Русский спецназ. Трилогия в одном томе (Александр Владимирович Марков) читать бесплатно онлайн полную версию книги

3

Имен пилотов он не запомнил. Да и не пытался этого сделать. Зачем? Все равно он этих людей, скорее всего, больше не увидит, а захламлять голову лишней информацией не стоит, потому что тогда в ней не останется совсем места для чего‑то нужного.

Они обменялись несколькими незначительными фразами. Потом пили чай в штабе, но недолго, чтобы оставшиеся в аэропланах штурмовики совсем не заскучали в одиночестве. Разговор не клеился. Все это чувствовали, но исправить положение и рассказать что‑нибудь веселое так никто и не удосужился. Пилоты вряд ли отнесли это за счет того, что штурмовики предпочитали держаться особняком, как представители особой касты, наподобие подводников, а впрочем, может, так и было, ведь, судя по их заданию, они принадлежали к касте смертников, и в этом надо искать причину их молчаливости.

Время шло слишком медленно, но и оно когда‑нибудь заканчивается.

Уже во время полета штурмовики надели железные каски, обтянутые защитного цвета тканью, наколенники и налокотники, став похожими на некое подобие рыцарей, у которых денег хватило только на самые незначительные и дешевые доспехи. При посадке все равно синяков набьешь, потому что ветер не хочет отпускать парашют, все дует и дует в него, не понимая, что это никакой не парус, и тащит следом за собой бедного, похожего на марионетку, человека. Мазуров предложил использовать защиту после того, как разбил себе коленки, а потом несколько дней ходил, прихрамывая, радуясь тому, что хоть ноги не сломал. Но, садясь на бетонные укрепления, так легко не отделаешься, даже с защитой.

– От винта, – послышалось за бортом.

– Есть от винта, бог в помощь.

«Только на него нам и приходится уповать», – подумал Мазуров.

Двигатели вспенили воздух, надсадно загудели, толкнули перегруженный аэроплан вперед, постепенно разгоняя его.

Аэроплан развернулся против ветра и все бежал и бежал по взлетной полосе, не желая с ней расставаться и отрываться от земли, и казалось, что он так и доберется до форта «Марии Магдалены» по поверхности.

Пилот предупредил, что над аэродромом турбулентные потоки. Большинство штурмовиков не поняли, к чему он это сказал, и только когда аэроплан основательно затрясло, а они вцепились руками в лавку, то догадались, что слово это плохое и впредь можно использовать его как ругательство, если выговоришь, конечно.

Этот ветер еще наделает кучу бед, когда начнет играть людьми, как игрушками. Хуже всего придется тем, кого отнесет к реке. Вооруженные до зубов, они пойдут сразу же ко дну.

Все стыки в фанерных щитах аэроплана трещали, готовые развалиться, а Мазуров физически ощущал, как в эти секунды пилот давит и давит на рычаг, сжимая от напряжения челюсти, пытаясь поднять аэроплан. По лицу его текут капельки пота, а рука под перчаткой побелела.

Аэроплан провалился в воздушную яму практически сразу же, чуть вновь не задев колесами землю. От такой встречи его колесные стойки могли превратиться в труху, но каким‑то чудом он избежал этого.

Мазуров видел, как проплывают мимо темные силуэты других аэропланов, тоже уже пришедших в движение, а когда они исчезли, то ему захотелось посмотреть назад, чтобы увидеть, как они пристраиваются в кильватере.

Они выстраивались ромбом, «свиньей» – так наступали когда‑то псы‑рыцари, медленно и лениво наплывая с боков, но такое впечатление создавалось оттого, что и аэроплан Мазурова уже набрал приличную скорость. Через несколько минут их замкнули в кольцо истребители – совсем маленькие на фоне грузовых монстров, точно муравьи, решившие отчего‑то, что они смогут защитить слона, если на него кто‑то нападет. Скрещенные кости и черепа, украшавшие их фюзеляжи, заглядывали в иллюминатор транспорта. Аэроплан Страхова легко узнавался по бубновым тузам на бортах.

– Мы прикроем с воздуха вашу высадку, – сказал Мазурову подполковник перед вылетом.

– Мост. Попробуйте нейтрализовать пулеметы на мосту. Мы не будем его штурмовать. Нам его вообще не удержать. Даже не стоит пробовать. Может, потом. Но австро‑венгры, я уверен, его уничтожать из форта не будут.

– Не беспокойтесь, – кивнул Страхов в ответ.

– Очень богатый караван. Грех такой пропустить.

Но у австро‑венгров с авиацией стало совсем плохо после длительных сражений с русскими асами. Потери не восполнялись, так что ничего им здесь на небесах не грозило, и так не хотелось опускаться обратно на землю.

Мир погрузился в темноту еще до того, как под днищем стали проплывать серые облака, которые спрятали сотни и сотни тысяч людей, готовящихся к предстоящему наступлению. Мазуров был уверен, что мало кто из них спал в эти минуты. А от мысли, что их жизни зависели от него и от его штурмовиков, на душе становилось очень тяжело.

Мазуров больше всего на свете любил это черное небо, когда облака уже не могут помешать любоваться звездами и этой огромной серебряной луной, на которой можно было различить моря и кратеры, и сейчас он шептал их названия, пока морозные узоры, растекшись по иллюминаторам, совсем не укрыли то, что творилось за стеклами. Он провел по ним пальцами, ощущая приятную прохладу, решил уж было подышать на стекла, чтобы растопить изморозь и отобрать у них частичку внешнего мира, но передумал.

Устав сидеть на жесткой лавке, Мазуров прошел в пилотскую кабину. Стекла там тоже чуть заледенели. Было слышно, как в них бьется ветер, пытаясь разбить и потрогать лица тех, кто от него прятался в кабине. Пол под ногами дрожал, но как‑то не хотелось думать, что от бездны тебя отделяет тонкий слой фанеры и дерева.

Пилот не услышал, как вошел Мазуров, всецело поглощенный своей работой. Он отражался в стекле, и казалось, что он любуется собственным изображением.

– Где мы? – окликнул его Мазуров.

– Я помню, что вы говорили, – сказал пилот, на мгновение отвернувшись от штурвала. – Скоро начнем снижаться. Мы уже пролетели линию фронта. Хотелось бы подольше оставаться на этой высоте.

– Нам будет трудно точно приземлиться.

– Не беспокойтесь, над «Марией Магдаленой» мы пройдем на высоте шестисот метров, как вы и просили. Там есть зенитки. Это будет опасно, но я сброшу скорость до минимума.

– Спасибо.

– Мне‑то не за что. Вам будет труднее, чем мне.

– С вашего позволения, я здесь останусь. Ветер сильный. Мне нужно понять, где высаживаться, чтобы нас отнесло на форт.

– Конечно, конечно. Сядьте в кресло, а то упадете. Я начинаю снижение.

Дождавшись, когда Мазуров займет второе кресло, пилот надавил на рычаги, управляющие закрылками. Вначале ничего не произошло, но спустя миг аэроплан стал падать, будто у него нос нагрузили тяжелыми камнями, будто он, как подводная лодка, принял на борт тонны балласта и теперь ждет, когда же ему наконец дадут возможность искупаться в облаках, что плыли под ним, так похожие на пенные буруны на кончиках морских волн.

Только бы не порвались веревки, которые не давали баллонам с ипритом кататься по дну трюма, иначе… В темноте штурмовики и понять не успеют, что надо надеть противогазы, а стоит только вдохнуть чуточку отравляющего газа, как ты забудешь обо всем.

Мазурова качнуло вперед. Он ощутил приятную легкость. Он любил это ощущение больше всего на свете, когда кажется, что если ты отпустишь руки, сжимавшие подлокотники кресла, то сможешь сам лететь, особенно если при этом закрыть глаза. Он открыл их только тогда, когда почувствовал, что кабина вот‑вот должна врезаться в облака и разметать их. Невольно опять хочется закрыть глаза, потому что в голову закрадывается мысль, что стекло не выдержит этого удара, треснет, расколется, и тогда холод, царящий за ним, заполнит всю кабину, вмиг превратив всех, кто в ней находится, в ледяные статуи.

На лице его появилась глупая улыбка, а в глазах детский восторг, точно такой же, какой появлялся в них, когда он в детстве катался с ледяных горок, когда от скорости захватывало дух, а морозный ветер подрумянивал кожу.

