Распутье Воронов

Глава седьмая

Ежемесячная встреча Благородного Братства Гурманов была созвана — как обычно — на первую среду месяца, выпавшую на третий день июля. Местом встречи был, как обычно, рыцарский зал королевского дворца в Ард Каррайге. За столом, поставленным подковой, воссели члены Братства в полном составе, насчитывавшем особ двадцать и три. Сплетни и светская болтовня за вином из Туссента и солёным миндалём были прерваны прибытием двадцать четвёртого члена братства, короля Каэдвена, Его Величества Миогарда Первого.

Король вступил в зал один, без свиты и фанфар, встретили его тоже без пафоса, не вставши с мест и не рукоплеща.

— Приветствую уважаемых камрадов, — начал король, едва усевшись на почётное место в центре стола.

Во время встреч Братства его члены независимо от своих титулов и рангов звались Камрадами. А сам король в эту пору был не королём, а Президентом.

— За блюдо, которым мы сегодня насладимся, — истинный деликатес, — продолжал Президент, — как и за многие предыдущие блюда, должны поблагодарить мы уважаемого Камрада Метцгеркопа, владельца многих известных нам ресторанов. А вот и это блюдо! Прошу внимания!

Речь встретили тостами. Кувшины с вином из Туссента быстро пустели, слуги бегом несли следующие.

В зал вошёл, горделиво приосанясь, королевский шеф-повар, praefectus culinae. За ним, словно солдаты на параде, чеканили шаг четверо его помощников, пузатых, в белоснежных передниках и колпаках, вооружённых ножами, длинными, как армейские палаши. Вслед за ними явились четверо поварят, сгибающихся под тяжестью огромных деревянных носилок. На носилках в окружении печёных яблок покоился…

Камрады охнул в один голос.

— О, боги! — воскликнул жрец Иммергут. Жрец оный часто богов призывал и с просьбами к ним обращался. Что же касается его в них веры, тут были обоснованные сомнения. — О, боги! Уважаемый Президент! Что это такое?

— Птица, — заявил, хлебнувши из кубка, Абеляр Левеслей, главный королевский прокурор. — Типичная птица. Куриного роду.

Кто станет спорить с прокурором? Во многом он был прав. У лежащей на носилках твари была румяная, хорошо зажаренная кожа, усеянная пеньками от выщипанных перьев, а также крылышки, ножки, шея и гузка, в которую шеф-повар для красоты воткнул пук зелёных, блестящих, как у павлина, перьев. Что касается шеи, торчащей вверх, словно корабельная мачта, то длиной она была в сажень и заканчивалась головой размером с арбуз, вооружённой мощным клювом длиной не менее локтя.

А вся птица, восхитительно пахнущая жареным мясом и майораном, весила около трёхсот фунтов.

— Да в ней около трёхсот фунтов, — определил Руперт Мансфельд, маркграф Нижней Мархии. — На глаз.

— Это Птица Рух, — изрёк Актеон де Ла Миллерей, королевский герольдмейстер и секретарь Братства. — Легендарная Птица Рух, вне всякого сомнения.

— Легендарная, это точно, — глубоким басом отозвался Сириус Вайкинен, маркграф Озёрной Мархии. — Птица Рух — это мифическая птица. Таких птиц не существует!

— Существуют, существуют, — возразил Властибор из Поляны, посол королевства Редании. — На Островах Скеллиге они встречаются, очень редко — это правда, но встречаются. Но рухи выглядят иначе. А этот вроде страуса… Огромный страус?

— Никакой не страус, — не согласился Мансфельд. — Взгляните только на его клюв. Это, блин, урод какой-то.

— В самом деле, урод, — ехидно усмехнулся Ян Айхенхольц, главный королевский ловчий. — Осторожней, уважаемый Президент, и вы, Камрад Метцгеркоп! Не обман ли сие? Кводлибет, из разных звериных частей совокупно составлен?

