Рик: Прогулка в небесах

Глава 2.

Прошло несколько тысячелетий секунд, как вдруг в стене обозначилась дверь. Зашуршала портьера в самом неожиданном месте - Али Баба бы тоже не догадался.

Глаза открывались с таким скрипом, что пришлось задействовать руки, чтобы они мяли их и растирали по всей площади лица, словно две яичницы-глазуньи; запахло жареным салом - это я от усердия высунул язык, занимаясь недвусмысленным наведением диоптрии, очень жестоко прошёлся по нему зубами, так, что посыпались искры. И я окончательно проснулся.

В образовавшемся проёме возникла премиленькая мордашка, а следом то, что ей причитается: наборчик дамских сумочек из крокодиловой кожи... тьфу ты, какие глупые сравнения прут в голову с послесонья. В общем, появилось худенькое тельце в мини-бикини.

Чёрные тончайшие полосочки, будто проволока разрезали эти белоснежные, невесомые косточки, укрытые пудрой, а огромные фиалковые глаза смотрели столь жалостливо, что хотелось подойти, прижать, приголубить, утешить. Но я сдержался, здраво рассуждая, что за дверью может находиться её суженый, имеющий к жалости своё мнение.

Девушка сделала книксен неожиданно и изящно, так, что воздух даже не всколыхнулся. Я засмотрелся на гордый прямой подбородок и опущенные глаза с двумя расчёсками чёрных век. Свои? Вряд ли.

Она выпрямилась и сделала недвусмысленный жест руками в сторону двери - мол, просю. Я же продолжал молча пялиться на неё, пожирая и тут же отрыгивая, и как только она двинулась к выходу, тут же пристроился в арьергарде, скрупулезно прощупывая её тыл. Картина была не очень радостная - негде глазу зацепиться. Тем не менее, оторваться от движения её сочленений было сложно, особенно от того места, где соединялись ноги. Две выпуклости, предохраняющие механизм соединения от повреждений, подтянутые и настороженные, столь внимательно и укоризненно следили за движениями моих глаз, что я невольно покраснел.

Шли мы коридором, где всё кричало от ярких красок и рисунков. Сумасшедшие граффити. Я снова, будто невзначай скользнул взглядом по девушке - всё-таки естественный островок покоя среди этой крикливости. Здесь может отдохнуть усталый путник... Я ещё не устал.

И вот она вывела к огромным... Дверями я бы постеснялся это назвать. Ворота - ближе по масштабам. Четыре метра в ширину, три в высоту - сюда смело можно было загонять технику. И даже сельскохозяйственную. Кроме хлебоуборочного комбайна (разве что так: бочком, бочком). Жестом профессиональной волшебницы она легонько толкнула створки, и те немедленно поплыли в стороны, совершенно не издавая приличествующего случаю скрежета петель.

В лицо дохнуло сырым воздухом, а уши навострились, различая множественный гул возбуждённых женских голосов. То есть регистр звучания был не ниже альта. Словно на свадьбе феминисток. Ну-ну, посмотрим, куда это меня завели озорные ягодицы.

- Ничего себе! Вот те и мясной павильон...

Увиденное поразило все мои самые смелые предположения. У меня отобрало речь, кроме вышеупомянутого крика души, а в мыслях стремительно раскручивалась юла, норовя выскочить за рамки черепной коробки.

Просторное помещение с шедшими по периметру скамейками и арочками в какие-то соседние либо примыкающие комнаты и большим округлым бассейном посредине по содержанию напоминало отжившие (или нет?) места скопления народу, когда оставив регалии снаружи, все становились одинаково бледно-синюшно-розовыми, ибо мыться надобно всем, то есть совдеповские бани. Именно в женский день (или на женской половине). Не хватало шаек, веников и простонародных словечек, ибо контингент, подобранный здесь, оказался поровнее и помоложе, а ненасытный целюллит ещё не поселился на этих крепких, взбитых (в словосочетании со сливками) и мокрых телах.

