Птицы и сны

История десятая. Каравелла «Санта-Мария»

– Как говорилось ранее, в экспедиции примут участие два новых судна: флагман – барк «Гиперборея» и судно сопровождения – шлюп «Северная звезда». При постройке сих плавательных средств учтены все достижения современной инженерной мысли, опыт отечественных и зарубежных полярных мореходов, прежде всего, норвежцев. Прочность исходных материалов многократно протестирована российскими экспертами из числа потомственных поморов, сведущих в строительстве кочей для полярных плаваний.

Для противления сдавливанию льдами корпуса обоих судов будут усилены не только на норвежский манер листами меди, но и суммарной эманацией магической энергии величайших кораблей всех времен и народов, тех, разумеется, что находятся в нашем распоряжении. Я не буду подробно останавливаться на их наименованиях. Это, как вы понимаете, есть государственная тайна, и разведки многих стран не пожалели бы золота, чтобы узнать ее. В настоящее время в цехах академического института материалов и сплавов происходит аккумулирование данной энергии. Этот процесс займет еще три месяца. После его окончания на Адмиралтейских вервях магическая энергия композитно, по принципу слоеного пирога, будет нанесена на корабли экспедиции.

Кроме вышеназванных мер, впервые в мире для дальней разведки толщины ледовых полей будут применены драконы. Боевая пара прошедших специальное обучение драконов из семейства «Archaeopteryx derkeinus» разместится на флагмане. Драконьи всадники собраны в отдельный отряд для осуществления дополнительной подготовки. Каждый из них прошел строгий отбор и имеет опыт автономных полетов на значительные расстояния. Весной следующего года они пройдут стажировку в нужных природных условиях – в Исландии, о чем достигнуто соответствующее межправительственное соглашение. Кельты – признанные мастера драконьих полетов – не признают иного обучения, кроме как из рук в руки, от учителя к ученику. Рекомендации гранд-мастеров будут учтены в процессе окончательного отбора пары основных драконьих всадников для экспедиции, равно как и пары их дублеров. К началу полярной навигации летная подготовка будет завершена.

Таким образом, подготовка русской полярной экспедиции осуществляется строго по утвержденному Его Величеством плану! Высочайшая комиссия не выявила никаких отклонений и недоработок и предлагает признать работу организационного комитета экспедиции под председательством барона Шмидта удовлетворительной!

Сквозь гром аплодисментов, увенчавших окончание доклада контр-адмирала Папанина «О ходе подготовки полярной экспедиции по прохождению Северного Морского Пути за одну навигацию» мне почудилось собственное имя. Что за ерунда этакая? Кто может в момент величайшего триумфа отечественной науки обращаться ко мне? Да еще здесь – в Большом зале Русского Географического общества? И все же, кроме выкриков: «Браво!» и «Россия вперед!», было явно произнесено мое имя!

Я огляделся по сторонам. На ряд позади и чуть левее моего кресла сидела красивая, изящно одетая женщина. Ошибиться было невозможно. Правильные черты лица, глаза глубокого карего цвета, длинные темные волосы, уложенные в строгую прическу. Это была она – личный секретарь адмирала по особым поручениям!

– Вы можете увидеть Раифа Фанузовича в курительной комнате библиотеки, – произнесла Алиса, едва наши глаза встретились, – Александр Стефанович, не утруждайте его ожиданием.

Никогда ранее меня не уведомляли о необходимости встречи столь бесцеремонно и не подгоняли столь деликатно, и, в тоже время, жестко. Бахметьев знал, кому поручить эту миссию. Любой другой посланник столкнулся бы с моим нежеланием иметь что-либо общее с рыцарями плаща и кинжала, но Алисе я отказать не мог. Тысяча вопросов готова была сорваться с моих уст, но зная всю бессмысленность их задавания, – все равно не ответит, – я молча стал пробираться к выходу из зала.

Библиотекарь, по всей видимости, была предупреждена заранее, так как безо всякого промедления провела меня в дальнюю часть книгохранилища, где и обнаружилась неприметная с виду дверь, ведущая в таинственную «курительную комнату». Бьюсь об заклад – мало кто из членов общества знает о ее местонахождении. Положа руку на сердце, за все время пребывания в Русском географическом обществе мне и не доводилось даже слышать о наличии курительной комнаты. Однако столица полна и более серьезных загадок.

