Распутье Воронов

Глава шестая

Деревня — добрых тридцать дымов — лежала в излучине речки с пологими, поросшими тростником берегами. Неподалёку сверкала на солнце гладь небольшого пруда, окружённого хороводом ив. За деревней начинался бор, словно чёрная стена — буреломы, выскори да дебри.

Ухабистый тракт вёл прямо в деревню, на площадь. Однако не доезжая до неё около стаи, словно охраняя деревню, стоял одинокий хутор. Доносилось оттуда звонкое динг-динг-динг металла о металл.

Первыми его заметили цесарки, что греблись в крапиве, всполошились, закричали. Обычное дело, почти все крестьяне держат цесарок, никто так бдительно и пронзительно не известит о чужаках, как цесарки. И лишь во вторую очередь, когда он почти вошёл в хутор, проснулись собаки. Визгливые и злые, но, к счастью, привязанные.

Металлические звуки доносились из открытого помещения под навесом. Там колебались языки пламени. Иногда вырывались клубы пара.

Геральт сошёл с коня, забросил поводья на колышек.

Внутри, в отблесках пламени, мальчишка раздувал меха, повисая на верёвках, которые приводили устройство в движение. Низушек в кожаном фартуке стоял у наковальни, держал клещами подкову и бил по ней молотом. Он заметил Геральта, но не прервал работы. Геральт ждал, не приближаясь.

Низушек опустил молот, сунул подкову в ушат. Зашипело, бухнуло вонючим паром.

— Ну и?

— Табличка на росстанях. «Нужен ведьмак».

Низушек бросил подкову в кучку других подков. Отложил молот, вытер пот со лба. Чумазый, в отблесках пылающих углей, он выглядел мелким дьяволом.

— Может, и нужен, — сказал он, вообще не глядя на Геральта. — А тебе-то что?

— Я ведьмак.

— Да? — низушек глянул недоверчиво. — Ты? Ведьмак? Со вчерашнего дня что ли?

— Дольше. Немного дольше.

— Ага, как же, вижу, что дольше. Ты не обижайся, но хоть волосом ты бел, да обликом юнец. И борода не растёт. Так что ошибиться легко. Вот я и хотел удостовериться.

— Удостоверяю. Кто в деревне староста? И где мне его найти?

— Не стоит искать. И не стоит въезжать в деревню.

Геральт помолчал. Он размышлял, если обложить низушка матом — поможет это или навредит.

— Если я не въеду в деревню, то как я узнаю, в чём дело? От кого?

— От меня, — низушек подал знак мальчишке, чтобы тот, наконец, оставил меха в покое. — Ваше имя?

— Геральт.

— А я — Аугустус Горнпеппер. Здешний кузнец. Табличка на росстанях — моё дело. Ибо в грамоте искусен. В школу ходил. Потому деревенские власти всё на меня возложили, и табличку написать, и ведьмака, коли явится, приветить. Так что — привет.

— А в деревню, — продолжил он, видя, что Геральт на привет не отвечает приветом, — въезжать непочто. Ни в коем разе, разумеешь?

— Нет.

— Чтобы духу твоего там не было! — выпалили здешний кузнец. — Не хотят, вот и всё. Мне доверили дело, со мной говори и со мной торгуйся. А потому что я мало того что низушек, так ещё и кузнец. Низушку никакая порча не страшна, а к кузнецу никакое лихо не пристанет. Я ведьмака не забоюсь.

— А те, из деревни, такие боязливые?

— Шутить изволишь. Известное дело, за ведьмаком всякое зло тянется и миазмы мерзейшие, он всегда заразу какую-нито притащить может, даже чуму. И что потом, сжечь всё, до чего он касался? Опять же — девок молодых в деревне полно, а разве ведьмака укараулишь? Околдует, испортит и куды её потом? Нешто опосля такого кто замуж возьмёт?

Ведя такие речи, кузнец усмехался. Зато парнишка, разинувши рот, глядел на Геральта с ужасом.

— Ну, ладно, — низушек сделался серьёзным, — будет шутки шутить. Садись-ка вот сюда, на лавку.

— Не жаль лавку? Ведь потом сжечь придётся?

— Я не боюсь. Это кузница, здесь никакие чары не действуют.

Геральт сел. Аугустус Горнпеппер тоже сел, на табурет напротив. И мальчишка сел. На пол в углу.

— Год так примерно назад, — начал низушек, — напал на деревню мор. Скотина стала дохнуть. Телята и быки. Куры не неслись. Мужик сено косил, косой порезался. Баба одна брюхата была да скинула. Отрок с крыши упал, ногу изломал. На старосту такой срач напал, что в сортире день дневал и ночь ночевал. Одним словом, беда идёт, беду везёт, бедой погоняет. Вот стал народишко думать… да и додумался. Что порча это.

Геральт вежливо молчал.

