Птицы и сны

История четвертая. Новогоднее приключение

В камине полыхал огонь. Языки пламени танцевали вокруг большого полена завораживающий танец. Огонь кряхтел, щелкал языками, призывно гудел. Древние утверждали, что на огонь и на воду можно смотреть бесконечно – покой и движение переплетаются в самой их природе. Неисчислимое количество образов рождают эти противоположные стихии в душе смотрящего. Хотя отчего же противоположные? И огонь, и вода являются потомками чистых древних родов. Настолько древних, что истинные знания о них утрачены.

Сидя в кресле около камина, я пытался сосредоточиться на книге о докторе Лукине. Скажу прямо, я не любитель сентиментальных романов. Мне, как всякому нормальному мужчине, больше по душе детективы и приключения. Но повесть о Лукине! Классику удалось создать совершенное произведение. Уж столько лет прошло с тех пор, как публика впервые познакомилась с этой фантастической историей и сюжет выучен практически наизусть, но чем ближе новогодние праздники, тем сильнее желание взять книгу, сесть в кресло, и, прихлебывая бренди, погрузиться в мир грез.

Решительно, «Необычайные приключения доктора Лукина» – это лучшая новогодняя книга. Невозможно себе представить главный русский праздник без четырех вещей: салата «оливье», водки с солеными огурцами, фейерверка и рассказа о том, как встретились пьяный доктор Лукин и страстная польская княжна! Женщины в тысячный раз не могут удержать слезы, переживая классический, в общем-то, сюжет о превращении чудовища в принца. А мужчины, хлопнув вторую-третью рюмашку в очередной раз задаются вечным вопросом, может быть, и впрямь стоит напиться в хлам и довериться судьбе. А там как кривая вывезет! Повезло же Лукину, который в одну ночь из простого врача превратился в князя.

Идея о том, что Бог пьяных любит, очень привлекательна для соотечественника и, по мнению известного швейцарского психоаналитика, составляет часть российского архетипа. Отчего это иностранцы всегда знают, в чем именно заключаются наши проблемы и как их лучше решать?

Прав Есенин: «…большое видится на расстоянии». Стоит уехать какому-нибудь писаке или стихоплету на чужбину, то там, тоскуя в комфорте о тяготах и лишениях, которые Родина щедро дарит соотечественникам, становится этот эмигрант не просто литератором, но властителем дум. Начинает задавать всякие каверзные вопросы типа «Кто виноват?» и «Что делать?».

Мысли о национальной идее отвлекли меня от книги. Как дипломированный врач, я твердо убежден, что предаваться в новогоднюю ночь философским размышлениям – это прямой путь к меланхолии.

Я попробовал сосредоточиться на своей любимой сцене, в которой княжна Барбара пытается отравить Лукина стрихнином, подмешенным в рыбное заливное, а он как настоящий врач, не только распознает яд, но и находит блестящее, единственно правильное в сложившихся обстоятельствах решение. Как точно выписаны размышления героя, мучительно ищущего противоядие. Несомненно, автор консультировался с мэтрами медицинской науки.

А что, если бы княжна использовала мышьяк, смешав его с чесночным соусом? Сумел бы коллега догадаться или нет? Скажем, предложила бы ему седло ягненка с черносливом и под соусом? Как известно, чеснок прекрасно маскирует запах и вкус мышьяка. Смог бы отуманенный алкоголем мозг заметить подвох?

Нет, Лукин не стал бы есть чеснок ни в каком виде. Это лишило бы его шансов на развитие романтических отношений с княжной Барбарой. А какие могут быть отношения, когда от тебя пахнет чесноком. Доктор к началу ужина уже успел полюбить полячку. Или узнал о ее титуле? Впрочем, неважно, здравый расчет, как известно, любви не помеха.

С другой стороны, неувязка в тексте наблюдается. Непонятно, чем запах перегара лучше запаха чеснока? Нежить, примером, не выносит как один, так и другой. При этом чеснок полезен для организма, а потребление алкоголя здоровью вредит. Отчего же «аромат», исходивший от Лукина, не помешал княжне влюбиться в простого врача. Что это – ляп писателя или гениальная догадка? Может быть, запах перегара – афродизиак? Нужно будет почитать специальную литературу, посвященную влиянию запахов на сексуальное поведение человека. Возможно, что-то есть в идее, что запах перегара стимулирует женский интерес к мужчине. Нет, решительно, чтение на сегодня отменяется.

Я вернул книгу на полку и признал, что идея встречать Новый год дома была неудачной. Впрочем, другого варианта не было. Я недавно поселился в Санкт-Петербурге и, несмотря на свою общительность, мало с кем успел сблизиться. Немногочисленные знакомые, по большей части коллеги, предпочли встретить праздник в домашнем кругу и в гости меня не пригласили. Даже домовой Фома ушел к соседям, где в отсутствие хозяев квартиры собралась большая компания его соплеменников. Приходится мне коротать эту ночь в одиночестве.

Я подвел неутешительный итог. Из обязательных компонентов настоящего праздника в наличии нет ни одного! Салата «оливье» нет. Водку я не пью принципиально, даже под соленые огурцы. Впрочем, огурцов тоже нет. Как говорится: «Еды – нет, питья тоже нет, остается пища духовная». Думал отвлечься чтением, но любимая книга тоже не доставляет никакого удовольствия. Из традиционного праздничного набора остается фейерверк.

Делать нечего, я начал одеваться для того, чтобы прогуляться по улицам города. Поскольку я не планировал заходить в присутственные места и, больше заботясь о комфорте, нежели о красоте, одежду я выбрал элегантную, но простую. Никакой чрезмерной, бросающейся в глаза роскоши. Только чистые, темные тона! Выбирая головной убор, остановился на украшенном серебряной брошью черном берете, что прекрасно сочетается с черным же плащом. Осмотрел себя в зеркало и остался доволен увиденным. Скромно, со вкусом и по погоде.

В местах, где прошла моя бурная молодость, не принято благородным людям без крайней надобности разгуливать по ночам. Принято сидеть большой компанией, пить водку, играть в карты и рассказывать анекдоты. Искать же по ночам на свою голову приключения считается верхом глупости.

Но, первое – теперь я живу в столице, где светская жизнь не прекращается ни на минуту. А по слухам, Невский проспект именно ночью раскрывается во всей красе.

Второе – сегодня не просто ночь, но Новогодняя, когда, согласно восьмому пункту Соглашения между людьми и нежитью, договаривающиеся стороны обязуются соблюдать перемирие, ибо праздник – он для всех петербуржцев праздник!

И, наконец, третье – я возьму с собой большой зонт-трость. Как любят говорить арабы: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай».

На улице творилось черт знает что! Лучше всего происходившее охарактеризовал в своей лаконичной манере гениальный Пушкин: «Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты». Столько лет прошло, но ничего не изменилось!

Впрочем, одно изменение все же произошло: улицы не были совершенно пустыми. По одиночке, парами и даже небольшими группками петербуржцы двигались, текли вдоль канала в направлении Невского.

Над головой раздался оглушительный взрыв, невольно я присел и закрыл голову руками. Как бывший военный, пусть и врач, я знаю, насколько опасным может быть взрыв пороховой бомбы. Не поднимаясь, я принялся озираться по сторонам в поисках причины случившегося. В нескольких метрах от меня из большой лужи поднялся мужчина и, чертыхаясь, принялся чистить свое пальто.

– С Новым годом, уважаемый! – раздались голоса за моей спиной.

Обернувшись, я увидел группу мужчин, намеревающихся свернуть в переулок. Отчего-то они были без головных уборов.

– Да продлит Аллах ваши дни! – с поклоном произнес пожилой горец, возглавляющий эту компанию.

Я сообразил, что сижу у них на дороге. Наверное, им смешно видеть подле своих ног озирающегося в страхе дворянина. Мне стало стыдно. Я встал и молча посторонился, пропуская горцев.

– И вас с праздником, уважаемые. Примите совет скромного врача. Пренепременно купите себе головные уборы. В сыром и холодном климате это обязательно.

– Да что вы с ними цацкаетесь! – зло сказал мужчина, чистивший пальто. – От них все наши беды! У них и вида на жительство наверняка нет, и налоги в казну они не платят! Одним словом, понаехали тут!

Увы, ксенофобия – распространенный порок в современном мире. В условиях мракобесия интеллигентный человек просто обязан быть гуманистом и прилагать все свои силы для развития толерантности в обществе. К тому же, я сам не так давно поселился в столице.

– Милостивый государь, я врач. Кодекс нашего цеха обязывает оказывать помощь любому, независимо от расы и цвета кожи.

