэмоимпульса, моего или Джапа, добивая ставшее неуправляемым саккарское железо.

Джап так и не успел воспользоваться самурайским мечом, когда в капсуле вдруг взорвался корпус. Викидзаси расплавился вместе с головой Коичи Ватанабе. А я успел нажать на сенсор перехода, впопыхах выбрав коэффициент ближе к концу таблицы. Все девять известных миров на голограмме погасли и удавились серым — захвачены саккара. Все, даже главная, родная и самая ценная — Аль Карра, Земля.

Да, дело — дрянь: саккара — обладатели всех девяти реалий. Удалось ли выжить кому-то из алькаранов? Есть ли где-то в мирах, в известных, или в тех, которые расположены дальше в спектре, в больших значениях расширения, за Черной девяткой, еще мои соотечественники?

Ничего не предвещало ненастья в тот день, когда «Гром» рыжебородого Хьюго Драгера причалил к родному берегу. Ранняя осень на Хьярнских островах — самое спокойное время года, штормы в такое время случаются редко. Море разлеглось в берегах, как сытый зверь, лениво шевеля прибоем водоросли на прибрежных камнях. Высоко под синим куполом за южным бризом тянутся белые туманные стада; над верхушками волн резвятся крикливые чайки, выхватывая из воды мелкую серебристую салаку. Скалы, и лес на террасах, и море, и небо, казалось, разнежились, подобно тюленям на лежбище, иногда лишь отмахивающимся хвостами от мух, надоедливых бакланов и вороватых лисиц.

Богов в небесном Одргарде сейчас, скорей всего, разморил полуденный сон, и они прилегли, и задремали, отложив пока в сторону копья-молнии, священные молоты, щиты, цепи и прочий божественный реквизит.

Появившись утром, три точки на горизонте скоро превратились в три паруса. На попутном ветре драгботы уже к полудню подошли совсем близко. Островитяне толпой высыпали на берег, горланя и размахивая руками, встречая сыновей, братьев, отцов или мужей. Два корабля прошли между Молотом и Вестхьярном, минуя опасную гряду — Гребень, поспешая к поселениям на соседних островах. На «Тордене», который шел третьим, свернули парус; драгбот подходил к причалу. Уже совсем близко наплывал высокий резной нос, гребцы табанили весла, подгребая одним бортом, целясь в небольшую песчаную отмель.

На берегу, среди женщин и детей суетился высокий старик, напоминающий подбитого баклана, которого волной выбросило на скалы: тощий, неуклюжий, длинноногий, с тонкой жилистой шеей. Как и многие островитяне, старик прикрыл голое тело дьорке — безрукавкой из собачьей шкуры мехом наружу, — ветхой, облезшей и дырявой. Но если верхняя часть тела старого хьярна была еще кое-как прикрыта, то штанов у него не было вовсе: из-под края короткой накидки, подпоясанной пеньковой веревкой, показывались худые старческие ноги с распухшими ревматическими коленями и непомерно большими босыми ступнями.

— Эй, Драгер-Змей! Ты мне привез с юга жену? — кричал старик, составив рупором ладони, подрагивая голыми икрами. — Эй! Вы! Где моя доля добычи? Где моя невеста — черноволосая южанка?

Хьярны хохотали и тыкали пальцами в сумасшедшего.

Ульриха-блаженного, по прозвищу Унмаген-Безживота в поселке почти не трогали; только мальчишки иногда били палками, загоняя в дальние скалы, тренируясь для будущих сражений, или женщины бросались камнями, когда блаженный крал у них еду. Об Ульрихе говорили, что старик уже одной ногой в других мирах, потому что его ум украл коварный Лукав.

Из корабля начали сгружать военную добычу. Замелькали бочки, мешки, оружие, домашняя утварь; даже живую корову прихватили пикеры в каком-то из ограбленных поселков на южном побережье и переправили через все Китовое море, привязав за рога к мачте драгбота. Отдельно вывели на берег с десяток южан, мужчин и женщин: теперь за пленников потребуют выкуп, а пока им повесят на шею медное кольцо — тарм и заставят таскать камни для хейдриков, чистить золу из очагов и выгребать гнилую рыбью требуху. За кого не будет выкупа — отправят в гард, к свиньям, козам и коровам, под руку суровой коровьей повелительницы — великанши-знахарки Вигдис.