Девушки и девицы, казалось, не заметили моего появления (слава Богу!), а моя провожатая с пронзительным визгом устремилась к воде. Что это за сборище водяных фей? Были они всех цветов и пород, которые бы могла представить матушка Земля, различных весовых категорий и на любой вкус, полные жизни и... совершенно голые. Некоторые томно возлежали в непринуждённых позах, часть переговаривалась, часть лениво плавала, но основная масса с весёлым гвалтом гоняла мяч, напоминая посещение водных просторов участниками пионерлагерного движения.

Тихонько, под стеночкой я пробрался в ближайший угол и затаился на скамейке, не забывая жадно поедать столь удивительное зрелище глазами. Детородный орган неудержимо зашевелился, сигнализируя мне о желании одарить каждую присутствующую здесь девушку ребёнком, или на крайний случай, не обойти вниманием.

Заворожено глядя на мелькающие эпизоды румяных и спелых тел, я что есть силы боролся с собой, представляя себя этаким мухомором с обвисшими ушами на поляне лисичек, или зайцем - переростком на морковной плантации, где молоденькие овощи только-только выбросили на свет божий нежно-зелёные косички, или конским щавелем посреди васильков...

Озорной, задорный смех и радостный плеск воды наконец-то стал восприниматься мною, как нечто обыденное, хотя и продолжающее быть достойным внимания. Что значит психологическая настройка! Как в том анекдоте про моего собрата - алкоголика и силу воли - мол, не хочу и пью.

Я нашёл глазами свою провожатую, весело гоняющуюся за мячом в игре наподобие "собачки". Всё-таки она стала ближе мне, нежели остальная безымянная масса. Да и ничего себе так было это воздушное создание, малогабаритное, как на мой вкус, но обозначившаяся грудь достойно сопротивлялась резким броскам тела, с неохотой возвращаясь на базу, а спелые ягодицы, которые тоже не мешало бы увеличить на ладонь, перекатывались и сверкали, недвусмысленно намекая на степень готовности блюда. Я уже стал переживать за неё, "болеть", чуть было не попискивая от азарта - мяч всё никак не шёл ей в руки.

С громким стуком распахнулись ворота, прямо противоположные тем, в которые вошёл я (на этом их различие и оканчивалось), и в "баню", как мысленно я окрестил это помещение, прошествовала дюжина... тоже лиц женского пола, только прикрытых каким-то подобием доспех, в коротких юбках и со зловещими верёвками на поясах. От представительниц, так сказать, "нудистского" направления они ещё отличались определённой квадратностью, близкой скорее мужчинам определённой профессии, и хмурыми неулыбчивыми лицами.

Наступила мгновенная, моментальная тишина (даже вода, казалось, испуганно затаилась). Из клинообразного построения, в котором застопорились "гостьи", выдвинулась невысокая, но компенсировавшая недостаток роста шириной, дамочка, и что-то прокаркала. Я не потому употребил такой глагол, будто она была похожа на представительницу семейства вороньих, или оттого, что с первого взгляда не понравилось это военизированное подразделение, нагло вломившееся в эту чудесную оранжерею, просто слова или заменители слов незнакомого мне языка прозвучали коротко и отрывисто. Вдобавок голос у неё звучал гораздо ниже того диапазона, который использовался несколько минут назад.

Моя знакомая вздрогнула. Она, наконец-то овладевшая мячом, стояла ко мне спиной, но я ясно представлял, как улыбка сходит с её лица, будто детский рисунок, смываемый грозой.

Командирша - назовём её так - прошлась глазами по фигурам девушек, и опять что-то невразумительно бросила (при этом лицо её оставалось совершенно бесстрастным), на что отреагировали её спутницы - стали заходить с двух сторон, беря в кольцо бассейн. А девушки испуганной стайкой прянули прочь, то есть в мою сторону. Те же, кто находился за пределами воды, максимально вжимались в стену, провожая остановившимися взглядами проходящих мимо воительниц.