– Эдак вы докатитесь до того, что нежить лечить станете. Эх, пропала страна! – махнул рукой огорченный обладатель грязного пальто.

Из верхнего окна дома на другой стороне канала высунулась пьяная рожа, и, подражая официальному глашатаю, радостно завопила новогодние поздравления. В ответ из соседнего окна запустили китайскую шутиху. С невыносимым для образованного человека свистом ракета заметалась между домами. Послышались жидкие аплодисменты. Рожа осклабилась и сообщила, что скоро покажет настоящий фейерверк, после чего скрылась в глубине квартиры.

В ночное время обостряются проявления душевного расстройства, которое московский профессор Петр Борисович Гарушкин назвал пироманией и разместил в классификации болезней рядом со страхами темноты и открытого пространства. По его теории первыми пироманами были наши далекие предки, вынужденные пламенем костра отгонять хищных зверей и злых духов.

Не знаю, насколько это правда. Гарушкин, как известно, материалист, что заставляет относится к его рассуждениям с изрядной долей скепсиса.

Объективный факт, что исстари пироманы ценились как хорошие сторожа, но по мере развития цивилизации их страсть к огню стала оборачиваться пожарами и жертвами среди населения. Приблизительно сто лет назад один из императорских фаворитов, радея о государственной пользе и озаботившись сохранностью принадлежавших ему доходных домов, догадался пристроить большую часть пироманов в пожарную команду.

От размышлений меня отвлек вид артиллерийского орудия на Каменном мосту. Если бы не присутствие рядом с пушкой наряда полиции, я мог бы решить, что происходит государственный переворот. Орудие было ужасающе огромного калибра. Пироманы (по всей видимости, это были именно они) деловито зарядили его и принялись наводить.

Опасаясь за свою жизнь, я прибавил шагу и вскоре оказался за спинами артиллеристов. Почувствовав себя в относительной безопасности, я присоединился к полицейским, с любопытством глазеющим на происходящее.

Пушка шарахнула!

Теперь я узнал, что было источником грохота, испугавшего меня несколько минут назад. Гром выстрела был настолько силен, что в доме Ягужинских, расположенном напротив, вылетело и вдребезги разбилось на мостовой оконное стекло.

Публика вокруг прыгала и размахивала руками, сохраняя подозрительное молчание. Через секунду небо озарила ярчайшая вспышка – это взорвалась осветительная бомба. Нахлынули воспоминания. Мы использовали такие в Маньчжурии во время десанта через болота Тумангана для освещения поля сражения в ночное время. Очень удобно: присутствие Селены позволяет в полном объеме использовать боевую магию, а осветительные бомбы дают возможность командирам видеть действия войск. Да и художники-баталисты, аккредитированные для натурного живописания доблести русского оружия, весьма довольны.

Стоящий рядом широкоплечий полицейский внимательно посмотрел в мое лицо и знаками дал понять, что я оглох.

Я запрыгал на одной ноге в надежде вернуть себе способность слышать. Это старый медицинский прием, им с успехом пользуются мальчишки, когда во время купания вода заливает им уши. К счастью, мне быстро удалось вытрясти из ушных проходов пороховой дым и окружающий мир вновь наполнился звуками.

Пироманы деловито принялись заряжать пушку еще одним зарядом. Я решил не искушать более судьбу и со всей возможной поспешностью продолжил свой путь.

До Невского оставалось не более тридцати метров, когда я заметил, что в тени Казанского собора происходит какая-то пренеприятнейшая история.

Группа мужчин в ватниках и малахаях, числом до полудюжины, охватив полукольцом благородного горожанина, оттесняла его в темноту. От нападавших пахло злобой, и этот запах явственно говорил об их мерзких замыслах.

Волею случая на моих глазах совершалось преступление, и, как благородный человек, я был обязан вмешаться. Идею позвать на помощь городового я отбросил сразу. В сутолоке праздника никто не услышит подобных призывов, а если и услышит, то примет за дурачество подвыпивших горожан. Броситься на помощь? Но бандитов слишком много, повлияет ли моя храбрость на ситуацию или приведет лишь к тому, что вместо одной жертвы будет две? К счастью, сомнения души не повлияли на реакции моего тела и, так как скорость моего передвижения осталась прежней, я оказался в непосредственной близости от места событий.

Бандиты, хрипло дыша, придвинулись к своей жертве вплотную. Хотя оружия в руках нападавших я не заметил, что-то подсказывало мне, что они вооружены и эта встреча неслучайна. Незнакомец вынужденно отступил на несколько шагов и оказался в кругу света от уличного фонаря, что позволило мне рассмотреть его более подробно.

Незнакомец был среднего роста и телосложения. Я не мог с уверенностью определить его возраст, но строгие линии гладковыбритого лица, без мальчишеской припухлости, но и без явных морщин, говорили об интервале между тридцатью и сорока годами. Офицерская шинель, несомненно, пошитая у лучшего портного, подчеркивала достоинства его фигуры. Из-под залихватски, «по-казачьи», заломленной фуражки выбивался русый чуб. Так как на шинели отсутствовали знаки различия, а на фуражке не было кокарды, я сделал вывод, что незнакомец – отставной военный. В пользу этого утверждения свидетельствовала не только манера одеваться, но и прямая осанка, несомненно, приобретенная в результате долгих упражнений на плацу.

Для врача, владеющего физиогномикой, его лицо было открытой книгой. Заметил я и благородство жестов, говорившая о знатном происхождении, и горделивую посадку головы, свойственную человеку, привыкшему смотреть поверх толпы. Без колебаний я распознал основные черты характера моего нового знакомого: уверенность в себе и хладнокровие.

Перед лицом опасности он вел себя мужественно, как и подобает дворянину. Казалось, его абсолютно не тревожит ситуация, в которой он оказался по воле судьбы. Не обращая внимания на обступивших его хулиганов, незнакомец поздоровался со мной кивком, как принято у офицеров. После, без лишней суеты, а именно суетливость движений часто сопровождает чувство страха, он достал из шинели серебряный портсигар и, прикрыв руками огонек, закурил папиросу.

Миролюбие и спокойствие в конфликтной ситуации способствуют снижению уровня агрессии. По крайней мере, так пишут в учебниках по конфликтологии. Об этом же свидетельствует и народная мудрость: «Плохой мир лучше доброй ссоры». Как интеллигентный человек, я предпочитаю находить мирное решение.

– Господа, позвольте поздравить вас с праздником!

Услышав мое поздравление и обнаружив, что я нахожусь рядом, хулиганы мгновенно перестроили свои ряды так, чтобы избежать нападения с тыла.

– Ты это… Мужик, проходи, не задерживай! – неожиданной высоким голосом и с какой-то даже просящей интонацией обратился один из них ко мне.

– Извольте обращаться ко мне на «вы», милостивый государь, – я почувствовал, что кровь прилила к моему лицу. – Не смейте указывать, где мне находиться и что при этом делать. Дорога широка, и я не загораживаю вашего пути. Если же вы планируете совершить злодейство, то знайте, я намереваюсь вам в этом помешать.

– Зяба, дай ему финкой! – высказал идею второй хулиган, и в их рядах вновь произошло движение. Действовали они по-прежнему молча, но удивительно согласованно, и, к своему удивлению, через мгновение я обнаружил себя оттесненным к незнакомцу.

Отчего во время гнева движения даются мне с трудом? Еле преодолевая скованность членов, я сорвал с себя плащ и обмотал им левую руку. В схватке это может помочь обезоружить противника.

Бандиты замерли в нерешительности. Я не являлся их целью, а то, что происходящее – неслучайное нападение, я уже понял. Мое появление нарушило их планы, но они явно не желали отказываться от добычи, которая, казалось, уже была у них в руках.

– Ой, не могу! Зяба, фраерок-то хорохорится! Пырни в пузик интеллигента вонючего!

Эта фраза подтолкнула меня к действию. Оцепенение прошло, не мешкая более, я перехватил зонт словно шпагу, направив его острие в лицо бандиту, которого подельник назвал Зябой.

Бандит побледнел и попятился.

– Так это… У них оружие имеется.

– Милостивые государи, извольте нас покинуть! – грозно сказал я. – Поверьте, я человек самой мирной профессии и мне претит сама мысль о возможном насилии, но как дворянин, я просто обязан защищаться всеми доступными способами.

Хулиганы растворились в ночи.

Мне было приятно осознавать, что моя угроза оказалась столь эффективной. Хотя, возможно, бандиты испугались большой компании, появившейся из-за угла.

Незнакомец протянул мне руку и как-то очень буднично представился.

– Алексей Конте, принц поэтов.

