Птицы и сны

История седьмая. Бал в Юсуповском саду

Я налил себе еще одну чашку крепкого кофе со сливками. Сел в кресло. Очень хотелось еще раз прочитать письмо. Хотелось так, что пусть слегка, но дрожали руки, и пересохло в горле. «Отчего такие сильные физиологические проявления?» – подумал я. – «Мне ли, опытному человеку, дипломированному врачу так реагировать на письмо. Пусть и содержащее столь необычное предложение». Усилием воли, удержавшись от немедленного чтения, я неспешно достал из ящика кубинскую сигару, стальной гильотинкой откусил кончик, раскурил. И лишь после двух затяжек позволил себе перечитать полученное письмо.

Текст был коротким.

Сделав глоток кофе, я откинулся на спинку кресла. Да, есть что вспомнить! Раненый лев, дракон – редчайший случай! Нет, конечно, любой врач, оказавшийся в ту ночь на моем месте, сделал бы то же самое. Но все-таки, это был ваш покорный слуга, а не какой-то там абстрактный доктор.

«Упомянули о желании посетить», – деликатный все-таки Федор человек. Я не просто желал, я мечтал и грезил наяву побывать там. Мне, не столь давно перебравшемуся из провинции в столицу доктору, были крайне необходимы новые знакомства и полезные связи.

Я не карьерист – всякий настоящий ученый уже на заре своей деятельности делает выбор в пользу бескорыстного служения идеалам науки. И я полностью удовлетворен своим положением в обществе. Врач – это звучит гордо! Но практика, которую я приобрел в Санкт-Петербурге, прямо говоря, небольшая. Коллега, владевший ею ранее, был в преклонном возрасте и слаб здоровьем. Дела его неуклонно ухудшались, пациентов становилось все меньше, и в один прекрасный момент доктор сделал выбор в пользу спокойной, пусть и не очень обеспеченной старости и продал практику.

Со всей возможной энергией стремился я исправить сложившуюся ситуацию. Давал объявления в газетах, соглашался на ночные вызовы к пациентам, применял новейшие методы лечения – все было тщетно. Санкт-Петербург – закрытый город. Здесь принято доверять мнению знакомых более, чем рекламе. Лучшим считается не более опытный и знающий, а свой – проверенный временем и отношениями. Эти столичные особенности подтолкнули меня к идее о полезности посещения светских мероприятий с целью завязывания полезных знакомств. Однако претворить в жизнь эту не самую новую на свете мысль мне не удавалось, так как на светские мероприятия приглашали так же только «своих»! Такой вот, как мы врачи говорим, образовался «патологический круг». Как я уже упомянул, приобретенная мною практика хотя и находилась в центре города, продолжала оставаться небольшой, пациентов было мало и заработанных денег едва хватало на жизнь.

Приглашение на бал, любезно подаренное мне подьячими, могло изменить эту печальную ситуацию.

В день летнего солнцестояния князь Юсупов давал традиционный бал «Четыре времени года». Мероприятие было, в высшей мере, светское, и попасть на него стремились многие из тех, кто причислял себя к знати, удачливым негоциантам и властителям народных дум. Однако, князь – человек независимый, не просто ограничивал число присутствующих на балу, но распространял именные приглашения. Без этой внешне скромной карточки в сад не смог бы проникнуть и сам Император.

У меня благодаря любезности подьячих эта карточка была, что давало реальную возможность познакомиться с самыми влиятельными людьми столицы. Оттого-то и дрожали мои руки. Такой шанс нельзя было упустить.

Юсуповский сад расположен в самом сердце старого Санкт-Петербурга. На колорит этого места в равной степени влияют близость к Фонтанке – а в столице вид на воду дорогого стоит – и к Сенной площади – району, в известном смысле, демократичному.

Несомненно, в наше время демократичность Сенной – такой же миф, как и аристократичность Дворцовой площади. Вокруг первой давно уже проживают лучшие фамилии, а вторая открыта для народных гуляний и в праздничные дни напоминает, скорее, малоросскую ярмарку, нежели место проведения воинских парадов и прогулки членов Императорской Семьи. Скажем, в нынешнем году во время празднования Нового года, я сам видел вокруг Александрийского столпа большое количество пустых бутылок из-под шампанского и груды мусора.

Отношение к Сенной площади менялось постепенно, скорее, это был эволюционный процесс, а не революционное превращение. Начало изменениям дало строительство княгиней Юсуповой очередного поместья. Сам выбор места для строительства поместья продемонстрировал ту независимость суждений князей Юсуповых и их наплевательское отношение к общепринятому, что в последующие века вошли в поговорку. Согласно старинной городской легенде, княгиня не сошлась характером с невесткой, и в пику молодым решила удалиться на покой в новый дом, практически за город.

Чуть позже на территории усадьбы Юсуповых появился сад площадью чуть менее четырех с половиной гектаров вначале регулярной планировки. Однако мода изменчива и вскоре архитектор Джакомо Кваренги перестраивает дворец и перекраивает сад по лекалам пейзажного парка. Появляются садовые постройки, искусственные горки и большой пруд, подпитываемый водой из Фонтанки.

Князья были в родстве с Императорской семьей и могли себе позволить многое, а баснословное богатство, накопленное семьей, позволяло претворять аристократические фантазии в жизнь. Однако, в отличие от многих сумасбродов голубых кровей, Юсуповы стремились в своих увеселительных проектах решить некую сверхзадачу, смысл которой был тайной для всех, кроме членов княжеской семьи. Но сам факт наличия мотива большего, чем удовлетворения гедонизма, придавал организуемым Юсуповыми традиционным балам экзистенциальную глубину и поднимал эти мероприятия до высот древнегреческой трагедии.