— Ага, вот моя баба! — закричал Ульрих, подбегая к молодой пленнице, бесстыдно задирая ей сзади юбку. Блеснуло голым телом. Увидев такое, из толпы рабов сразу бросился молодой человек со следами запекшейся крови на лице; но, получив от охранника удар тупым концом копья в грудь, захлебнулся и упал, сложившись пополам. Пикеры сразу бросились к нарушителю спокойствия, подняли на ноги, осмотрели — нет ли раны; даже, смеясь и дурачась, стряхнули пыль с его одежды. Видно было сразу — это не просто пленник, а очень кто-то очень ценный, как минимум, какой-то знатный саарский барон или иерим, за которого заплатят кучу золота.

Наконец с борта корабля под радостные крики односельчан спрыгнул на берег сам ярл Хьюго Драгер.

— Мы вернулись с удачей! Хвала Одрику! — хрипло воскликнул ярл и вскинул вверх стрид — боевой топор. Воины-пикеры, а за ними и все, кто был на берегу, вместе грянули, напугав скальных голубей:

— О-Одрик!

Поднимаясь на берег, ярл взглянул на небо, потянул даже носом ветер и приказал воинам быстрее разгружать и крепить драгбот. Но, видимо, не почувствовав тревоги, Хьюго обратил иссеченное шрамами, вечно мрачное лицо к встречающим, посмотрел на молодых хьярнок, восторженно вглядывающихся в прибывших воинов, и в его водянистых желтых глазках промелькнуло что-то торжествующее и озорное. Поднявшись на скалу, поравнявшись с Ульрихом, ярл, вдруг сделав стремительный выпад, плечом столкнул старого дурачка в море.

— Ну-ка, остудись! Наверное, всех баб перещупал, пока мы воевали! — осклабился ярл, показав белые и острые клыки, отчего стал похож на улыбающегося рыжего медведя. Односельчане взорвались смехом и одобрительными возгласами.

Ярл вальяжно повернулся к нескольким собравшимся отдельно седобородым старцам:

— Эй, хьярны! Наварили пива для героев?

Старейшины, как один, подобострастно осклабились, жадно следя глазами за богатствами, которые выгружали из корабля, важно цокая, и кивая головами от удовольствия.

Ульрих-Унмаген, не по своей воле ухнув под холодную волну, долго взбирался на скользкие камни, пытаясь выбраться, еще больше напоминая мокрую птицу. Скользя, срываясь, падая в воду снова и снова, блаженный вызвал все новые взрывы хохота у соплеменников. Кто-то бросил ему конец веревки:

— Скорее, Ульрих, не успеешь! Твою чернявую отдадут Строби Слепцу!

Боги на небе, скорее всего, тоже усмехались, потягиваясь после сна, почесывая бока и зевая от скуки, принюхиваясь к запахам из кухни, угадывая, что сегодня готовят к ежедневному пиру.

И все было бы хорошо. Однако, как только поселок накрыли сумерки, небесный купол над головами хьярнов, которые едва собрались устроить пир в честь удачного набега, вдруг раскололся небывалой, страшной вспышкой молнии. Через мгновение удар грома потряс скалы. На горе загорелась сухая сосна. Вслед вспыхнуло еще: неизвестно откуда, из какой грозовой тучи вырастали ветвистые огненные линии, гася вечерние зори и разрывая на куски небосвод. Раскаты грома нарастали, еще и еще, и скоро превратились в сплошной оглушительный рев.

— Ядрить твою курносую змеиную морду!! — возмутились на небе и стали торопливо хватать свои копья, мечи и молоты сонные боги, подскакивая от припекающих им пятки молний. — С какого дуба?! Сигурдёрмунд, змеюка ты дурная… Опять шторм замутил, снова дрянь какая-то приснилась от перепоя морской водой?

Но совершенно зря сейчас обвиненный богами в нарушении спокойствия Мировой змей Сигурдёрмунд сам непонимающе выглянул из морских пучин, посмотрел на небо, моргнул глазом, и, не меняя бесстрастного выражения на морде, словно неторопливо тонущий большой корабль погрузился в глубину.

Небо гремело и полыхало.

Хьярны испуганно смотрели вверх: что это, откуда? Не иначе, гнев самого Одрика… Несколько воинов бросились на берег проверять крепления драгбота. Особенно пугливые закрывали голову руками и прятались в хижинах.

Скоро рванул ветер, закручиваясь в вихри, наклонив и растрепав сосны на берегу. Море потемнело, прижало плечи, сморщилось, и, разозлившись, ударил в берег первыми штормовыми валами. Началась буря.

