Распутье Воронов

Глава восемнадцатая

Местом последнего пристанища Престона Хольта стала лесная опушка над неглубоким оврагом, под огромным раскидистым тисом с потрескавшимся стволом. Это было не слишком далеко от тюрьмы, у ворот которой, как и обещал префект, ждала на рассвете повозка с телом, завёрнутым в полотно. Геральт тащил повозку несколько часов, сколько хватило сил. Плотва не могла ему помочь, будучи верховой лошадью, она не позволила бы запрячь себя в воз ни за что на свете. Так что Хольт был похоронен под тисом, в первом же месте, которое показалось Геральту подходящим.

Могилу Геральт никак не обозначил. Только насыпал груду камней, которые частью выкопал, частью собрал поблизости.

Он сидел у могилы почти до захода солнца, размышляя о том, о сём. Смотрел на исчезающую в лесу дорогу.

Дорогу, ведущую на юг.

Потом вскочил в седло и поскакал.

По дороге, ведущей на север.

Мериткселл подтянула подпругу, поправила суконную попону и вьюки, похлопала лошадь по шее. Обернулась, заслышав негромкие ругательства.

— Что такое, Бо?

— Да твою ж мать, — процедил сквозь зубы вошедший в конюшню Борегард Фрик. — Мне всё меньше нравится служба у этой чёртовой старухи. Мало того, что скупа, так ещё… Я никому не позволю обзывать меня простофилей. Мне это понемногу надоедает.

— Хорошо, что понемногу, — Цибор Понти потёр сломанный нос. — Потому что выхода-то у нас и нету. Маркиза защищает наши задницы. А вот как прогонит со службы…

— Тут нас охотники в два счёта сцапают, — закончила Мериткселл. — За наши головы объявлена награда, ты забыл?

— Я не забыл, — Борегард Фрик вскочил в седло. — Но мне осточертело, повесив голову, слушать, как кто-то обязывает меня простофилей. Но вы правы, так что нечего болтать попусту. Мы знаем, что делать, а значит, должны это сделать. В путь!

Это были первые числа сентября — а кто знает, может, чуть позже или чуть раньше — когда Геральт добрался до окрестностей Ард Каррайга и смог издалека полюбоваться на столицу, на её впечатляющие башни и башенки с сияющими медными куполами и шпилями.

Он остановил Плотву на пригородном холме, около свалки и глядел несколько минут. Не слишком долго, главным образом, из-за мух. Но ещё и потому, что спешил на север. Он даже боялся подумать о том, что может опоздать.

На перекрёстке он выбрал направление, указанное дорожным знаком.

В Бан Феарг.

Трактир «Под Раком и Улиткой» в Бан Феарге, так же, как и все трактиры, принадлежащие Эзре Метцгеркопу, имел новую вывеску. Она, кроме позолоченных букв в названии, украшена была баронской короной с семью лучами и четырьмя жемчужинами, сообщая о титуле владельца. Вывеска была столь прекрасна, что несколько дней после того, как она появилась, жители Бан Феарга толпами приходили с восхищением обозревать её. Ясное дело, доходы трактира от того весьма увеличились. С тех пор, как «Под Раком и Улиткой» получил новую вывеску, найти там свободное место стало трудно, трактир всегда было полон.

И сегодня тоже, поэтому Лозадо Кросс, охранник трактира, с неудовольствием глянул на новых гостей, трёх всадников, женщину и двух мужчин, зная, что ему сейчас придётся их выпроводить. А эти трое всадников, подумал сообразительный охранник, не принадлежали к тем, кто покорно снёс бы отказ. Веснушчатая женщина с льняной косой и зелёными глазами. У одного из мужчин сломанный нос, другой коротко острижен, чуть не наголо. Все трое вооружены до зубов. Лозадо Кросс чуял, что надо бы позвать на помощь остальных охранников, но постыдился — он не был слабаком и до сих пор справлялся со всеми трудными ситуациями. Он скрестил руки на груди и решил посмотреть, как пойдут дела.