— А жила в деревне старуха, — помолчав, продолжил низушек. — Старая карга, кривая, как коромысло, на носу бородавка. Зелейница была. Вот и подглядели, что она около того курятника крутилась, в коем куры нестись перестали. И как в пруд плюнула, а рыба кверху брюхом поплыла. Ну, что ж, взяли эту старуху да в тот же пруд её. Плюск! Глядят: не тонет. Значится, ведьма. Выловили…

— И сожгли.

— Да. Но сначала шею свернули.

— Дальше.

Аугустус Горнпеппер откашлялся, сплюнул в ушат с водой.

— Был у старухи кот, — продолжил он. — Большущий чёрный сукин сын. Понятно, для чего ведьме такой кот. Хотели изловить и тоже сжечь, но он сбежал. Сиганул в лес, только его и видели.

— И?

— И началось. Пошёл парнишка за хворостом, пропал. Через три дня нашли. С лица кожа до костей содрана, рука обгрызена и брюхо распорото, кишки размотаны. Потом ещё один — и точно так же. Сразу видно: котовья работа. И подтвердилось.

— Что подтвердилось? И каким образом?

— Один выжил. С месяц тому. Кишки обеими руками держал, но до деревни добрался. Перед тем, как умереть, подтвердил. Кот. Чёрный. Большущий. Как телёнок. Тут все поняли, что дело ясное. Это ведьмин кот. Магически вырос и мстит за свою хозяйку.

— Дальше.

— В лес уже никто в одиночку не ходит, только оравой. Да и ораву-то трудно собрать, потому что все боятся. А там лесные поляны, косить пора, иначе сена не будет. Вот и порешили уважаемые люди деревни, что надо ведьмака звать. Деньги собрали. Табличку велели сделать, я сделал, повесил. Рад я тебя столь скоро увидеть. Мечи, вижу, носишь. Деньги их у меня на сохранении. Убьёшь чудище, заплачу.

— Я должен убить кота. Ведьмина кота?

Аугустус Горнпеппер молчал, думал.

— Я кузнец, — отозвался он, наконец, пристально глядя на ведьмака. — Я никакого колдовства не боюсь, я тут сам колдую. А что ты думал, разве можно такое сделать, чтобы твёрдое железо размякло и под молотом любую форму приняло? Это огненная магия и демоническая сила, никак иначе. А я ведь ещё и низушек. Неуязвимый. Ничем меня не возьмёшь.

Геральт молчал. Кузнец снова откашлялся, сплюнул.

— Ничем меня не проймёшь, — повторил он. — И хернёй о колдовстве тоже. Спокон веку бывало, что скотина мёрла, а куры не неслись. Рыбы дохнут, когда вода цветёт. Косари режутся, когда по пьяни за косы хватаются. А старостов срач? Что в нём сверхъестественного? А покажи ты мне, милсдарь, что-нибудь более естественное, нежели срач. Отсюда вывод простой: не было тут ни колдовства, ни порчи, никакой чертовщины. Невинной бабе шею свернули, вот что. Я вижу, тебя совсем не трогает то, что я говорю.

— Меня тоже ничем не проймёшь.

— В твоём ремесле иначе нельзя, это правда. Что ж, пусть каждый своим делом занимается. Моё дело — наковальня и молот. Невинная баба убитая — это дело старосты и судов. Твоё ведьмачье дело — разобраться с тем, что в лесу людей убивает. Потому что что-то убивает. Хотя бьюсь об заклад, это вовсе не бабкин кот. Что? Молодой ведьмак? Как думаешь?

— Для простоты, — ответил Геральт, — примем, что это кот. Потому что это столь же хорошее название, как и любое другое. Давай-ка займёмся деталями. Сколько там у тебя на сохранении? Много ли деревня мне за кота заплатит?

Кузнец снова погрузился в молчание. Потом причмокнул.

— Велели мне, — сказал он, наконец, — торговаться с тобой изо всех сил. Начать с двухсот… Погоди, не качай головой, дай докончить. Они, хоть и бедолаги, однако не стоят того, чтобы что-то для них выторговывать. На самый крайний случай готовы дать пятьсот марок, столько насобирали. Так и решим, не торгуясь.

Молчание Геральта он принял за согласие. И не ошибся.

— Разумеется, — небрежно добавил он, — никакой оплаты вперёд. Даже об авансе речи быть не может. И я понимаю их опасения. Если бы меня, для примеру, местный народишко, убивающий невинных женщин, считал выродком, разносящим заразу и миазмы, извергом, охочим до девок, если бы брезговал мною, как они тобой… Я не счёл бы особо безнравственным взять деньги вперёд и удрать. Так им и надо. Ты не думал об этом?

— Нет. Ни минуты.

— Я догадывался. В сущности, я был в этом уверен. Но ведь спросить-то можно было?

От кузницы до бора было каких-либо четверть стаи. На полпути стояло нечто, что, похоже, ещё осенью было телегой с сеном, а сейчас превратилось в поросшие травой обломки, от былого великолепия остались оглобли да колёса, сделанные колесником из более прочного материала, чем всё остальное. Три колеса, четвёртое сломанное. Нетрудно было догадаться, что повреждённую телегу, выпрягши коня, бросили в спешке, лишь бы убежать. И не нашлось смельчаков, чтобы за нею вернуться.