Между небом и морем разыгралась настоящая битва. С легкостью представлялось, что молнии — это огненные мечи в руках бесчисленного небесного воинства, отсекающие головы морским чудовищам — штормовым валам, стремящихся допрыгнуть до самого небесного купола, на котором, как известно, расположены миры богов и гигантов.

Утром буря все продолжалась. Бледный рассвет пробился через разорванные куски грозовых облаков; по каменным кровлям хижин барабанил ливень с градом. Сквозь вой ветра и грозовые раскаты слышались тяжелые удары гигантских волн, которые штурмовали скалы.

— Одрик, Одрик и Великаны вступили в схватку с убийцей Артрума! — шамкал беззубым ртом Ульрих Унмаген, брызгая слюной, пытаясь перекричать рев урагана. Он перебегал от хижины к хижине, заглядывая в дверь выпученными и горящими диким огнем глазами.

— Пришел Огненный йоррунг — пожиратель миров! — каркал старик и смеялся безумным лающим смехом в бледные и испуганные лица хьярнов. — Ждите, сейчас он явится, и схватит вас железными пальцами, и многие не доживут до утра!

Два дня и две ночи ревела буря. Но, как и любая битва, эта баталия закончилась. Облака разошлись; на третий день над Младшей головой — Унгремходе и Старшей — Хадемходе, двумя самыми высокими скалами Вестхьярна выскочило в небо равнодушное солнце. Ураган стих. Но на взволнованных груди моря и в покорному молчании черных скал на берегу осталось что-то грозовое; тревога разлилась в воздухе. Отчетливо чувствовалось: это еще не все: небо еще не вполне выплеснуло свою ярость.

Как только буря пошла на спад, поселок зашевелился. Рыбаки вышли посчитать потери после шторма. Многие не нашли своих лодок. Все, что осталось на воде, съело море; волны слизали даже некоторые баркасы, плохо закрепленные на берегу. Драгбот Хьюго Драгера уцелел, хотя оказался наполовину занесенным песком, щебнем и водорослями.

Небо только затеплилось просветами в облаках, когда из одного из хейдриков, длинной низкой полуземлянки, составленной из кусков камня-дикаря и покрытой дерном, вылезла старая Ноэма. Ветер подхватил седые жидкие космы, набросился на скудные лохмотья, прикрывающие тощее и жилистое тело старухи. Как облезлая и голодная старая лиса, ставшая на задние лапы, Ноэма внимательно осмотрела окрестности, понюхала даже воздух. Оторвавшись от наблюдения, старуха извернулась и зашипела в глубину норы:

— Эй, Бру!

Там никто не откликнулся. Ноэма подождала еще немного, продолжая тревожно следить за поселком. Раздраженно нырнула в проход, толкнула кого-то внутри берлоги и моментально вылезла назад, наблюдая, как рыбаки идут к причалу.

— Брета!! — Ноэма добавила грязную ругань.

Внутри хижины, у самого входа кто-то зашевелился.

— Вставай, дохлятина! Сеть бери, неси на мыс! — прошипела старуха. — Быстро!

Не дожидаясь ответа, старая лиса выдернула откуда-то пустой мешок, и, воровато оглядываясь, заторопилась мелкой рысью к морю.

Из хейдрика послышалось, как там кто-то громко зевнул, как будто большое животное. Потом из-под куска шкуры, которой закрывал вход вылезла на четвереньках молодая женщина.

Она прежде всего потянулась, протерла кулаками заспанные глаза, еще раз зевнула. Съежилась на холодном ветру. Затем нехотя вытащила из хижины кусок рыболовной сети, взвалила его на плечо, и, не очень спеша, так и продолжая зевать, направилась вслед за старухой.

Она была невысокой, но кряжистый, плотной и толстоногой. Увидев впервые это тело, действительно похожее на тюленью тушку, можно было бы подумать, что девушке лет двадцать пять или даже больше, может — тридцать. Но, приглядевшись, открывалось: нет, нет. Ей — никак не двадцать пять и даже не двадцать. Слишком молодая кожа на щеках и на шее, — белая-белая; слишком наивные и по-детски прозрачные глаза… Светлые, почти белые волосы собраны в две тоненькие косички. Нет, не двадцать. Этой белокурой красавице — лет пятнадцать-шестнадцать. Еще совсем девчонка.