А дела явно шли нехорошо. Веснушчатая женщина со злыми глазами нагло направила лошадь прямо на крыльцо, копытами чуть ли не на ступени, а руку держала на рукояти меча. Тот, со сломанным носом, тоже подъехал, стукнул о луку седла грозно выглядящей окованной дубиной.

— Мериткселл, Цибор, бросьте, — позвал сзади стриженый. — Нам это не годится. Гляньте на вывеску. Здесь явно набавляют цену за золотую корону и буковки, да мы просто разоримся. Давайте поищем другой трактир. Без позолоченной вывески, со жратвой простой, но хорошей. Дальше, в путь!

Лозадо Кросс вздохнул с облегчением.

Вывеска трактира «Под Раком и Улиткой» в Бан Феарге была совсем новая, краска и позолота на ней выглядели совсем свежими. А ещё она была украшена большой золотой короной с семью лучами и четырьмя жемчужинами.

Вокруг веял упоительный аромат варящихся раков.

Геральт намеревался остановиться и войти, хотя бы затем, чтобы поздороваться со знакомым ресторатором. Однако передумал. Он помнил, что в таких заведениях бывали соглядатаи префекта. А ему не хотелось, чтобы Эстеван Трильо да Кунья узнал о его путешествии на север.

Он повернул лошадь и уехал.

В окрестности Рокаморы он прибыл ночью. Светила полная луна, в имении горели огни, долетал запах дыма. Геральт не собирался приближаться и тем более въезжать. Он лишь постоял несколько минут на холме, посмотрел. Потом пришпорил Плотву, пустил её рысью.

Юпитер Мелло, королевский пристав обвёл пустое помещение недоумевающим взглядом.

— Никого нет? — недоверчиво спросил он. — Никто не пришёл?

— Ага, вроде того. — Йон Бервоетс, староста Бан Филлима, поскрёб в затылке. — Выходит, что никто…

— Не понимаю, — помрачнел пристав. — Совершенно не понимаю. Ещё вчера рвались, отталкивая один другого… И неудивительно, имение прекрасное, расположение — лучше не бывает… А сегодня будто мор на них напал. Никто не будет участвовать в торгах? Не понимаю. Почему?

— Тут такое дело, господин… — староста снова почесался. — Перепугались людишки. Забоялись.

— Забоялись? Чего?

— Говорят… — запнулся староста. — Говорят, что имение это проклято. Рокамора — по-эльфийски «месть». Хозяин, тот ведьмак, которого в Стурефорсе казнили, из мести проклял это место…

— Суеверие! Люди в это верят?

— Да как же не верить? — староста отвёл глаза. — Когда многие видели…

— И что же они видели?

— Привидение.

— Что?

— Привидение там ночью явилось, на холме около Рокаморы. Многие видели. Светло было, луна полная… Лошадь — привидение, и сам — привидение, с белыми волосами… Точно он, как есть. Тот ведьмак, коего казнили, возвращается привидением. Мстить, значит, будет…

— Суеверные деревенщины! — фыркнул пристав. — Темнота! Привидение им привиделось, балбесам. Чёртовы невежды! Деревенские дураки!

Правду говоря, ещё дед Юпитера Мелло пахал целину деревянной сохой и гадить ходил за амбар, но нынешний королевский пристав предпочитал об этом уже не помнить.

— И что мне теперь делать? — он развёл руками. — Приказано мне начальством эту Рокамору продать с молотка в пользу казны… Эй! А вы кто такой?

— Прощенья просим, — сказал прибывший. — Туда ли я попал? Продажа с торгов имения Рокамора — это здесь?

— Здесь, — сказали в один голос пристав и староста.

— Но вижу, что желающих немного, — прибывший обвёл взглядом пустое помещение. — Только я один. Значит, начальная цена вряд ли поднимется, не так ли?

