Иду по ВДНХ, наблюдаю за спешащей или просто гуляющей публикой, дышу чистым осенним воздухом и анализирую произошедшие в жизни перемены. Даже не верится, что ещё пару дней назад я был на грани отчаяния и готов сломаться. Только не хочу сейчас вспоминать об этом периоде, может, как-нибудь позже. Настоятельно гоню от себя все мысли о камере, следователях и допросах. Главное — я на свободе!
Больше всего в жизни не люблю разочаровываться в людях. Понятно, что есть трагедии личного характера, связанные со смертью или тяжёлыми болезнями, но это другое. Ведь разочарование в друге или близком человеке обычно является итогом предательства. Не хочу сказать, что некоторые люди поступили бы именно так, только почему-то на душе скребут кошки. Но, обо всём по порядку.
Первый день после возвращения домой, меня — будто отключили. Сначала я долго купался, с какой-то остервенелостью тёр себя мочалкой, будто пытаясь смыть все тюремные запахи и даже воспоминания об этом. Потом решил немного полежать и проспал почти сутки. Вроде физически ощущаю себя вполне нормально, но вон оно как. Наверное, сильнейшая психологическая нагрузка дала о себе знать. Ведь меня сбили, как самолёт на взлёте. Вот живёшь, строишь планы на будущее, радуешься, что твоя работа даёт плоды уже в настоящем. А потом, бац — и пустота. Я уж молчу про личную жизнь, зыбкие перспективы которой начали прорисовываться.
Судя по громко тикающему чудовищу под названием «Витязь», время почти одиннадцать. Сначала я не мог понять, что изменилось в моих ощущениях. А потом пришло понимание — дело в звуках. Шумящие канализационные трубы, разговоры поднимающихся по лестнице соседей, бегающие этажом выше маленькие слоники, недавно хлопнувшая дверь, сигнал клаксона за окном, детский смех, раздающийся с игровой площадки. Я просто забыл про эти мелочи и привык к совершенно иной атмосфере. Только разбудило меня не это.
В прихожей затрезвонил телефон, и стало ясно, что стало причиной моего пробуждения. Прошлёпал босыми ногами до полочки с аппаратом. Это мне ещё повезло, что у товарища проведена линия. Даже в нынешней Москве телефоны есть в лучшем случае у каждого пятого. Кстати, совсем недавно столица перешла на семизначный номер, что некоторые товарищи наверняка преподнесут как очередное завоевание Революции. Ладно, хватит глумиться, надо ответить настырному звонящему.
— Алло, — прохрипел я в трубку.
Во рту изрядно пересохло будто с жуткого перепоя.
— Ну, здравствуй, Алексей Анатольевич. Что с голосом и почему трубку не берёшь? — в динамике раздался строгий женский голос, — Вчера Марина целый день пыталась дозвониться. Сегодня вот пришлось самой. Раз пять набирала пока, ты соизволил ответить.
— Спал я, Екатерина Алексеевна. Потому и голос хриплый. Считай, часов двадцать был в отключке.
Интересно, что-то случилось, или это просто звонок вежливости? Но следующие слова, а особенно тон, которым они были произнесены, показали, что большие начальники просто так по воскресеньям не звонят.
— Отдохнул, ну и хорошо. Теперь слушай внимательно. Завтра же приступаешь к своей работе. Ничего не поменялось, и ты до сих пор глава ТО «Прогресс». Вникай в текущие дела, там есть какие-то сложности по телевидению. Не мне тебя учить. Но не это главное, — голос министра стал сухим и строгим, — Есть важное дело, которое нельзя провалить. Всю информацию вчера получил Каплан, с ним обсудишь нюансы и разработаешь план мероприятия. Бритиков тоже будет оказывать вам полную поддержку. Всё понял?
— Да!
А что мне ещё ответить? Я примерно догадываюсь, чего Фурцева так всполошилась и явно нервничает. Завтра переговорю с Израилевичем, который развеет мои сомнения.