– Александр Любарский, врач, – в свою очередь назвался я и, пожав руку нового знакомого, поинтересовался. – Кто были эти люди, и почему они пытались причинить вам вред?

– Это пачкуны, давайте пройдем в более комфортное для разговора место. Скажем, выпьем горячего шоколаду. Угощаю, ведь я ваш должник.

Слой мокрого снега достиг толщины в тридцать сантиметров. Ноги промокли окончательно. Идея выпить горячий шоколад с коньяком и просушить ноги показалась мне чрезвычайно заманчивой. Не мешкая более ни минуты, мы отправились в путь.

Реклама врачу никогда не помешает, особенно, если он недавно купил практику. Руководствуясь этими соображениями, я на ходу вручил поэту свою визитную карточку и рассказал, чем как врач могу быть полезен ему и его знакомым. Конте хранил молчание.

Невский проспект походил на полотно, вышедшее из-под кисти сумасшедшего импрессиониста. Продолжавший падать снег смягчил строгие линии зданий, исказил перспективу. Дома, словно огромные грибы, нависли над головами горожан. Свет фонарей желтыми кругами разбегается в пространстве, выхватывая из темноты сюрреалистические сюжеты.

Проспект заполнен огромными толпами народа. Ни одного экипажа или кареты. Пешеход царствует этой ночью на главной улице Империи. С различной скоростью, непрестанно меняя галсы, разряженная публика движется в направлении Зимнего дворца. Никакого классового расслоения: аристократы и рабочие, чиновники и гости столицы идут в одном направлении, по одной улице, зачастую плечом к плечу, касаясь друг друга руками, крича друг другу приветствия. Отцы несут на плечах малолетних детей, жены несут в руках открытые бутылки шампанского и букеты цветов. Царят сумятица и радостное возбуждение.

На высоком деревянном помосте, отражаясь в гигантском зеркале, установленном за этой импровизированной сценой, пляшут негры. Их обнаженные тела украшены пышными цветными перьями и блестят от пота. Негры неистово подпрыгивают и извиваются, следуя ритму африканских барабанов. В свете рампы видно, как пар столбом поднимается от разгоряченных тел танцоров. Молоденькие барышни столпились около сцены, их глаза блестят от возбуждения. Они, смеясь, обсуждают достоинства танцоров, бесстыдно указывая руками на своих фаворитов.

Вокруг гигантской снежной бабы разночинцы и мещане пляшут камаринскую. Выдают коленца, кто во что горазд, и в присядку, и колесом, и лебедушкой. Отчаянно наяривает молодой гармонист. Сосредоточившись на музыке, едва поспевают за ним два балалаечника. Их руки так и мелькают, так и мелькают.

Буквально в шаге смельчак, скинув шубу и сапоги, лезет по столбу в надежде достать привязанного к перекладине поросенка. Животное от страха пронзительно визжит. Пьяный городовой, крепко упершись ногами в снег, состязается с ним в умении шуметь. Натужившись так, что его лицо побагровело от прилива крови, полицейский изо всех сил свистит в табельный свисток.

Счастливый приказчик, одетый, как и положено по должности, в красную рубаху, черный шелковый жилет и в черные же шерстяные брюки, заправленные в сапоги, возле дома Зингера раздает детям накаченные гелием шары. Шары украшены рекламой лавки, в которой приказчик служит. Через один шары вырываются из детских ручонок и, словно удивленные гигантские насекомые, плывут, постепенно набирая высоту, вдоль проспекта. Топорщатся усики на лице приказчика и безупречен пробор в его набриолиненной прическе. А в шаге от приказчика истеричный гимназист, сорвав с головы форменную фуражку, вскакивает на парапет моста и грозит броситься головой в Екатерининский канал. Наивный, разве возможно в объятиях русалок найти успокоение от несчастной любви.

Бурлит Невский проспект. Играет страстями человеческими. Куда там Венецианскому карнавалу! В России все живее и насыщеннее. Не знает русская душа удержу ни в чем, а особенно в празднике!

С изрядным трудом, ежесекундно наталкиваясь на прохожих, раскланиваясь с ними и, в честь праздника, троекратно лобызаясь, мы с поэтом достигли кондитерской.

Кондитерская «Норд» – известнейшее на Невском заведение. Нигде более вы не найдете настоящего горячего шоколада по столь демократичной цене. Кроме того, в помещении тепло зимой и прохладно летом. Столики окружены удобными венскими стульями. По европейской моде есть специальная зона для некурящих. Вследствие этого кондитерская обычно заполнена публикой и попасть сюда составляет большую проблему.

Я пытался раньше полакомиться сладостями в «Норде», но столики неизменно оказывались занятыми. Моему другу профессору Подхалюзину удалось пару раз достать билет и он очень лестно отзывался о кондитерском таланте шефа-повара.

Признаться, я отнесся к приглашению поэта, как к браваде и, как оказалось, зря. Владельцы «Норда» были почитателями литературного таланта Алексея Конте, и его в любое время суток ожидал зарезервированный столик. Это не было филантропией. Пока мы ждали выполнения заказа, Конте сообщил мне, что иногда, по просьбе владельцев, выступает в кондитерской со своей поэтической программой. Это способствовало славе заведения, так как многие обыватели ходили сюда в надежде увидеть принца поэтов.

Официант принес пепельницу и две порции горячего шоколада. Для Конте – на французский манер с трюфелями. С имбирем и с черным тмином – для меня.

Посмотрев на мое блюдо, поэт сказал с покровительственными интонациями в голосе.

– Напрасно вы отказались следовать моему совету. Это изысканное блюдо, с легкой руки герцогини Марии Валуа в прошлом году стало модным в Европейских салонах. Сегодня невозможно представить себе светский обед без сыра и шоколада с черными трюфелями.

Скромность – лучший наряд настоящего врача, но ради поддержания престижа профессии, и для того, чтобы показать Конте, что он находится в обществе человека, избравшего стезю служения науке, я решил объяснить ему причины, побудившие выбрать именно это блюдо.

– Видите ли, сегодня достаточно холодная ночь, я промочил ноги и сильно перенервничал во время заварушки, предшествовавшей нашему знакомству. Как врач, я понимаю, что могу заболеть простудой или даже воспалением легких. Это опасение требует незамедлительного приятия профилактических мер. Первое – да будет вам известно, что занджабиль, который европейцы именуют имбирем, обладает первостепенно влажными и второстепенно горячими свойствами. Он отлично нагревает тело и, помимо прочих полезных воздействий, является хорошим профилактическим средством, особенно в сочетании с небольшим количеством воды и двумя мерами тростникового сахара. Второе – шунейз или черный тмин, по мнению благословенной Аиши, ссылающейся на самого Пророка, спасает от любой болезни, кроме «самм». В качестве ингредиента это вещество особенно эффективно при лечении горячих и сухих болезней. Третье – лечебные свойства смеси занджабиля и шунейза многократно усиливаются шоколадом. Ведь известно, что какао бобы – не только превосходный стимулятор, но, и что важнее, универсальный проводник лекарственных веществ, – закончив ответ, я с достоинством поднял чашку и сделал глоток напитка. Подхазюлин был прав, готовили в «Норде» превосходно.

– Вижу, что вы, уважаемый Александр, человек образованный и, по всей видимости, превосходный врач.

Гордыня претит настоящему ученому, но справедливое замечание Конте по-человечески мне было приятно, и я не преминул развить достигнутый успех.

– Впрочем, ваш выбор также неслучаен. Если простуда не угрожает вашему здоровью, а будем надеяться, что это так, то употребление «растения грозы», так на Востоке называют трюфель, не только улучшает физическое зрение, но и развивает дар ясновидения, что особенно важно для человека вашей профессии.

– Вот уж не знал, что трюфели помогают заглядывать в будущее! Среди моих друзей из числа богемы для этой цели принято использовать опьяняющие напитки, так сказать, искать откровения на дне стакана, – с сомнением сказал поэт и, закинув голову, продекламировал строки Александра Блока: «И пьяницы с глазами кроликов, in vinaо veritas кричат».

Публика за соседними столиками восхищено зааплодировала.

Восторг публики воодушевил Конте, и, уже не слушая меня, он начал говорить в театральной манере.

– Только близость к смерти, переживаемая в результате сильнейшего запоя, дает творческому человеку ощущение вечности.

Как врач, я считаю чрезмерное употребление алкоголя вредным для здоровья, и не могу остаться равнодушным, слыша столь чудовищные заявления.

– По-арабски смерть звучит как «самм», против нее шунейз бессилен, но в раю гурии подают напиток, настоянный на занджабиле. Обращаю ваше внимание, об алкоголе речи нет. Пьянство разрушает человека.