— Выходит, так, — равнодушно подтвердил Юпитер Мелло. — Что ж, можем начинать. Ваше имя, для порядка?

— Меня зовут Тимур Воронофф.

В одиноком хозяйстве что-то происходило. Издали были слышны бабьи крики и причитания, собачий лай. Геральт подъехал ближе.

У колодца лежала убитая собака. Другая бегала по двору, заливаясь лаем. У избы, на бревне, служащем скамьёй, сидел, а точнее, полулежал здоровенный детина с головой, обмотанной окровавленной тряпкой. Рядом стояла баба в понёве, махала руками и причитала, не умолкая ни на минуту. Парень в льняной рубахе глянул на Геральта исподлобья. На его опухшем лице виден был след от удара плетью.

— Зашибли моего мужика, покалечили! — выла баба. — И нет на них кары, извергов! И как только земля их носит, чёртовых выродков!

— Что тут случилось? — спросил Геральт с высоты седла. — Напал на вас кто?

— А напали, добрый господин, напали! Разбойники из пекла родом, чтоб им провалиться! Одна девка и два головореза! Девка была конопатая, как индюшкино яйцо, а у одного головореза нос кривой. Во двор впёрлись, как к себе, ни здрасьте, ни дозвольте, и давай коней поить. Пёс на них залаял, так они его взяли да и порешили, зарубили. Парнишка выбег пса оборонить, они его плетью отстегали. Мужик мой с топором на них пошёл, хотел со двора согнать, так эта подлая девка мечом его по лбу рубанула… Сами поглядите… Выживет, не выживет, незнатко… Вот, господин, экие злодеи окаянные, неужто нет на них никакой кары… Против таких только ведьмак сдюжит… Ведьмак! А слухи ходят, что одного ведьмака в Стурефорской тюрьме казнили. Это что же такое, господин? Ведьмака в тюрьму сажают и казнят, а разбойники свободно по стране разъезжают, людей калечат?

Раненый мужик захрипел, застонал. Баба снова принялась причитать. Геральт на минуту задумался, достал из шкатулки флакончик с Иволгой. И вручил его бабе.

— Это для заживленья раны, — объяснил он. — Поливайте, когда повязку будете менять. Должно помочь.

— Благодарствуйте, добрый господин!

После целого дня быстрой езды Геральт поднялся на холм и увидел вдали оных разбойников из пекла родом, злодеев окаянных, на которых, как утверждала баба, не было кары, и земля их носила вовсе напрасно. Женщина с льняной косой, на сером коне. И два головореза в доспехах. У одного из них — Геральт мог бы побиться об заклад — был сломанный, кривой нос.

Все трое скакали на север, нахлёстывая лошадей.

Геральт придержал Плотву, не торопясь спускаться с холма. Он предпочёл, чтобы трое всадников отдалились. Он не хотел, чтобы они заметили слежку за собой. Он не боялся потерять их след.

Он догадывался, нет, он был уверен, что знает, куда они скачут.

Жрица Ассумпта из Ривии стояла на коленях перед алебастровым изваянием богини Мелителе уже несколько часов. О том, чтобы каким бы то ни было образом помешать ей, ни одной из младших жриц даже в голову не пришло. Нэннеке, Флавия, Айлид и Здравка оставались в тишине и покое на своих молитвенных скамеечках. Во время молитв жрица Ассумпта впадала в транс и — как полагали — входила в духовный контакт с богиней. Было так на самом деле или нет, не имело значения. Жрицы истово верили, а для такой веры не было ничего невозможного.

Уже догорали свечи в наплывах воска, уже рассвет озарял витражи, когда мать Ассмупта встала с колен.

— Опасность, — тихо сказала она младшим жрицам. — Нам грозит опасность. Ворота пусть будут заперты, заперты всегда, днём и ночью. И не впускайте никого чужого.