— Возражаю, — возразил король, прежде чем возмущённый Эзра Метцгрекоп успел вскочить на ноги. — Возражаю, что будто сие есть обман и кводлибет. Но пусть изречёт своё слово наука! Крофт!

— Предполагаю, — предположил маститый Эвклид Крофт, ректор Академии Магии в Бан Арде, — что это одна из так называемых птиц ужаса. Возможно, мамутак, Aepyornis maximus. Но эти птицы вымерли…..

— Вымерли, и ладно, чёрт с ними, — воскликнул Мансфельд. — Главное, что один уцелел и позволил испечь себя. Выглядит аппетитно! И пахнет чудесно! А ну-ка, господа повара, разделайте этого пёрдниса!

— Но прежде чем птицу разделать, — решил король Миодраг, — уважаемый Камрад Метцгеркоп потешит нас историей. Узнаем же, каким образом оный aepyornis попал к нам на стол. Просим, Камрад Метцгеркоп!

Эзра Метцгеркоп хлебнул из кубка, откашлялся.

— Вы, верно, знаете, уважаемые Камрады, — начал он, — кто такие ведьмаки. Так вот, эдак за неделю до Солстиция некий ведьмак объявился в Западной Мархии в городе Берентроде. И стряслося…

Illustrissimus

Эстевану Трильо да Кунья

Praefectus vigilum

Ард Каррайг

Писано в городе Берентроде, дня 23 месяца июня anno 1229 p. R.

Illustrissime Господин Префект,

Получивши иннотесценцию относительно обвиняемого ведьмака, как того требовала важность дела, я им statim занялся. Как можно скорее и non neglexi выслал моих соглядатаев, чтобы за каждым шагом оного следили. Ибо долг мой — блюсти закон и порядок, и semper я к услугам вашим, господин Префект, и каждый приказ ваш statim исполню.

А что донесли соглядатаи, то если оно в самом деле так, то либо оный ведьмак хитрец особливый и, как vulpes, следы злодеяний своих хвостом заметать умеет, либо взаправду простак и вины за собой не имеет, но кто же в такое поверит. Тем не менее, осмелюсь заметить, что оный Ведьмак, NB Геральтом зовётся, околотку добра причинил немало, монстра-людоеда на болоте нашем истребивши. Порчу ни на кого не наводил, не воровал и не плутовал, девок не портил. В корчмах не пьянствовал и не дрался, хотя тутошние забияки его задирать пытались.

Специальный мой соглядатай с таким стараньем и рвением делу нашему служит, что даже ночами в конюшнях investigavit, дабы оного Геральта in flagrante застукать. Но не застукал. Так что следует признать выдумкой и ложью, будто бы у ведьмаков есть обычай с кобылами, козами и прочими скотами совокупляться.

Однако ж стараний своих не оставлю и продолжу оного ведьмака Геральта invigilare, пока он в Берентроде пребывает. А говорят, что сбирается он в Верхнюю Мархию, туда, где прокладывают Великую Дорогу. О чем Ваше Превосходительство уведомить не премину.

Iterum Вашего Превосходительства, господин Префект, смиреннейший и покорнейший слуга в преданности своей уверяет и желает всех благ et cetera, et cetera,

Дидье Хан, бургомистр.

Со стороны бойкой, скачущей по валунам речки доносились бабьи крики да стук портомойников. На берегу трудились около двадцати прачек. Одни яростно колотили портомойниками разложенную на мокрых камнях одёжу. Другие развешивали на кустах выстиранное белье. А ещё другие, разбившись на пары, складывали высохшее белье и убирали его в корзины.

Все до единой орали, перекрикивая друг друга. Вдобавок в прибрежных кустах резвились дети, надо полагать, потомство прачек. Дети тоже орали. Не умолкая.

Геральт толкнул лошадь пяткой, шагом двинулся к мельнице, строению, частично скрытому среди густых и уже чудесно зеленеющих ив. Он миновал компанию юнцов, сидевших на высоком берегу и ожидавших, пока кто-нибудь из прачек в смело подоткнутых юбках наклонится над стиркой и откроет приятную их взорам перспективу.