— Алексей, а ведь ты умеешь не только ссориться, но и подбирать людей. Не со всеми угадал, но всё равно, — вдруг сменила тему Екатерина Алексеевна, — Кто бы мог подумать? Ладно, если задача ясна, то завтра приступай к выполнению.
Странное заявление, даже с какими-то нотками зависти. Некоторое время я зачем-то держал трубку около уха, слушая короткие гудки. Затем отвис, оставил телефон в покое и пошёл умываться.
После завтрака совершенно не хотелось никому звонить, хотя понимаю, что это неправильно. Но могу я насладиться тишиной и свободой? Чувствую, что завтра навалится такой ворох забот и проблем, который мне ранее и не снился. А пока, снова парк, теперь Кузьминский, и я, удивлённо наблюдающий за людьми с их простыми заботами и радостями. Пора уже расслабиться, поверить в реальность происходящего и перестать ходить как заторможенный робот.
На улице ещё достаточно тепло, поэтому летние кафе полны народа. Отстоял положенную очередь, предварительно пробив чек, и получил своё долгожданное мороженое в железной креманке. Рядом сидели молодые родители с маленькой дочкой. Та быстро измазалась мороженым и улыбалась, отворачиваясь от матери, пытающейся вытереть лицо мелкой шкодницы. Глядя на эту забавную сцену, чувствую, что меня постепенно отпускает. Надо дома набросать план дальнейших действий, вроде мою домашнюю записную книжку не трогали или вернули после обыска.
Так же неторопливо выдвигаюсь в сторону Волжского бульвара. Не забыть зайти в магазин, так как холодильник совсем пустой. Вспоминаю, чертыхнувшись, что не захватил авоську. Значит, придётся вернуться на квартиру за сумкой. Полиэтиленовых пакетов ещё не изобрели, но может, оно к лучшему.
Читал однажды, что если не брать в расчёт варварское отношение к экологии и природе, СССР умудрялся обходиться без колоссальных по размерам свалок, присущим России моего времени. Если не учитывать промышленный мусор, то практически все остальные отходы были разлагаемые. Стеклянная тара была возвратной и сдавалась в пункты приёма. То же самое касалось макулатуры и тряпок. Основным упаковочным материалом была бумага, а не полиэтилен. В неё заворачивались не только продукты, но и вещи. Мусор я складываю в ведро, дно которого предварительно застилаю газетой. Из неразлагаемых отходов остаются крышки от бутылок с банками, перегоревшие лампочки, пузырьки от лекарств и бытовые вещи. Вот тебе и отсталая страна. Эх, если бы всё остальное было так хорошо, как с мусором.
— А где моя подборка новых агитплакатов, настольная лампа и кресло?
— Э… — начала блеять Оля, одна из девушек Каплана, которая параллельно выполняла обязанности секретаря, — Вас же не было, Алексей Анатольевич. Но я сейчас уточню, куда перенесли все вещи.
— Чтобы кресло было через пять минут. Или я не поленюсь и милицию вызову.
Поняв, что я не шучу, девушка побежала кому-то звонить. Я же начал боле внимательно осматривать свой кабинет на предмет того, что ещё утащили. Пропал немецкий проигрыватель и моя коллекция пластинок. Зато бюст Ленина так же занимал своё место в левом углу стола. Насчёт милиции я не шутил. Импортное кресло, как и проигрыватель, покупались за мои личные деньги. И терпеть подобное хамство я не собираюсь.
На киностудию я приехал с утра пораньше, изрядно удивив вахтёра, который демонстративно долго проверял мой пропуск. Эта публика обычно приклеена жопой к рабочему месту, но лучше всех знает все новости и сплетни. Наверняка и данный товарищ знает, по какой причине один режиссёр отсутствовал три недели. Только меня подобным ходом не смутить, поэтому я требовательно протянул руку, глядя в водянистые, и бегающие, как у мелкого мошенника, глазки охранника. Будет здесь ещё всякая перхоть строить из себя большого начальника. Что-то я завёлся с пол-оборота, будто забыл про местные реалии.