Хорошо, что в эти секунды на него не смотрел пилот, но похоже, он испытывал точно такие же чувства.

Слой облаков закончился. Они пробили его, вывалились опять в этот безграничный спящий мир, накрытый темным покрывалом, в котором маленькие дырки проели крохотные огоньки, раскрывавшие расположение поселений. Только бы там не появилось огненных вспышек, которые начнут извергать зенитки.

С земли они казались огромными фантастическими птицами, летящими в бреющем полете, широко раскинув крылья, улавливая воздушные потоки.

Черными силуэтами огромных фантастических птиц.

Пилот не сверялся с картой. Он превосходно знал этот район, потому что бомбил его не один раз, так что дорогу мог найти и в темноте.

– До форта доберемся примерно через десять минут.

– Ветер?

– Юг‑запад‑запад. Пять метров в секунду. Минут через пять опустимся на заданную вами высоту. Я заранее скажу вам, когда надо выбрасываться, чтобы ветер снес вас на форт. – Он наконец‑то посмотрел в сторону на Мазурова. – Готовьтесь.

– Спасибо.

Мазуров почувствовал, что это время приближается, когда звук работающих двигателей изменился, пропеллеры завращались медленнее, а аэроплан стал недовольно вздрагивать, потому что ему мешали развить скорость, на которую он был способен.

– Ну, с богом, удачи вам, – сказал пилот.

Мазуров встал с кресла, толкнул дверь в салон.

– Приготовиться к высадке. Открыть двери. Световой сигнал, – быстро командовал он.

Двери уходили в сторону, как в японских домах, и фиксировались, чтобы во время высадки, не дай бог, ветер не захлопнул их. В салон ворвался холодный воздух, оттолкнув тех, кто встретился на пути.

Яркая вспышка зажженных фонарей трижды разорвала мрак. В соседних аэропланах тоже стали открываться двери и их тоже осветили вспышки.

Высадка.

Штурмовики вываливались из аэропланов, как горошинки из перезрелых стручков, которые хотят густо засеять поля под ними. Раскрылись купола парашютов, зачерпывая воздух, наполняясь им до краев. Недолго им удавалось держаться всем вместе. Ветер разбрасывал их в разные стороны.

Только бы их подольше не увидели с земли. Но если кто‑то из австро‑венгров в форте или тех, что сидят сейчас, укрывшись за мешками с песком по обе стороны моста, и заметит эти купола, то не поймет сперва, что же происходит, а пока догадается и поднимет тревогу, то будет уже слишком поздно.

Мазуров дождался, пока выбросятся все штурмовики, подошел к дверному проему, как капитан терпящего бедствие судна, который должен покидать его последним, встал на пороге, ухватившись за края руками. В таких случаях надо читать молитву, просить у небес помощи, но он не помнил ни одной. Ветер бился ему в грудь, упрашивая остаться, пытаясь объяснить, что здесь, в аэроплане, спокойнее. Воздуха было так много, что он забивал гортань кляпом, через который и не продохнуть.

Там, далеко внизу, прожилкой блестела река с перекинутыми через нее ажурными фермами моста, похожими на тонкую паутину, которую сплел паук, чтобы ловить пролетающих мимо мух и других вкусных насекомых.

Мазуров, сильно оттолкнувшись ногами и руками, бросился в эту бездну. Он быстро нагонял вспышки куполов. Они почти полностью закрывали землю, как закрывают ее облака. Помедли он еще немного, то врезался бы в них камнем, смял, увлекая за собой людей, безвольно качавшихся на стропах, как марионетки, но ему хотелось подольше продлить это блаженное состояние легкости и полета. От него прочищается сознание лучше, чем это сделает любой из врачей.

Наконец Мазуров дернул кольцо. Горб за его спиной порвался, как у ангела, который под одеждой скрывал сложенные крылья. Ожидая рывка, Мазуров напряг все мышцы, но стропы все равно больно впились в подмышки и пояс, и так его тряхнуло, что казалось, будто тело сейчас разорвется пополам. На столах инквизиции, наверное, получали подобное же ощущение, когда тело грешника растягивали специальными механизмами.

Боль быстро ушла. Мазуров, разглядывая в темноте очертание фортов, тянул за стропы, чтобы хоть как‑то управлять своим падением.

Сверху форт был чуть присыпан землей, бетон был не везде виден, а башни росли из земли, как фантастические грибы.

Транспорты, избавившись от балласта, резко взмывали вверх. Часть аэропланов сопровождения повторяли этот маневр, стараясь побыстрее добраться до облаков, но некоторые из них взяли курс на мост, опять сбившись в стаю. Вторые пилоты в транспортах сейчас закрывали двери в салонах, чтобы восстановить герметичность.

Несмотря на то, что штурмовики были увешаны оружием, все равно они были точно голые в эти секунды, совсем беззащитные.

Первые штурмовики стали приземляться. Очень жестко они бились о железобетонные покрытия фортов, старались зацепиться за них, но ветер не отпускал парашюты и тянул их прочь, сбивал с ног, если кому‑то удавалось встать. Многие и не старались встать, валялись до тех пор, пока не перерезали стропы или не успевали сбрасывать парашюты.

Они копошились как муравьи, уворачивались от этих летящих тряпок, в которые превратились выброшенные парашюты, бежали к массивным дверям форта, занимали позиции возле воздушных шахт и амбразур, пока еще хранящих молчание.

Мазурову оставалось до земли метров двадцать, когда он услышал пулеметную стрельбу, разорвавшую эту тишину. Она раздавалась со стороны моста, но ему надо было сосредоточиться, поджать ноги и смотреть вниз, а ему так хотелось узнать, что же творится на мосту. По звуку он определил, что стреляли австро‑венгры. Почти тут же им ответили длинной пулеметной очередью с аэропланов.

Каучуковые подошвы ботинок чуть самортизировали удар, но ноги подогнулись, едва не сломавшись не только в коленках, но и еще в паре мест. Мазурова бросило вперед, лицом в железобетон, но он успел выставить руки, и весь удар пришелся по ним. Ладони засаднило, он наверняка стер с них кожу, приложился к бетону коленями и левым боком. Парашют зацепился за ствол орудия, точно якорем приковав его к одному месту, и только из‑за этого Мазуров остановился, иначе его потащило бы по этой шершавой, как наждак, крыше, пока он не стер бы свое тело до костей.

Пули выбивали в фермах моста огненные всполохи, точно кто‑то забрался на них и бил друг о друга кресала, чтобы разжечь огонь. Аэропланы шли на низкой высоте, едва не задевая фермы, а когда они пролетали над мешками с песком, за которыми были установлены пулеметы, то сбрасывали заостренные железные дротики. Те пробивали человеческое тело насквозь.

Не атакуй мост аэропланы, пулеметчики расстреляли бы штурмовиков в воздухе, а так им и дела не было до того, что кто‑то высаживается на форт – своих проблем в избытке.

Один из аэропланов стал оставлять за собой дымный шлейф, его закачало, будто он потерял ориентацию, ослеп и некому показать ему дорогу. Он врезался в опору моста, в одно мгновение превратившись в обломки, которые, запылав, стали осыпаться на головы австро‑венгров.

– Иприт. Где иприт? – закричал Мазуров.

Он искал взглядом воздухозаборную шахту.

На реке колыхались на волнах несколько распластанных парашютов, похожих на всплывших из глубин огромных медуз, решивших посмотреть, что же происходит на поверхности. Их медленно относило к берегу. Принадлежали ли они тем, кто высадился удачно и вовремя освободился от этой обузы, или к парашютам все еще были привязаны уже мертвые люди?

– Прочь. Прочь.

Штурмовик, задыхаясь от бега, протягивал Мазурову баллон с ипритом. Он держал его нежно, как не держат, наверное, и ребенка, боясь уронить. Приземлялся он, тоже заботясь не о себе, а о сохранности этого проклятого баллона. Комбинезон на руках штурмовика порвался, на руках были ссадины.

– Маску надень, – сказал ему Мазуров, забирая баллон.

– Ага, – сказал штурмовик и полез в сумку за противогазом.

Мазуров вскарабкался на крышу форта, нашел воздуховод, открыл вентиль на баллоне и запихнул его в шахту. Он слышал, как бьется, падая, баллон о стенки шахты. Надо было этот подарок австро‑венграм сопроводить фразой наподобие: «Из России с любовью». Но не до этого. Побыстрее, пока и до него не добрался иприт, Мазуров снял каску и натянул противогаз.