– В ваших словах есть логика. Дорогой Александр, когда-нибудь я познакомлю вас с прелюбопытнейшим артефактом. Надеюсь, вы поймете, что не трюфели правят миром и дают власть над временем. Только гений художника-творца способен прировнять человека к богам. Впрочем, не сейчас об этом… Всему свое время… Вы спросили, почему пачкуны напали на меня?! Что ж, отвечу. Знайте, причина нашей вражды заключается в том факте, что они пачкуны, а я поэт! Видите ли, уважаемый Александр, Санкт-Петербург – столица мирового декаданса. С самого момента своего рождения город умирает.

Я понял, что, как всякий человек, избежавший смертельной опасности, Конте испытывал острую потребность высказаться. Об этом объективно свидетельствовали проступивший на его лице яркий румянец и горячность, звучащая в голосе поэта. Мне это было на руку. Будучи интеллигентным человеком, а к тому врачом, я интересуюсь культурной жизнью столицы и не прочь расширить свой кругозор. Кроме того, сам факт личного знакомства с великим Конте мог помочь увеличить мою практику. Для осуществления этой цели будет полезно, если собеседник укрепит свое мнение обо мне, как об образованном человеке и любителе искусств. Поэтому, с целью поддержания беседы я решил задавать поэту умные вопросы.

– Отчего же Петербург умирает, вовсе нет. Мне видится, что город, до сих пор повинуясь воле Петра, растет. Строятся новые дома, население увеличивается.

Конте с неудовольствием посмотрел на меня. Возможно, он был настроен на монолог, а не на обмен мнениями.

– Соглашусь, воля Великого Императора кажется несокрушимой в своем магическом могуществе. Еще бы, ткнуть палкой посреди векового болота – городу быть! И вот она – столица. Но это лишь часть правды. Дело в том, что воля Петра столкнулась с не менее сильной волей его первой жены Евдокии. В архивах я нашел любопытные документы. Венчанная царица прокляла мечту государя: «Петербурх пустеть будет!»

Принц поэтов сделал театральную паузу, во время которой достал и раскурил длинную папиросу.

– В государственные архивы я был допущен по Высочайшему повелению и с той же целью, что ранее был допущен Александр Сергеевич. Император заинтересован в возвеличивании России и Русского Императорского Дома.

– Вы Пушкина сейчас упомянули? – робко поинтересовался я.

– В России есть только один Александр Сергеевич, и он – король поэтов на все времена. Ваш покорный слуга поэтому довольствуется только титулом принца, – Конте печально вздохнул. – И не перебивайте меня, пожалуйста. Я теряю нить беседы. Так вот, в архивах мне удалось обнаружить великое множество свидетельств очевидцев, утверждавших, что накануне Троицына дня они видели кикимору, прыгающую на колокольне одноименного собора. А в простом народе до сего времени ходят слухи, что эта кикимора и есть царица Евдокия.

От всего услышанного голова моя кружилась и постепенно стала утрачиваться грань между реальностью и бредом. Как может быть правдой то, что утверждает поэт? Это же величайшая ересь! И все же рассудок подсказывал мне, что все услышанное – правда.

– Вы хотите сказать, что ситуация описывается рамками конфликта «кровь против крови». Священная императорская кровь пожертвована в фундамент Северной Пальмиры, но не менее священная царская кровь замешана для усиления проклятия, обрушенного на город?

– Отчего же – хочу сказать? Нет, уважаемый Александр, я это утверждаю! Все именно так, господин доктор. Евдокия Федоровна была помазана на царство вместе с законным своим супругом Петром. И заметьте, долг свой монарший выполнила в наилучшем виде, родила наследника, цесаревича Алексея. А ее муж это не оценил. По его тайному распоряжению Евдокию насильно постригли и упекли в монастырь. По-простому сказать, в тюрьму посадил ее Петр, как и сына ее – наследника своего законного. До самой своей кончины, приняв имя Елены, Евдокия находилась в монастыре. Петр же почувствовал себя свободным. Изо всех сил предался пороку и разврату. Царство безродной немке оставил, и кровь свою с неведомо кем смешал. Уже находясь в заточении, Евдокия смогла отомстить мужу. Прокляла главную мечту Императора – построенный им город.

– Помилуйте, как же Евдокия сумела-то? Это же ведать нужно, как проклятие составить и не только знать, но и суметь его наложить. Здесь одной монаршей магии мало будет, – усомнился я в подобной версии событий.

Поэт молча мешал серебряной ложечкой остатки шоколада в фарфоровой чашке, украшенной рекламой «Норда». Вздохнув, он поднял на меня серые глаза и, решившись, произнес.

– Уважаемый Александр, вы врач, – высокопарно начал он, и я с удовольствием подтвердил этот факт, рассказав заодно, какие лицензии в настоящее время имею, и какие вследствие этого манипуляции могу производить с ним самим и его родственниками.

Собеседник эффектным жестом прервал мой словесный поток.

– Как врач, вы сведущи в словесной магии, я, как поэт, также разбираюсь в этом вопросе. В Европе не умеют составить короткое заклинание, алхимик стремится перевести энергию из потенциального в кинетическое состояние. Инерция движения субстанции позволяет совершать превращения и осуществлять мечты. Для алхимической магии равно нужны время и слова. В этом слабость европейских чародеев. Евдокия использовала очень короткое и необычайно сильное заклятие. Ее магия имеет другую природу. Царица в девичестве была Лопухиной, а этот род, как известно, от касогского князя Редеди идет. Да не простого князя, а, по сути, царя горцев. В поединке с ним верх одержал князь Мстислав. По праву победителя он присоединил к Руси земли Редеди, а дочь его выдал замуж за своего дружинника. Царская кровь гордых правителей Кавказа течет в Лопухиных. Отсюда и познания тайные и сила необычайная.

Конте посмотрел на меня и, выпустив дым колечками, усмехнулся.

– Да не переживайте вы так. Создается впечатление, что вашим представлениям о добре и зле нанесен сильнейший удар. Равна императорской оказалась родовая сила царицы. Вся без остатка была она вложена в проклятие. От того-то наводнения и пожары терзают город с самого момента его появления. В каждую секунду, в каждое мгновение под воздействием проклятия царицы Петербург неумолимо с бесчеловечной обреченностью разрушается. И каждую же секунду, повинуясь воле Петра, возрождается. И все в столице участвуют в этом процессе. Пачкуны служат Кикиморе, я – Императору. И вам, уважаемый доктор, придется выбрать свою сторону.

Поэт откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь эффектом, произведенным на меня его речью.

Пауза затянулась. Мне не хотелось говорить. Я вспомнил столкновение со старухой, продавшей душу Кикиморе за иллюзию молодости и красоты. Тот случай доставил мне много хлопот и причинил большой урон моему здоровью. Получается, что главная нежить – безвинная жертва мужниного произвола?

– Негоже, мой друг, Новый год шоколадом отмечать. Предлагаю взять шампанского и отправиться на Дворцовую площадь.

К счастью, снег прекратился и, если бы не глубокая, грязная жижа под ногами, можно было бы радоваться теплой погоде.

– Отчего вы не сопротивлялись бандитам, ведь они имели самые зловещие намерения и могли лишить вас самой жизни? – спросил я через некоторое время просто для того, чтобы не идти в молчании.

– Мне, уважаемый Александр, уже тридцать семь лет. Я – поэт и Муза призывает меня завершить земные дела. Это было одним из пунктов нашего с ней соглашения. Выбор невелик: дуэль, самоубийство или смерть от руки злодея. Право, третий вариант ничем не хуже двух других. Это было бы поистине прекрасно – умереть от рук пачкунов в Новогоднюю ночь! Мои биографы не пожалели бы золота на осуществление подобного сценария. Встреча с пачкунами, да еще в разгар Новогодней ночи. И где? В центре Петербурга, подле Казанского собора! Отлично придумано, читатель любит подобные истории. Но в решающий момент по воле Провидения объявились вы, мой благородный друг, и смерть с позором отступила!

– Вы что же, упрекаете меня за то, что я вмешался и не дал вас зарезать?

– Вы спасли мне жизнь, уважаемый Александр! Я благодарен вам за это. Парадокс заключается в том, что, совершив благородный поступок, вы лишили сна моих биографов. А это, скажу я вам, влиятельнейшие люди! Ума не приложу, что они будут теперь делать? Между нами: самоубийство я считаю величайшей пошлостью и признаком безвкусицы. Давайте лучше выпьем это прекрасное шипучее вино и прибавим шагу, скоро начало!