Войдя в сад, я увидел множество людей, чинно гуляющих по его дорожкам. Подражая завсегдатаям, напустил на лицо маску скуки и принялся как все, шагать и раскланиваться. Направлением движения я выбрал по часовой стрелке. Прошел полтора круга, продолжая раскланиваться со встречными. Неужели это и есть знаменитый бал? Впрочем, я все еще остаюсь провинциалом и не мне судить об изысканных столичных развлечениях.

В какой-то момент я понял, что в саду играет музыка. Ее звучание поначалу было столь деликатным, что я не смог ответить на вопрос, когда именно она появилась. Музыка зазвучала громче. Стало темно. Это, несомненно, был результат целенаправленной магии, ведь в это время года Петербург славится белыми ночами. После секундной паузы желтым светом зажглись газовые фонари. Окружающая действительность потеряла свою реальность, и я понял – действо началось!

Первым сезоном была объявлена зима. С неба посыпал крупный снег. Деревья стали пушистыми и теплыми на вид. Пруды покрылись сверкающей коркой льда, сквозь которую местами, словно елочные украшения, просвечивают косяки карпов-кои.

Оркестр заиграл нечто народное, удалое, и гости устремились на лед, где начали предаваться этому зимнему развлечению. Катались поодиночке, подчас совершая высокие, в несколько оборотов, прыжки, и, как лебеди, парами, лирично высказывая в танце свои чувства.

Кататься на коньках я не умею. Постоял, полюбовался на других и решил присоединиться к тем, кто затеял лепить снеговиков и снежных баб. Наклонился, чтобы снять невесть как оказавшиеся на ногах ботинки с коньками. Они вдруг исчезли, сменившись валенками с невысокими голенищами. «Магия» – отчего-то смущенно подумал я и пошел к компании снежных мастеров.

Я слепил снежок и начал катать его по снегу с целью сделать большим. Получалось, признаться, плохо, по крайней мере, девушки, увидев мои усилия – засмеялись. Я смутился и прекратил этот труд. Подышал на руки, они изрядно замерзли. Осмотрелся по сторонам.

Вокруг царило веселье. Гости наслаждались зимними забавами. Девушки слепили большого снеговика и снежную бабу ему в пару. Для последней использовали ком, который сделал я. Ком превратился в одну из ног бабы.

«Может быть, они не надо мной смеялись?» – подумал я и почувствовал себя очень старым. Мне еще только сорок лет, но чувство старости от возраста не зависит, это я, как врач, знаю определенно.

К девушкам подошли три молодых человека и принялись озорничать. Они украсили снежные фигуры различными деталями туалета, которые взрослые люди столь же скрывают от детей и посторонних, сколько ценят сами. Девушки раскраснелись и вновь принялись смеяться.

Я вынул сигару, но закурить не решился. Можно ли здесь курить? Прилично ли это интеллигентному человеку? Не найдя ответа, я спрятал сигару обратно в портсигар. Подозвал официанта, взял горячий пирожок с ливером и кружку горячего сбитня. «Как все-таки своевременный прием пищи улучшает настроение!» – подумал я и направился к людям, катающимся с горки.

Горка была невысокой, но крутой. Посреди нее залили ледяной желоб, по которому публика каталась кто во что горазд: и на санках, и на ледянках, поднимая столбом снежную пыль, сверкающую в лучах газовых фонарей словно драгоценность, а кто ловчее – просто на ногах.

В молодости я изучал боевые искусства. У меня хорошие чувство равновесия и координация движений. Расхрабрившись, я решил скатиться на ногах. Разбежался и, набирая скорость, помчался вниз по склону, ловко объезжая появляющиеся на пути препятствия. Удержался на ногах, доехал до самого низа и уже начал выходить с ледяной дорожки, когда в этот самый момент…

Мы поднялись одновременно, я отметил, что она маленького роста. «Как же ей, столь невесомой на вид, удалось сбить меня с ног?» – думал я, не решаясь предложить ей помочь отряхнуться. Впрочем, она в этом и не нуждалась. «Блондинка, глаза серые и такие чудные пухленькие щечки!» – продолжал я глазеть на незнакомку.

– Извините, я случайно, – произнесла она слабым, но приятным голосом.

– Это вы извините, это я не успел сойти в сторону, – я попытался отвести свой взгляд от ее лица и не смог.

– Меня Настей зовут.

– Саша, – отчего-то я не захотел называться полным именем и отчеством.

– Побежали еще кататься! – она помчалась вверх по склону.

Я молча побежал следом: «Дыхание ровное, бег в стиле волчий аллюр: размашистый и плавный» – отчего-то вспомнились указания старого сэнсея, главы школы «Морской шиповник». Эти воспоминания показались мне столь же глупыми, сколь и неуместными.

Мы еще раз скатились с горки. Для равновесия она держала меня под руку и смеялась.

– Пойдемте гулять?

– Я с удовольствием, только вот, куда лучше?

– Неважно, скажем, по этой аллее, – сказала она и, когда мы пошли в темноту парка, спросила, – Саша, а вы стихи знаете?

Никогда прежде я не читал стихов в подобных обстоятельствах. Но мне захотелось сделать это именно для нее, и я продекламировал.

Настя не смеялась, а, напротив, смотрела очень серьезно. Глаза у нее были большими и глубокими.