Геральту было стыдно перед самим собой, но он тоже глазел несколько минут.

Мельничное колесо крутилось, постукивая, вода пенилась, падая с лопастей, переливаясь через творило и водосток. На плотине стояло несколько телег, верно, привезли зерно или ждали помола.

Две телеги, запряжённые битюгами, также стояли возле мельничного лотка и пруда, широко раскинувшегося среди ив и ольхи. В самом пруду тоже что-то происходило. Геральт подъехал ближе.

Четверо мужиков в соломенных шляпах, забредя по пояс в воду, тыкали в дно пруда жердями. Жерди эти затем поднимались, ведьмак заметил, что к каждой паре жердей прилажен был сплетённый из лозины вентерь, или мерёжа. Мужики выбирали из вентерей добычу, складывали её в висящие на шеях мешки и продолжали багрить дно.

— Это они насчёт раков, — объяснил довольно богато одетый толстяк в лисьей шапке, заметив интерес Геральта. — Раков ловят, их тут пропасть, да какие большущие. Подите сюда, уважаемый, взгляните. Да ближе, ближе.

Любопытствуя, Геральт подошёл к телеге. На самом деле там уже стояло с десяток плетёных корзин, в которых, шурша крапивными листьями, лениво шевелились раки.

— Это для моего трактира, — пояснил толстяк в лисьей шапке. — Я, видите ли, ресторатор, моё заведение славится раками, в сезон, конечно. Такого ракового супа, как у меня, уважаемый, вы не получите нигде в мире. Не верите?

— Верю. На слово.

— Загляните в моё заведение, и я докажу, что слов на ветер не бросаю. Трактир «Под раком и улиткой» в Бан Феарге, принадлежащий к сети знаменитых ресторанов господина Метцгеркопа из Ард Каррайга. Отсюда, из Берентроде, до меня тридцать миль. Далековато, но нигде ближе столько раков не наловить. Приходите… Охти! Да вы, случайно, дорогой мой, не тот ли ведьмак, о котором столько говорят в городе?

— Это я, — подтвердил ведьмак. — И действительно, в общем-то, случайно.

— Хо-хо, — ресторатор подбоченился. — Такой молодой, а уж так прославился! Все только и твердят о том чудовище, истреблённом в болотах. Наконец-то там стало безопасно, а то ведь и торф перестали копать со страху, потому что монстр то и дело кого-нибудь заедал до смерти. Боялись его, как огня, и не диво, говорят, шибко был страшен, от одного виду помереть было можно. А вы с ним, уважаемый, лихо разделались, бац-бац, и нетy! Хо-хо, такой молодой?

Геральт не смог удержаться от смеха. С кикиморой на болоте у него вышло гораздо лучше, чем с зоррилом. Лучше. И чище. Может быть, по-прежнему без изящества и точности, но наверняка чище.

— А теперь, уважаемый, — продолжил ресторатор, — вы здесь, у мельницы. Значит, здесь тоже опасно?

— Кто-то якобы видел здесь какое-то чудовище, — признался Геральт. — Якобы, повторяю. Но это было ночью. Вроде бы. Днём, при таком многолюдье и шуме, оно тут не покажется. Я только осматриваю место, чтобы…

Он не закончил. Со стороны речки и прачек раздались душераздирающие вопли. Крики боли и ужаса.

Геральт, не медля ни секунды, повернул лошадь и послал её вскачь.

Первое, что бросилось ему в глаза, — заметные издалека брызги крови на сохнущем белье. И несколько тел.

Крики переместились на плотину. И тогда он увидел.

Птица была похожа на страуса, но с превеликой башкой и огромным клювом. А высотой не меньше пятнадцати футов. Никакой страус не достигает таких размеров. Высокий гребень на башке, подгрудок синий и большой пук зелёных перьев на гузне.