Прозвучала ещё одна команда, и моя провожатая, так и не выпустив из рук мяч, понуро поплелась к Командирше. Пока её отчитывали, она стояла, опустив голову. Речь всё нарастала, нарастала, и вдруг закончилась звонкой пощёчиной. Голова девушки дёрнулась в сторону, я увидел бледное лицо и зажмуренный глаз. Эхо удара ещё летало от стены к стене, а в помещении повисла гнетущая пауза. Я непроизвольно сжал кулаки. Неожиданно громко ударился мяч, выпавший из рук, несколько раз подскочил и шлёпнулся в воду.

Командирша что-то с угрозой спросила у девушки. Та, держась за щеку, обернулась. Её взгляд скользнул по помещению... и остановился на мне.

Следующие несколько растянутых мгновений все-все: и купальщицы, и воительницы недоумённо оборачивались в мою сторону и пялились, как на некое экзотическое животное. Эти взгляды, напряжённые и тревожные - более определённые чувства было сложно разобрать, раздевали, обдирали, и хотелось то ли закрыться руками, то ли сбежать... Но я не мог пошевелиться.

Затянувшуюся паузу нарушила сама Командирша, в сопровождении моей проводницы торопливо направившись в мою сторону. Больше никто не шелохнулся.

Они остановились за пять шагов, и женщина в доспехах неожиданно попыталась улыбнуться. Проще скалы взрывать динамитом.

- Добро пожаловать в Замок, - произнесла она, тщательно проговаривая слоги и контролируя голос, в речи появилась некая плавность, будто она хотела поддобриться ко мне. В другое время я бы восхитился таким преображением, но не сейчас, в ужасе ожидая продолжение. - Это всё ваше, - повела она рукой в сторону сгрудившейся в бассейне массы.

- Нет-нет! - я в испуге затряс головой.

Командирша задумчиво посмотрела на меня, затем резко повернулась в сторону моей проводницы и что-то властно сказала на своём тарабарском языке.

Девушка сделала неуверенный шаг вперёд, потом ещё один и застыла. Она дрожала, как осиновый лист, и отводила глаза.

Что они от меня хотят?! Чего привязались?! Зачем мне этот табун голых девиц? Я не восточный человек, который может прокормить такую ораву.

Почти не меняя мимики в положении "чиз", Командирша негромко сказала несколько слов, на что девушка в замешательстве чуть повернула голову в её сторону. И вдруг квадратноформная бросила руку к поясу и замахнулась. Верёвка оказалась хлыстом, который подобно змее ужалил девушку по ногам... По этим белым нежным ножкам, прикасаться к которым можно только губами и кончиками пальцев - и то, исключительно изображая сквозняк.

Девушка упала на колени и, протянув руки вперёд, поползла в мою сторону. Её душили слёзы, но она твёрдо была намерена выполнить инструкции, данные этой толстокожей. И просила, умоляла взглядом быть к ней снисходительным.

Для ускорения какого-то процесса, в который меня до сих пор не посвятили, хотя участие уже, судя по всему, было делом решённым (решённым кем?), Командирша вновь замахнулась.

Тут я не выдержал, сделал два шага вперёд и протянул правую руку над девушкой. Острая боль окольцевала предплечье, но ладонь уже схватила эту гадюку за шею. В который раз в этом помещении воцарилась абсолютная тишина. Девушка, пригнувшись, сидела у моих ног, Командирша, не ожидавшая от меня такой прыти, даже приоткрыла рот, будто собираясь произнести нечто заунывное, а её сопровождающие инстинктивно потянулись к поясам.

- Ну, ты... бронтозавр, нечего тут... дирижировать...