Мы танцевали под снегопадом на террасе дворца. Играл вальс, огромные снежинки медленно падали ей на волосы.

– Как красиво! – сказала Настя.

Я промолчал. Я был счастлив.

– Глянь, с кем это Нарышкина кружится? – громко спросила у своего спутника пожилая дама в парике кудряшками.

Мне было все равно. Я был счастлив и не хотел обращать внимание на других людей: «Какое мне дело до их вопросов?».

– Где, Машенька? – принялся озираться по сторонам спутник.

– Да, вот же! Настя, дочка Дмитрия Ивановича Нарышкина.

Стало холодно.

– Вы – мадемуазель Нарышкина? Представительница одного из древнейших русских родов?

– Да, Саша, а что?

Я остановился, отпустил ее руку и, сделав шаг назад, произнес деревянным голосом.

– Позвольте представиться, Любарский Александр Стефанович, дворянин!

– Саша, это так официально! Уж не собираетесь ли вы на мне жениться? – она была все еще весела.

– Если вы считаете, что я уже обязан это сделать, – я ненавидел себя в эту минуту, но продолжал говорить, – то, как честный человек, я готов…

– Какой вы дурак! – рассердилась девушка. – Оставьте меня!

Она сбежала с террасы в парк, а я остался.

Пожилая пара продолжила обсуждение происходившего.

– Машенька, я помню Настю совсем ребенком. Ангелочком с кудряшками.

– Это когда же было! Спиридоныч, ты еще Крымскую кампанию вспомни! И кудряшек у нее отродясь не было. Совсем старый стал…

Я стоял и смотрел на удаляющуюся по аллее девичью фигурку, и стало мне плохо…

Весна обозначила свой приход безумными, терпкими ароматами земли и неба. Запах –это, пожалуй, главное сокровище весны. Он щекочет ноздри, волнует чувства, будит воображение. Весна пахнет молодостью и надеждой. Всякий человек даже самый старый и немощный обнаруживает в себе желание жить. Невзгоды, болезни отходят на задний план. Не до них! Жить наполнено и ярко, не задумываясь о последствиях, без всякой экономии – таков лейтмотив весны.

Я дышал. Одежда на мне чудным образом переменилась. Я был в белой рубашке, пиджачной паре в мелкую полоску и лаковых штиблетах. «Сколько же денег князь тратит на магию для бала?» – мелькнула приземленная мысль. Интеллигентному человеку не приличествует считать деньги в чужом кармане, и я прогнал ее. Окружающее настраивало на возвышенный лад. Я дышал полной грудью.

По аллее навстречу шла парочка. Он нежно держал ее под локоток. Она шла, опустив глаза.

Из земли начала быстро расти трава и вскоре ее свежая зелень, радуя глаз, заполонила все пространство между дорожками. Мне захотелось разуться и пройтись босиком, ощутить ступнями шелковистость травы. Подойти к первым цветам, что смело вылезли из еще холодной земли.

Я оглянулся на прошедшую мимо парочку и только сейчас сообразил – это она! Девушкой была Настенька! Это она опустила глаза, встретившись со мной. Кровь бросилась мне в голову. Что это за наглый хлыщ вцепился своей лапищей в хрупкое создание? Да как он смеет!

Я развернулся и побежал за ними.

– Милостивый государь, извольте остановиться! – запыхавшись, произнес я и удивился тону своего голоса.

– Сударь, в чем дело?

Он стоял и смотрел мне в глаза, с той открытостью, что отличает людей благородных и честных. Я предпочел не замечать его добродетелей.

– Вы, милостивый государь, невежа!

Молодой человек растерялся.

– Но, сударь, что я сделал?

– Вы, милостивый государь… – я задохнулся от переполнявших меня чувств. – Вы – невежа!

Настя смотрела на нас широко раскрытыми глазами и ничего не могла понять. Ее локоть по-прежнему находился в руке молодого человека.

В другое время и при других обстоятельствах я бы отметил, как они подходят друг другу. Оба молодые. Он – высокий, широкоплечий еще по-юношески стройный. Она – хрупкая, сероглазая. Они были гармоничной и красивой парой. Но черный эгоизм пеленой закрыл мои глаза.

– Вы – невежа…

– Сударь, извольте объясниться. Я не позволю вам вести себя подобным образом!

Вот и все. Он попался. Фенита ля комедия. Мне осталось произнести последнюю реплику, только радости от этого я не испытывал.

– Немедленно, здесь, при помощи угодного вам оружия!

Настя открыла от удивления рот. У нее белые, красивые, совершенно здоровые зубки, профессионально отметил я.

– Извольте! – молодой человек чопорно поклонился, – рапиры!

– Господа, опомнитесь! – Настя вышла из оцепенения, но было поздно. Все действительно важное было произнесено, дороги обратно не существовало. Только дуэль. Поиск примирения означал бы потерю лица.

– Анастасия, иди к родным. Я вернусь через некоторое время, – решительно произнес молодой человек.

Светило солнышко – ласково так. По земле скакали солнечные зайчики. Было тепло и безветренно.

Мы стояли на посыпанной мелким, сиреневым гравием дорожке. Оба сняли пиджаки, галстуки, расстегнули ворот рубашки. Граф Петр Спиридонович Реховский-Ландау отдал команду.

– Господа, сходитесь!