Птица стремительными прыжками взбежала на плотину, догнала убегающих людей. Одного клюнула в голову и повалила наземь, другого лягнула, ранив когтём трёхпалой лапы. Увидела Геральта, разинула клюв так, что глотку стало видно. И гаркнула. Как павлин — только в десять раз громче.

Лошадь ведьмака всполохнулась от этого крика, попятилась и встала на дыбы. Ведьмак упал и задохнулся, ударившись спиной о камень. Лошадь взбрыкнула и рысью умчалась вдаль.

Птица громадными прыжками метнулась к лежащему Геральту. Он, павши навзничь, не мог выхватить меч, но поднял руку и ударил в птицу Знаком. Полетели перья. Признав Ведьмака слишком большим куском, птица сиганула вверх, снова гаркнула и дикой какой-то припрыжкой поскакала за убегающими людьми к возам с раками. Битюги первой телеги забились в упряжи, чуть не перевернув воз. Птица клюнула левого выносного в голову, кровь брызнула фонтаном. Возчик соскочил с козел и хотел бежать. Птица набросилась на него, клюнула и лягнула. Увидела ресторатора и гаркнула. Ресторатор тоже гаркнул. Кажется, столь же громко. Забежал за воз и бросился в сторону мельницы. И Геральта. Птица вздыбила гребень, гаркнула и погналась за ним.

Геральт уже бежал с мечом в руке.

— Наземь! — крикнул он ресторатору. — Окарачь!

О чудо, ресторатор послушался в тот же миг. Пал на карачки. Геральт с разбегу вскочил ему на спину, подпрыгнул высоко и ударил с размаха. Прямо в синий подгрудок.

Голова птицы полетела в сторону пруда. Сама птица, брызжа кровью, побежала вдоль мельничного лотка. Пробежала шагов с полста и пала в тростники. И ещё несколько долгих минут лягалась когтистыми лапами.

— А вы говорили… — прохрипел ресторатор, когда Геральт помогал ему встать. — Обещали, что монстр тут не покажется… Вот тебе и на… Еле жив остался, правда и то, что благодаря вам, уважаемый… А возчик-то мой убит…

— Жив. Надо ему помочь.

У возчика была рассечена голова, из раны хлестала кровь. И глубоко располосована спина, птица, как оказалось, имела на лапах преострые шпоры и умела наносить ими опасные раны. Геральт, как мог, перевязал возчика подранным на полосы бельём.

Собиралась толпа, люди разглядывали тушу. Кто-то из ракобродов приволок отсечённую голову.

— Охти мне… — простонал ресторатор. — Это что же такое? Ну, то есть было…

— Мамутак, — объяснил Геральт. — Называемый также эпиорнисом. Очень редкий. Откуда он тут взялся? И почему напал? С такой яростью?

— Двое убитых! — крикнул кто-то из толпы. — Шестеро раненых!

— Что за дьявольский монстр!

— Давайте сюда башку! — потребовал Геральт. — Это мой трофей. Как и весь эпиорнис. Не трогайте тушу. Отгоните собак!

— Ага, — сообразил ресторатор, почёсывая подбородок. — Ты же ведьмак. Думаешь плату получить за птичку, правда?

— Правда.

— Ишь ты. Ну, тогда… У меня предложение. Я тебе за всю птицу, вместе с башкой, заплачу, скажем… Двести… ну, ладно, пусть будет, дорогой ты мой, двести пятьдесят новиградских крон…

— Вы хотите его… в трактир?

— Само собой. Курица она и есть курица, что с того, что огромная. Ну, так как? Бургомистр из Берентроде не даст тебе больше, я его знаю, он трясётся над городской казной, потому что сам в неё лапу запускает, он и вся его семейка. А я заплачу звонкой монетой. Поедем мы, дорогой мой, в ближайший банк…

— Вот именно. Поедем. Где моя лошадь? Люди, никто не видел? Буланая кобыла? Осёдланная….

— Видали, видали, как же! Ваш слуга её вёл в поводу. Туды, в город!

— Какой, мать вашу, слуга?