Дёрнул хлыст, но Командирша не отпустила. Дёрнул сильнее, но она хватки не ослабила. Возможно, потеря этого элемента туалета для неё похуже, нежели потеря девственности. Началось такое себе перетягивание каната, пришлось задействовать и левую руку, и изобразить позу водного лыжника. К чести Командирши нужно сказать, что положение тела она не меняла, просто продолжала держать хлыст за рукоять одной рукой. Только на лице появилось выражение ребёнка, словно родители переключили телевизор с боевика на мелодраму, и как раз на постельную сцену.

Пришло время задуматься над своими последующими действиями, благо время ещё было - силёнки оставались, но роль хозяина осла (аналогия: хлыст - хвост) меня не устраивала, и я принял единственно правильное решение: предварительно упёршись ногой, дабы не улететь назад, отпустил хлыст.

Победа была полной. Бассейн чуть не вышел из берегов, ближайших девушек накрыло цунами, а когда вынырнули Командирша и одна из её помощниц, которую она зацепила по пути следования, меня чуть не скрутил приступ жесточайшего смеха: эти две мокрые курицы, такие надутые недавно, сейчас напоминали хвостик ослика Иа, который замечательно входит и выходит из горшочка.

На лице Командирши было столь обиженное выражение, что смех застрял в горле. Выглядело это так, словно я внезапно прекратил полоскание горла, а фурацилин просто выпил для ускорения прохождения лекарства по гландам. Ребёнка лучше не дразнить - ультразвуком прибьёт.

Я оценил шаткость своего положения и, как бы оправдываясь, затянул плаксиво:

- Ну что вы ко мне пристали... Одному мне не справиться... Да что я говорю! У меня в крови одни сплошные отрицательные резусы - издержки профессии. - Но тут пришло в голову, что за время пребывания в небесах мой организм порядком очистился, и всерьёз испугался за своё самочувствие - судя по количеству обнажённых лиц женского пола, можно было смело предположить роль, какую отвели мне дюли, какую нагрузку собирались возложить на мои хрупкие... гм, плечи. Вследствие этих мгновенных, калейдоскопических выводов, голос мой окреп. - Не нужны мне ваши... подачки! Мелко смотрите, не тот масштаб. Лучше не трогайте... вулкан - извержения не будет, - глубоко вздохнул, пытаясь принять неприступный вид. - Короче, я пошёл. Мне не мешать. Я это... думать буду, - и развернулся уже уходить, но заметил, как обречённо вздохнула моя проводница; жизнь из неё уходила с каждой каплей влаги - ещё полчаса и в ней мокрого места не останется. Как бы её в угол не поставили эти "рыцарки" в доспехах... со шваброй на гречку... или "рыцурки"? А может "рыцирки"? - А её я возьму с собой, - произнёс грозно, дабы пресечь возможные возражения. Но кирпичную кладку Командирши, как ни странно, прорезала трещина удовлетворения, такая себе железобетонная улыбка. - Ну, там постирать, приготовить... и вообще, - развёл руками, показывая, что у моей спутницы разнопрофильные задачи... Естественно, при её желании, никак не иначе, я же не деспот какой-нибудь, в худшем случае - Синяя Борода с выбитыми зубами.

Я помог девушке подняться, и мы пошли к воротам, постоянно оглядываясь. Казалось, будто в спину дует ветер, как обычно поторапливая движения. Мы благополучно покинули эту "баню". Никто нас не преследовал. Хотя, возможно, я просто не видел наблюдателей. Во всяком случае, почувствовал себя гораздо лучше, не будучи объектом непосредственного, пристального и столь множественного внимания. Как курица - гриль среди постующих.

- Ну что, барышня, - наконец я обратился к девушке спустя пять минут молчаливой прогулки по бесконечным залам и коридорам Замка, - что ты думаешь по поводу всей этой фигни?

Вопрос поверг её в жесточайший нокаут. Проблемка тут назревала у неё - как бы подгадать с ответом. Да вот беда, ни о какой "фигне" она и слыхом не слыхивала, и нюхом не нюхала, и зубом не цыкала. Сопли у неё высохли, так что справку на ОРЗ ей я, как доктор, уже мог и не выписывать - она шла на поправку. Но вот нормальный земной сленг запросто мог вызвать осложнения.