Я не знал, что именно должно начаться и где, но идея с шампанским мне понравилась. Мы остановились посреди Невского, выпили на брудершафт и троекратно расцеловались. Этим дело не ограничилось. В течение следующего получаса мне пришлось пить и целоваться по крайней мере с тремя десятками совершенно незнакомых людей.

К счастью, с каждым новым лобызанием мне удавалось немного продвинуться вперед по направлению движения. И вскоре грозный окрик жандарма, стоящего в оцеплении под аркой Генерального штаба, успокоил публику. По окончании поцелуйного марафона слегка помятые и ошалевшие мы вышли на главную площадь Империи.

Я знал, что Императорский Дом не скупится на праздничные представления. Но никак не был готов к такому великолепию!

На Дворцовой, подле Александрийского столпа, была устроена роскошная сцена Императорского Мариинского театра. Зимний дворец выглядел задником сцены, площадь – ее продолжением.

Зрители заполнили все свободное пространство. Кого здесь только не было! Представители всех сословий и наций наслаждались праздничным театральным действом. Кроме людей на площади было много нежити, что неудивительно, Новый год – это всеобщий праздник. Как башня, возвышался над народом Медный всадник. Грозный Император, словно обычный человек, слушал оперу. Мне подумалось, что, возможно, рядом с колоссом находится и его антипод – мелкий чиновник Евгений. В небе летали Александрийский и Петропавловский ангелы и осыпали публику лепестками роз.

Передвижение по площади было затруднено горами пустых бутылок из-под шампанского, лежащих под ногами. Петербуржцы любят игристое вино, но еще больше они любят, выпив, аккуратно класть пустую бутылку на мостовую. Во время народных гуляний эта привычка оборачивается поистине катастрофическими последствиями.

Трудности не пугают смелых. Внимательно глядя под ноги, мы начали движение по площади. Пришлось активно поработать локтями прежде, чем нам удалось пробиться в место, из которого можно было увидеть сценическое действие. Давали самую имперскую в истории русской музыки – оперу «Князь Игорь».

Сюжет оперы Бородина прост: древнерусский князь Игорь выступает в поход против враждебных жителей степей – половцев. В решающей битве русская дружина терпит сокрушительное поражение, а сам князь попадает в плен. В неволе Игорь постигает всю глубину любви к родине. Князь демонстрирует врагам несгибаемую силу русского духа и с помощью богов бежит из плена.

Два мира – русский и половецкий – изображены контрастно. Русь показана сильным, справедливым, цивилизаторским государством. Князь Игорь выступает идеальным европейским героем. Он первый среди равных, с любовью его поддерживают дружина и народ. С другой стороны – половцы, у которых нет государства в европейском понимании, но есть тысячелетняя традиция власти.

Мои симпатии всецело на стороне русской правды. Глубоко трогает трагическая фигура Игоря, волнуют перипетии его судьбы. В свете грядущего монгольского нашествия провидческим кажется сам сюжет, легший в основу произведения.

Раздражает и как-то странно волнует культура степняков. Их бравурные, дикие пляски, в которых принимают участие несколько сотен артистов, блестящая хореография, великолепная выучка танцовщиков, богатство костюмов, вызывают восхищение!

А музыка? Музыка половцев исполнена чувственности и экстатична. Она гипнотизирует слушателя, подпадающего под ее чарующее влияние.

Князь Игорь провозглашает победу цивилизованного разума над необузданными страстями. Но отчего тогда в моей душе рождается смутная симпатия к простым жизненным радостям половцев? Отчего их буйный темперамент притягивает меня?

– Оттого, что, уважаемый Александр, тысячекратно прав Блок: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы»!

Услышав реплику Конте, я смутился, и, чтобы это скрыть, принялся раскуривать сигару. Затянувшись, я деланно равнодушно произнес.

– Приношу свои извинения, я не подозревал, что озвучиваю свои мысли.

– Полноте, мне было очень забавно наблюдать за вами. Редко какой человек способен столь тонко чувствовать музыку и так всецело отдаваться ее власти. Александр, вам известно, что в жилах Бородина текла кавказская кровь?

– Как, и он тоже?

– Увы, уважаемый Александр, увы… Бородин был незаконным сыном кавказского князя. И этот факт позволяет нам с вами увидеть в его гениальной опере другие грани. Несомненно, рассудком автор на стороне русских, но эмоционально Бородин отдыхает в стане половцев. Оттого столь отточена оркестровка, столь чарующ ритм. Там его родительский дом, туда зовет кровь. Но Бородин боится признаться в своей симпатии к дикому полю. Этот страх и рождает сильнейший конфликт, которым пронизано произведение. Конфликт, являющийся главным движителем произведения.

– Вы сообщили мне сегодня столько нового, что я, право, теряюсь. Скажите, а почему для праздничной постановки выбрана именно эта опера? Нет, я понимаю – «Князь Игорь» гениальная музыка, вершина патриотизма. Но отчего выбран столь трагичный сюжет? В конце концов, есть опера Глинки «Жизнь за царя». Мне лично она нравится меньше, но там говорится о русской победе, а не о поражении.

– Опера выбрана самим Императором и отнюдь неслучайно. Бородин показывает столкновение двух цивилизаций. Что дает масштаб. А главный герой – князь! И спасает его магия, недоступная простолюдинам. Без защиты князя погибнет земля русская, со всеми населяющими ее смердами. Народу полезно об этом факте деликатно напоминать.

– Ваши рассуждения безупречны, но так циничны.

– Цинизм свойственен великим поэтам. Вспомните лорда Байрона. Впрочем, есть еще один ответ на ваш вопрос. Первый ответ лежит, как вы заметили, в плоскости политической, оттого и выглядит циничным. Второй мотив Императора вызван эзотерическими соображениями.

Конте принялся неторопливо закурил новую папиросу. Несколько минут мы курили в молчании. Меня мучило любопытство, но я решил продемонстрировать выдержку.

– Глубокоуважаемый, милостивый государь, не позволите ли вы в момент, угодный вашему благородному сердцу, позволить мне побаловаться ароматным дымом сигары?

Передо мной склонился в поклоне клошар, одетый столь же экзотично, сколь неожиданно изысканной была его речь.

Оторопев и потерявшись от неожиданности, я смотрел на этого человека. Смысл его просьбы ускользал от моего сознания. Наконец сумел я выдавить.

– Извините, что вам угодно?

– Он просит докурить ваш окурок.

– Окурок? Ах, да, пожалуйста, любезный! Конечно, возьмите.

Я протянул сигару просителю. С чувством достоинства он принял мой дар и произнес ответную речь.

– Глубокоуважаемый сударь, господь наградит вас за благородное стремление помогать обездоленным соотечественникам.

Незнакомец величаво раскланялся и, сунув окурок в рот, удалился.

Зачарованно глядя ему вслед, я не смог удержаться от вопроса.

– Кто это?

– Это, уважаемый Александр, обычный петербургский нищий. Милейшие существа, скажу я вам, а уж мне-то довелось познать петербургское дно…

После небольшой паузы поэт продолжил предыдущий разговор.

– Насмешка судьбы заключается в том, что, победив Редедю в поединке, князь Мстислав сделал Русь азиатским царством. А Петр попытался вырвать Россию из лап Азии, опять же причинив вред потомкам Редеди, в тот самый момент, когда они взяли самый убедительный реванш, стали русскими царями. Круг, как видите, замкнулся и не без изящества. Но нельзя, победив Азию, уйти из нее. Вспомните историю Александра Македонского, который умер, так и не сумев вырваться из азиатских сетей. Победитель вынужденно становится заложником собственного успеха, поверьте, только поражение может даровать настоящую свободу.

– У вас через чур европейский взгляд. Русское владение отличается от западного доминирования. Мы никогда не смотрели на Азию сверху вниз, впрочем, как и на Европу. У России нет необходимости становиться Азией или Европой. Россия – это Хартленд, что означает «Сердце земли».

Конте как-то по-особому посмотрел на меня.

– Получается, вы не либерал? Странно, я был уверен, что все врачи – либералы…

Я развел руками. По-человечески, Конте мне был симпатичен. Мы были одного круга и мне нравилось наше общение. Однако, как любому интеллигентному человеку, мне претила ложь. В принципиальных вопросах лучше сразу расставить точки над и…

Не обращая внимания на мои душевные метания, Конте продолжил.

– И все же, важно страдание. Только оно позволяет душе птице Фениксу восстать из праха. Страдание искупает грехи. Очистившись им, человек становится подобно птице свободным и счастливым. Чтобы подняться вверх, нужно пасть очень низко…

– Инверсия! Вы говорите о принципе инверсии! Однако важно не страдание как таковое, а интеграция противоположностей. В кипящем тигле алхимика все антиподы на мгновение соединяются и затем переходят друг в друга. То, что рождено – умирает, а что умерло – возрождается. Противоречие, контраст, используя энергию заложенного в различии конфликта, могут, в соответствии со своим трансцендентальным значением, открыть путь в иной мир!