Многие штурмовики уже сделали это и теперь колдовали возле входных массивных дверей в форт, прилаживая к ним взрывчатку, другие заняли позиции возле пулеметных точек. Так легко было бы уже сейчас закидать их гранатами, запихнуть в дула орудий, чтобы их разворотили взрывы, но вся беда в том, что все эти пулеметы и орудия штурмовикам еще пригодятся, когда на них обрушатся австро‑венгры, узнав, что форт взят русскими. С одними автоматами такое наступление не остановить. Форт нужно было захватить неповрежденным или почти неповрежденным. Но взорви они входные двери и ворвись в форт, много ли навоюешь в его коридорах, которые австро‑венгры знали наизусть, а штурмовики лишь примерно догадывались об их расположении, если еще учесть, что гарнизон почти втрое превосходил по численности атакующих?

Из‑за этого Мазуров был вынужден прибегнуть к иприту, выкуривая австро‑венгров из их убежища, как зверя из норы на охоте.

Из амбразур потянуло сперва отвратительным запахом, потом появились клубы желто‑зеленого клубящегося дыма.

Семь сотен распухших, сведенных судорогой трупов, которые еще надо вытащить, побросать рядом с фортом, как какие‑то отбросы, падаль для стервятников, иначе они начнут разлагаться, и от такого соседства в форте и вовсе будет слишком отвратительно.

Но наверняка и у них были противогазы. Вот только сколько из австро‑венгров успеют их надеть.

«Идиоты, почему они совсем не следили за небесами? Думали, что находятся еще в тылу и русские придут не скоро?»

Он слышал, как глубоко под ним, под слоем железобетона воет сирена.

Один из пулеметов ожил, выпустил очередь, которая никого не задела, впилась в бетон, раскрошила его, выбивая неглубокие лунки. Штурмовик бросил в амбразуру гранату, отскочил, чтобы его не задело взрывом. Из амбразуры полыхнуло огнем. Пулемет затих, но, судя по тому, что его не перекосило от взрыва, он был все еще исправен. Мазурову рассказывали, что на передовой в частях германцев, состоявших из провинившихся солдат, их приковывали к пулеметам цепями так, чтобы они не могли никуда сбежать.

Рано или поздно все равно придется взрывать эти массивные двери и идти в нору к зверю.

Пора. Иначе австро‑венгры, по крайней мере те, что остались в живых, придут в себя. Но, возможно, они сейчас их сами откроют, начнут сдаваться. Куда с такой оравой денешься? Запереть их в одной из комнат на ключ или отпустить, чтобы они рассказали своему начальству, как мало русских в форте? О, этих же австро‑венгров бросят на штурм форта исправлять свою провинность.

С дальнего угла форта опять послышалась пулеметная очередь, очевидно, австро‑венгры старались не подпустить к форту тех, кого снесло в сторону.

Штурмовики залегли, огрызались, отстреливаясь, но попасть из автомата в амбразуру было почти невозможно. Кто‑то пробежал по крыше, добрался до пулеметной точки, перегнулся, так чтобы уж точно попасть, чтобы граната угодила именно в амбразуру. После взрыва штурмовик уже не поднялся. Руки его повисли. Очевидно, что и его достало осколками.

В противогазе Мазуров не мог отдать приказ. Сколько ни кричи, в лучшем случае другие услышат какое‑то хрюканье.

Он махнул рукой. Штурмовик, стоявший возле входной двери, кивнул в ответ, достал спички, но пальцы его дрожали, и он все никак не мог высечь огонь и поджечь бикфордов шнур. Может, оттого, что спички отсырели?

«Быстрее», – торопил его Мазуров.

Австро‑венгры пришли в себя и наверняка уже сообщили о нападении на форт, затребовав подкрепления.

Мазуров живо представил, какой разговор сейчас ведет радист в форте, связываясь со своим командованием.

– Вы атакованы? – недоуменно спрашивали у него. – Кем? Русскими? Да откуда они появились? С воздуха?

Каким бы ни было нерасторопным командование, но рано или поздно подкрепление к австро‑венграм подойдет. Штурмовиков, останься они на поверхности, прихлопнут, как мух, сидящих на столе. Это совсем не трудно сделать. Достаточно эскадры аэропланов, которая сбросит на них железные дротики. От них‑то здесь и спрятаться негде.

Русские истребители все еще утюжили мост, хотя вряд ли там кто‑то еще остался жив. Топлива у них хватит еще на час. Потом они вынуждены будут улететь.

Наконец шнур зажегся, по нему, искрясь, будто это праздничная гирлянда, побежал огонек Штурмовики бросились прочь, укрываясь от взрыва. В противогазах они походили на разросшихся до человеческих размеров насекомых с маленькими хоботками и огромными прозрачными глазами.

Штурмовики, не зная, насколько прочна дверь, подстраховались, заложив такой заряд, что он, наверное, смог бы пробить дыру и в стене форта. Дверь выгнуло, снесло с петель вместе с кусками стены. Они разлетались вокруг не хуже шрапнели, бились о железобетон, крошились, оседая пылью. Она налипла на глазницы противогаза, и Мазурову, чтобы хоть чего‑то разглядеть, пришлось протирать их рукавом комбинезона.

Начальник разведслужбы Игнатьев, стараниями Мазурова заработавший себе генеральские погоны, когда узнал, что штурмовики будут высаживаться на форт, сделал все возможное, чтобы раздобыть как можно более подробные чертежи. Его агенты поработали на славу.

Вряд ли их встретят выстрелами. Если кто‑то и прятался за дверью, то сейчас он либо мертв, либо корчится от ран, либо оглушен взрывом.

Мазуров, переступая порог форта, никак не мог отделаться от впечатления, что сейчас он попадет в склеп. От истины это было недалеко. Такое ощущение давило на сознание не хуже, чем и железобетонные стены – шершавые и отчего‑то влажные, так что, побудь здесь подольше, наверняка заработаешь ревматизм, подагру и прочие неприятные заболевания. Хуже ощущения, пожалуй, только от пребывания в подводной лодке, опустившейся на дно.

Пыль еще клубилась в воздухе, смешавшись с ипритом и создавая помехи, как при дымовой завесе, за которой не разглядишь дальше вытянутой руки. Тусклый свет сочился с потолка из двух ламп, заключенных в металлические сетки. Остальные лампы были разбиты.

Тишину продолжали разрывать звуки сирены.

Мазуров шел на ощупь, держа перед собой автомат. Он прислушивался, но в коридоре было тихо, и только за спиной слышалось сопение штурмовиков.

«Смешной звук издают эти фильтры на противогазах при дыхании», – подумал Мазуров.

Нога его наткнулась на что‑то мягкое и податливое.

Стены форта задрожали, по ним прошел гул, а с потолка посыпались кусочки отслоившегося бетона. Штурмовики взорвали остальные двери.

Мазуров наклонился, чтобы получше рассмотреть, что же там валялось, но ведь он и так понял, что это. Лицо австро‑венгра исказила гримаса, глаза вывалились из орбит и застыли, остекленев. Рот открылся в беззвучном крике, обнажив пожелтевшие зубы. Руками он до крови вцепился в горло, точно хотел порвать его, думая, что так в легкие наконец‑то начнет поступать воздух. Его немного запорошило пылью. Он подогнул под себя ноги и из‑за этого казался каким‑то беззащитным и слабым, как ребенок. У него вообще не было маски. На свою беду он не взял ее на дежурство.

Мазуров переступил через труп, но тут же набрел на другой, наступил на него, вдавливая в пол. Отвратительное ощущение – топтать мертвые тела. Это он осматривать не стал.

«Что они у двери‑то делали? Хотели открыть ее? Выбежать на свежий воздух, подальше от иприта? Выходит, дверь зря взрывали. Австро‑венгры ее сами бы открыли. Но нет, они умерли, не успев это сделать».

Двух штурмовиков Мазуров оставил рядом с проходом – пусть следят, чтобы подкрепление к защитникам форта не подошло неожиданно.

Воздух потихоньку выветривал отравляющий газ. Он еще продолжал стелиться по полу, но на уровне груди его концентрация стала совсем небольшой, не так чтобы рискнуть снять противогаз, но уже хоть что‑то разглядишь впереди себя.

