Ревизор: возвращение в СССР 30

Глава 17

Святославль.

Но Оксана его не слушала и продолжала кричать.

— Мам, стой! Стой! — схватил Руслан её за локоть. — Прекрати! Ты нас под монастырь подведёшь, кричишь на всю площадь!.. Там милиционер!

Только когда сын схватил ее за руку, Оксана и пришла в себя. Или то, что про милиционера услышала, помогло?

— Сволочь! Ты ещё пожалеешь! — прошипела она вслед удаляющемуся Левичеву.

Милиционер, увидев, что крики закончились, равнодушно посмотрел на них, и закурил. Видимо, для того и вышел, а не как показалось изначально Руслану.

Щеки Оксаны были красными, но не ровным цветом, а пятнами. Она тяжело дышала, глаза были полны ненависти, кулаки сжаты. Руслан поразился и испугался виду собственной матери… Он помахал рукой жене, и она поспешила к ним, еле сдерживая слёзы.

— Тише, тише, Настенька, хоть ты не плачь, — попросил он её, подхватил под руки обеих своих женщин и повёл к дому матери. К бывшему дому матери…

— У нас есть ещё три дня, — проговорил он. — Мы что-нибудь придумаем…

Пока дошли до дома, Оксана остыла, а Настя совсем раскисла. На автомате они разделись-разулись в прихожей и сели на диван.

— Что мы можем предпринять в этой ситуации? — чувствуя, что начинает сильно нервничать, встал перед ними Руслан.

Жена сидела и тихо плакала, мать смотрела на него в ожидании, а у него не было ни единой идеи, как выпутаться из создавшегося положения.

— Ты меня спрашиваешь, что нам делать? — раздражённо спросила его мать, чувствуя, что пауза затянулась. — Сам заварил эту кашу, сам теперь и расхлёбывай!

— Это каким же образом я её заварил? — ошарашенно спросил Руслан. — Вообще-то, это была твоя идея! Это ты прибежала с этим объявлением, и заявила, зачем нам маклер? Мол, я сама уже всё нашла и решила… Сэкономила триста рублей?

— Я⁈ Да кто из нас мужик⁈ Ты что, никогда не слышал от отца, как он говорил — выслушай женщину и сделай по-своему? Ты должен был всё проверить, разобраться!

— Я тебе сразу сказал, что нужен специалист! — начал злиться Руслан. — Говорил? Говорил. Не знаю я, как всё это делается!

— А раз не знаешь, куда ты лезешь, не зная броду? — вскочила мать. — Ты должен был меня остановить!

— Как тебя можно остановить? — окончательно разозлился Руслан. — Ты же не слышишь никого, кроме себя! И сейчас, вместо того, чтобы думать, что нам дальше делать, ты сидишь и вину на меня переводишь! Это нам что, поможет исправить ситуацию?

— Откуда я знаю, что нам дальше делать? — обиженно отвернулась от него мать.

— Вот, сколько раз зарекался тебя слушать, — едко заметил Руслан. — Есть у тебя среди родителей в саду кто-нибудь из милиции?

— У Лёньки Шишкина дед в милиции служил, в отставке сейчас, — неохотно ответила мать.

— Надо с ним посоветоваться. Он же всех у нас в УВД знает, может, поможет… Пошли к нему.

— Я на работу пойду, — всхлипнула Настя, тихо сидевшая во время их перепалки. — Я же до обеда только отпросилась.

— Иди, иди, дорогая, и не плачь. Мы что-нибудь обязательно придумаем, — проводил Руслан жену и вернулся к матери. — Пойдём, чего ты сидишь?

— Это что же, мы придем к старшему Шишкину, и вскоре все будут знать, что меня обвели вокруг пальца как последнюю дурочку? — резко ответила она, недовольно взглянув на него и опять отвернулась.

— А что ты предлагаешь? Молча утереться и уступить две комнаты за тысячу рублей? Я на это не подписывался!

— А на репутацию матери тебе наплевать? Я, между прочим, детским садиком заведую! Мне люди своих детей доверяют!