- 451 градус по Фаренгейту - температура горения бумаги, - проговорила ровным голосом, а прицелы глаз заволокло туманом, будто она целилась в стену ровно за моей головой.

- Хм, молодец.

Точно также она могла ответить на любой "интересный" вопрос, вроде "Какая у меня группа крови?" или "Как могут чуваки (то бишь, кастрированные бараны) лабать?" А такое совершенно естественное предложение: "Титьки у тебя ничего", зачитать краткое содержание толкового словаря Даля. Это наводило на интересную мысль, что какие-то данные о Земле в головах дюлей обитают.

- Ты это прекращай... Тундру мне нашла - нечего тушканчиком прикидываться. Говори по существу, куда мы чешем, где народ и не пора ли нам перекурить, а то копыта отваливаются, - я уже не стал прослеживать реакцию её мимики на мой риторический выкрутас, выданный скорее из желания подразнить девушку, а сам завернул к ближайшему мягкому уголку, так как копыта - не копыта, а подковы следовало остудить.

Она потащилась за мной, даже не пытаясь выдать остроумный ответ, а я с удовольствием разулся и сидел, шевеля всеми десятью пальцами, перебирая их словно чётки. Со вздохом вспомнил бассейн - сидел бы сейчас тихонечко на краю, болтая ногами в воде, ни на кого не обращая внимания... Блаженство. А рядом фыркают русалки, улыбаясь своими крепкими молочными зубами, норовя оставить меня без... ноги. Но я не замечаю их, словно они ещё за поворотом. Сине-белые отростки в качестве наживки, будто червячки, приманивают - любую русалку заинтригуют. Ничего, ноги у меня крепкие, кости почти титановые - зубки-то пообламывают. Так что, ничего им от меня не достанется. Ни мизинчика... А уха выйдет отменная. Особенно из хвостовой части. С перловочкой, салком, кусочками моркови, луком, перчиком душистым... М-да, пожрать бы чего-нибудь.

- Ну что, Сусанина ты, Ивановна, что будем делать? - наконец-то оторвался от своих порозовевших пальчиков, посмотрел на свою попутчицу и похлопал на сидение возле себя.

Девушка вздрогнула, коротенькими шажками приблизилась и, нахохлившись, села скраешку. Будто воробышек под порывом ветра: крылышки сложила на сдвинутых коленках, клювик - в пол, пёрышки - гусиная кожа.

- Опять двадцать пять, каждый раз в первый класс! - не выдержал я. - Скажи, пожалуйста, зачем мне осиновый лист на свою шею? Ну чего ты так дрожишь? Я же не грызу тебе ногти, не ковыряюсь в зубах и за волосы не дёргаю. И даже перегар уже в прошлом. Ведёшь себя, словно невеста до первого тоста. Дыши глубже, расправь грудь... э, плечи. И перестань стараться угодить мне. В качестве жеста доброй воли, можешь даже потрепать меня за щеку. - Я внимательно смотрел на неё. И остался недоволен. - Договорились, что ты будешь лапушкой? - еле заметный кивок подбородком. - Не слышу!

- Да, - будто рыбка, выдохнула она.

- А не то защекочу! - зарычал, изображая серого волка в гостиной у бабушки Красной Шапочки.

- Ой! - пискнула и испуганно отскочила прочь.

У меня сработал инстинкт хищника - видно сильно вошёл в роль. А может хотелось взбодрить её и частично выполнить угрозу, исполнив хроматическую гамму на рёбрышках. Я прыгнул вслед за ней.

Но не так просто поймать это скользкое существо - женщину. Женщина всегда начеку. Роль невинной жертвы давно отрепетирована (правда, Ева Адамова?). А если попалась в сети, то в те, которые сама накануне тихонько подсунула мужчине. Идеал картины "Птичка в золотой клетке" представляется в таком виде: в маленькой клетке с позолоченными прутиками, подвешенной к потолку, сидит кролик; а птичка летает с обратной стороны; ещё и недовольная!