Он уловил какое‑то движение, какая‑то тень метнулась там впереди.

«Началось».

Пальцы, прежде чем он смог это осознать, сами нажали на курок автомата. Ответная пуля пришлась в потолок, а потом Мазуров услышал, как падает тело. Сперва одно, потом другое. Он лишь чуть‑чуть оказался быстрее.

«Нет, не дело лезть впереди всех».

Никакого страха Мазуров не испытывал. Напротив. Но он просто не имел права рисковать сам, потому что знал – случись с ним что – без него штурмовики не возьмут этот форт.

Знаками он показал, чтобы они обгоняли его.

«Здесь где‑то должен быть вход в одну из башен, снятых с корабля».

Снаряды к ней подавались со склада по специальному конвейеру, наподобие того, что был изобретен Генри Фордом. Из‑за этого не очень‑то тут побросаешься гранатами. Сдетонируют снаряды от взрыва, и взлетишь на воздух вместе со всеми. Форт вспучит, точно под ним проснулся вулкан, и магма рвется на поверхность, а ее сдерживает только железобетон. Но Брусилов будет рад и такому исходу. Очень рад.

Теперь Мазуров бежал по коридору следом за штурмовиками. Они растекались по первому этажу, как болезнь, которая постепенно захватывает весь организм, если ее не остановить вовремя. Подошвы глухо бились о цементный пол. Под ногами клубился туман, похожий на болотные испарения, скрывающие топь. Шагнешь так неосторожно, и провалишься по самый пояс, а то и с головой. Иприт просачивался на нижние этажи форта.

«Только бы не перестрелять друг друга».

Из пола рос транспортер, который подавал со склада снаряды. Здесь их перевешивали на монорельсы и распределяли по башням. И монорельсы, и транспортер были пусты.

Штурмовики притормозили, увидев железные скобы, вмонтированные в стену. Они упирались в железный люк с колесом, как на подводных лодках, которые запирают переборки в корпусе.

Мазуров медленно взобрался по скобам, ухватился за рычаг, молясь, чтобы его не блокировали с внутренней стороны рычагом, навалился, поворачивая против часовой стрелки. Колесо поддалось на удивление легко. Механизм часто смазывали и использовали. А то, что его никто не подумал закрыть, давало надежду, что сейчас в башне никого нет.

Провернув до упора колесо, Мазуров чуть выждал, прислушиваясь, хотя за металлом ничего и не услышишь, потом толкнул вверх люк, а открывая его, просунул в проход голову, опять проклиная себя за это мальчишество, потому что будь кто сейчас в башне, то легко бы расправился со штурмовиком. Но, к счастью, никого там не было.

Мазуров ухватился за края прохода. Автомат зацепился, слетел с плеча на руку. Штурмовик подтянулся, толкнул тело вверх, упал на пол и осмотрелся.

Круглое помещение, обшитое металлом, было напичкано всевозможными механизмами. Казалось, что ты попал внутрь остановившихся часов. Мазуров все никак не мог припомнить название сказки, где с главным героем происходили похожие события, вот только часы в той сказке работали. Не дай бог. И так‑то ходить здесь приходилось очень осторожно, чтобы не задеть какую‑нибудь шестеренку, а что будет, если все эти механизмы придут в движение? Они перемелют человека в труху.

У кораблей эта часть башни остается статичной, крутится только верхняя, с орудием. Австро‑венгры все сделали один к одному, как на военных кораблях. Этак выйдет, что и орудия обслуживали снятые с кораблей матросы. Их‑то переучивать не надо. Все им знакомо. Сколько же трудов они положили, чтобы притащить сюда эту башню, а она так и не сделала ни одного выстрела? Ничего. Еще успеется.

С внешней стороны ее залили бетоном. По ее высоте можно было судить, насколько толстая крыша у форта – два с половиной метра железобетона. Даже самые мощные бомбы ее не пробьют, здесь можно чувствовать себя в относительной безопасности, пока противник не подвезет мортиры.

Следом за Мазуровым в башню ввалилось еще три штурмовика. Они озирались по сторонам, выставив вверх автоматы на тот случай, если в орудийной башне все же кто‑то окажется.

Судя по дозиметрам, иприт сюда совсем не попал, но Мазуров пока не хотел рисковать и снимать противогаз. Он махнул вверх рукой, перебрал пальцами, показывая, что сейчас полезет в орудийную башню.

Штурмовики кивнули.

Откуда‑то издали послышалось несколько взрывов, пулеметная и автоматная стрельба, в которой утонули одиночные винтовочные выстрелы.

«Разворошили мы этот муравейник».

Ступеньки лестницы блестели, как отполированные. Ими часто пользовались. Втягивая голову в плечи и ожидая, что вот‑вот на него обрушат страшный удар, Мазуров заглянул в орудийную башню, но и здесь никого не было.

Мазуров нагнулся, знаками приказал штурмовикам подниматься.

– Останетесь здесь, – сказал он штурмовикам, когда все они сняли противогазы, – приведете орудия в боевую готовность.

Они сидели на полу, хотя возле спаренных орудий были два великолепных, крутящихся вокруг оси кресла. Но на всех их не хватило. Пахло смазкой. Мазуров стирал рукавом комбинезона выступивший на лице пот и протирал изнутри противогаз. Волосы намокли и слиплись.

– Со снарядами – плохо, – Мазуров кивнул на два снаряда, покоящихся в подавателе, – если склад не захватим, больше не ждите. Вас троих на обслуживание башни хватит. Третьему вообще работы пока не будет. Но пусть он там внизу караулит, чтобы люк открыть. Вы его за мной задрайте, а открывайте только по условленному знаку. Азбука Морзе – слово «штурмовик». Больше никому. Все понятно?

– Так точно, господин майор, – вяло ответили штурмовики.

– Что‑то не слышу воодушевления в голосе! Вам просто повезло. Здесь курорт. Можно без противогаза ходить. Остальным‑то потруднее будет.

Он вспомнил, что сейчас ему придется опять натягивать этот ненавистный противогаз.

– Следите за тем, что снаружи делается. Австро‑венгры появятся – знаете, что с ними делать. Но попусту снаряды пока не используйте. Хоть это и шрапнель, но если ничего не добудем, бейте только по крупным целям. Все, я пошел. Бог в помощь.

Мазуров выбрался обратно в коридор и еще до того, как спустился на пол, услышал, как заскрежетал, закрывающийся за ним люк, колесо провернулось, а потом его заблокировали рычагом. Если гарнизон форта перебьет штурмовиков, то те, что он оставил в башне, еще продержатся какое‑то время. Может, даже до прихода основных сил. Не так‑то легко будет их оттуда выкурить. Орудия‑то, скорее всего, австро‑венгры выведут из строя, запихнув в них по гранате, но все равно стрелять‑то нечем. Пока нечем.

Стены сотрясались от глухих взрывов, раздававшихся снизу. Видимо, штурмовики захватили верхний этаж и бой переместился на нижние.

«Только бы склад не подорвали. Взлетим все к чертям».

Два штурмовика тащили тело товарища, обхватив его за руки. Ноги его волочились по полу. Комбинезон на груди в нескольких местах был разорван и пропитался кровью.

«Осколками задело. Не жилец», – оценил Мазуров эти раны. Он посторонился, пропуская штурмовиков.

«Черт, из‑за этого противогаза и не спросишь у них ничего».

Дверь, едва державшаяся на петлях после взрыва, вела в пулеметную точку. Мазуров заглянул внутрь. Дым еще не рассеялся. На полу лежало два мертвых тела. Здесь ему уже нечего было делать.

К стене, густо измазанной кровью, спиной привалился штурмовик. Одна из глазниц противогаза была расколота. Зазубренные стеклянные куски обрамляли красное месиво, в которое превратился его правый глаз.

Мазуров шел, подсчитывая в уме потери, которые уже понес его отряд. Трупов австро‑венгров было неизмеримо больше, но все равно это капля в море по сравнению с численностью гарнизона, а каждая новая смерть штурмовика смещала баланс сил не в сторону русских.

Почти все австро‑венгры так и не успели надеть маски.

По бетонной лестнице Мазуров опустился на этаж ниже, медленно ныряя с головой в слегка прозрачный ядовитый туман.