— Мам! Какая репутация⁈ Опомнись! Нас обокрали! Вставай и пошли!

Из редакции отправился в типографию. Ганин встретил меня не очень приветливо. А Марьяна, как всегда, была на контрасте, собранная и предупредительная. Тут же меня за стол усадила, чаю налила, выставила разнообразные вазочки с печеньем, конфетами и вареньем.

— Вот, решил вас навестить, — сообщил я. — Слышал, что удалось отделаться малой кровью. Ну, рассказывайте, что у вас тут происходит?

— Кому малой, а кому не очень, — недовольно ответил Ганин, потянувшись за конфетой.

— Давайте, я вам кипяточку долью в чашку, Макар Иванович, — заботливо предложила Марьяна и тут же, не дожидаясь ответа и долила. — А то чай уже остыл совсем.

Вот, наверное, так они и работают. Она озвучит что-то, типа посоветовалась и делает, не дожидаясь согласия или одобрения. А Ганину всё пофиг, что чай горячий, что холодный… Его, небось, только потеря денег интересует.

— Как говорят мудрые евреи, спасибо, господи, что взял деньгами, — ответил я ему. — Лучше заплатить, чем сесть. Разве не так?

— Конечно, так, — ответила за него Марьяна. — Правда, Макар Иванович?

— Лучше-то лучше, а денег всё равно жалко, — отмахнулся он от нас.

— Макар Иванович, сказку про золотую антилопу помните? — не выдержал я. — Чем там всё закончилось?

Он взглянул на меня с такой ненавистью, как будто я ему пощёчину дал. Нет, он неисправим, это, явно, какая-то психопатология.

Показал глазами Марьяне на выход, приглашая её поговорить без свидетелей и направился в коридор. Она вышла за мной, и мы прошли вдоль по коридору подальше от дверей в кабинет директора.

— Марьяна Платоновна, слышал, что вас ставят вместо Ганина?

— Да, уже и приказ готов, — кивнула она.

— Не повторяйте его ошибок, укомплектуйте полноценную команду как по штату положено. Нормального бухгалтера возьмите, главного инженера. А если он захочет, пусть совмещает обязанности инженера по охране труда. И регулярно проверяйте, чтобы все было как следует оформлено. И спирт тот же лучше вообще у себя в кабинете под замком держите. Если еще раз от вас привезут сотрудников с отравлением спиртом, никакой адвокат и никакие ухищрения уже не помогут.

— Конечно, Павел, так всё и сделаю.

— А Ганин остаётся у вас замом?

— Остаётся, — печально вздохнула она. — Велели не увольнять.

Я вздохнул не менее печально, услышав это. Вроде и понять можно, он слишком много знает, но, блин…

— Присматривайте за ним. Его поведение не поддаётся логическому объяснению, оно абсолютно иррационально. От него можно ожидать чего угодно. А вы, вообще, давно его знаете?

— Ох, наверное, — задумалась она, — лет пятнадцать уже знаю. Нет! Больше…

— И он всегда был таким?

— Что вы, нет, конечно. Не знаю, что на него нашло в последние годы…

— А сколько ему, кстати, лет?

— Пятьдесят восемь.

— Ещё два года потерпим и проводим с почётом на пенсию.

Мы с ней вернулись в кабинет директора. Марьяна села в директорское кресло. Попрощался с ними и пошёл на выход.

Попрощавшись с куратором, которого глубоко уважала за разумные советы, Марьяна переключилась на документ, который она держала в руках. Это был приказ издательства «Просвещение» о назначении её директором типографии номер двадцать один. Момент ее торжества!

Глядя через опущенные ресницы на Ганина, она вспомнила, как много лет назад стала его любовницей, будучи ещё рядовым сотрудником райкома. Как не вышла второй раз замуж из-за него, надеясь, что он уйдёт от жены. Приспосабливалась, угождала… Осталась из-за него без детей… Зато он тянул её везде за собой. Так она оказалась в Московском горкоме, и утешала себя мыслью, что нет семьи, зато карьеру сделала неплохую для женщины без связей.