Помчались мы по коридору, словно сквозняк из форточки. Девушка неслась впереди, сверкая пятками, ещё умудряясь петлять, будто уворачиваясь от взгляда, заманчиво повизгивая этаким поросёночком. Первые метров сто я ещё сокращал дистанцию, и уже выпускал тяжёлый выдох ей на спину, но потом преследуемая стала медленно, но неуклонно удаляться. Стискивая зубы, продолжал бежать в сомнительной надежде, что девушка выдохнется прежде, чем я. Последней каплей, погубившей мою надежду, стали двери, внезапно выросшие на моём пути.

Подняв голову от иллюзорного следа, по которому мчался, словно гончая, я увидел преграду. Завизжали тормоза в мозгу, задымились протекторы, и... в следующий момент сошёл с дистанции. То, что дверь была не заперта - это хорошо, я преодолел её на одном выдохе (велика сила инерции!). Но чересчур мала была луза - зацепил борт ногой.

- У - у - у! - потом: - У - у - у, потом: - Ох. - И так, прихрамывая, я поплёлся дальше.

След (и даже иллюзорный) моей провожатой пропал. Мне стало грустно и одиноко. Человек привыкает к живому существу. Привязанность. Это позже приходит в гости надоедание. Как в метро: постоянные толпы народу воспринимаются, как кадры старой кинохроники (довольно ощутимой, когда локтём в живот), но вначале даже эскалатор ластится, путаясь в ногах. А моя провожатая мне не надоела.

Вообще, мелькнула мысль, глагол "надоел" не очень хорош по отношению к homo sapiensу. Ежедневное (и еженощное) общение не должно приводить к надоеданию. Процесс передачи тепла человека человеку настолько целителен, что может (и должен!) компенсировать недостатки, такие, как раздражительность, нервозность, вспыльчивость, кажущуюся повторяемость и автоматичность, повышенную ранимость и чувствительность. Только манекены, постоянно улыбающиеся прохожим и друг другу из витрин, не способные оценить теплоту человеческого взгляда (и потому мёрзнущие в своих шмотках) могут вызывать ассоциации с таким словом, как "надоели".

Вот те и алкоголик - философ...

Одиноко и даже страшно. Ниточка общения, связи с человеком, пусть и дюлей, казалось, оборвалась. Я ощутил внезапный испуг ребёнка с перерезанной пуповиной (в том случае, если бы он это почувствовал) на пороге неизведанного и устрашающе-огромного мира. Стены стали хищно прогибаться, словно тиски или пасть хищного животного, потолок оседать, вбивая голову в плечи, ноги терять крепость и устойчивость... Эта резкая смена настроения накатила внезапно и мощно, будто цунами, я начал задыхаться, сердце испуганным зайцем затрепыхалось в груди...

- Рик! - донёсся приглушённый крик.

Моя ж ты дорогая! Доберусь, зацелую... может быть. Переживает, небось, как бы я от неё не слинял. Не дождёшься!

Облегчённо вздохнул, распрямляя плечи, и даже ноющее колено примолкло, озадаченно прислушиваясь к увеличившемуся ритму движений. Стены выпрямились, как по команде, смирно и преданно сопровождая взглядом.

Я открыл следующую дверь и... замер, очарованный и околдованный. Моя милая проводница стояла на четвереньках в первоначальном положении избушки на курьих ножках, и просить её развернуться было чистейшим кощунством. Она лазила по полу, собирая в коробку странные то ли мячики, то ли шарики, похожие на теннисные, в изобилии разбросанные по комнате. Способ передвижения в данном положении напоминал иноходь: левый локоть, правое колено вперёд, правый локоть, левое колено догоняют, при этом то место, куда съезжаешь (без седла, естественно) при резком скачке вперёд, находится гораздо выше, чем голова, поэтому приходится отклоняться назад, чтобы удержать равновесие...