Признаться у меня небольшой опыт фехтования на рапирах. Я врач и отлично умею лечить людей, а не убивать их. Более того, как человек образованный, я полагаю дуэли пережитком дикости. Цивилизованным людям не приличествует опускаться до уровня варваров. Но эту дуэль я спровоцировал сам.

Он отсалютовал рапирой мне, я – ему.

Что ж начнем! В конце-то концов, я – потомственный дворянин! Поколения предков, гордых, вспыльчивых шляхтичей передали мне свою кровь и представления о чести. Сейчас они, собравшись вместе, смотрели с неба на меня, своего потомка.

Кожа на моих скулах натянулась, подбородок полез вперед. Я холодно прищурил глаза и принял низкую стойку. Пусть я плохо обращаюсь с рапирой, но в молодости прошел неплохую подготовку в восточных искусствах боя. Левую руку вытянуть вперед, полураскрытой ладонью к противнику. Правую – поднять над головой. Согнуть руку в локте так, чтобы острие оружия было направлено в сторону противника. Присесть. Линия бедер должна быть параллельной земле, а ступни ног располагаться под углом в 90 градусов относительно друг друга. Тело держать вертикально: спина прямая, словно Некто подтягивает тело вверх посредством нити закрепленной за макушку головы.

Во взгляде предков появилось недоумение. Граф Реховский-Ландау удивленно хмыкнул и прикрыл открытый рот кулаком. Соперник стоял, не шелохнувшись, уставившись на меня широко раскрытыми глазами.

Я смутился. Как-то неловко все происходит. Определенно, я делаю что-то не так. Хорошо, попробую по-другому.

Эту технику боя показал мне господин Каудзуми, потомственный самурай. Обе руки сжимают гарду рапиры. Оружие поднято вверх и отведено чуть назад. Ноги слегка согнуты в коленях. Лицо страшное и серьезное. Теперь атаковать!

С громким криком, мелко перебирая ногами, я стремительно бросился на врага.

Противник шагнул мне на встречу и сделал выпад. Он был готов пронзить меня насквозь, но к счастью, в этот самый момент я начал движение по дуге и острие его оружия лишь оцарапало кожу на моей груди. В свою очередь, описав вокруг противника окружность, я ударил его по спине! Если бы в моих руках был самурайский меч господина Каудзуми, то поединок закончился бы в ту же секунду. Будь я вооружен саблей или хотя бы топором, я так же разрубил бы противника напополам. Но моим оружием была четырехгранная рапира длинной более полутора метров!

Молодой человек вскрикнул, и, теряя равновесие, пролетел несколько шагов вперед. Упав, он не выпустил из рук оружие.

Граф Реховский-Ландау выступил вперед.

– Стоп! По правилам дуэли выяснять отношения следует в стойке, благородный бой нельзя превращать в «битву в грязи».

Я мог бы поспорить насчет этого определения. Господин Каудзуми находил весьма благородными различные удушающие приемы и ломание суставов противника именно в положении лежа на земле! Впрочем, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Англичане, те вообще запрещают своим боксерам драться ногами!

Когда молодой человек вновь был на ногах, вид его ужасал: брюки порваны, рубашка распахнута, извините, до пупа, а нос разбит в кровь. Как врач, я готов был немедленно оказать пострадавшему первую медицинскую помощь. О чем и сообщил громким голосом. Но мужественный юноша отверг мое предложение, и наша схватка вспыхнула с новой силой.

Он стал более осторожен и уже не бросался на меня, очертя голову. Постоянно угрожая проткнуть меня рапирой, молодой человек плавно описывал вокруг меня круги. Оружие так и сновало в его руке: вперед-назад, вперед-назад.

Я принялся изо всех сил отмахиваться дубиной, пардон – рапирой, стремясь удержать противника на безопасной дистанции.

Поколения предков отвернулись от этой безобразной картины. Я осознал, что им за меня стыдно, но ничего не мог поделать! Родители воспитывали меня в духе гуманизма, отдавая предпочтение занятиям: риторикой, арифметикой, астрологией, а не фехтованию на рапирах. Родители противника, судя по его настырности, придерживались других взглядов на воспитание мальчиков.

В очередной раз, отмахнувшись, я пытался найти выход из сложившейся ситуации. Противник превосходил меня по всем параметрам. Он был моложе, выше, сильнее и лучше владел оружием. К счастью, разбитый нос не давал ему глубоко дышать, что привело к снижению скорости движений. И так-то у него получалось, на мой взгляд, чрезмерно резво: вперед-назад, вперед-назад!

– Немедленно прекратить! – неожиданно раздался громкий голос.

Вперед-назад, вперед-назад! – прямо механизм какой-то, а не живой человек!

Я решил изменить тактику. Перехватил рапиру, словно совковую лопату и приготовился поддать обидчику ниже спины. Но тут почувствовал, что крепко стиснут руками каких-то людей. Два здоровенных верзилы в мундирах лейб-гвардейцев крепко прижали мои руки к туловищу, не оставив мне ни малейшего шанса к сопротивлению.

– Приказываю немедленно прекратить! – еще раз прокричал высокий, статный мужчина, лет пятидесяти с небольшим в форме полковника лейб-гвардии Кавалергардского полка. – Станислав, что за безобразие вы здесь учиняете?

Я увидел, что на руке этого господина висит Настя!

– Папа! Ну, скажи им, они же поубивают друг друга!

На Станислава, так, оказывается, зовут моего виз-а-ви, набросились какие-то женщины и вмиг погребли его под ворохом платочков, косынок, панамок и еще черт его знает чего.