Настроив себя на положительные эмоции, поднялся на наш этаж и открыл общую приёмную, которую мы делили с Капланом. Далее прошёл в свой кабинет и обомлел. Как здесь не скатиться в негатив, если какие-то гады умыкнули твои вещи? Не стал дёргаться, а просто сел за гостевой стул и начал писать распорядок дня. Минут через двадцать в кабинет зашла Олечка, одна из каплановских помощниц, и ойкнула вместо приветствия.
Я пресёк бурю эмоций, которые дамочка начала выплёскивать в мою сторону и начал разбор полётов. Может это и грубовато, но настроение уже было испорчено. Понятно, что помощница Каплана не виновата, только ситуация получается мерзкая. Олечка моментально выбежала из кабинета, оставив дверь открытой.
Минут через десять меня вывел из задумчивости, кряхтевший как старик мужчина в костюме. Один из помрежей отметил я мысленно, забыл имя.
— Куда ставить? — немного нервно и с ощутимыми нотками раздражения спросил гость.
Пыхтел товарищ, потому что в одиночку тащил моё кресло. Массивное кожаное сиденье, выпирающие подлокотники и металлическая крестовина действительно должны весить немало. Указываю рукой в сторону стола и отхожу к окну. У меня не было даже мысли помогать заносить свою собственность. Недовольный мужик сделал последний рывок, демонстративно громко поставил кресло и вышел, не прощаясь.
— Алексей Анатольевич, вы не переживайте, — затараторила появившаяся Олечка, держащая в руках мою лампу, — Проигрыватель в кабинете Якова Израилевича. Он специально забрал его, когда случилось такое дело. Остальное тоже вернут, просто ещё очень рано и людей нет на рабочих местах.
Крутанулся на кресле, предложил дамочке присесть и дослушал историю. В общем, пару дней народ ничего не понимал. Потом дошли слухи, что меня арестовали. Тут и тройка товарищей подсуетилась. Замдиректора киностудии утащил кресло, не слушая возражений моих сотрудников. Какой-то блатной товарищ, тоже из администрации, недавно пришедший на Горького, был впечатлён настольной лампой. Плакаты демонстративно изъяла «старушка-веселушка», с которой у меня будет отдельный разговор. Поэтому Каплан, от греха подальше, перенёс проигрыватель к себе. Ведь реально дефицитная и дорогая вещь. Сломать кресло — надо умудриться, а вот технику — легко. Особенно если она не твоя.
Вот помяни чёрта, и он появится. Это про замдиректора, который с радостной улыбкой ворвался в кабинет.
— Очень рад! Узнал об этом позавчера, — Яков Израилевич обнял меня и похлопал по спине, — Никому говорить не стал. Пусть для людей это станет приятным сюрпризом. А кому-то, наоборот, будет невесело.
Сначала я не понял, о чём Каплан, а потом увидел, что он смотрит на кресло и улыбнулся. Зам — тот ещё жук и юморист. Но сейчас было не до телячьих нежностей. Меня сразу загрузили предстоящим делом, о котором предупреждала Фурцева. Я только попросил Олечку принести нам чая и никого не впускать. А на пятнадцать часов назначил собрание коллектива в актовом зале.
— Впечатлён вашей работоспособностью, — откидываюсь на спинку кресла, выслушав Яков Израилевича и просмотрев бумаги, — Это вы, получается, работали все выходные?
— Дело нужное, потом возьму пару отгулов, — махнул рукой Каплан, — Что скажешь о моём плане?
— Если надо придумать что-то необычное — я могу помочь. А раз у нас абсолютно официальное мероприятие, то вам и карты в руки. Вступительную речь мне удалось набросать ещё вчера. Надо только предупредить всех актёров и съёмочную группу.