Геральт остановился у телеги и некоторое время смотрел на опушку леса. Затем приступил к подготовке. В соответствии с принципами, которые ему привили в Каэр Морхене.

Он достал меч. Оружие кардинально отличалось от обычных боевых мечей этого класса. Меч ведьмака, выкованный из метеоритной стали, имел общую длину сорок с половиной дюймов, из которых на лезвие приходилось двадцать семь с четвертью. У обычных мечей лезвие было либо на дюйм короче, либо на дюйм длиннее. Меч ведьмака весил тридцать семь унций. Обычные мечи, даже те, что короче, были гораздо тяжелее.

Он проверил остроту лезвия. В этом не было необходимости, ведь он проверял его только вчера. Но таковы были правила.

Он достал из сумки небольшую коробочку. Нажал пальцем на потайную защёлку, открывающую крышку. Внутри, в мягких отделениях, плотно прилегали друг к другу флакончики из тёмного стекла. Ровный ряд крышечек напоминал солдат на учениях. Геральт закрыл глаза. Он мог — должен был уметь — распознать флакончики на ощупь: их место в шкатулке и неповторимая форма крышечки легко определялись кончиком пальца. Он прикоснулся к флакончикам, узнавая их одного за другим. Эликсиры исцеляющие: Иволга, Чёрная Чайка и Чибис. Морфирующие: Трясогузка, Дрозд и Цапля. Метаморфирующие: Козодой и Чечевица.

Он выпил по глотку из двух флакончиков: Дрозда и Цапли. Решил, что этого будет достаточно.

И бодро двинулся к лесу, продираясь сквозь траву выше колен.

Закат был цвета копчёного лосося.

Гораздо позже — правда, с большой неохотой — Геральт мысленно возвращался к этому событию. И всегда приходил к выводу, что выжил случайно. Его собственная заслуга в том, что он выжил, была минимальной. Что его жизнь спасло, во-первых, время года. А во вторую очередь — то, что кот, которого он должен был убить, вовсе не был котом.

Лес был по-весеннему редким и ярким в лунном свете. И по-весеннему устлан ковром из прелых листьев и опавших прошлогодних сухих веток. Если бы из засады напал кот, атака была бы бесшумной. Но это был не кот, его когти не прятались в мягких подушечках лап. И его выдал хруст сухой веточки. А реакция ведьмака после эликсиров была настолько быстрой, чтобы избежать вероломного нападения.

Он отпрыгнул, точнее резко бросился в сторону, упал на колени, туша атакующего чудовища лишь задела его, когти едва скользнули по плечу. Монстр свернулся в прыжке словно лента, и атаковал снова — прежде, чем коснулся земли. Геральт не успел встать с колен, но успел достать меч. И ударил.

Удар получился неточным, лезвие меча лишь скользнуло по плоской голове существа и срезало часть скальпа вместе с пучком щупалец, растущих из головы. Зоррил — Геральт уже знал, что это был зоррил, — упал на землю, мотая головой и заливая всё вокруг кровью. Он больше походил на ящера, чем на большого кота, хотя пучки щупалец на его голове действительно могли напоминать кошачьи уши, а белые клыки в пасти тоже вызывали ассоциации с кошкой. Скользящий по сухим листьям длинный хвост существо также использовало, как кот, в качестве руля во время прыжков.

Зоррил бросился на ведьмака длинным прыжком. Геральт и на этот раз уклонился, но и на этот раз без изящества, прыжком, скорее отчаянным, чем ловким. Но ему снова удалось нанести удар, грубый и кривой, но меткий, почти отрубив одну из когтистых передних лап зоррила. Чудовище же успело зацепить ведьмака когтями другой лапы, но когти, вместо того чтобы разорвать плоть, лишь скрежетнули по серебряным шипам его куртки. Зоррил упал на траву, а ведьмак изо всей силы рубанул сверху. Кровь брызнула фонтаном, чудовище жутко взвыло, несмотря на располосованное брюхо, оно бросилось в новую атаку. Геральт прыгнул, ударил, клинок достиг позвоночника, зоррил рухнул, вскрикнул страшно, почти по-человечески, ведьмак ударил ещё раз, клинок рассёк спинной мозг. Зоррил метался, взрывая когтями землю. Геральт ударил ещё раз, перерубив позвонки в другом месте. Зоррил кричал и метался, а Геральт рубил. И тоже кричал. Зоррил выл, Геральт рубил. Снова и снова, как дровосек топором. Зоррил больше не выл, он визжал.

И понадобилось ещё время — и много ударов меча — прежде чем он затих.

Луна вышла из-за облаков, светила меж голых ветвей. В её свете пролитая кровь была чёрной, как смола.

Гераль упал на колени, его стошнило. Он блевал долго. А поскольку блевать было почти что нечем, процесс оказался очень, очень мучительным.

Выблеванные эликсиры огнём жгли глотку.