Нет, я не успокоился! Я бы задал перцу этому молокососу, если бы меня не держали. Я даже хотел броситься на него и завершить нашу дуэль, но тут заголосила одна из мамашек.

– Батюшки! Чуть жизни дитятку не лишил ворог проклятый! Чуток бы ниже и глаз выколол, ирод. Вот, узнает батюшка, князь Шуйский, он то этого так не оставит, в кандалах сгноит супостата!

Желание драться у меня пропало. Станислав, оказывается, из знатнейшего рода князей Шуйских! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

– Папа, Стасик сам задирался! Он господину на ногу наступил и обзывал его нехорошо, – отчего-то решила выгородить меня юная княжна.

– Это, правда, Станислав? – строго спросил господин полковник.

В ответ последний загундосил.

– Нет… Я этого не делал… Он сам начал… Честное благородное! А Настя оговаривает… Она танцевала с этим сударем. Это кто хочешь подтвердить, может!

– И ничего я с ним не танцевала, а ты – ябеда!

Молодые люди принялись препираться детскими голосами, чем окончательно сбили с толку присутствующих.

Да он же совсем еще мальчишка, нашел с кем отношения выяснять – мне стало стыдно. В тоже время, если вспомнить, как он рапирой орудовал: вперед-назад, вперед-назад. Мог и убить, наверное.

К месту событий подоспела графиня Реховская-Ландау.

– А ты куда смотрел, старый дурень?

– Так ведь, Машенька, дело чести…

– Совсем с ума сошел, о чести рассуждать принялся! Ты зачем им свои железяки дал? Ведь обещал, на Образ божился! Нет больше моих сил, все выкину!

За всей этой суетой мы не заметили, что весна окончилась, и наступило лето.

– Айда купаться! – крикнул белобрысый, вихрастый мальчишка, пробегая мимо.

Действительно, душно. Я тихонечко отошел от великосветской компании и пошел в направлении пруда.

Вот ведь дел натворил! Нарышкину обидел, с Шуйским на дуэли подрался. Так, вместо могущественных покровителей можно билет на сто первый километр получить.

Публика была одета, точнее, раздета соответственно сезону. Кавалеры в купальных трусах, дамы… Дамы были в разных нарядах. На лужайке играли в мяч. Компания была смешанная и разновозрастная. Стояли кружком и перепасовывали друг другу мячик ударами рук в одно касание. Кажется, эту игру изобрели южноамериканские индейцы. В последние годы она стала очень популярна в Европе. Как врач, я нахожу ее очень полезной. Умеренная физическая нагрузка на свежем воздухе укрепляет здоровье.

Довольно упитанная, с формами, брюнетка неловко приняла подачу, и мяч откатился к моим ногам. Я задумался: «Как поступить?».

– Сударь, подайте мяч и идите к нам играть!

Пойти к ним. Им весело, они радуются жизни. Замечательные, благородные люди. А кто я? Дебошир и хулиган! Как она правильно сказала: «Какой вы дурак!». Нет, более судьбу искушать не стоит… Я кинул мяч к ногам брюнетки и решительно направился прочь.

– Что ж Вы, сударь, с нами весело! – донесся голос брюнетки.

Нет и еще раз нет. Я был непреклонен.

У воды царила прохлада. Хорошо-то как! Я сел прямо на землю, расшнуровал ботинки, снял носки и ощутил босыми ногами траву. Снимать брюки и рубашку я постеснялся. Все-таки публичное место. Интеллигентному человеку, особенно врачу, следует вести себя скромно, подобающе званию.

Пролетела бабочка. Крылышки ее были белыми с черными точками. «Белянка!» – вспомнил я. Когда-то, будучи ребенком, я ловил бабочек. Мне захотелось вернуться в детство. Как было тогда просто и легко. Только став взрослым, понимаешь, что уже никогда так не будет. А почему нет? Я решил тихонечко подкрасться и поймать красавицу-белянку. Встал и увидел, что вокруг летают бабочки. Над поляной летают тысячи бабочек! Самых разных цветов и форм. Здесь были и белянки, собратья виденной мной ранее, и капустницы и пестрые корольки. А это черное, огромное чудо называется махаон! А это? Неужели? Края нижних крыльев покрыты подобием зеркал, глаза зеленые… «Это же Аполлон», – мое сердце наполнилось восторгом. Очень редкая и красивая бабочка! А это кто ж такие? Не знаю! Я, словно ученый-энтомолог, ходил босыми ногами по газону с совершенно счастливым и безумным выражением лица. Подкрадывался к бабочкам против солнца, чтобы не вспугнуть, и не ловил! Не хотел портить такую красоту.

– Настюха, плыви к нам!

Словно пелена упала с моих глаз. Я стою на поляне, около воды. В пруду, словно наяды, плавают топлес молодые девушки. Как врач, я со всей ответственность заявляю: «Женщинам находиться на солнце с обнаженной грудью вредно для здоровья!». Даже с такой красивой грудью…

Я стыдливо отвел глаза в сторону. Неужели она плавает с ними в столь же вульгарном виде? Вопрос мучил меня так сильно, что я не удержался и исподволь стал рассматривать купальщиц. Исключительно для того, чтобы, узнать больше о характере Насти! Девушки были разными, на любой вкус. Скажем вот, рыженькая с большой грудью. Или если нравится другой типаж, то есть худая длинноногая брюнетка, она сейчас нырнула. Или вот эта… Девушек в пруду было много, но Насти я не увидел. Радость волной пробежала по моему телу – Настеньки Нарышкиной, этого чудного человечка, среди купальщиц не было!