Долго ли я так стоял и смотрел, загипнотизированный, как кролик на удава, не знаю, но слюной чуть не захлебнулся. Пора было уже помочь даме. Как-то тихо (честное слово, не специально) чуть приблизился и, опустившись на корточки, подбирая шарики, двинулся на воссоединение. Пришлось использовать край рубашки в качестве корзинки. Вскоре назрела необходимость высыпать "плоды" в коробку, находящуюся возле девушки. При шуме, сопроводившем это действие, моя белокурая проводница вздрогнула, подскочила, словно отпущенная пружина, и ошалело уставилась на меня. Видимо, ползание на четвереньках её так увлекло, что она перестала замечать окружающее. Что ж, на всякий случай запомним.

- Ты же обещала не пугаться, - заметил я укоризненно.

- Так неожиданно... извини... больше не буду...

- Да ладно, не бери в голову.

Видя, что я не гневаюсь на непонятно что, она вздохнула и... продолжила своё занятие. Только на этот раз изобразив букву "Г", поперечиной прочь от меня. Мой оптический прицел опустился, отыскал мишень. В горле пересохло, и сглотнуть никак не удавалось.

Я провёл рукой по упругой ягодице. Ладонь, намагниченная, максимально повторила резиновый контур, прошлась по всей игральной площадке от ограничительной бедренной косточки, обтянутой всё тем же приятным на ощупь атласным материалом, что и основное поле, до очаровательной узкой полоски нейтральной зоны к соседнему полю... Эх! Где мои восемнадцать...

Белокурая разогнулась и вопросительно посмотрела.

- Что-то не так?

- Да всё так! - бросил я в сердцах и, скривившись, отвернулся.

Руки, будто с похмелья, противно дрожали, срочно их нужно было куда-то пристроить, и я засунул их в карманы, сжал в кулаки.

- Может, я сделала что-то не так? - она пытливо заглядывала в глаза, страшась отыскать там недовольство.

- Всё нормально! - раздражённо и поэтому довольно грубо воскликнул я. Но тут же мысленно одёрнул себя: бедное невинное дитя связалось с хамом и грубияном. Хотя кто ещё с кем связался. - Ты что делала? - спросил уже более спокойно.

- Шарики собирала, - протянула тоненько; её молочные железы нагло пялились на меня, подмигивали, будто что-то спрашивая... ненавязчиво так.

- Ну так и собирай дальше, - снова грубо вырвалось, и она тут же дёрнулась наклониться, но я максимально поспешно ухватил её за руку, будто рыбак, подсекающий рыбку - повторного зрелища моя расстроенная психика не выдержит. - А зачем?

Глядя на мучительные движения тонких бровей, складки, раньше времени (лет на десять?), собирающиеся на нежнейшем челе, и закушенные губки, которые она безнаказанно терзала (предложила бы лучше мне пожевать!), я снова ощутил себя этаким доисторическим монстром, вернувшимся из набега и пытающимся определить ценность добычи: не проще ли было бросить в лесу на съедение диким зверям, чем постоянно носить над собой этот дамоклов меч в виде фиалковых глаз.

- Потому что их надо собрать, - помолчала, оценивая мою реакцию, и немного тише добавила. - Дрол вернётся и будет гневаться.

Ах, ты ж моя золушка!

- Надо найти на тебя какие-нибудь тряпки, - немного невпопад ляпнул я, со скрежетом уводя взгляд в сторону.

- Тряпки? А что это?

- Ну, шмотки. Прикид тебе надо какой-нибудь соорудить, - попытался объяснить, и тут же увидел в её глазах зарождающуюся тревогу и непонимание.

Девушка явно не знала, что ей собираются "сооружать", а сам этот жуткий "прикид" явно ассоциировался с погребальной конструкцией.