— Уже, — видя мой непонимающий взгляд, Каплан пояснил, — На выходные я обзвонил почти всех, кто сейчас находится в Москве. Заодно дал Оле список, чтобы девочки предупредили тех, кто ещё не в курсе.
Золотой он всё-таки человек! Везёт мне в этом времени с людьми! Хотя Фурцева намекала на то, что не всё так благостно в нашем коллективе. Тем временем шебуршание за дверью переросло в гул. Что-то мы засиделись, а там народ собрался. Надо закругляться, а то ведь возьмут кабинет штурмом.
Приятно, чёрт возьми! Практически весь коллектив ТО «Прогресс» буквально ворвался в мою скромную обитель. Всем места не хватило, и часть людей стояла в приёмной. А ведь я не самый приятный и добрый начальник. По местным меркам у меня повышенная требовательность, но вон оно как. Мило пообщался, выслушал кучу приятных слов и под смех коллектива, пригрозив всяческими карами, отправил людей работать.
Разбираю бумаги, которые мне принесли Каплан с бухгалтерией, и слышу какой-то громкий возглас в приёмной. Далее, без стука открывается дверь и в кабинет влетает толстая тётка на коротких ножках. Лицо её пылает самым праведным в мире гневом. Я бы сказал — пролетарским. Только к рабочему классу данный персонаж не имеет никакого отношения. А ещё эта физиономия с бегающими маленькими глазками, трясущимися и обвисшими щеками. В общем, неприятный персонаж.
— Я никому не позволю придумывать про меня всякие инсинуации, — с ходу пошла в атаку Барабанова, швырнув на гостевой стол пачку плакатов, — И не тебе, сосунку, рот раскрывать, после всего, что было. Мы ещё посмотрим, как всё закончится. Дыма без огня не бывает. Не зря тебя арестовали — антисоветчик! Будут здесь мне тыкать, что я могу использовать для нужд партактива, а что нет. Ещё и милицией угрожать!
Это, видать, Олечка не выдержала и выдала Марии Павловне мои угрозы. Думаю, сделала она это с расчётом. Барабанову не то чтобы не любили, просто она была душным человеком, если правильно охарактеризовать её поведение. Как актриса, она практически ниочём. На киностудию попала исключительно по партийной линии, ещё в молодости подсуетившись и закончив ВШП. Единственная более или менее узнаваемая роль — это Кот в сапогах. Только нашей героине явно хотелось большего, но с карьерой не складывалось, кроме эпизодических ролей. Поэтому всю свою неуёмную энергию «бабушка-старушка» направляла в работу. Может, ей казалось, что без парторга киностудии не выжить. Или просто с годами привыкла к определённой власти, которую обеспечивала должность. Но в некоторых моментах она явно перебарщивала. А здесь ещё появился излишне независимый нахал, которого обязательно надо поставить на место. По её мнению, конечно.
Честно говоря, меня уже порядком достали эти профкомы, профорги и прочие райкомы. Куча бездельников, являющимися параллельной властью, зачастую состоящие из откровенных вредителей. Я и раньше не понимал эту систему. А в свете некоторых событий, да и просто начав работать на высоком уровне, начал испытывать к этой публике откровенное презрение. Были среди них достойные люди, хорошие администраторы и специалисты, реально занимающиеся делом. Только я ничего не могу с собой поделать. Мне нравится сама идея социализма. Более того, в этом времени я стал её поклонником. Вот только исполнители подкачали. Но это тема для отдельного разговора.
— Во-первых, я вам не «ты», — смотрю на парторга с брезгливостью, будто передо мной какое-то мерзкое насекомое, — А во-вторых, пошла вон!
— Что? Да я …
— Вон! — срываюсь на крик и бью ладонью по столу.
Не знаю, чего Барабанова разглядела в моих глазах, но из кабинета она вылетела со скоростью ракеты. Через несколько секунд раздался звонок. Ещё не успокоившись, хватаю трубку и отвечаю довольно грубо!