А потом она с треском вылетела из горкома вслед за Ганиным и оказалась в этой богом забытой типографии. Причём этот старый дурак даже не счёл нужным скрывать от неё, из-за чего именно он вылетел с должности. А зря… Это переполнило чашу ее терпения. Воровать у тех, кто тебе помогает зарабатывать огромные деньги? После этого у нее не осталось к нему ни капли уважения…

Что с ним не все так просто, она догадывалась и до этого. Ганин, бывало, ей рассказывал, что выбил лично для нее премию, хотя потом оказывалось, что премию эту все получили… Ну и обещаний невыполненных от него накопилось столько, что можно мелким почерком ученическую тетрадь исписать. Сам столько лет имел в руках баснословные деньжищи, при этом дарил ей духи «Красная Москва» и считал, что этого достаточно…

Узнав о размерах сумм, что застревали у него в руках все эти годы, она почувствовала себя обманутой. Нет, она почувствовала себя оскорблённой и растоптанной. Столько всего было принесено в жертву! А ради чего⁈ Говорил, что любил ее, а деньги тащил домой супруге, каждый раз мимо нее. Не деньги даже, деньжищи!

Лучшие годы жизни прошли, как и любые теплые чувства к Ганину, назад уже ничего не вернуть и ничего не исправить. Но и оставить всё как есть, она не могла. Желание наказать этого козла было настолько велико, что она уже специально давала ему советы, которые и привели к тому результату, что она теперь была его начальником и сидела в его кресле. Он самодовольно считал, что она влюблена в него, как кошка, и плохого не посоветует. А зря, прошли те времена, когда так и было.

Она, конечно, никак не ожидала, что несчастный алкаш умрёт. И даже некоторое время мучилась от угрызений совести. Но потом она решила, что её, пусть и намеренная, но, по большому счёту, невинная фраза не привела бы к такому результату, если бы эти алкаши сами не напились бы изопропила. Она же насильно им в глотку его не вливала. Она только сказала, показав на шкаф со спиртом:

— Увижу вас близко, уволю! Только попробуйте у меня тут нажраться!

А эти идиоты и купились…

Правда, Ганина не посадили, хотя она на это очень рассчитывала, когда исподволь наводила его на мысль не брать на работу лишних людей, зная, что дальше сработает его жадность… Но стать его начальником оказалось тоже очень приятно.

— Макар Иванович, что там с машиной с бумкомбината? — спросила она, холодно взглянув на него.

Тот забормотал что-то, что у него голова сейчас не варит, все потом, потом. А она жестко потребовала, чтобы он прошел к себе в кабинет, позвонил и доложил ей немедленно после этого, как обстоит дело.

Когда ошарашенный Ганин молча вышел, она откинулась в кресле, планируя, что будет дальше делать. Нет, как он, воровать она не будет, и ему больше не позволит. Теперь ее задача — сделать так, чтобы ее работа очень понравилась и куратору, и тем могущественным людям, что его прислали. Пусть должность начальника типографии станет первой в череде других!

Выйдя из типографии, взглянул на часы, в университете скоро обед заканчивается. Может, рвануть на последние пары? А то давно уже не был, надо совесть иметь. Тем более обещал же замдекана хоть иногда появляться. А Эмму Эдуардовну обижать не хотелось. Я вообще не люблю женщин обижать, что, впрочем, не означало, что позволю им обращаться с собой пренебрежительно, если вдруг такая идея в голову придет.

В столовую уже не пошёл, сразу направился к аудитории. Наши были уже там и устроили мне шумную встречу.

— О, кто пришёл! — увидел меня первым Ираклий.

— Сколько лет, сколько зим, — подошёл ко мне Семён Давыдов и с размаху протянул мне руку.

— Сам Ивлев, великий и ужасный, почтил нас своим присутствием, — съехидничала Костенко.

— Светочка, я по тебе тоже соскучился, — ответил я. — Сиди, сиди, я знаю, что ты стесняешься при всех обниматься!