Весьма разумно было бы написать на фасаде городской ратуши в Берентроде самыми большими буквами «А пошёл ты сам знаешь куда и петицию свою засунь туда же». Это сэкономило бы просителям очень много сил и времени, кои можно было бы употребить с большой пользой на благо народное.

А Дидье Хан не носил на шее горжет с общеполезной гравировкой «Козлина вредная». А должен бы носить. Многих людей это избавило бы от горестных переживаний.

— Остерегайся распускать клеветы, ведьмак, — сказал он холодно, выслушав жалобу Геральта. — В Берентроде нет ни конокрадов, ни воров. Это urbium законопослушное, населённое честными людьми. Здесь никто не ворует.

— Значит, мой конь сам себя украл?

— Не знаю. Не сторож я коню твоему.

— Значит, не будет никакого расследования?

— Не будет. Нет у меня для этого ни средств, ни людей. Мои люди заняты слеж… Заняты другими делами. Хочешь вырвать грош из городской казны, а? Гляди, как бы я не приказал заключить тебя в яму!

— В соответствии с именным указом короля Дагрида ведьмаки изымаются из-под юрисдикции местных властей…

— А вот посажу тебя в яму, и посмотрим, изымет ли тебя король Дагрид оттуда! Хватит болтать, слушать не хочу больше об этом! Удались! В смысле, убирайся из ратуши! Из города тоже!

— Пешком?

Дидье Хан гневно засопел. Встал из-за стола, прошёлся по покою.

— Ладно, — сказал он. — Так и быть. Хоть ты и ведьмак, а для меня — обычный бродяга и мошенник, хотя ты пытаешься хочешь опорочить жителей моего города, хотя тебя отсюда плетьми гнать должно… В знак признательности за ту тварь, кою ты на болоте истребил. И за людишек, коих на мельнице оборонил перед дьявольской птицей, дарую тебе consilium. Есть тут у нас конный завод, содержит его мой родственник, зовут его Бенджамин Ханникат. У него прекрасные лошади. Если придёшь с моей рекомендацией, он даст тебе скидку. Не благодари.

Геральт не благодарил.

— А эта птица, с мельницы, — вдруг заинтересовался бургомистр, — куда делась? В смысле, туша?

— На пути в Бан Феарг, обложена льдом.

— Вот как? Жаль. Башку, я, пожалуй, купил бы… В коллекцию. Можешь взглянуть.

Геральт только сейчас обратил внимание на шкаф и застеклённую горку. В горке собраны были разные диковины, главным образом всякие кости. В центре, на почётном месте, на подставке стояло огромное яйцо. Пустая скорлупа.

— Позавчера принесли, — похвастался Дидье Хан. — Охотники. Нашли гнездо и вот это яйцо. Редкость, а? Жаль, жаль, что нет у тебя башки. Есть у меня яйцо, была бы и башка. Жаль, жаль.

— Есть ли у меня лошади? Боги несуществующие, ты спрашиваешь, есть ли у меня лошади? Ты лучше спроси, сколько их у меня. Прошу, молодой ведьмак, прошу сюда. Осторожно, не наступи в дерьмо, хе-хе. Я же предупреждал. А теперь взгляни на это пастбище.

Каковы жеребцы? Что за кони, картинки! Это чистокровные новиградские аргамаки, мечта каждого кавалериста. Хвосты как шёлк, а крупы? Да покажи ты мне бабу с таким крупом. Что ни зад, то мечта, хе-хе. Любой рыцарь, говорю и ручаюсь, за такую лошадку отдаст на потеху свою жену, хе-хе, либо дочку, либо ту и другую разом. Что? Ты не рыцарь? И нет у тебя ни жены, ни дочерей? Сочувствую, поплачь и живи дальше. Что ж, раз так, нет у тебя другого выхода кроме как тряхнуть мошной да сыпануть серебром. Обычно я за каждого из моих жеребчиков беру двести пятьдесят новиградских крон, в пересчёте на здешнюю валюту это будет тысяча двести пятьдесят марок. Но как ты есть ведьмак, благородное ремесло да ещё с рекомендацией господина бургомистра, то готов я уступить… Ну, пусть будет… десять процентов. Вот сколько скину. Чтобы весь свет знал, что ведьмак на коне моего завода ездит. Что это жеребчик из Берентроде, от меня, то есть от Бенджамина Ханниката…