- Эх! - махнул я рукой, и, не долго раздумывая, рванул лёгкую ткань, висевшую на стене и прикрывавшую несуществующие окна.

С первого раза фокус не удался - тончайший материал, похожий на шёлк, на деле оказался довольно крепким и упругим. Первая неудача меня не остановила, я упёрся ногой в стену, основательно взялся обеими руками, и что есть силы, потянул.

Представляю, как я напугал свою спутницу. Сумасшедший землянин показал своё истинное лицо, и теперь крушит и ломает всё, что попадается под руку. Побагровевший, с перекошенной рожей, вены вздулись, на грани метеоризма - это ещё то зрелище.

Пыжился я недолго, но настойчиво, а результат превзошёл все ожидания. Вверху раздался треск (в такие моменты приходит в голову - если успевает, конечно, - забавная фраза: "Не стой под стрелой"), отпущенная на волю ткань и я вместе с нею стремительно пошли на соединение с полом, затем провёл несколько вращательных движений, тщательно заворачиваясь и укутываясь. Вслед мне донёсся внушительный грохот, и последующий за ним скрежет - это пытался меня настигнуть сорванный за компанию карниз.

Когда в голове прекратилось взбивание цветного теста, я открыл глаза. Надо мной расплывалось бледное в свете уходящих звёздочек озабоченное лицо девушки.

- Вот мы тебя сейчас и приоденем...

Следующим этапом моей выкройки должно было последовать отдирание, отрывание, отгрызание ткани от крепящей конструкции. Будто предвидя мои последующие действия, девушка наклонилась к карнизу, что-то нажала, и ткань... совершенно свободно вышла из металлических пазов. А у меня просто отвалилась челюсть.

Вспомнился фильм про Шурика, когда его коллекционирование тостов и обычаев привело в дом с белыми стенами, высокими потолками и решётками на окнах. И его пресловутое открывание двери с использованием ноги.

Я хмуро посмотрел на девушку, преданно глядящую на меня, поднял ткань и, стараясь поменьше прикасаться (как бы током не шарахнуло!), замотал её, пропустив под руками и закрепив на спине, благо, сползти, учитывая объём фасада, это импровизированное платье не должно было.

Отошёл, полюбовался и вздохнул с облегчением. "Сооружение" получилось не очень эстетичным и не длинным - оканчивалось выше колен и всё-таки пробиваемым взглядом - прозрачная ткань, и при желании можно было рассмотреть, что находится под ним. Но уже без деталей.

- А вам не понравился мой предыдущий "прикид"? - спросила белокурая фея жалобно, смакуя незнакомое слово; она крутилась, расставив руки в стороны, осваиваясь с обновкой.

- Почему не понравился... - в замешательстве протянул я. Но не будешь же объяснять ей, что инстинкты лучше упреждать. Тем более, инстинкт продолжения рода. Достаточно и того, что меня вогнали в краску уже те картинки, что рисовал мой воспалённый мозг. - Но так будет культурней.

- Культурней? - проговорила, пробуя на вкус слово. - А как это?

- Ну... - озадаченно замолчал, пытаясь сообразить, как подоступней объяснить такое понятное явление. - Это когда любовью занимаются не потому, что хочется, а в силу неких традиций.

- А... - она действительно пыталась осмыслить сказанное, уже примеряя его на те знания, которые были в её премиленькой головке. И с трудом переваривала. Но я уже ничем не мог ей помочь. Так как сам не понял, что сказал.

- Ладно, идём уже отсюда, - буркнул, меняя тему.

На самом деле, я уже успокоился, и мне поскорее хотелось покинуть это место, пока кто-то не застал нас здесь. Мне было стыдно за акт вандализма. Но другого выхода не было. Близкое знакомство с "попочкой" могло окончательно нарушить моё нестойкое психическое равновесие. Слёзы невинной жертвы (хотя это она довольно откровенно демонстрировала свои слабые места!), пожалуй, могут доконать меня.