Здесь произошло то, чего он так опасался. Штурмовики вступили в рукопашную. Пусть каждый из них по физическим данным превосходил противника, но в тесном пространстве так мало возможностей использовать это свое преимущество.

Тела устилали пол густо, порой валяясь друг на друге в два, а то и в три слоя, тесно переплетаясь, и сделать еще один шаг, не наступив на них, было просто невозможно. Пол стал красным и очень скользким. Но отвратительнее всего было даже не это, а то, что тела копошились, как червяки в банке, приготовленной для рыбной ловли. Кто‑то пробовал подняться и вновь падал, но бой уже переместился дальше, а все, кто остался здесь, были из него выброшены, как ненужные отбросы, отработанный материал, место которому даже не в госпитале, а на кладбище.

Похоже, они встретились неожиданно, и сразу же в ход пошли приклады автоматов и ружей, кинжалы с рукоятками, сделанными в форме кастета. Такой вывод можно было сделать по нанесенным ранам. Схватка была молниеносной. Она продолжалась не больше минуты‑двух. Австро‑венгры, несмотря на свое численное преимущество, ее не выдержали и либо откатились назад, либо никто из них в ней не уцелел.

Краем глаза Мазуров уловил движение слева от себя, отскочил интуитивно в сторону, одновременно защищаясь прикладом автомата. Граненый штык скользнул по дереву, почти не задев его. Австро‑венгр вложил в этот удар всю силу, точно хотел насадить штурмовика на штык на всю его длину, как насекомое на иголку, но, когда под ногами не ровный пол, а мертвые тела, сделать это почти невозможно. Мешала этому еще и глубокая рана на плече. Чувствовалось, что ему очень тяжело держать ружье в горизонтальном положении и его все время клонило вниз.

«Где он прятался все это время?»

Сразу остановиться австро‑венгр не смог, а с таким длинным ружьем ушло еще мгновение, чтобы развернуться и вновь нацелиться – достаточно времени, чтобы нажать на курок автомата. Пули вошли австро‑венгру в бок Его чуть отбросило, ноги не нашли опору, споткнулись о мертвецов. Он рухнул, ударившись головой о стену, и затих.

Стрельба была все ближе.

Стены во многих местах закоптились, стали выщербленными от осколков.

Штурмовики сгрудились у лестницы, которая вела еще на этаж ниже, залегли возле ступенек, отстреливаясь и забрасывая тех, кто был ниже их, гранатами.

Похоже, австро‑венгры все не упускали надежды вырваться наверх, раз за разом предпринимая эти безумные атаки под кинжальным огнем. Подняться удавалось всего на несколько ступенек, после чего изрешеченный пулями труп скатывался вниз и прямо на все растущую груду тел. Положение у них было незавидное, потому что и гранату бросить удавалось, только заплатив за это жизнью, да и то она редко долетала до штурмовиков, а случись такое, те успевали ее перехватить и запустить обратно. Но австро‑венгры все продолжали и продолжали атаковать с какой‑то нечеловеческой одержимостью.

Вокруг штурмовиков образовалась импровизированная баррикада из своих и чужих мертвых тел. Пули и осколки рвали мертвую плоть, впивались в нее и разбрызгивали еще не свернувшуюся кровь, перепачкав тех, кто укрылся за баррикадой. Выглядели штурмовики ужасно. Обманчивое впечатление. Кровь‑то на них была чужая. Если кто‑то и был ранен, то очень легко.

«Ну когда же австро‑венграм придет в голову, что надо поднять вверх руки и сдаться? Ведь они не знают, сколько человек на них напало и не должны испытывать угрызения совести оттого, что их гораздо меньше, чем насчитывал гарнизон».

Судя по планам, которые добыл Игнатьев, на нижнем этаже располагались казармы.

Эта бойня могла продолжаться очень долго, но этого времени у штурмовиков не было, потому что вскоре следовало ожидать, что форт будет атакован, и тогда им придется воевать на два фронта, прямо как германцам. Сил на это не хватит.

В этом хаосе, когда почти все смешалось, и без противогаза‑то не очень покомандуешь, а в нем тем более.

Тем временем австро‑венгры затихли, перестали лезть вверх, то ли отчаялись, то ли решили прибегнуть к другой тактике.

«Надо бы у них инициативу перехватить».

Только по рисункам на каске Мазуров понял, что за главного здесь Тяжлов. Он лежал, привалившись к стене, и менял обойму в автомате. Руки у него чуть дрожали, а глазницы в противогазе совсем запотели, так что он, скорее всего, почти ничего и не видел. Мазуров и сам ощущал в своем противогазе эту отвратительную мокроту, которая вытекает из легких вместе с дыханием. С каждым вздохом ее затягиваешь обратно в нос.

Он подошел к Тяжлову, присел рядом, тронул за плечо. Узнав командира, Тяжлов хотел вскочить, но Мазуров остановил его. Ткнул в его сторону пальцем, потом вниз, показал на себя, перебрал пальцами и объяснил знаками, что хочет пробиться на склад.

Он уже отчаялся овладеть всем фортом до того, как к австро‑венграм подойдет подкрепление, и пока у него еще были силы, он хотел во что бы то ни стало захватить склад, удержать его хоть на чуть‑чуть, пока не запустят транспортер и пока они не доставят в орудийные башни хоть немного снарядов. Тогда у них был шанс продержаться.

Тяжлов все понял, закивал в ответ. Соваться вниз ему не стоило. Людей у него было слишком мало, и максимум, что он мог сделать – это сковать как можно больше сил противника. Потом, когда Мазуров отобьет склад, они уйдут на верхний этаж, а следом за собой подорвут все лестницы, так, чтобы австро‑венгры не смогли по ним подняться. Пусть сидят в своей норе и не мешают.

Мазуров ободряюще похлопал Тяжлова по плечу, улыбнулся, хотя улыбки его за фильтром штурмовик все равно не увидел, встал и отправился собирать ударный отряд. Он решил взять с собой человек пять из тех, кто попадется на пути.

Идя по коридору, Мазуров начинал чувствовать приступы клаустрофобии, оглядывая эти серые, отвратительные бетонные стены, которые давили на психику куда как сильнее, чем больничные, и он невольно вжимал голову в плечи, точно они могли обрушиться на него в любую минуту.

Везде творилось примерно одно и то же. Штурмовики сдерживали австро‑венгров, которые вылезали из своих нор, как тараканы. Думать о том, чтобы спуститься на этаж ниже, даже не приходилось.

Штурмовики откатывались от импровизированных баррикад, наваленных ящиков, трупов, разбитой мебели, наспех перевязывали свои раны, перезаряжали автоматы и опять вступали в бой.

Тяжело раненных тащили в комнату, где располагался лазарет. Хорошо, что хоть его пока удавалось удерживать. Там было полно медикаментов и врачебной техники, так что надобности в запасах у штурмовика, исполнявшего обязанности лекаря, не было, но у него было слишком много работы, и она прибавлялась гораздо быстрее, чем он успевал справиться с предыдущей.

Весь перепачканный чужой кровью, точно его окатили ею из ведра, он орудовал скальпелем, вытаскивая осколки и пули, штопал порванную кожу, а к лазарету подносили все новых и новых пациентов и сваливали возле входной двери, как мешки. Конвейер, скорость которого превосходит человеческие возможности.

Иногда лекарь обходился без обезболивающего. В таких случаях раненому дают деревяшку, чтобы он зажал ее челюстями, или стакан водки, но как все это сделаешь, когда на раненом противогаз? Лекарь слышал приглушенные противогазами стоны, чувствуя себя при этом каким‑то монстром, мучающим людей.

Штурмовики начинали выдыхаться.

«Мы теряем инициативу».

Мазуров видел, как они глубоко дышат, хотят напиться воздуха, но через фильтры его проходит слишком мало, и он не чистый, его не хватает, но легкие требуют еще и еще, а от кислородного голодания в них начинают втыкаться иголки.

«Черт, черт, черт».

Черные пятна копоти покрывали стены. Их избороздили глубокие пробоины.

Мазуров пропотел под противогазом, точно искупался. Резина прилипла к лицу и волосам. Под ней все хлюпало, пот навис на бровях, а на губах ощущалась соль. Он чувствовал, как здесь жарко. Автоматы должны уже так нагреться, что жгут ладони. Скоро они начнут давать осечки, патроны будут застревать в стволах, но повсюду было разбросано много другого оружия, уже не нужного их прежним хозяевам. Остывшее оружие остывающих хозяев.