Как это? Как не жеребчик? Та кобылка, каштанка, которая из конюшни выглядывает? Ну, ясное дело, продаётся, а как иначе, это же конный завод, не картинная галерея, здесь продают, а не показывают, хе-хе. Сколько за кобылку? Ну, ладно, себе в убыток, сейчас сочту… Двести крон. Как брату, ей-ей.

Но как же оно будет-то, ведьмак на кобыле, а не на жеребце? Афронт и поношенье чести. А как? Не твоя проблема? Ха, клиент всегда прав, хочешь кобылу, на тебе кобылу. Но ведь, милсдарь ведьмак, с лошадьми — как с рыбами. Я тебе аргамаков отборных, словно щук свирепых, предлагаю, а ты себе плотвичку берёшь. Что ты смеёшься? Разве я сказал что-то смешное?

Инго Ксмутт ехал по Великой Дороге, весело насвистывая. Копыта краденой буланой кобылки бойко постукивали о брёвна, которыми только что вымостили тракт. Ксмутт был весел и при деньгах — содержимое прилагавшихся к кобылке вьюков он продал, проезжая мимо ярмарки, сразу же после удачной экспроприации лошади. Теперь он быстро подвигался на север. Он не собирался долго ехать по Великой Дороге, ему не улыбалось встретиться с дорожниками и их начальством. Он планировал свернуть на северо-запад, в лесные просеки, ведущие к хенгфорсским перевалам. В Хенгфорсе он намеревался продать лошадь и на полученные деньги пожить какое-то время в одной из деревушек у Голополя. А может, и перезимовать там.

С топотом копыт въехал он на мост над лесной речкой, берега которой тонули в крапивных зарослях. И вдруг лишился своего одиночества. За два дня встретились ему на новом тракте три человека да три телеги. А тут вдруг оказался он в окружении десятка людей. Что ещё хуже, оказались эти люди конные и оружные. И что уж совсем плохо, окружили они его тесно, со всех сторон.

— Ой, — притворился он весёлым. — Господа военные! А я уж перепугался, думал, разбойники… Позвольте представиться, Рауль Азеведо… На службе у маркграфа…

Он испугался, не переборщил ли с дворянской фамилией, потому что дворянином он не выглядел ни с какого боку. Но вояки, подумал он, сообразительностью не отличаются…

— На службе у маркграфа, — задумчиво протянул командир отряда, усач в лосином дублете, с позолоченной портупеей, в шляпе с пучком страусовых перьев. — Дворянин, судя по имени. А эта буланая кобыла, полагаю, из конюшни маркграфа? Не правда ли?

— Правда, правда, — поспешно подтвердил Инго Ксмутт. — Из конюшни маркграфа, а как же. Господин рыцарь знает толк в лошадях…

— Знаю, — бесстрастно согласился капитан Реиш Карлетон. — Мне достаточно взглянуть на коня, и я его уж никогда не забуду, всегда узнаю. А потому я ведаю, на чьём коне ты сидишь, милсдарь Азеведо, или как тебя там на самом деле. А также ведаю, что истинный владелец этого коня не продал бы его, не заложил бы, не дал бы на подержание и не отдал бы.

Конокрад облизал губы. Тревожно огляделся. Бежать было никак и некуда, конно окружали его со всех сторон. А по приказу начальника вдруг сцапали его железной хваткой за плечи, прямо-таки выдернув из краденого седла.

Капитан Карлетон огляделся.

— Господин Аэльварр!

— Господин капитан?

— Видите вон тот дуб? С такой живописной могучей ветвью? Будьте любезны забросить верёвку на оную ветвь.