Ноэма, которая так неласково разбудила внучку, спешила в совсем другую от причала сторону: разбитые рыбацкие лодки ее сейчас мало беспокоили. Старая лиса завернула к скалам, ловко перебралась через невысокую скальную гряду, отделяющую поселок от Гребня, спрыгнула на песок и заковыляла дальше между камнями, иногда оказываясь по колено в пенной волне прибоя.

Южный мыс — Вестхярнский Гребень выдавался узким клыком в море, образуя как будто рукоять огромной отдельно стоящей скалы — Молота. Здесь морское течение при сильном шторме выносила на берег все, что попадало в ненасытную утробу волн. После бури на скалах среди водорослей и мусора всегда можно было найти еще живую рыбу, раковины, иногда даже убитого тюленя. А иногда, когда поблизости разбивался корабль, можно было прихватить и более ценную добычу. Главное, успеть первой, чтобы никто из односельчан не перехватил добычу. Вот и спешила Ноэма, пробираясь на мыс, рискуя быть смытой в море могучим послештормовым прибоем.

На камнях ее сразу ждал неплохой улов. Только ступив на гряду, туда, где волны немного отступили, оставив после себя озерца в каменных западинах, Ноэма сразу нашла пару сельдей. А вон — еще. И еще… В каменной ловушке — оглушенный и окровавленный палтус. Вскоре мешок потяжелел, до половины заполнился рыбой.

— Хорошая буря. Хорошая… Давно таких не было…. Эхх, надо было еще мешок… — бормотала про себя старая добытчица.

Хьярнка на четырех переползала с места на место по скользким скалам, жадно хватая добычу, поглядывая то вперед, намечая для себя следующую цель, то назад, бормоча ругательства, ожидая нерасторопному Брету с сетью.

— Ага, уже бегут, бегут… — ворчала Ноэма, увидев, что со стороны поселка торопливо приближаются к мысу несколько односельчан. — Слетелось, воронье…

Бросив в мешок еще несколько рыб, старая хьярнка волоком потащила мешок к следующей луже. Вдруг она остановилась и замерла: далеко, у выступающей в море скалы волны перекатывали нечто большее, чем крупную рыбу.

Старуха тревожно оглянулась. Где же Брета?

Издалека можно было подумать, что это дохлый тюлень, опутанный водорослями. Но, подобравшись ближе, Ноэма разглядела, что в пене прибоя лежит человек.

«Мертвый, утопленник» — сразу решила про себя хьярнка. И ошибиться в этом было трудно. Сквозь петли водорослей угадывалось страшные раны на теле. Подойдя ближе, Ноэма убедилась: да, это труп, к тому же сильно изуродованный.

При жизни он был, пожалуй, сильным и молодым. Но теперь его тело напоминало наполовину разделанного палтуса, которого сначала выпотрошили и попытались испечь в костре, а затем почему-то выкинули обратно в море. Большую часть головы мертвеца занимала черное пятно, которое бывает при тяжелом ожоге. Такие же пятна обугленной кожи покрывали тело утопленника, в некоторых местах выставляя напоказ выгоревшие мышцы и кости.

Можно было подумать, что в него попали все вчерашние молнии.

Прибой тоже прилично потрудился над жертвой. Скорее всего, тело долго бросало на скалы: из открытых ран на переломанных ногах торчали кости, а из распоротого живота волочилась в воде длинная кишка.

Но вовсе не раны на теле мертвеца привлекли внимание старой падальщицы. Ее взгляд сразу вцепился в другое. На обнаженном теле утопленника сохранилась одна только вещь: пояс. Широкая перевязь из какого-то неизвестного материала, без всяких украшений, с несколькими карманами и чехольчиками. По бокам к поясу прикреплены два длинных ножа, или, скорее, коротких меча с какими-то причудливыми эфесами, но в простых гладких ножнах.

Ноэма бросилась к мертвому телу и сразу взялась отстегивать перевязь. Это ее добыча! Путаясь в водорослях, облепивших мертвеца, вырывая дрожащими жадными руками тугие и непонятные застежки, старуха оглянулась: несколько односельчан уже совсем близко. Впереди всех маячит отвратительная рожа Туроны, извечного врага и соперницы.

— Харрр… — даже зарычала Ноэма, дергая и шарпая пояс. Но это казалось бесполезным.

Соперники приближались.

— Старая кроаке уже здесь! — заорала еще издалека Турона, перекрикивая грохот волн. — Стой, воровка! Все делим поровну!!