Ближе к ночи, когда зашло солнце, и надвигалась тьма, он увидел бабу-ягу, скользящую по лесу в большой деревянной ступе, заметающую за собой след метлой. Чудище прошло совсем близко, он на миг разглядел её огромные оскаленные зубищи.

Баба-яга направлялась в деревню — Геральт раньше уже слышал с той стороны лай собак и позвякивание пастушьих колокольчиков. Кому-то в этой деревне, скорее всего, ребёнку, грозила опасность. Деревне нужен был защитник.

Но Геральт спешил на север. Он боялся даже подумать о том, что может опоздать.

Местечко Спынхам Геральт миновал рано утром. Взглянул на стройную ратушную башню и птиц, кружащих вокруг неё. И поехал дальше.

Среди тех, кто ещё верил в неё, богиня Мелителе считалась покровительницей женщин, их защитой и надеждой. Всех женщин, независимо от их возраста, положения и происхождения. И независимо от профессии. Так что ничего странного, что в «Лорелее», знаменитом доме утех в местечке Спынхам, хранилось изображении покровительницы — золотая фигурка богини в её беременной, материнской ипостаси с заметно округлённым животом. Откуда фигурка взялась в борделе, никто не помнил. Но её берегли и очень редко доставали из тайника. Причина для этого должна была быть очень важной.

Сегодня такая причина была

Пампинеа Монтефорте зажгла свечу и поставила её перед фигуркой.

— Богиня, — молвила она тихо. — Сделай так, чтобы ведьмак Престон Хольт там, в загробном мире, вкусил заслуженный покой. Дай ему на том свете в избытке того, чего у него в жизни было мало или вовсе не было. А если он в чём согрешил, прости его и помилуй. Нет в этом мире безгрешных.

Зоэ, Фервида и Гипполита, девушки из «Лорелеи» стояли рядом с ней, склонив головы. Зоэ вдруг приблизилась, поставила перед богиней вторую свечу.

— Это… — она запнулась, увидев вопросительный взгляд Пампинеи. — Это для другого ведьмака… Того, молодого.

— Но он, — вздохнула Пампинеа, — кажется, ещё жив?

— Ну, я так, — прошептала Зоэ, — на всякий случай…

Все склонили головы. Богиня смотрела на них золотыми глазами.

До распутья Геральт добрался к вечеру. Он сразу узнал это распутье, а помог ему в этом ворон. На этот раз была не стая, а всего один ворон. Ворон кружил над распутьем и каркал.

Если бы Геральт был опытнее или если бы он внимательнее вслушался и задумался, он, может быть, расслышал бы в вороньем карканье предостережение. Вернись, каркал ворон. Не езди на север, там таится опасность. Вернись.

Но для Геральта карканье было всего лишь карканьем. Геральт не распознал в нём предостережения. Он пришпорил Плотву и поскакал.

На север.

Ворон каркал.

У лежащего на обочине человека голова была разбита палицей или шестопёром, а ключица и грудь разрублены мечом.

Геральт подъехал ближе, вгляделся с высоты седла.

Убитый, похоже, был охотником. Выпряженная и вытолкнутая с дороги телега нагружена была силками, ловушками, капканами и прочими принадлежностями охотничьего ремесла. Удивительно — на телеге лежало несколько связок мехов, притом дорогих: бобровых, лисьих и куньих. Кто бы ни убил охотника, он явно сделал это не с целью грабежа.

Если бы Геральт пошевелил мозгами, может, он и догадался бы, почему погиб охотник, и что из его имущества понадобилось убийцам. А если бы догадался, то избег бы великого несчастья.

Но Геральт не догадался. Он пришпорил лошадь.

Он ехал на север. По направлению к городку Франкталь.

И к храму Мелителе в Эльсборге.

За городком Франкталь, в долине с тем же названием, буковые и дубовые леса уже окрасились в осенние цвета, так ярко контрастирующие с тёмной зеленью сосен и елей. По долине змеился ручей, в его широкой излучине виднелся окружённый стеной Эльсборг с храмом богини Мелителе.