– Или в точку инверсии. Или в вечность. Вот вы, уважаемый Александр, и ответили на свой вопрос. Умирая, Петербург становится вечным городом.

– Погодите, Конте, у меня голова идет кругом. Мы с вами договорились черт знает до чего. Согласно закону инверсии, такие зловредные животные как жаба, скорпион, носорог, василиск являются настоящими врагами. Но лягушка, жук-скарабей, единорог и петух – сильнейшие защитники добра. Получается, что сила Российской империи – в умении превращать врагов в самых истовых своих друзей и именно этот секрет сокрыт в опере Бородина! Опять же, в битве на реке Калке рядом с русскими дружинами билось и погибло половецкое войско. И этом наша сила – вчерашний враг становится боевым побратимом. Так что вы правы, по всем статьям сегодня нужно было ставить «Князя Игоря».

– Ну да хватит уже философствовать. Этак и в меланхолию можно впасть. Предлагаю пойти к цыганам.

– Где же мы с вами в центре Петербурга цыган найдем?

– Ясно где, в Народном доме. Возглавляет этот очаг культуры одна ведьма, так она последние сто лет там сплошной шабаш развела: цыгане, танцы живота, блошиный цирк.

– Я понял, вы поклонник тайного оргиастического культа!

– Поверьте, уважаемый Александр, презрение, пройдя точку инверсии, оборачивается преклонением. Но я не поклонник тайного тантрического культа, я – поэт! Служитель музы не принадлежит себе, его судит вечность. Я – народное достояние. Этот город любит и ненавидит меня сильнее, чем самое себя.

Окружающие начали оглядываться на нас. Кто-то предложил вызвать городового. Скандал был мне ни к чему и я, крепко взяв поэта под локоть, увел его.

На Исаакиевской площади Новый год праздновали в стиле «а-ля рюс». Это неудивительно, если помнить, что именно здесь стоят знаменитые гостиницы «Астория» и «Англетер», столь любимые иностранцами.

По мнению иностранцев, главное блюдо русского праздника – матрешки и прочие сувениры. Пользуясь случаем, что этой ночью «Дон Кихот самодержавия» отправился искать на улицах столицы новую, хорошенькую Дульсинею, подьячие на радость туристам и мытарям вокруг пустующего постамента развернули торговые ряды. Как известно: «Свято место пусто не бывает».

Туристы бурной толпой совершали праздничный шоппинг, скупая сувенирную продукцию в столь большом количестве, что для ее вывоза туристическим компаниям придется дополнительно арендовать несколько галеонов. Туристы, как один, были одеты в ватники и шапки-ушанки. Потерявшие своих подопечных гиды, громко крича и размахивая табличками с названием компаний, суматошно метались по площади. Единообразие в одежде и повальное пьянство туристов придавали картине происходящего определенный колорит и пикантность. Казалось, что на площади проходят учения резервистов русской армии.

В отличие от меня Конте, казалось, не обращал на происходившее никакого внимания. Несомненно, сказалась его богемная закалка. Теперь уже он взял на себя роль ведущего и стремительно проследовал через площадь. Мне оставалось только подчиниться и охранять тылы нашего отряда от посягательств иностранцев, пытающихся купить у поэта его офицерскую шинель.

Цыгане были на месте. Все, как один, в пестрых одеждах с гитарами наперевес, они, конкурируя с подьячим в деле изъятия у туристов валюты, хором голосили «Очи черные». Но ни усердное пение, ни танцы приведенного цыганами дрессированного медведя иностранцев не привлекали. Такое положение вещей грозило убытками и неприятным разговором с требующей денег за аренду и патронаж ведьмой. Появление принца поэтов ромалэ восприняли как подарок неба, ибо мудрость гласит: «На безрыбье и рак – рыба».

Довольно быстро Конте напился. Он громко пел вместе с цыганами. Танцевал их темпераментные танцы. Рыдал от умиления и возвышенности чувств. С парапета Синего моста читал стихи своего сочинения. Усердие поэта принесло свои плоды. Вокруг веселившегося табора столпился персонал, обслуживающий туристическую индустрию: гиды, переводчики, швейцары, горничные, лакеи и даже некоторые молодые подьячие. По крайней мере, мне показалось, что в толпе мелькнуло лицо моего знакомца Михаила. Вскоре появился городовой. Полицейскому явно нравились стихи Конте. Он умиленно смотрел на поэта, шепотом повторял за ним слова и в волнении крутил свой длинный ус. Из питейного заведения, что на углу, высыпали посетители: состоятельные дамы и господа в нарядных, по последней парижской моде, одеждах.

Триумф поэта был полным! Публика аплодировала, кричала «бис», кидала под его ноги денежные купюры. Я убедился, что Конте – действительно народный кумир.

Озадачивало и вызывало раздражение лишь абсолютное равнодушие к поэтическому выступлению иностранцев. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Как известно, Запад погряз в меркантильности, свидетельством чему был безудержный, торгашеский азарт туристов, килограммами скупающих китчевые поделки. Никогда европейцам не понять русскую душу, нашу тягу к духовности.

Вследствие этих размышлений и под влиянием услышанных стихов меня обуяло чувство патриотизма. Я остро почувствовал свое единение с народом. Захотелось сделать какой-то жест, совершить поступок. Повинуясь этой потребности и в знак протеста против засилия западничества в отечественной культуре, я выпил с цыганами. Признаюсь, я не люблю водку, считаю ее невкусной и вредной для здоровья. Но, чувствуя себя исконно русским человеком, я выпил с цыганами водки и закусил соленым огурцом.

– Ай, молодца Сашка! – вскричал от избытка чувств увидевший мой поступок Конте.

– Теперь бы еще съесть тарелку «оливье» и можно считать, что праздник удался! – молодцевато ответил я, уворачиваясь от объятий Конте.

Через мгновение публика, увлекаемая примером принца поэтов, принялась истово целоваться. Незнакомые люди, охваченные каким-то безумным порывом, хватали друг друга в объятия и троекратно взасос лобызались. Этот русский обычай испугал и заинтриговал иностранных туристов. Они не могли понять, как можно столь страстно целоваться и при этом не испытывать никаких сексуальных чувств. Особенно много платонических поцелуев пришлось на долю хорошеньких девушек и влиятельных господ, из числа тех, кто может составить протекцию для скорейшего продвижения по службе или способствовать благоприятному решению судебной тяжбы. Возле последних даже образовалась небольшая очередь.

Незаметно лобызания переросли в драку. Городовой засвистел в служебный свисток. Раздались призывы к погрому. Сердито заревел дрессированный медведь.

Мы с Конте бросились бежать прочь от толпы. Вскоре на перекрестке свернули за угол, потом еще раз и оказались в Столярном переулке. Здесь мы почувствовали себя в безопасности и смогли отдышаться.

Конте веселился как ребенок, вспоминая наши ночные приключения. Рассказывал в лицах диалоги, при этом ловко копируя манеру речи персонажей рассказа. Он оказался очень хорошим рассказчиком, но мне было не до смеха. Я испытывал стыд. Что явилось причиной появления этого чувства, я не знал. Может быть, выпитая водка или наши ночные безумства. А возможно, магическое влияние тени Достоевского.

– Где-то здесь Родион Раскольников спрятал клад.

Конте заинтересовано посмотрел на меня.

– Не может быть, уважаемый Александр. Расскажите подробнее, мне ничего не известно об этом.

– Рассказывать, собственно, нечего. Согласно легенде, клад спрятан в одном из дворов под большим камнем. Черные археологи многие годы безуспешно пытаются его найти.

Конте закурил папиросу. Он был само внимание.

Я продолжил, постепенно распаляясь.

– Обратите внимание, в переулке очень плохая мостовая и много ям. Градоначальник уверяет, что причиной этому является вандализм черных археологов.

– Полноте, это нелепое утверждение. Деньги, предназначенные для дорожного ремонта, как водится, разворовали, а в оправдание придумали басню о кладе и археологах.

Скепсис поэта показался мне обидным.

– Первое, от дома, где жил Раскольников ровно 730 шагов до парадной, в которой жила его жертва, старуха-процентщица. Это легко проверить. Второе, Достоевский однажды показал своей жене камень, под которым зарыт клад. На ее вопрос, зачем Достоевский забрел на этот двор, он дословно дал следующий ответ: «А затем, зачем заходят в укромные места прохожие». Следовательно, это типичный двор-колодец, куда прохожие заходят утолить жажду!