Ноэма попыталась выдернуть один из мечей, чтобы перерезать ремни. Но меч не поддался. Казалось, что эфес врос в ножны, это — единое целое, и никакого клинка внутри нет. Отчаявшись уберечь свою добычу, Ноэма наугад рванула пряжку, случайно нажав пальцем… и она вдруг расстегнулась. Старуха торопливо выдернула край пояса из-под тела утопленника и молниеносно спрятала свою добычу в мешок.

Справившись, Ноэма критически взглянула на расстояние, оставшееся до преследователей: заметили? Нет? Прищурила хищно глаза: не отдам! Мое! Я нашла! За два стальных меча, да еще и пояс можно выменять целое богатство.

Уже поднимаясь для стартового рывка, старая разбойница бросила быстрый взгляд на труп, будто собираясь получить от него подтверждение: да, эта вещь принадлежит Ноэме. Но, взглянув в последний раз на мертвого, старуха невольно вздрогнула: показалось, что он тоже смотрит на нее!

Волна колыхнула тело; показалось, что он протягивает изуродованную руку: отдай! Ноэма даже попятилась и споткнулась, захваченная внезапным страхом.

Но долго любоваться утопленником, разбираясь жив он или мертв у Ноэмы совсем не было времени.

— Эй, ты, выворачивай мешок! — кричала Турона, уже совсем рядом. — Что ты сняла с дохляка?

Ноэма, оторвавшись от мертвеца, яростно оглянулась на соперницу и угрожающе оскалилась, показав в беззубом рту желтые пеньки. Забросив мешок на плечо, Ноэма рванула в сторону, пытаясь сделать круг по узкой косе и прорваться со своей добычей в поселок. Но ей наперехват запрыгали по камням другие добытчики.

— Бру! Брета!! — закричала баба, увидев среди хьярнов, приближавшихся к мертвому воину белокурую девочку с сетью. — Сюда, помоги нести мешок!

Но Бру, вместо того, чтобы прямо сейчас кинуться на выручку своей бабушке, не спешила. Она всегда все делала медленно. Не торопясь, подошла, присела на корточки возле мертвеца и стала рассматривать жертву моря. Другие добытчики, только взглянув на голого утопленника, не найдя ничего для себя интересного, разбрелись по косе. Кто-то взялся собирать рыбу и моллюсков, а некоторые побежали догонять и отбирать улов у Ноэмы.

Брета осталась у тела одна.

— Он был… — бормотала она про себя, счищая водоросли с изуродованного лица, — сильный парень. И красивый.

Утопленник вдруг беззвучно пошевелил потрескавшимися и покрытыми морской солью губами. Брета удивилась очень. Она услышала и поняла! Вроде внутри у нее что-то прорвалось. Как вспыхнуло в голове! Почувствовала, увидела, ясно представила перечеркнутую молниями низкую смоляную черноту, под ней — круговорот водяных гор. Вот молнии собираются в один тугой кулак, вытягиваются лентой, закручиваются в огненный вихрь, который соединяет небо и море. Из глубины стреляющего всполохами вихря выпадает человек. Ее сразу же хватает волна, похожая на разъяренного черного медведя… Багряный туман. Удушье и боль…

— Пить… — услышала Брета. Он произнес это слово на каком-то неизвестном языке, но было понятно: после морской воды — это слово одинаковое для всех.

Вспышка угасла и отпустила. Брета сразу отпрянула, высоко подняв белые бровки, застыв в изумлении. Посмотрела на мертвеца выпученными глазами. Вот так дела! Он говорит… И смотрит? Как же это так?

Он не умер, он жив! Оглянувшись на односельчан, занятых погоней за Ноэмой, девочка снова присела возле утопленника. Стерла ладонью соль с его губ.

— У меня… нет воды, — прошептала девушка, запинаясь. — Я бы могла тебе принести, — она??подумала и добавила: — но ручей далеко, и ты, наверное, уже умрешь, пока я донесу. Только зря буду трудить ноги. Так что…

— Брета!! — послышался уже издалека дикий вой Ноэмы. Мешочники все же перехватили ее у основания мыса, и теперь там разгорелась нешуточная драка.

— Не отдам! — как пойманная за лапы ворона-кроаке, каркала баба. — Мое! Я нашла!

И отбрыкивалась ногой от наседающей Туроны.

— Брета!! — крик Ноэмы перешел в отчаянный рев.

В последний раз взглянув на ожившего утопленника, Бру забросила на плечо сеть, и, не очень торопясь, побежала на выручку своей бабушке.