Рощица белоствольных берёз на расстоянии примерно стаи от храма скрывала руины старой фермы, совершенно разрушенный каменный домик и унылые остатки деревянных построек. Это место троица, за которой следил Геральт, выбрала для привала, а поскольку смеркалось, то наверняка и для ночлега.

Геральт остановился неподалёку, среди букового леса.

Пришло время решать.

Их трое, думал Геральт, глядя на руины, среди которых мигало пламя костра. Трое, а одного из них Артамон назвал мастером меча. Справлюсь ли я?

Он решил ждать до рассвета. Даже если кто-то из троих не спал и оставался на карауле, любого перед самым рассветом одолеет сон. Наилучшие шансы даст мне внезапность, подумал он.

Ждал. Долго.

Над горизонтом появилась тонкая светлая полоска. Предвестие брезга.

Геральт встал, вынул меч.

Он двигался бесшумно, несмотря на это их кони, кажется, почуяли его, потому что один из них всхрапнул, топнул. Но это была единственная реакция.

Догорающий костёр освещал пролом, дыру, зияющую в стене. Он пошёл туда. Вошёл в пролом, осторожно обходя обломки кирпичей. Сделал ещё один шаг. И этот шаг погубил его.

Он наступил на железо. Челюсти капкана захлопнулись и схватили его за лодыжку, острые зубы пронзили голенище. Боль принудила его сесть, бросить меч; он схватился обеими руками за челюсти, пытаясь раздвинуть их. Не смог, железо вонзилось глубоко, пружина не уступала. В то же мгновение кто-то выскочил из укрытия, схватил цепь ловушки и дёрнул её, потащил Геральта по земле. Геральт сложил пальцы в Знак, но кто-то сильно пнул его в локоть, помешал. Двое других выскочили из темноты, на ведьмака посыпались удары окованных палиц. Несколько попали по голове. По рукам, которыми он закрывался, он услышал, как хрустнула кость. По пальцам, он перестал их чувствовать. Боль затмила ему зрение.

Кто-то ударил дубиной по челюстям капкана, вбивая стальные зубы глубже в лодыжку, усиливая боль. Ещё один удар, зубы дошли до кости. Геральт не выдержал и закричал. Другая дубина ударила его по ключице, ещё одна по рёбрам, по колену, опять по рукам, по сломанным уже пальцам. И по голове. И опять по голове, очень сильно. Икры посыпались из глаз, а потом мир распался в пульсирующую мозаику.

— Хватит, — сказала Мериткселл. — Хватит, а то вы его убьёте. Если уже не убили! Он хоть дышит ещё?

— Дышит, дышит, — заверил Цибор Понти, срывая у ведьмака медальон с шеи. — Жив.

— Надо бы немного крови, — заметил Борегард Фрик. — Для более сильного впечатления.

— Раны на голове кровоточат сильнее, — с видом знатока рассудил Понти.

— Знание — сила, — Метрикселл встала коленями на грудь ведьмаку и с размаху полоснула ножом по лбу, под линией волос. В самом деле, кровь в тот же миг хлынула из раны, потекла волной, заливая лицо и шею. — Так хорошо будет? — Метрикселл встала.

— Идеально, — оценил Фрик. — Давайте посадим его на мула. Надо привязать, чтобы не свалился.

— И к воротам, к воротам. Пока не рассвело.

— Не уберегли, болваны, кхе, кхе, — маркиза Цервия Геррада Граффиакане раскашлялась, ударила тростью об пол и чуть не упала. — Вы допустили, кхе, кхе, — продолжала она кашлять, — что мой Артамон погиб. Из-за вашего недосмотра и вашей глупости от моего Артамона осталась мне только эта урна…

Мериткселл, Цибор Понти и Борегард Фрик слушали смиренно. Ни один не поднял склонённой головы, чтобы, следуя за взглядом маркизы, посмотреть на стоящую на камине урну с прахом чародея Артамона из Асгута. Урна была майоликовая, чёрная, украшенная гербом чародея — тремя золотыми птичками на синем поле, d'azur a trois merlettes d'or.