– Гляди, еще один кобель уставился! Так и зыркает своими поросячьими глазками, так и зыркает! – обратилась к подруге брюнетка.

– А он ничего себе мужчинка, сейчас я его охмурю! – засмеялась рыженькая, выжимая воду из толстой косы.

Я испугано вскочил на ноги и, обуваясь на ходу, поскакал прочь. Мои уши горели от стыда. За спиной раздался женский смех.

– А этот-то красавчик куда побежал? Сидел тихонько, я думала, сморило малохольного, и вдруг вскочил, побежал!

– Нинка, поплыли к твоему кобелю с поросячьими глазками! – предложила рыженькая и неожиданно низким голосом громко запела.

– Очи жгучие, поросячие, брюшко толстое, хвост колбаскою! Как люблю я вас, очи жгучие, очи жгучие и свинячие!

Под ногой раздался хруст.

– Господин хороший, вы бы смотрели, куда наступаете! Удочку мне сломали!

– Хороший клев? – машинально задал я вопрос и увидел рыбака. Это был тот самый белобрысый, вихрастый парнишка, что звал купаться. Хороший парень, решил я, увидев смотрящие прямо на меня ясные голубые глаза.

– Да какой тут клев с такими-то грациозными господами! – сердито сказал парнишка. – Проходите, чего уж тут.

Я втянул голову в плечи и побрел дальше. Мне решительно сегодня не везет! Что ни сделаю, все не так! Видно, зря я на этот бал пришел. Да и не бал это вовсе. Бал – это когда кавалеры с дамами танцуют под музыку. А здесь одна магия и несуразица! Я брел, не разбирая дороги. Настроение было хуже не куда…

– Молодой человек!

Я сообразил, что стою возле террасы, и обращаются вроде как ко мне.

– Молодой человек, Вас ведь Александром зовут? Идите к нам.

Определенно, это была графиня Реховская-Ландау. Она вместе с супругом сидела на террасе, за круглым столом, сплетенным из какой-то лозы. Супруги чаевничали. Я подошел к ним.

– Здравствуйте, совершенно верно, мое имя Александр. С Вашего позволения Александр Стефанович Любарский, потомственный дворянин, дипломированный врач, проживаю по адресу…

Граф прервал меня.

– Полно, Александр Стефанович, давайте по-простому. А то, когда я слышу столь официальные речи мне хочется еще раз взять штурмом Ландау-ин-дер-Пфальц! Садитесь лучше с нами пить чай.

Я поблагодарил за приглашение и сел.

– Чай-то у Юсуповых одно загляденье – красивый, да еще и на смородиновом листу! Мы с Петром Спиридоновичем всегда на балу чай пьем! – графиня налила мне чашку чаю. – Возьмите вот эту баранку, вкусная, страсть!

Я взял баранку, попробовал чай. Индийский, с горных плантаций. Послевкусие не выраженное, значит, лист мелкий, хотя… Это все-таки два верхних листочка…

– О чем вы так задумались, Александр Стефанович? – граф участливо посмотрел на меня. – Не берите в голову, дуэль – дело молодое.

– Да, молодой человек, не стоит из-за ерунды печалиться. Помниться, когда я была немного моложе, Петр Спиридонович дрался с одним молодым адъютантом командующего. Мы тогда служили в кавалергардском полку. Это еще до Крымской компании было. Петру Спиридоновичу показалось, что у меня с этим адъютантом роман! Эх, какой он был горячий!

Признаться я не понял, кто был горяч нравом – молодой адъютант или граф, но уточнить не решился.

– Машенька, не стоит утруждать человека…

– Я сама знаю, что следует рассказывать, а что нет! – твердым тоном пресекла дискуссию графиня и рассказала. – Я была так молода, так ветрена…

Я чашку за чашкой пил чай с баранками и слушал-слушал рассказы графини: о ее молодости, о блистательных кавалерах, что ухаживали за ней, о горячем нраве Петра Спиридоновича, который постоянно дрался на дуэлях. Какое романтичное было время!

Вечерело. Активные игры на лужайках прекратились. В наступивших сумерках публика разбились на парочки. Кавалеры вполголоса заворковали что-то своим дамам, неспешно прогуливаясь с ними по дорожкам. В укромных уголках под ивами зазвучали стихи, а пылкие любовники спешили слиться в жарких поцелуях.

– Матушка, батюшка, ах, как все-таки хорошо здесь! – возбужденно воскликнула подошедшая к столу молодая женщина и поцеловала графиню в щеку.

– Ну, наконец-то, Варвара, мы уже заждались, переживать начали. Нельзя же так долго купаться! – отчитала дочь строгая графиня. Затем уже ласковым голосом продолжила. – Познакомься – этого симпатичного молодого человека зовут Александр.

– А эта прелестница – наша дочь Варенька, – подхватил старый граф и по его голосу стало понятно, что он души не чает в дочери.

Я встал с намерением поцеловать ручку молодой графини и остолбенел. Передо мной стояла та самая рыженькая девица, что пела про поросячие глазки.

Варвара также узнала меня, но ничуть не смутилась.

– Что же вы медлите, растерялись, что ли? – рассмеялась она и ткнула мне в губы свою руку.

– Варвара! – была начеку графиня. – Прекрати свои выходки! И так всех женихов распугала.