— Да?
— Он не хотел! Скорее всего, его убедили или даже заставили! Ведь Серёжа слабый, хотя и пытается выглядеть молодцом! — зачастил в трубке знакомый и такой родной голос.
— Привет, Пузик. Я тоже рад тебя слышать! Как там твой пузик? Когда нам всем ждать пополнения?
— Ой, здравствуй. Мне недавно сообщили, что ты на работе, — радостно воскликнула рыжая и сразу сменила тон на осуждающий, — А почему ты не позвонил? Как ты мог? Мы здесь все испереживались! Некоторые места себе не находили! И вообще, ты бездушная скотина! Я ещё выскажу тебе всё, когда увижу лично!
Узнаю брата Колю, вернее, сестру Оксану! На душе потеплело ещё сильнее. В общем, пообщался со звездой белорусской, а скорее уже советской, литературы. Здоровье у будущей мамы в порядке — много гуляет и при этом умудряется работать. Тётка с Бобруйска уже приехала, так что есть, кому помогать. Тему Серёги затронули мельком. Каждый сам волен распоряжаться своей судьбой. Но глупо скрывать, что мне жутко обидно. От разговора меня оторвал Каплан, который зашёл без стука, положил на стол несколько листов с перечнем фамилий и постучал пальцем по циферблату часов. Пришлось прервать приятную беседу, пообещав Пузик звонить каждый день. В противном случае она грозилась приехать на киностудию и закатить скандал. Ей типа можно — она беременная.
— Что за список? — спрашиваю зама, изучая бумаги.
— Это люди, которые подписали письмо в вашу поддержку на имя генерального секретаря. Честно говоря, был скандал, но какой-то скрытый. Часть людей вызывали в профкомы, песочили по партийной линии и пытались заставить отозвать свои подписи.
— Спасибо! Буду теперь знать, на кого можно полагаться.
У Каплана мелочей не бывает, он потому и принёс мне список. Интриган ещё тот! Перечень фамилий удивил. Я мельком пробежался по печатному тексту, пока шёл в актовый зал. Резонно, что там был коллектив ТО, Светочка, товарищами с радио и ТВ, часть работников киностудии во главе с Бритиковым и даже директор «Мосфильма» Сурин. А вот такого количества коллег, выступивших в мою поддержку, я не ожидал. Понятно, под обращением стояли фамилии Данелия, Калатозова, Серовой, Тарковского и Хуциева, с которыми я был в хороших отношениях. Но Герасимов! Товарищ наверняка знал, что я весьма нелестно отзывался о его «Журналисте»… Или Шукшин с Юткевичем? Кром них, в списке была ещё почти сотня фамилий режиссёров, операторов и актёров. Удивили, просто слов нет!
Собрание прошло в рабочем режиме, насколько это возможно. Работники ТО сидели довольные, улыбались и я прямо ощущал исходящую от них позитивную ауру. Не стал долго терзать народ. Объяснил, что произошло досадное недоразумение и инцидент исчерпан. Далее предупредил, что внимательно проверю, как люди работали в моё отсутствие. Народ опять начал радостно смеяться. Прямо какие-то мазохисты, я ведь серьёзно. Текущих дел у нас хватает, и срывать сроки недопустимо. По словам Каплана, пока всё идёт по плану, и нет повода для беспокойства. Но лучше я всё проверю, и где надо — дам волшебного пинка. Пока же, рассказал коллегам о новых планах, намекнул про трудовой подвиг и хорошие премии. К концу моего выступления публика была в полном экстазе.
Пусть порадуются, мне не жалко. Если люди хорошо потрудились, то должны получить достойную оплату. А мы действительно отлично поработали в первом полугодии, и не должны снижать темпа. Ещё раз поблагодарил людей за поддержку, чем вызвал аплодисменты. В общем, встреча с трудовым коллективом прошла в тёплой и душевной атмосфере. Никаких срочных вопросов и проблем не было. Поэтому отпустил людей работать, а сам решил уйти пораньше. Сунул в портфель часть бумаг и выдвинулся в сторону проходной.