— По совести, — задыхалась и кашляла маркиза, — прогнать вас следует… Болваны эдакие, гнать вас прочь… Но есть у вас шанс искупить вину… Услужить. Слушайте мой приказ!

Трое склонились ещё ниже. Маркиза замолкла, ударила тростью об пол.

— Последняя воля Артамона, — зашамкала она беззубым ртом, — должна быть исполнена. Этот храм в Эльсборге и эти жрицы, сообщницы ведьмаков… Мой Артамон хотел, чтобы все они умерли страшной смертью. Именно так они и должны умереть, от огня и железа… И этот ведьмак-недоросль вместе с ними… А теперь слушайте, что прикажу…

— Откройте ворота, милостивые госпожи, — запричитала Мериткселл с неподдельным трагизмом в голосе. — Мы везём раненого ведьмака, молодого ведьмака, страшно израненного! Помогите!

— Пустите нас скорее! — Борегард Фрик, как оказалось, тоже мог бы сделать карьеру в театре. — Ведьмак еле дышит, он умрёт, если не поможете!

Маленькое окошко в воротах открылось, кто-то выглянул. Сидящий на муле охотника Геральт, собравши все силы, хотел крикнуть, предостеречь, но державщий его Цибор Понти затянул аркан у него на шее, задушил голос.

— Отворите, добрые госпожи, — надрывно стенала Мериткселл. — Ведьмак истекает кровью.

Засов скрипнул и заскрежетал, стукнула щеколда. Геральт, почти теряя сознание, перебитыми пальцами нащупал в кармашке на поясе амулет — металлический диск величиной с крону. Собрав оставшиеся силы, он трижды нажал на выступ — полудрагоценный камень гелиодор, известный также как золотой берилл.

Заскрежетали петли, створки ворот стали медленно открываться. Мериткселл и Фрик схватились за рукояти мечей.

Вдруг они услышали громкое жужжание, как бы звук некоего насекомого, переходящий в пронзительное крещендо. Перед воротами храма появился сияющий овал, в нём замаячил неясный силуэт. А потом из овала вышла невысокая женщина, одетая по-мужски.

Враи Наттеравн мгновенно сориентировалась в ситуации, поняла, что творится.

Из поднятых рук чародейки брызнул то ли туман, то ли марево, внутри которого роились крохотные искорки, вроде червячков-светляков. Враи прокричала заклинание, и туман окутал, а потом запеленал сначала морды лошадей, а потом головы всадников.

Все три лошади встали дыбом, две сбросили всадников наземь. Между тем мул под Геральтом отчаянно взбрыкнул и обоими задними копытами сильно врезал в пах лошади Борегарда Фрика. Фрик удержался в седле, но вопил, дико извивался, стараясь обеими руками стряхнуть с лица туман и светлячков, яростно нападавших на него, словно обозлённые пчёлы. Наконец, он сдался, повернул обезумевшего коня и с криком поскакал во тьму. Обе лошади без седоков помчались за ним с пронзительным ржанием. Цибор Понти и Мериткселл, лёжа на земле, кричали от ужаса и боли, беспомощно махая руками, отгоняя туман и жалящие их искорки. Наконец, оба бросились бежать, и бежали так быстро, что почти догнали скачущих за Фриком лошадей.

Один раз взбрыкнувши, мул, на котором сидел Геральт, успокоился. Несмотря на это Геральт обмяк и упал бы, если бы Враи Наттеравн не подбежала и не подхватила его, громко призывая на помощь. Ворота храма открылись, появились жрицы.

Но Геральт этого уже не видел. Он куда-то уплыл, далеко-далеко.