– Я-то думаю, почему в них всегда мочой воняет, а это от великой жажды, стало быть, – тихо пробормотал Конте и, уже в полный голос, примирительно продолжил. – Полноте, уважаемый Александр, не будем ссориться!

Я предпочел сделать вид, что не услышал его первой фразы и протянул поэту руку. Конте бросил (о)курок на землю, и мы обменялись рукопожатием.

Неожиданно к нам метнулась Тень.

От неожиданности я отпрянул. Сердце бешено колотилось, стремясь выпрыгнуть из моей груди. Ладони вспотели. Тело била крупная дрожь. Не знаю, как это вышло, но в попытке защититься я выставил перед собой зонт-трость.

Сложно остаться спокойным, когда в переулке ночью посреди мирного разговора к вам бросается незнакомая девица с абсолютно безумным видом. И не просто бросается, а собирает у вас под ногами окурки!

Сделав для успокоение нервов несколько дыхательных упражнений, я обнаружил, что девица мне знакома. Она заходила в кондитерскую «Норд», когда мы с поэтом там были. А после несколько раз замечал ее силуэт, крадущийся следом за нами. Девица следит за поэтом, возможно, она служит в охранке или подослана пачкунами?

– Отчего эта несчастная преследует вас? – спросил я Конте.

Принц поэтов помог девице подняться, отряхнул грязь с подола ее юбки и с болью в голосе произнес.

– Это печальная история, уважаемый Александр. Если вам угодно я расскажу, в чем дело, – поэт развернул девицу и легонько подтолкнул ее. – Иди, милая, я не буду больше курить сегодня, обещаю тебе.

Девица безропотно пошла от нас прочь. Глядя ей вслед, поэт продолжил.

– Ее зовут Зиночка Петрова, милая, в общем-то, девушка из порядочной семьи. Родители души в ней не чают. Зиночка нигде не работает, хотя год назад окончила гимназию. Ее трагедия заключается в том, что она в меня влюблена.

– Отчего же это трагедия? Вы еще молоды, – искренне удивился я.

– Я поэт! – с грустью сказал Конте, будто его профессия решительно все объясняла.

– Извините мою дремучесть, но мне непонятно, в чем, собственно, дело.

Конте сделал вид, что не услышал моего бестактного замечания и продолжил в своей излюбленной театральной манере.

– Ее любовь мучает меня. Зиночка следит за мной, подбирает мои окурки и хранит их в коробочке. Изнывая от влюбленности, ежедневно ходит к моему дому, к счастью, не смея заходить в мою квартиру. Вы не поверите, уважаемый Александр, она часами, плача, целует дверную ручку парадной! Мои биографы в шоке! Они, конечно, приложили определенные усилия для того, чтобы в Свете обо мне заговорили, как о северном Дон Жуане. И не скрою, многие дамы добиваются приватного свидания со мной. Мне это не очень нравится, но таков один из пунктов моего соглашения с Музой. В конце-то концов, женщины составляют большую часть моих читателей. Но Зиночка! Поверьте, уважаемый Александр, я страдаю от ее любви! – поэт в волнении заломил руки, и Селена эффектно осветила его профиль.

Отчего-то я не очень поверил словам Конте, но спорить с ним мне не хотелось. Интеллигентный человек умеет сдерживать свои эмоции. Это качество, собственно, и отличает нас от дикарей.

На Кокушкином мосту мы остановились, и некоторое время молча любовались синхронными танцами русалок в воде канала. Несколько гондольеров с энтузиазмом аккомпанировали выступлению.

За нашей спиной шарахнула пушка!

«Сколько же можно!», – подумал я, прыгая на одной ноге.

Небо раскрасилось красивыми цветами салюта.

– Здесь собираются лучшие пироманы Петербурга, – авторитетно заметил Конте, когда мы сошли с моста.

Я не стал с ним спорить, усталость от невыносимо длинной ночи начала сказываться. Отупение чувств овладевало мной. Вспомнился дом.

Мы вышли на Сенную площадь.

Конте тронул меня за плечо.

– Давайте прощаться, уважаемый Александр. Как надлежит принцу поэтов, я должен встретить рассвет в одном из притонов Петербургского дна. Вы же, по всей видимости, отправитесь домой.

Наваждение прошло. Право, что со мной было? Я чувствовал невыносимую усталость. Хотелось домой. Я представил, как сяду в уютное кресло возле окна, закурю сигару, и поспешно пожал руку поэта.

– Был рад познакомиться с вами. Моя визитная карточка у вас есть, если случится недомогание с вами или с кем из родственников, я к вашим услугам.

Конте отчего-то грустно улыбнулся и пошел прямо через площадь.

Отправился домой и я, до двери моей парадной оставалось ровно 172 шага.

Если сложить все цифры, составляющие данное число, то получиться десять, а точнее единица и ноль. Поразительная наука нумерология, пифагорейцы считали ее важнейшей из областей человеческого знания.

Единица и ноль, как доказал Лейбниц, являются минимально необходимым для счета набором цифр. Любое число можно выразить через двоичную систему счисления. Между прочим, свой трактат Лейбниц опубликовал в 1703 году, в том же, что Петром был основан Санкт-Петербург. Если же, по примеру еврейских мудрецов, наложить цифры на алфавит, выяснится, что единица и ноль являются эквивалентами букв «альфа» и «омега», что иносказательно означает «начало» и «конец». Это выражение может изображаться в виде змеи, пожирающей свой хвост – символом Уроборос. Как много различных смыслов имеет этот символ!

В Новогоднюю ночь мистические законы чисел способны особенно сильно повлиять на судьбу обычного человека.

Отнюдь неслучайно Достоевский собственными шагами вымерил расстояние, которое прошел Раскольников, ровно 730 шагов. Позвольте, но в сумме цифры входящие в это число, так же равняются десяти! Может быть, таким образом писатель указывает на мистическую связь, существующую между жертвой и палачом. Знал ли Федор Михайлович секреты пифагорейских шифров? В его время многое из тайного знания было открыто ищущим. Обладал ли он этими знаниями?

«Альфа» и «омега» – это еще и «джокер», карта, которую игрок по своей воле может наделить величайшим могуществом или низвести до положения самой никчемной фигуры. Достоевский был азартным игроком, он, как никто другой, понимал «шутника». Может быть, расстояние, пройденное Раскольниковым в роковой для него день, является зашифрованным ключом для понимания Петербургского мифа. Только, кто есть кто в бессмертной трагедии? Раскольников – палач ли, зверски убивший старуху, или жертва процентщицы? Достоевскому досконально были известны муки человека, закладывающего ради пропитания последние ценности. Он сам сидел в долговой тюрьме. Имеет ли право жертва мстить?

Мне пришли на память недавние рассуждения Конте о законе инверсии. В геометрии восьмерка означает бесконечность, в алхимии инверсия – ключ к бессмертию. Я вспомнил, что впервые закон инверсии сформулировал Томас де Торквемада. Великий инквизитор, опираясь на максимы, следующие из этого закона, научно обосновал необходимость сожжения ведьм и еретиков. По мнению папского престола, мучительная смерть давала жертве приговора возможность, страданием искупить вину и спасти душу. Отправляя в огонь земного костра, инквизиторы стремились уберечь осужденного от адского пламени.

Около моего лица просвистел снаряд и разбился о стену дома. Я посмотрел на выщербленную снарядом штукатурку. По стене лениво сползала снежная кашица, оставляя темный, похожий на кровь, след.

Я еще продолжал смотреть в глубь двора своего дома. Я еще видел странную парочку, сидящую на лавочке под фонарем: высокого мужчину в военном мундире с эполетами и женщину, одетую в колоритные лохмотья. Моя рука еще продолжала держать ручку калитки в воротах, а в голове уже мелькнула непрошеная мысль: «Пожалуй, это ледянка, пущенная из пращи с расстояния в несколько метров». Пришло понимание полной беззащитности. На столь малой дистанции меня не спасет даже самая быстрая, фантастически, невероятно быстрая реакция. Подобной скоростью рефлексов я не обладал и прекрасно знал об этом.

Официально пращи, равно как луки и арбалеты, в городах запрещены законом. Полиция неусыпно следит за его выполнением, намного тщательнее, чем за выполнением любого другого закона. Право убивать – монополия государства. Карается сам факт ношения оружия. Но преступники, как водится, нашли юридическую лазейку.