Австро‑венгерские винтовки заботливо сложили друг на дружку. От этого они походили на вязанку веток, приготовленных для очага. О, такого добра здесь и вправду можно было найти в избытке. Возле них стоял штурмовик, опираясь спиной на железную дверь, выкрашенную блекло‑серой краской, местами отслоившейся и вздувшейся пузырями. Он вздрагивал от взрывов и поглядывал по сторонам, сжимая в руках автомат. Дверь была закрыта на массивную щеколду.

«Что там?» – спросил Мазуров знаками у штурмовика.

«Пленные», – показал он в ответ.

«Сколько?»

«Пятнадцать».

Мазуров кивнул. О количестве пленных он мог бы и не спрашивать, а узнать сколько их, подсчитав, сколько в вязанке винтовок.

Вскрыть изнутри дверь пленные все равно не смогут, так что нет надобности штурмовику стоять здесь. Мазуров поманил его за собой. Что там появилось после этого жеста в глазах штурмовика, он не рассмотрел, но штурмовик это приказание выполнил с воодушевлением – ему совсем не нравилось охранять пленных и подпирать своим телом дверь.

Встречая командиров подразделений, Мазуров объяснял им, что ему нужно захватить склад, и просил выделить для этого людей. Каждый человек был на вес золота и даже дороже, потому что ситуация на лестницах была патовой и могла легко склониться в сторону австро‑венгров, если штурмовиков, мешавших им подняться на этаж, станет чуть меньше.

Он видел, насколько неохотно ему отдавали людей, но он не мог снять целое подразделение, потому что все уже завязли в локальных боях. Если прежде и был какой‑то резерв, то теперь все валялись на этом полу и отстреливались. Хорошо еще, что, прежде чем это произошло, они смогли захватить два этажа из трех.

Четырех штурмовиков он отправил на верхний этаж к монорельсам.

«Разгружайте транспортер», – объяснил он им, как смог.

Переспрашивать они ничего не стали.

Ему самому не нужно было много людей. Он взял с собой пятерых, как и хотел. Но хватит ли их, ответить нельзя до тех пор, пока он не поймет, насколько хорошо охраняется склад. Чтобы войти в него, придется спускаться на этаж ниже под шквальным огнем. Затея заведомо невыполнимая.

Мазуров решил попытаться проникнуть на склад через транспортер, благо снаряды, которые он подавал, были большого калибра и зазор в стене позволял пролезть через него не слишком упитанному человеку. Мазуров гонял своих людей, так что если избыток веса в ком‑то и был, то давно исчез. Вот смешно‑то будет, если австро‑венгры услышат, что кто‑то лезет через транспортер, включат его или обступят со всех сторон и гостеприимно, то есть пулями, встретят тех, кто решил воспользоваться этой дорогой. Тогда ситуация будет чем‑то напоминать ту, что приключилась с волком, который решил через дымоход влезть в домик одного из трех поросят.

«Вы тут пошумите», – приказал Мазуров штурмовикам, засевшим за ближайшей к складу лестницей.

Они ничего не поняли, стали гадать, что же задумал командир, но тот все им пояснил.

«Атакуйте, если нас заметят, отвлеките их на себя».

«Может, сразу атаковать?» – предложил командир отделения.

«Нет, не стоит». – Мазуров не хотел посылать их сразу же на верную смерть.

Мазуров еще бы смог пробраться в узкую щель транспортера, но беда в том, что этому мешали зажимы, которые предназначались для снарядов. Они глухо закрывали проход. Сквозь щель между зажимами и полом он видел нижний этаж, а нагнувшись, смог бы даже разглядеть сложенные там снаряды, смазанные маслом, но человек сквозь эту щель не пролезет.

Он все‑таки нагнулся, прислушался, что там творится под ним, но различал только собственное дыхание, противное сопение, будто у него насморк. И все‑таки ему показалось, что на складе никого нет, или он убедил себя в этом.

Он предвидел похожую ситуацию и прихватил с собой на эту операцию автогенный резак, который так любят использовать грабители, вскрывая сейфы. Конечно, он мог заложить здесь бомбу, рвануть транспортер и разворошить дыру до таких размеров, что в нее провалится кто угодно, вот только тогда на этот шум сбегутся все, кто поблизости, да и снаряды тогда придется вытаскивать руками, а они ой какие тяжелые.

Один за другим последовало несколько взрывов. Они накладывались друг на друга, поэтому невозможно стало различить, когда затихал один из них и начинался другой. Штурмовики на лестнице стали шуметь, как он и просил их. За этими взрывами никто их не услышит.

Мазуров сел на колени, достал из рюкзака резак, повернул вентили, выпуская газ, поджег его. Синее пламя походило на оживший металл. Оно завораживало, казавшись холодным, а поэтому появлялась маниакальная мысль поднести к нему пальцы и потрогать, ведь ничего с ними не случится…

В своей жизни Мазуров не раз вскрывал сейфы, не в банках, конечно, но неизвестно, что тебе может пригодиться во время операции, так что его опыту мог позавидовать любой медвежатник. Но там‑то металл был бронированным, а на транспортере мягким, и он поддавался резаку, как масло поддается горячему ножу, совсем не сопротивляясь.

Края разреза покраснели. Металл нагрелся, но не очень сильно, и когда Мазуров схватил зажим, чтобы не дать ему свалиться вниз, то почти не обжег пальцев. Вырезанный зажим он положил на пол, не вставая с колен, посмотрел на штурмовиков. Те окружили его и внимательно наблюдали за всем, что он делает, будто в этом было какое‑то таинство.

Он ждал, пока края разреза остынут. Они на глазах темнели. Если полить их водой из фляжки, то они остынут еще быстрее, но вода зашипит и может его выдать, хотя штурмовики там, на лестнице, так шумели, что вылей он на транспортер водопад, то и этого австро‑венгры не заметят. Воду только жалко. Сколько им еще здесь сидеть? А систему водоснабжения контролировали те, кто был на нижнем этаже.

«Ну, с богом».

Мазуров, перекинув ремень автомата на плечо, спускался спиной к транспортеру, уперся в него, задевая грудью пол.

«О, только бы не застрять здесь, а то придется штурмовикам вытаскивать его, как репку с грядки в той сказке, где за нее ухватились и дед, и бабка, и внучка, и Жучка».

Сперва он опирался руками о пол, медленно погружая в щель тело, потом нащупал ногой следующий зажим, перенес на него вес тела, чуть передохнул, размышляя, как же ему получше протиснуться.

Он согнул ноги в коленях. Они уже были по ту сторону пола, на поверхности остались только руки, плечи и голова. Мешал хобот противогаза, но самое плохое было в том, что каска никак не пролезала в щель, как он ни вертелся, задевая ее краями то за пол, то за транспортер. От этого натягивались ремешки, удерживающие каску на голове, и вдавливались в кадык, перекрывая и без того скудный источник воздуха.

Мазуров сейчас напоминал обезьянку, которая засунула лапку в тыкву, где охотники спрятали рис, сжала ее, захотела вытащить, но кулачок все никак не проходил через узкую дыру. К счастью, штурмовики без лишних жестов поняли его, подскочили и отстегнули каску, а он‑то вообразил, что они, чтобы помочь ему, сейчас начнут пихать его ногами, пока не расплющат каску и пока она наконец не втиснется в щель.

Мазуров сел на зажим, одной рукой все еще держась за край пола, просунул голову в щель и осмотрелся. Он висел на высоте четырех метров, и если бы прыгнул, то никакие амортизаторы в ботинках не спасли бы его от вывиха или даже перелома.

Сколько здесь снарядов – и не сосчитать, потому что многие хранились в деревянных ящиках, уложенных вдоль стены в несколько рядов на стеллажах. Некоторые были вскрыты, и тогда становилось видно, что снаряды в ящиках присыпаны опилками. Другие уже уложили на транспортер. Они лоснились от смазки.

Мазуров уперся локтем в зажим, изогнулся так, чтобы перевернуться лицом к транспортеру, сместился на его край, а когда ему это наконец‑то удалось, то спускаться стало так же легко, как по приставной лестнице.