Светка недовольно промолчала под насмешливыми взглядами и смешками со всех сторон. В этот момент в аудиторию заглянула Луппиан и сообщила, что после пар никто не уходит, все остаются на комсомольское собрание факультета. Так… Надо выяснить, став кандидатом в члены КПСС, перестал ли я быть технически комсомольцем? Надеюсь, да, потому что посещать и комсомольские заседания, и партийной ячейки факультета — это уже явно перебор… С такой двойной дозы скукоты я могу начать беситься…

Пойти, что ли, спросить у Луппиан? Уже почти решился, даже встал, но остановился. А к чему? Я лучше в самом конце последней пары уйду, еще до собрания, и, если она потом мне не предъявит никаких претензий, значит, мне больше не нужно посещать комсомольские собрания. А то если спросишь, и она скажет, что нужно посещать, то точно придется оставаться. А так, если пристанет и начнет возмущенно выговаривать, что ушел, всегда можно отбрехаться, что, став кандидатом в члены КПСС, я посчитал, что теперь только партийные собрания должен посещать. Пусть что-нибудь попробует на это возразить!

Москва. Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.

— Ольга Вениаминовна? — зашёл Андриянов в отдел по книгообмену и в замешательстве переводил взгляд с одной сотрудницы на другую. Красотку, что приковала его внимание, появившись ненадолго на экране телевизора, он, вне своего ожидания, в кабинете не увидел.

— Это я, — отозвалась начальница отдела.

— Очень приятно, здравствуйте, — решительно подошёл он к ней и представился. Ну, раз Галии тут нет, пока что хоть наладит отношения с ее руководительницей.

— Присаживайтесь, Антон Григорьевич, — предложила она. — Это мой заместитель Валерия Николаевна Белоусова. Слушаю вас.

От Андриянова не укрылось, как она многозначительно переглянулась со своей коллегой. Его вполне удовлетворила их реакция. Он сегодня постарался, и костюм подобрал тёмно-коричневый, и рубашку бежевую, и однотонный галстук цвета молочного шоколада. И ногу на ногу он специально закинул, чтобы им хорошо было видно фирменные итальянские туфли.

— У руководства появилась мысль объединить усилия двух наших учреждений, — самозабвенно врал он. — Вот, собираю мнения, так сказать, всех заинтересованных лиц. Необходимо оценить, насколько это целесообразно…

— Ну, вообще-то, у нас двадцать культурных центров за рубежом. — переглянулась с замом Морозова, — Правда, вряд ли они вам подойдут. У вас совсем другой масштаб выставочной деятельности…

— Согласна, — тут же подсела ближе Белоусова. — Особенно, промышленные выставки, что вы устраиваете.

— Возможно, наши центры могли бы оказать вам помощь в организации и проведении выставок. Наши представители владеют языком страны пребывания.

— То есть, вы считаете целесообразным такое сотрудничество, и оно не будет для вас нежелательной нагрузкой? — уточнил Андриянов.

— Отнюдь, — уверенно ответила Морозова. — Уверена, нашим представительствам будет очень приятно помочь соотечественникам.

— Точно, — кивнула Белоусова.

— Очень рад это слышать, — улыбнулся он. — А, случайно, не у вас работает та самая девушка, что заменила манекенщицу на конкурсе парикмахеров в Воронеже?

— У нас, — улыбнулась Ольга Вениаминовна. — Правда, сегодня она у нас в разъездах.

— Жаль. Хотел сравнить, как она выглядит на экране и на самом деле. Это она такая, или это телевидение творит чудеса?

— Нет, она такая и есть, — убедительно ответила начальница отдела. — Очень красивая женщина, несмотря на то, что у неё уже двое детей. Она недавно у нас работает. Вообще, умница, учится, старается, во всё вникает…

— Замечательно… Ну, приятно было с вами познакомиться, — поднялся Андриянов, неприятно удивлённый наличием у такой молоденькой, как он думал, девушки, детей. — Надеюсь, мы совместно выработаем концепцию нашего будущего сотрудничества.

— Взаимно, — улыбнулась ему на прощание Морозова, а её заместитель ещё и поднялась с места, широко улыбаясь.