Господин Адмирал был не один, компанию ему составлял высокий мужчина в штатском, богато украшенном платье. Его лицо показалось мне знакомым, но в тоже время я был уверен, что мы ранее не встречались.

– Добрый день, господин Любарский, – несколько недружелюбным тоном приветствовал меня адмирал.

Высокий мужчина продолжал глядеть куда-то вдаль и молча посасывать сигару, от приветствия он воздержался, что дало мне основание без промедления перейти к делу.

– Чем могу быть полезен?

– Россия нуждается в вас, господин капитан-лейтенант! – с пафосом произнес Бахметьев и повел головой из стороны в сторону, словно ему был тесен ворот адмиральского мундира.

– Ваше высокопревосходительство господин Адмирал, смею напомнить, что имею честь пребывать в звании лейтенанта медицинской службы запаса, впрочем, я готов сделать все, что в моих силах. Но что случилось, господин адмирал? Для чего понадобились услуги моей скромной персоны?

– Час назад вам присвоено очередное воинское звание капитана-лейтенанта императорского военно-морского флота России. Соответствующий приказ подписан, – продолжая глядеть в пространство, произнес высокий.

«Черт знает что! Очередная глупость, как, скажите, врач может быть капитан-лейтенантом? Капитаном медицинской службы – да. Кто у них документы готовит? Хоть бы в личное дело заглянули» – раздраженно подумал я, но благоразумно промолчал.

– Милостивый государь, дело, по которому вы вызваны, чрезвычайно секретное. На кону международный престиж России! – Бахметьев легко вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате, ловко обтекая препятствия, находящиеся на его пути. – Русская полярная экспедиция на грани провала!

Сказать, что услышанное поразило меня, значит ничего не сказать. Я был ошеломлен. В большом зале еще не успели стихнуть аплодисменты докладу контр-адмирала Папанина, утверждающего, что подготовка экспедиции успешно осуществляется согласно утвержденному ранее плану. Не верить Бахметьеву я не мог. Не способен он шутить подобными вещами. Несмотря на проснувшиеся любопытство, мне захотелось оказаться дома возле камина. И пропади пропадом тайны Российской империи! Они слишком опасны и дорогого стоят. Выбора у меня не было. Просто так в воинском звании не повышают.

– Кратко суть дела такова. Как вы знаете из доклада контр-адмирала Папанина, в области безопасности судов главная ставка делается на усиление корпусов эманацией магической энергии. Вам, пусть и медику, но все же служившему на кораблях, известно, что именно данная энергия делает возможным успех в рискованных предприятиях. Без нее корабли тонули бы и в финской луже. Неслучайно Петр 1 заказывал первые корабли у голландцев. Эта нация накапливала запасы морской магии столетиями!

Это был гениальный политический ход! Новый русский флот в магическом отношении оказался равным флоту шведскому. Это равенство, помноженное на русский боевой дух, привело нас к победе в Северной войне. Дальнейшие успехи русских мореплавателей в войнах и экспедициях позволили Империи создать небывалый ранее энергетический запас. Кровью и потом русских моряков оплачена каждая толика этого запаса, господин Любарский, кровью и потом! Но, оказалось, мало просто иметь большой запас морской магии, исследования наших ученых показали, что эта энергия имеет дифференциацию. Для успеха полярных экспедиций нам не хватало магии дальних странствий и великих географических открытий.

Мы не могли пойти по пути англичан, по сути, укравших ее у испанцев. Так называемый адмирал Френсис Дрейкус – обычный, в общем-то, разбойник, свои звания и ордена получил за то, что варварски счищал морскую магию с захваченных испанских галеонов и передавал ее в британскую казну. Ну а после гибели Великой армады англичанам досталось такое количество высокодифференцированной магии, что им ничего другого не оставалось, как стать великой морской державой!