На его счастье, австро‑венгров на складе не было. Дверь была закрыта, чуть сотрясаясь от взрывных волн, проносящихся по подземелью по другую ее сторону. Мазуров подскочил к ней, повернул колесо, блокируя его и заклинивая дверь.

Теперь можно было перевести дух, но не стоило расслабляться, потому что через несколько минут, когда заработает транспортер, австро‑венгры поймут, что русские захватили склад, и попробуют его вскрыть. Дверь казалась массивной и надежной. Чтобы снести ее, потребуется приличный заряд.

Мазуров смотрел, как в щель протиснулись ноги в ботинках на рифленой подошве, следом за ними показался и сам штурмовик. Осторожно балансируя, чтобы не свалиться, он огляделся, увидел Мазурова, понял, что все в порядке, и теперь был всецело погружен только спуском.

Впрочем, о том, что Мазурову удалось без проблем проникнуть в подвал, судить можно было хотя бы по тому, что никаких выстрелов штурмовики не услышали, а убрать их командира холодным оружием, да еще бесшумно, австро‑венграм вряд ли удалось бы.

Тем временем Мазуров подбежал к сложному сооружению, которое, скорее всего, и было двигателем, запускавшим транспортер. Пока он разобрался с его управлением, возле уже стоял штурмовик, ожидая приказаний. Мазуров указал ему на стеллажи со снарядными ящиками. Штурмовик кивнул. Там для погрузки тоже должен использоваться какой‑то механизм, ведь не могли же австро‑венгры вручную доставать ящики с верхних ярусов, слишком они тяжелые, и нужны усилия трех‑четырех человек, чтобы их хотя бы от стеллажа оторвать. Взорваться‑то они не взорвутся, если их уронить, но мороки с погрузкой не оберешься.

На склад пробрался весь ударный отряд, для этого пришлось избавиться от касок. Но штурмовики не позаботились взять их с собой, хотя каски пролезали сквозь щель, если их развернуть боком.

«Ладно, черт с ними. Но могли бы догадаться».

Двигатель глухо загудел, завибрировал на бетонном постаменте, к которому был приделан мощными болтами. От него потянуло теплом и маслом. Мазуров отчего‑то этот запах уловил, хотя фильтр его не пропускал иприта и, казалось бы, должен задерживать и все остальное, куда как менее опасное для человека. Судя по дозиметру, иприта на складе не было. То ли он сюда не дошел, то ли вентиляционная система уже очистила от него воздух. Но тогда на верхних этажах его и вовсе не должно остаться.

И все же Мазуров не решился еще снять противогаз, хотя искушение было так велико. Он прямо с ума сходил от пота, заливающего лицо, думая, что примерно такие же чувства должен испытывать человек, которого обрекли на пытку водой, когда на его лоб каждую секунду падает новая капля, и от этого ожидания быстро лишаешься разума.

Стеллажи конструкцией своей напоминали обычный обувной шкафчик, очень распространенный в семьях простых обывателей, правда, немного увеличенный и сделанный из металла, а не дерева. Видимо, оттуда и позаимствовали технологию. Рычагами верхние ярусы перемещались вниз, прямо к началу транспортера, а другие рычаги помогали извлечь из ящиков снаряды.

Штурмовики быстро разобрались в действии этих нехитрых механизмов. Обернувшись, Мазуров видел, как колдуют над ними штурмовики, водружая на зажимы первые снаряды.

«Отлично, отлично», – мысленно подбадривал он штурмовиков, а они, точно смогли услышать то, что творится у него в голове, заработали воодушевленнее.

Транспортер дернулся, заскрипел, пополз вверх, как плоская, неизвестная науке змея.

Так и хотелось разбить о первый снаряд бутылку с шампанским, как делают это, когда спускают со стапелей новое судно, чтобы ходилось ему по морям и океанам долго и счастливо. Будь бутылка под рукой, Мазуров не пожалел бы ее для такого случая. Он провожал снаряд взглядом, пока тот не скрылся в щели.

Штурмовики, отложив автоматы, точно на конвейере работали, опорожняя ящики, выбрасывали их прочь, пихали в стороны, чтобы не мешались под ногами. Они вспотели, мокрые пятна проступили на подмышках, руки их все были в смазке, но времени оттирать от нее еще и снаряды совсем не было.

Мазуров заметил, что инстинктивно штурмовики утирают руками лбы, но как же сотрешь с них пот, когда они закрыты резиной противогазов.

Гора пустых ящиков и опилок все росла, постепенно заполняя весь пол.

Мазуров почувствовал, что пол задрожал, стал каким‑то непрочным в одну секунду, будто сделали его не из бетона, а под ним была не земля, а пустота. По стенам прошел противный гул, и создалось ощущение, что ты находишься в бочке, по которой кто‑то вздумал колотить дубиной. Уши заложило, в них на какое‑то время остался только звук бегущей по венам крови.

Мазуров невольно присел, бросил взгляд на дверь. Она деформировалась. Ее чуть выгнуло внутрь, но тем самым еще больше заклинило. По ее краям из стены вывалились большие куски бетона, но дверь еще прочно сидела в проеме. Мазуров так и не понял, когда австро‑венгры обнаружили, что она закрыта изнутри. Стучались ли они в нее, пробовали ли открыть – он не знал, а услышал только, как они попробовали ее выбить направленным взрывом. Но они не рассчитали и заложили слишком слабый заряд, то ли думая, что его будет достаточно, то ли опасаясь, что из‑за более мощного заряда сдетонируют снаряды и тогда на воздух взлетят не только русские, но и все, кто находился поблизости. От такого взрыва их не просто разорвет на куски, они все превратятся в инертный газ, полфорта и его стены разрушатся, а здесь, внутри него, будет зиять огромная, на пару этажей, пещера. Если бы они узнали, что на складе почти не осталось снарядов, то не стали бы церемониться.

Штурмовики остановились и тоже смотрели на дверь, будто от их взглядов она станет прочнее и не вывалится после очередного взрыва. Им осталось перебросить на транспортер еще с десяток ящиков.

«Быстрее, быстрее. Не останавливайтесь», – подбодрил их знаками Мазуров.

Штурмовики заработали с удвоенной энергией, точно совсем и не устали.

Сам же Мазуров отошел подальше от двери, приготовил автомат на тот случай, если австро‑венгры ее вышибут и сунутся внутрь.

Вряд ли второй взрыв был сильнее предыдущего, просто теперь этим занимался кто‑то более опытный. Он заложил заряды в тех местах, где в стену уходили блокирующие рычаги. Вначале Мазурову показалось, что дверь не выдержала, ее окутал дым, но он все же не услышал, как она упала, а когда дым стал рассеиваться, то увидел, что дверь еще стоит на прежнем месте, едва удерживаясь погнутыми зажимами. Ногой‑то ее не выбьешь, но третий заряд, даже самый маломощный, точно снесет ее, а это произойдет спустя считаные минуты.

Штурмовики возились с последними ящиками.

«К чертям их. И так уже набрали много. Хватит. Не стоит рисковать из‑за нескольких снарядов. Погоды они уже не сделают».

Мазуров приказал штурмовикам прекратить работу, показал на транспортер.

Штурмовики по очереди схватились за зажимы. Транспортер понес их вверх. Ощущение было такое, будто ты катаешься на каком‑то аттракционе.

Дверь выбило, когда Мазуров почти выбрался со склада. Его ноги окатило теплой волной, чуть подталкивая. Он вывалился на пол, подполз к щели, слыша, как на складе затопали ноги. Самое время бросить туда гранату, но он не хотел еще выводить из строя транспортер, ведь от взрыва его заклинит и тогда придется тащить снаряды вручную, искать где‑то тележки, потому что иначе доставить их к монорельсам будет очень тяжело.

Австро‑венгры быстро догадались, каким образом русские проникли на склад, странно, что такая же мысль не пришла к ним пораньше, ведь тогда они и сами могли воспользоваться этим путем, чтобы пробраться на этаж выше, а не штурмовать бездумно лестницы, неся большие потери.

Каски сиротливо лежали на полу внутренней частью вверх, чем‑то схожие сейчас с котелками для еды, брошенными слишком быстро бежавшими хозяевами. От этой мысли у Мазурова заурчало в животе, и он подумал о том, что давно не ел и в желудке у него ничего не осталось. Но вместо того чтобы рыскать по карманам и искать там плитку, наверное, уже растаявшего шоколада, он водрузил себе на голову каску. С ней стало как‑то комфортнее, то ли от чувства безопасности, то ли по другой причине. Его примеру последовали и остальные штурмовики, разобрав свои каски.