Дети какие-то… Да еще и двое… Только этого не хватало, — разочарованно думал Андриянов, выйдя на улицу и усаживаясь в машину. — Такая фигурка точёная… Щёчки пухленькие, как у ребенка… Откуда там дети?.. Хотя… Мне же не замуж её звать. Какая разница?

Святославль.

— Хорошо. На работу только зайдём, — ответила Оксана, и сама понимая, что деваться некуда. — Адрес Шишкиных уточню…

Через полчаса они уже в нерешительности топтались перед калиткой чужого дома, пытаясь определить, есть ли тут собака.

Тут Оксана заметила, что за домом кто-то есть и стала звать хозяев. Мужчина за пятьдесят, увидев их, направился к ним и, узнав Оксану, быстро подошел.

— Владимир Захарович, — жалобно проговорила она. — Совет ваш нужен.

— Ну, конечно. Проходите, Оксана Евгеньевна.

— Это сын мой, — показала она на Руслана и мужчины пожали друг другу руки, а Руслан представился.

Шишкин пригласил их на веранду, где стоял полукруглый стол. Они расселись вокруг.

— Ну, рассказывайте, что у вас случилось? — предложил хозяин.

Оксана сбивчиво начала рассказывать, как вынуждена была решиться на обмен трёхкомнатной квартиры и как их нагло обманули.

Шишкин изредка задавал уточняющие вопросы.

— А вы расписку с него не догадались взять, что в долг ему дали?

Руслан только покачал отрицательно головой.

— А сами на эту тысячу что-нибудь писали ему?

— Нет, ничего, — ответила Оксана.

— Ну, что я могу вам сказать? Дело это гиблое. Доказать что-то невозможно. Жулик этот, чувствуется, тёртый калач, он будет на своём стоять твердо. А если настаивать, то самим можно получить обвинение в спекуляции, а это до трёх лет с конфискацией.

— Вот тебе и поворот! — простонала Оксана, хватаясь за голову. — Честных людей готовы сажать ни за что!

Это заявление Владимир Захарович никак комментировать не стал.

— И что же, совсем ничего нельзя сделать? — с отчаянием в голосе спросил Руслан.

— По закону ничего.

— Спасибо, Владимир Захарович, — на автомате ответил он и поднялся, помогая встать матери.

— Да за что же? — сочувственно глядя на них, ответил Шишкин, и проводил их до калитки.

На ватных ногах они добрались до квартиры. Оксану накрыло, сначала она ругалась, потом рыдала. Руслан сидел со стаканом воды в протянутой в сторону матери руке и никак не реагировал на её истерику и вновь начавшиеся обвинения в его адрес.

Наконец, она выплеснула из себя переживания, попила воды, и он решился ей сказать то, о чём думал всё это время.

— Мам, я не вижу другого выхода, кроме как Павлу Ивлеву звонить. Только он у нас в семье и способен придумать что-то в такой непростой ситуации. Если и он справится вообще.

— Что? — вскочила она с дивана. — Нашёл у кого помощи просить! У этого? Только через мой труп! Ты понял⁈ Понял?

Не чувствуя в себе сил на ещё одну материну истерику, Руслан молча поднялся и вышел из квартиры, махнув устало рукой.

Москва. Детский дом № 19.

— Александра Мироновна, — заглянула в кабинет директора детского дома Женя Брагина. — Мы собрали недостающие справки. Вот.

Она положила перед ней на стол бумаги.

— Женечка, мне только недавно позвонили из исполкома, — с виноватым видом проговорила директриса. — Кто-то в комиссии против…

— Почему против? — побледнела Женя.

— Я сама не поняла, хочу на днях съездить и всё узнать на месте. Не переживай раньше времени, дорогая. А справки оставляй, может, там недоразумение какое-то… Вроде же все были предварительно «за»…

— Я приеду завтра, Александра Мироновна? — с надеждой в голосе спросила она.

— Нет, давай лучше позвони сначала, так же, во второй половине дня. Мало ли завтра у меня не получится съездить.

— Спасибо вам!