В случае обнаружения факта применения гражданином метательного оружия, полицейские должны заключить его под стражу и возбудить уголовное дело. Но праща – это особым образом скрученная веревка. Доказать, что это именно оружие, трудно. Поэтому во избежание судебного произвола незаконное ношение пращи без стремления к ее применению карается только штрафом, и то не самым большим. Другими словами, если у гражданина при обыске обнаружат веревку и камень, ему грозит тюрьма, а если только веревку – то штраф. Судьи при этом ссылаются на тот факт, что веревка становится пращей лишь при наличии камня.

Пользуясь несовершенством законодательства, преступники наловчились зимой в качестве снарядов для пращи использовать куски льда. Как метательные снаряды, они, конечно, уступают каменным или чугунным, но в случае обнаружения их полицией не могут быть представлены в качестве улики в суде, так как до начала судебного заседания успевают растаять! А поскольку мирные горожане, выходя на прогулку, надевают на голову шляпу, а не стальной шлем, ледянка, выпущенная из пращи, является страшным оружием.

Собственно, Конте считает, что приличные люди умирают молодыми, – вспомнил я слова поэта и усмехнулся. – Не думал, что его рассуждения о времени смерти касаются, прежде всего, меня.

Все поэты – болтуны! Он сдуру накаркал, а мне расхлебывать. У меня нет биографов, и я могу не беспокоиться насчет того, что именно скажут обо мне потомки. Скорее всего, они даже не вспомнят о том, что я существовал. Но образованный человек, в отличие от дикаря, умеет управлять своими чувствами. Постараюсь умереть достойно, как и подобает настоящему врачу. Пусть мое хладнокровие продемонстрирует пачкунам преимущество университетского образования.

Я медленно обернулся и увидел на противоположной стороне переулка двух пачкунов из банды, с которой я ранее столкнулся у Казанского собора.

Их всего лишь двое. Какая досада, что так мало! Если бы пачкуны напали вшестером или дюжиной, я умер бы спокойно. Но их только двое! Сумей я пересечь переулок до того, как тот пачкун, что крутит пращу, выпустит в меня ледянку, я бы живо с ними расправился. Но я не успею добежать до них.

Зяба, а это был он, заметил мои сомнения и осклабился. Праща в его руке вращалась все быстрее и быстрее. Пачкун уже предвкушал, как буквально через мгновение расправится со мной, вышибив мне мозги.

Что же он творит, ведь я такой же человек, как и он? Как завороженный, я смотрел на гадкую ухмылку бандита и не мог заставить себя двинуть ни ногой, ни рукой. В мозгу пульсировала одна мысль: «Главное – не закрыть глаза и не кричать».

Вдруг в голову Зябе угодила бутылка. Он упал на мостовую, а ледянка взмыла вверх и залетела на крышу.

– Йес, Ждан! – раздался пьяный женский крик. – Ты попал уроду прямо в башку!

Я посмотрел налево и увидел фантастическое зрелище. По переулку шествовал кентавр или, если называть по-русски – полкан! Никогда ранее мне не доводилось видеть этих существ столь близко. Полкан вблизи оказался огромным и мохнатым. Он медленно шел, слегка раскачиваясь на сильных ногах, то ли от уверенности в себе, то ли от выпитого пива. На спине полкана сидела обнаженная девица.

– Амазонка! – восхищенный возглас невольно вырвался из моих уст.

Не спуская на всякий случай с полкана глаз, я спиной нащупал калитку и зашел за решетку. Здесь я был практически в безопасности. Дома, как известно, и стены защищают.

Полкан протянул свою ручищу и амазонка вложила в нее новую бутылку пива. Полкан залпом влил в себя пиво и принялся озираться в поисках цели для нового броска.

Первый пачкун без признаков жизни лежал на тротуаре ничком, второй – исчез.

Полкан огорчено потряс своей косматой головой. Кинул бутылку в сторону Екатерининского канала. Подошел к поверженному противнику и ловко, по-собачьи, задрав левую заднюю ногу, помочился на него. Амазонка восхищенно завопила и принялась целовать плечи и шею полкана.

Зяба слегка пошевелился и застонав перевернулся на спину.

– Он жив! Ждан, урод живой!

ПолканА покачнулся, но сохранил равновесие. Протянул руку, щелкнул пальцами, требуя у своей спутницы новую бутылку пива.

Шокированный увиденной сценой, не зная, что еще взбредет сладкой парочке в головы, я тихонько прошел во двор своего дома.

Высокий мужчина с эполетами исчез.

«Возможно, ушел домой», – подумал я: «Не к лицу благородному человеку выпивать в обществе старой, страшной нищенки, пусть даже и в Новогоднюю ночь».

Существо, которое язык не повернется назвать женщиной, по-прежнему сидело на лавке. В ярком свете фонаря я с удивлением увидел на ней дорогое вечернее платье, из воздушной ткани черного цвета, столь длинное, что невозможно было рассмотреть обувь. Платье было бы уместно на светской даме, почтившей своим присутствием бальную залу, но на опустившейся бродяжке оно вызывало лишь вопросы. Поверх платья был надет старый, рваный ватник. Нищенка курила. Бутылка дорогого французского шампанского стояла возле нее.

Еще на расстоянии я чувствовал тошнотворный запах, исходящий от давно немытого тела. Это сильное амбре заставило меня ускорило мои шаги. Я приложил все усилия для того, чтобы как можно быстрее миновать павшую женщину. И все же, как человек интеллигентный, я не мог не поздравить ее.

– С Новым годом, уважаемая! Пожалуйста, заберите с собой мусор, когда закончите выпивать в нашем дворе.

Нищенка рассмеялась в ответ.

Возле двери парадной я увидел Ильдарку, который отчего-то мне кланялся. Поведение домового меня озадачило, но не скрою, мне было приятно. Знаки уважения, даже если они проявлены всего лишь подъездной нежитью, не могут не доставить удовольствия. Я купался в волнах восхищения и подобострастия, исходивших от Ильдарки.

– Шампанское кончилось, сходи, милый друг, купи еще бутылку «Мадам Клико», – раздался за моей спиной приятный женский голос.

Оглянувшись, я не увидел дамы, которая обратилась к своему кавалеру с этой просьбой. На лавке по-прежнему сидела опустившаяся бродяжка, а к выходу из двора трусил не замеченный мной ранее большой темный пес. Собаки чужие во дворе бегают, нищие пьянствуют, черт его знает, что творится. Однако, кому же принадлежит этот чудный голос? Я никогда ранее его не слышал. Перед моим взором мелькнули странные картины. Как врач, я диагностировал эти видения, как проявление нервного истощения. Немудрено, так много разного случилось за одну ночь. Сильное утомление не способствует любопытству. Решительным шагом я вошел в парадную и поднялся к себе домой.

Сюрпризы от домовых продолжались. На столе стояла дымящаяся чашка кофе и тарелка салата «оливье»! С удовольствием позавтракав, я решил: «Теперь уже точно можно считать, что праздник удался!».

«Какой все же молодец Фома, не забыл про меня. Ведь не обязан же, а из чувства заботы и салат приготовил, и кофе сварил, – подумал я, чуть позже усаживаясь в кресло около горящего камина: – Надо будет научить его играть в шахматы».

На огонь можно смотреть бесконечно. Он подобен живому существу. Ученые так и не пришли к единому мнению, существует ли у огня душа. Некоторые дают положительный ответ, ссылаясь при этом на закон подобия. Другие считают, что душа подобна пламени и, таким образом, огню присуща быть не может. А ведь есть еще дети пламени – саламандры…

Глядя в огонь камина, я лениво размышлял о событиях произошедших событиях. Дремота овладевала сознанием. Мысли в моей голове путались и перескакивали с одного факта на другой.

Какая длинная ночь! Какими фантастическими событиями оказалась она наполнена. Все смешалось. Люди угрожали мне смертью. Нежить защитила меня от угрозы и спасла мою жизнь. Удивительную, трогательную забота обо мне проявил Фома. И как странно себя вел Ильдарка. Отчего он мне кланялся? Обычно месяцами его не увидишь, так ловко отводит взгляд, а тут восхищение и подобострастие. Может быть, не мне он честь отдавал, но тогда кому? А эта нищенка, отчего-то одетая в вечернее платье. Какой дурной от нее был запах, нет, все же, как ни крути, перегар афродизиаком не является. Не могла княжна полюбить Лукина из-за выхлопа. Значит, она нашла в нем что-то другое. И пес, что был рядом с бомжихой, мне кажется знакомым, но я так устал сегодня, что не могу поручиться, что раньше видел эту собаку. Вот еще интересный факт – площадь Заячьего острова, где Меньшиков по приказу Петра Великого заложил столицу, равна примерно двумстам восьмидесяти тысячам квадратных метров. Если цифры этого числа сложить, то получиться…

Додумать я не успел – уснул.