Я обратил внимание, что ее волосы имели цвет меди. Раньше я не замечал этого. Да и чертами лица графиня походила на свою дочь. Вернее наоборот, дочь была вылитая мать и лицом, и цветом волос. А дуэль, стало быть, можно рассматривать как смотрины…

Дальнейшее чаепитие протекало по веками отточенному сценарию, подобных, милых помещичьих посиделок. Супруги говорили взахлеб, перебивая друг друга. Я узнал, что Варвара занималась танцами и пением. Учителя считают, что Варенька сведуща во всех искусствах. Я в этом не сомневался. Кроме того, Варвара серьезна и общество книг предпочитает обществу ветреных подружек. Варенька общительна, у нее много друзей и больше всего она любит балы. Варвара скромна, что украшает любую девушку, и обладает чудесным характером. Варенька характером пошла в свою мать, что просто чудесно! Варвара помогает по хозяйству, отличается рачительностью и прагматичным складом ума. Варенька обожает новые платья и способна истратить на обновки все деньги, что ей ни дай.

Во время беседы Варвара пристально осматривала меня, как бы решая – есть ли перспектива. А Варенька стреляла глазками, томно вздыхала в мой адрес и касалась под столом моей ноги своей ножкой. Я понял, что окончательно запутался в своих чувствах и к Варваре, и к Вареньке.

Неспешно на Сад опустилась летняя ночь. В небе зажглись звезды. Зазвучали веселые свинговые мелодии.

– Молодые люди, идите танцевать, – приказала графиня.

Я смущенно пролепетал, что не умею танцевать быстрые танцы. Варвара презрительно усмехнулась. Варенька с нескрываемым любопытством посмотрела на меня и облизнула губы.

– Александр Стефанович, может, партию в шашки желаете? – не разобрался в ситуации старый граф, за что графиня немедленно подвергла его экзекуции.

Музыка продолжала играть. Гости стали подниматься на террасу и танцевать. Посреди импровизированного танцпола забил фонтан вина.

– Так и будем сидеть? – спросила Варвара.

Я молчал. Не получив ответа, Варенька поцеловала матушку в щеку и убежала танцевать.

Музыкальные мелодии стали еще задорнее, они звали тело радоваться, двигаться быстрее и быстрее. Появились обволакивающие терпкие запахи, наряду с алкоголем они пьянили и провоцировали нарушение правил приличия. Публика на террасе устала от танцев. В одежде многих появилась недопустимая небрежность. Официанты без устали подносили гостям холодное крымское шампанское. Вино не могло остудить разгоряченные танцами тела. В разных местах террасы прозвучал призыв: «Купаться! Господа, пойдемте купаться!». Публика устремилась по ступеням вниз.

– Шурик, ну идем же скорее! – потащила меня за руку подбежавшая Варенька. Она была пьяна и весела. Ее рыжие волосы растрепались, а большая грудь стремилась освободиться от платья.

У меня закружилась голова. Я был растерян. Интеллигентному человеку, тем более врачу, следует… Я не знал, как ему, то есть врачу, то есть мне следует поступить. Перед глазами мерцали цветные точки. «Фотопсии» – подсказала услужливая память: «элементарные обманы восприятия». Как ни странно, но эта мысль отрезвила меня. Я решительно вырвал свою руку из руки Вареньки и со всей возможной прямотой отверг ее притязания.

– Вам налить еще чаю, Варвара Петровна? Вы так дрожите, что я полагаю, у вас озноб, и, как врач, рекомендую выпить горячего чаю.

Варвара презрительно посмотрела на меня тяжелым не обещающим ничего хорошего взглядом. Варенька засмеялась, поправила платье и убежала купаться.

Супруги Реховские-Ландау чопорно откланялись и ушли отдыхать. При этом губы графини были поджаты, а спина старого графа предельно выпрямлена.

Оставшись один за столом, я подозвал официанта. Водки на балу не подавали. Шампанское было и вправду холодным. Я чувствовал крайнюю усталость от всех произошедших событий и вскоре задремал.

Бал близился к концу. Настал черед последнего сезона – осени. Я растер ладонями свое несколько помятое после дремоты лицо. Потребовал у официанта завтрак. Перекусил. Выпил кофе и наконец-то выкурил сигару. После всего произошедшего на балу мне показалось, что курение – это просто детская шалость. Насладившись сигарой, неторопливо спустился в сад.

Деревья стояли во всей красе, полыхая золотом и багрянцем листьев. Императорский оркестр играл вальсы Штрауса. На покрытых паркетом дорожках сада кружились в танце элегантно одетые пары. Ничего не напоминало о недавней летней вакханалии.

Нежаркое солнце ласково освещало происходящее, отражаясь в темной воде прудов. Идиллию дополняла утиная стая, то выстраивающаяся клином в пронзительно синем небе, а то при посадке распарывающая волнами водную гладь.

Осень – сезон естества и чудилось, что магия совсем даже не используется на балу, а все идет своим чередом. Неспешно одно событие следует за другим. И ни одно из них не способно вызвать прежней резвости чувств. Кажется, что мир живет своей жизнью, а ты наблюдаешь ее через толстое, местами непрозрачное стекло.

Я неторопливо гулял по парковым аллеям, уклоняясь от какого бы то ни было общения с людьми. Одиночество доставляло мне удовольствие.