Решил прогуляться пешком и пройтись через ВДНХ. Просто хочется побыть среди людей и не погружаться в грустные мысли. Но от них никуда не денешься.
Пузик не зря начала разговор про Самсона. Мой лучший друг, которого Мещерский знал с детского сада, скажем так, разочаровал. Серёга не дождался моего освобождения и переметнулся с нашим совместным проектом под крылышко Рабина. Я его нисколько не осуждаю, так как большую часть работы делал он сам. Моя там только идея. Попроси он об этом раньше, и я не стал бы возражать. Только всё совпало с моим задержанием и стало выглядеть очень странно. Ещё Самсон не позвонил — хотя, может, занят и сделает это позже. Не хочу считать это предательством, но друга у меня больше нет. Главное — я точно знаю, что Сергей поспешил. Мы ещё не довели задумку до ума, и там требовалось провести дополнительную работу. Товарищей, которые занимаются выставками работ советских художников за рубежом, подобные вопросы не волнуют. Им надо зарабатывать валюту, выжав из интересных картин максимум. Я бы точно не стал спешить и зашёл на западный рынок всерьёз и надолго. Но бог им судья.
Вторым разочарованием стал Акмурзин. Оператор, как только узнал о моём аресте, сразу перешёл на «Мосфильм». Вроде его сосватал лично Озеров, впечатлённый работой Рината в нашей последней картине. Тяжело удержаться от подобного предложения, особенно когда перспективы на прежнем месте работы стали весьма туманными. И это я понимаю.
Только недоумение вызывает отказ Самсона и Рината поставить свои подписи в мою поддержку. Чем они мотивировались — не знаю. Может, просто боялись получить проблемы на новом месте? Ладно бы людям пришлось в одиночку идти против системы. Но за меня заступились почти две сотни человек. Были же ещё письма в мою поддержку от других деятелей культуры. А вот от двух близких людей не было.
К своему дому я подходил, когда уже стемнело. Одинокую фигурку на скамейке возле подъезда я заметил сразу, она меня тоже. Ускоряюсь и обнимаю подбежавшую девушку. Вдыхаю аромат её волос и просто наслаждаюсь моментом. Давно мне не было так хорошо!
— Почему ты не позвонил, как вышел? Я ведь места не находила все эти дни, — прошептала Аня, прижавшись ко мне ещё крепче, — Когда мне позвонила Оксана, я думала, что сойду с ума. Сначала рыдала как сумасшедшая, потом всё начало валиться из рук. Звоню к тебе на работу, но оказывается, ты ушёл, на домашнем номере никто не отвечает. Вот я и побежала сюда, узнав адрес. Сижу, жду, а тебя всё нет.
Скотина я и эгоист, слов нет. Рассуждаю здесь о своих мелких проблемах, а ведь есть люди, которые действительно за меня переживают. Вытираю две дорожки слёз, которые побежали по щекам моей красавицу и с улыбкой щёлкаю её по носу. Далее просто целую и долго не могу оторваться. Наконец, девушка сама сделал шаг назад, и посмотрела мне в глаза. Тонкие пальчики пробежались по моему осунувшемуся лицу, и её губы тронула робкая улыбка. Целую изящную ладошку и опять притягиваю Аню к себе.
— Прости меня, дурака. Вместо того, чтобы подумать о близких людях, я сразу бросился на работу. Но тебя я больше не отпущу, даже не надейся!
Чувствую, что девушка улыбается, хотя не вижу её лица. Через некоторое время она нарушила эту идиллию.
— Поехали ко мне. Мама на даче и вернётся нескоро. Не хочу, чтобы первый раз был в твоей квартире. Даже думать не хочу, с кем ты там был. Но теперь ты только мой!