Реальность миров

Глава 2. Виктор

Виктор ненавидел тишину. Его мир начинался там, где заканчивалась тишина – в грохоте метро, в перекличке клаксонов, в гуле толпы, сливающейся в единый живой организм. Утро он встречал на балконе своей квартиры-студии, высматривая внизу первые признаки движения: разносчиков с корзинами апельсинов, велосипедистов, петляющих между фургонов, старушку с зонтом-тростью, выгуливающую пуделя в розовом комбинезоне. Вдохнув воздух, пропахший бензином и свежей выпечкой, он улыбался. Настоящее. Вот оно.

«Вик, ты точно человек?» – подкалывал его друг Сергей за ланчем в кафе «Эклипс», где стены были оклеены обоями с золотыми звёздами. Виктор, разламывая круассан, фыркал:

– А что, есть варианты?

– Нормальные люди к пяти утра валятся с ног. А ты – хоть бы хны. Как будто батарейки не садятся.

– Может, я вампир? – Виктор оскалился, демонстрируя клыки, и все за столом засмеялись.

– Вампиры не жрут чесночные тосты, – бросила Аня, тыча вилкой в его тарелку. – И сны тебе всё равно должны сниться. Хоть кошмары.

Он отмахнулся, но внутри что-то ёкнуло. Сны. Словно кто-то тронул струну, спрятанную глубоко в груди. Иногда, просыпаясь в четыре утра от случайного звонка или грохота мусоровоза, он ловил себя на мысли: а что, если они всё-таки есть? Но нет – только пустота за закрытыми веками, чёрный бархат, ни намёка на сюжет.

Вечера Виктор посвящал городу. Он брёл по набережной, где фонари, словно жёлтые гиганты, отражались в воде, разбиваясь на тысячи осколков. Заходил в бар «Неоновая лиса», где стены светились аквамариновым, а музыканты импровизировали под аккомпанемент джазовых труб. Здесь всё было гиперреальным: смех звенел, как хрусталь, коктейли взрывались на языке каскадом вкусов – гранат, имбирь, тайский перец. Иногда он закрывал глаза, впитывая шум, и тогда казалось, будто город дышит через него: вдох – гул, выдох – смех.

Но однажды ночью что-то пошло не так. Возвращаясь с концерта, Виктор свернул в переулок, заваленный картонными коробками. На стене амбара горела неоновая вывеска «Open», хотя место явно было заброшено годами. Синий свет лизал кирпичи, и вдруг – он это почувствовал – краски вспыхнули ядовито, неестественно. Зелёный стал кислотным, красный – кровавым. Виктор зажмурился.

– Перепил, что ли? – проворчал он, но, открыв глаза, увидел лишь потухший неон и крысу, скребущуюся в мусоре.

«Галлюцинация», – решил он, ускоряя шаг. Однако на следующий день, на рынке, где продавцы выкрикивали цены на арбузы, случилось иное. Женщина в платке протянула ему персик:

– Сочный, как южная ночь!

Плод блестел, будто покрытый лаком. Но когда Виктор взял его, кожура под пальцами вдруг зашевелилась, превратившись в тысячи микроскопических пикселей. Он ахнул, уронив персик.

– Осторожнее! – взвизгнула продавщица.

– Он… он живой? – выдавил Виктор.

– Да вы что, парень! – Она покачала головой, подбирая разбитый фрукт. – С похмелья шалите?

Друзья начали замечать.

– Ты стал дерганый, как кот на салюте, – заметил Сергей, когда Виктор в пятый раз поправил вазу на столе, будто боялся, что она рассыплется в пыль.

– Просто мало сплю, – соврал он.

Но правда была в другом. Мир, который он так обожал, начал давить. Краски резали глаза, звуки обретали физическую форму – гул метро отдавался в висках тяжёлыми ударами. Даже воздух стал густым, как сироп. А по ночам, когда город ненадолго затихал, Виктор ловил тонкий звон – будто кто-то водил пальцем по краю хрустального бокала. Однажды он попробовал записать этот звук на диктофон. Прослушал – тишина.

– Может, к врачу? – предложила Аня, заметив, как он вздрагивает от звона посуды в кафе.

– Я не псих, – огрызнулся Виктор.

Перед рассветом, стоя на мосту, он смотрел, как первые лучи солнца вытравливают ночь из неба. И тут – звон усилился, превратившись в гул. Виктор схватился за перила. Река внизу вдруг заиграла всеми оттенками бирюзы, будто кто-то добавил в воду люминесцентную краску. Фонари мерцали, сливаясь в сплошную золотую полосу.

– Прекрати, – прошептал он, впиваясь ногтями в ладони. – Это не настоящее.

Боль пронзила виски, и видение исчезло. Остался обычный рассвет – грязно-розовый, сонный. Виктор глубже натянул капюшон и зашагал прочь, повторяя как мантру:

– Здесь всё реально. Всё настоящее.

Он не видел, как в воздухе за его спиной дрогнула невидимая трещина, словно стекло, готовое разбиться.