Он ждал, когда из щели появится первый гость, заранее зная, что эта встреча будет походить на охоту на куропаток, когда загонщики направляют зверя прямо на тебя и остается только спустить курок, ведь с такого расстояния промахнуться просто невозможно.

Австро‑венгр чуть замешкался, поздно сообразив, что с каской в щель он не пролезет, но наконец‑то над полом появилась его макушка, потом и вся голова в противогазе. Увидев Мазурова, сидящего всего в метре от него, он судорожно попробовал вытащить еще и ружье, но не успел бы это сделать, пусть даже оно и не застряло. Глаза их встретились, и через стекло противогаза австро‑венгр прочитал, что его ждет. Он оцепенел на какую‑то секунду, рука его все пыталась протолкнуть в щель ружье, а над поверхностью даже появился ствол, когда Мазуров нажал на курок, предварительно поставив автомат в режим одиночных выстрелов.

Левая стеклянная глазница разлетелась в куски, превращая все, что находилось под ней, в кровавое месиво. Крови почти не выступило. Вся она осталась под противогазом, лишь по краям испачкав разбитую глазницу. Голова австро‑венгра дернулась назад, ударилась в транспортер, потом поникла, тело обмякло, и если бы транспортер не двигался, то оно свалилось бы вниз, но тот продолжал вытягивать его на поверхность. У австро‑венгра согнулись ноги, стали елозить по краям щели. Шершавый бетон разорвал на коленях брюки, а потом принялся и за сами колени, стерев их чуть ли не до костей, так что когда тело вывалилось на пол, оно было так изуродовано, будто над ним потрудился опытный палач.

Это было обычное убийство. Расстрел безоружного человека.

На полу стало натекать кровавое пятно, струйки крови добежали до щели и закапали вниз.

У Мазурова было противно на душе, когда он смотрел на мертвого австро‑венгра.

Нечестно все это.

Но ведь время рыцарских поединков миновало даже раньше, чем исчезли сами рыцари в красивых и блестящих доспехах, и только пилоты аэропланов в воздушных поединках следовали каким‑то правилам, которые никто из них не писал, но отчего‑то каждый из них верил, что они существуют. Должны существовать.

Его выстрел услышали внизу. Австро‑венгры наверняка догадались, какая участь постигла их товарища, сгрудились возле транспортера за какими‑нибудь укрытиями, чтобы их не достали сверху, и стали обстреливать щель из ружей. Какие‑то пули рикошетили от транспортера, падали обратно, другие бились в потолок, но Мазурова они достать не могли.

«Вряд ли они полезут еще, а если и полезут, то не сейчас. Придумают что‑нибудь».

Он подумал, что сам бы предпринял в подобной ситуации. Наверное, пустился бы наутек, подальше от транспортера, потому что в щель могут запустить гранату, но то же самое могли сделать и те, кто находился внизу, поэтому Мазуров внимательно следил за тем, что выносят со склада зажимы.

Будь он менее внимательным, то наверняка бы упустил из виду, что на одном из зажимов лежала граната, да и до времени, когда она должна взорваться, остались секунды.

Рука его дернулась к гранате сама, еще до того, как мозг сумел проанализировать увиденное и дать команду телу. Он сорвал гранату с зажима, обмирая от мысли, что она сейчас взорвется, бросил ее вниз, откатился в сторону, чтобы увернуться от пуль. Те его не задели, только выбили дробь на потолке и осыпали бетонной крошкой.

Рвануло спустя секунду, а может, и раньше, но, видимо, граната попала на следующий зажим, потому что взрыв произошел под самым потолком, времени‑то было достаточно, чтобы она упала на пол.

Он почувствовал этот взрыв своим телом, услышал, как осколки бьются о потолок, визжат, врезаясь в стены, разбрасывают в разные стороны пустые ящики и людей. На такой высоте над полом у них должно быть чудовищное поражение. От них нигде не укрыться, и все, кто был на складе, получили свою порцию осколков. Мазуров знал, что слишком долго тянул и чуть не попался в ловушку, подстроенную для него австро‑венграми. Так нельзя больше поступать.

Транспортер протащился еще несколько сантиметров по инерции, заскрипел и замер. Из щели появился разорванный край. Осколки, видимо, еще и сломали двигатель.

Австро‑венгры стояли слишком близко к транспортеру, и после взрыва от многих из них остались лишь куски мяса, разорванные куски, по которым не сразу и поймешь, что это именно человеческие останки.

Мазурова от такой картины передернуло, поначалу он хотел бросить в щель еще одну гранату, но передумал, услышав, что внизу кто‑то стонет от боли. Судя по звукам, раненый пробовал ползти, размазывая по бетону свою и чужую кровь. Совсем бесчеловечно было бы бросать туда гранату и добивать этого несчастного. Итак, Мазуров за сегодня совершил столько преступлений, что его душа никогда не попадет в рай, а если сам он попадет в плен к противнику, то они не должны с ним церемониться, и единственное, что его ждет, – смерть. Вряд ли легкая – от пули, скорее, на виселице.

Все снаряды, что они переправили со склада, были уже на верхнем этаже. Теперь им будет чем отражать внешнюю атаку. Она должна вот‑вот начаться. Штурмовики были в форте уже почти час. Вряд ли австро‑венграм понадобится больше времени, чтобы поднять по команде ближайшую часть и отправить ее на вызволение гарнизона форта.

«Останьтесь здесь», – приказал Мазуров.

Он не стал пояснять, что штурмовики должны следить за тем, чтобы через эту щель не выбрались австро‑венгры. Все и без знаков понятно.

«Взрывайте все к чертям», – показывал Мазуров штурмовикам, проходя по этажу, и слышал, как за его спиной содрогаются стены, рушатся лестничные перекрытия, погребая под собой австро‑венгров.

Жаль, что ему так и не удалось справиться с их сопротивлением, но и то, что удалось, казалось чудом, и вышло так только оттого, что напали они неожиданно. Австро‑венгры не ожидали их, и пока штурмовики высаживались, вышибали двери и травили гарнизон ипритом, противник просто спал, а когда он пришел в себя – было уже поздно.

Становилось страшно от мысли, сколько сейчас на нижнем этаже задохнувшихся. Ведь иприт просочился туда и задушил их гораздо быстрее, чем они успели воспользоваться противогазами. Горы так и не проснувшихся мертвецов. Не дай господь увидеть это зрелище наяву, да и в кошмарном сне – тоже.

Мазуров не имел возможности выстроить своих людей и подсчитать, сколько их осталось, но выходило, что безвозвратные потери – убитые и тяжелораненые – составляли не менее сотни человек. Половине из тех двух сотен, что еще были в строю, он приказал отражать атаки австро‑венгров. Те наверняка, когда придут в себя, попробуют опять вырваться из ловушки, подорвут ли пол в нескольких местах, соорудят ли приставные лестницы – кто их знает? Но спокойной жизни от них ждать не приходилось. Они явно активизируются, когда узнают, что подошла помощь и русские сами оказались в ловушке.

Остальные полезли наверх. Штурмовики занимали позиции за огневыми точками и в орудийных башнях.

Эти последние минуты, когда еще можно было выбраться из форта, не опасаясь, что тебя тут же нашпигуют пулями и осколками, Мазуров использовал, чтобы до помутнения рассудка напиться чистым воздухом. Он стоял в пустом проеме, сняв с себя ненавистный противогаз, утирал пот со лба и дышал, дышал, дышал.

Голова начинала кружиться. Ветер приятно обвевал кожу на лице.

Купола башен блестели от осевшей на них влаги. Мазуров пожалел, что дождь закончился. Он с удовольствием подставил бы под него лицо и только сейчас понял, что горло пересохло, а на губах – корка крови. Мазуров отстегнул от пояса фляжку, несколько раз глотнул, почти захлебываясь.

С востока шел непрекращающийся гул, далекий, как громовые разряды в небесах, которые, профильтровавшись сквозь облака, стали совсем слабыми. Там все багровело, будто наступал рассвет, но для восхода солнца еще было слишком рано. Он наступит спустя два часа. А там – на востоке – артиллерия Брусилова смешивала с землей укрепления австро‑венгров…