Так, неспешно, воздух наполнился жужжанием стрекоз, в большом количестве объявившихся в саду. На изумрудном газоне, возле деревьев возникли столы, предлагая желающим вкусить плодов земных, а посреди прудов забили фонтаны различных вин. Признанное чудо – обратить воду в вино. Устроители бала продемонстрировали чудо не меньшее: вино из фонтанов, едва достигнув водной глади, оборачивалось влагой небесной. Иначе, как смогли бы остаться живы знаменитые японские карпы, во множестве водящиеся в прудах? Публика расселась за столами и принялась бражничать. Оркестр играл народные, немецкие песни. Краснощекие, крепко сбитые официантки разносили пиво и баварские колбаски. Дамы пили пиво из кружек маленьких, элегантных. Мужчины надели шляпы с небольшими перьями. Они галдели и наслаждались свежайшим, специально сваренным пивом из больших литровых кружек. В отличие от них, дамы отдавали предпочтение пиво темных сортов, а то и вовсе – вину.

Вскоре начались веселые конкурсы и танцы. Среди танцующих я заметил Вареньку. Она, одетая в платье с корсетом, подчеркнувшим ее грудь, удивительно гармонировала с этим праздником. Варенька звонко смеялась, задорно подпрыгивала в танце, и смело пила из маленьких кружечек пиво.

Я стоял в стороне. Наблюдал всеобщее веселье и напоминал себе лорда Байрона или, по крайней мере, поэта Лермонтова.

Незаметно воздух становился все холоднее. Вскоре, пугая самого себя, пошел первый снег. Бал подошел к концу. Публика, обмениваясь впечатлениями, потянулась к выходу из сада.

Я брел, волоча по снегу ноги, и вдруг увидел ее. От одного вида ее тонкого пальтишка мне стало зябко.

Настя сидела с книгой в руках на боковой аллее. Там, где практически не бывает праздношатающихся посетителей и можно побыть в тишине и одиночестве. Она только что окончила чтение, и все еще переживала за героиню романа. Глаза ее были закрыты, а на щеке виднелся мокрый след от сбежавшей слезы.

– Настя, вот и окончился бал, – обратился я к ней.

Настя открыла глаза. Она узнала меня, я сразу это понял! Но она молчала, и я продолжил.

– Гости расходятся…

– Вы пришли, чтобы выгнать меня из сада?

Мне стало обидно. Я сел рядом с ней на скамейку. Что ей сказать? Что можно сказать теперь, когда бал окончен и публика расходится по домам. Я не знал, что сказать.

– Отчего же вы молчите? – спросила она. – Я ведь даже не знаю, как Вас называть – Александром Стефановичем или… – она продолжила после короткой паузы. – Сашей.

– Если это возможно, я предпочел бы, чтобы вы называли меня Сашей.

– Хорошо… Саша, извините меня за то, что я вас дураком назвала.

– А я и есть – дурак…

Мы сидели и разговаривали, как два хорошо знакомых человека, которым нет нужды притворяться или стремиться произвести благоприятное впечатление. Мне было удивительно легко и спокойно. Шел снег.

– Можно, я вам напишу? – спросил я.

– Хорошо, – сказал она.

К нам подошел служащий и сказал, что сад уже закрывается. Я проводил Настю до экипажа. Она застеснялась своих родственников, поэтому мы расстались, не простившись. Я еще долго стоял на улице и смотрел вслед ее экипажу. Было прохладное летнее утро, но я не замечал окружающее. Мне было безразлично, что за сезон на Земле. Какой именно сейчас день, месяц и год.

Возле парадной меня поджидал Жуковский. Я поздоровался.

– И тебе того же! Доктор, ты часом не из Юсуповского сада возвращаешься?

– А что? – меланхолично переспросил я.

– Мужики бают, графиня Шуйская заявление в полицию подала, мол, один субчик из хулиганских побуждений напал на ее сыночка. И угрожал своими действиями его драгоценной жизни. Смекаешь? На Балу дело было. Начальник приказал землю носом рыть!

Я оторопело молчал.

– Не боись, доктор! Русские своих не бросают! – Жуковский хлопнул меня по плечу. – Я тут с вашим басурманом Ильдаркой лопоухим беседу провел. Ты не переживай, он в случае чего даст показания, что гражданин Любарский всю ночь не выходил из дому. Скажет, играл Любарский с Фомой в шахматы, на уши! – капитан заржал.

И как он все знает? – подумал я.

– А билет? Да, есть билет, но на бал не ходил! – понизив голос, с нажимом приказал Жуковский. – Ну, бывай здоров, побегу я – дела!

Дома я первым делом сварил себе крепкий кофе. Закурил сигару и принялся размышлять о прошедшей ночи. Мотивы, которыми я руководствовался вчера вечером, сейчас казались мне полной ерундой. Поиск влиятельных покровителей, вхождение в светский круг! Эти идеи вызывали у меня отвращение. Только честный кропотливый труд на пользу пациентов, а не ради собственной корысти украшает настоящего врача. Все остальное – чушь! А что денег не достает, так это ничего! Скромнее нужно быть. Интеллигентные люди в России всегда жили небогато. Так было, так есть и так будет.

Единственная ради кого стоило идти – это Настя. Я принялся вспоминать подробности нашего знакомства, наш разговор на скамейке. Расхрабрился и разрешил себе думать, что, возможно, она также неравнодушна ко мне. Надо обязательно написать ей письмо. Интеллигентный человек, тем более врач, просто обязан поблагодарить девушку за время, что она потратила на него. Я подумал, что выпью еще одну чашку кофе и незамедлительно сяду за написания этого письма! Обязательно, выпью кофе и начну.

Я так и не решился написать письмо Анастасии Нарышкиной, и увиделись мы лишь однажды, много времени спустя.