Россия – цивилизованная страна. После долгих, скажем так, дипломатических усилий, к коим ваш покорный слуга имел самое непосредственное отношение, у Испанского двора была куплена и тайно доставлена в Санкт-Петербург одна из трех каравелл Кристобаля Колона. А именно, знаменитая «Санта-Мария». Это судно потенциально обладает таким запасом необходимой России высокодифференцированной морской магии, что страшно и подумать. Но перенести эту энергию на наши корабли не представляется возможным! В силу невыясненных обстоятельств каравелла больна! – Бахметьев устало опустился в кресло и посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом. – В этой папке вы найдете все необходимые подробности. Папку из комнаты не выносить, копии документов не делать. Читайте внимательно, так как более вы эти документы не увидите. Как вы понимаете, данной папки не существует. По прочтении оставьте ее на этом столе. Я не спрашиваю, как вы решите проблему, но капитан-лейтенант Любарский, вы обязаны решить ее в кратчайшие сроки!

– Ваше высокопревосходительство господин Адмирал, я ценю оказанное мне доверие, но, право, у меня нет уверенности, что моих скромных знаний и сил будет достаточно для решения существующей проблемы. Отчего бы не обратиться к более компетентным в данной области специалистам?

– К решению проблемы привлечены самые маститые сотрудники Императорской Военно-медицинской академии. Но, как вы понимаете, в этом деле мы не можем рисковать. Роман Федорович рекомендовал вас как человека сведущего и ловкого в решении деликатных проблем. Мы хотим, чтобы вы занимались данным делом параллельно с официальной группой медицинской академии, так сказать, самостоятельно. Подробности будете сообщать лично Роману Федоровичу, мы верим в ваш успех, – тихим голосом проговорил высокий, продолжая смотреть куда-то в сторону. – Вы согласны взяться за это дело?

Я понял, отчего его профиль показался мне знакомым. Это был патрон Русского Географического общества – Великий князь Константин.

– Да, Ваше Императорское Высочество, я согласен.

– Вот и хорошо. Роман Федорович, нас с вами ждут в Зимнем дворце, да и господину Любарскому, по всей видимости, не терпится приступить к делу.

После того, как Великий князь и адмирал вышли, я достал из стоящей на столе коробки кубинскую сигару и раскурил ее. Ничто так не помогает собраться с мыслями, как хорошая затяжка!

Папка была обычной: картонная с завязками, она ничем не отличалась бы от тысяч себе подобных, если б не строгая надпись: «Р.Ф. Бахметьев. Для личного чтения». Не «для служебных целей» или «строго секретно», а для личного, его, Бахметьева, между прочим, адмирала по особым поручениям, пользования! Скромно и честно, без игр в дешевую патетику и ложный патриотизм, что не могло не внушить мне новые чувства в отношении глубокоуважаемого Раифа Фанузовича.

Находящиеся в папке машинописные листы, кроме ранее сообщенной Бахметьевым информации, а он лишь почти дословно процитировал аналитическую справку некого профессора Истомина, содержали выписки из истории болезни и протоколы медицинских консилиумов. Как всякая медицинская документация, написаны они были «для прокурора».

Этот литературный стиль прививают студентам-медикам во время обучения в университете. Ибо в руководстве сказано, что «врач в ответе не только и не столько за то, что он сделал, но более за то, как он отразил в соответствующей документации свои профессиональные действия и мотивы, а именно помыслы, к поступкам приведшие». В соответствии с буквой и духом сего указания историю болезни врач пишет не для того, чтобы коллега в будущем мог учесть опыт лечения данного пациента для оказания ему более эффективной помощи, а для чиновников судебной системы. Чиновники эти, как известно, судят исходя из буквального смысла того, что написано в документе. Вот и внушают с кафедры убеленные сединами профессора первокурсникам, будущим врачам основное правило заполнения медицинской документации: «Записи следует делать в расчете на то, что читать их будет прокурор и все написанное вами будет использовано против вас».

Выписки и протоколы из папки Бахметьева были ярчайшим следствием этого правила. И написано вроде много, и почерк разборчивый, кое-где и вовсе машинописные фрагменты встречаются, и даже мне, дипломированному врачу, понадобились определенные интеллектуальные усилия для того, чтобы понять, о чем, собственно, идет речь.

Все оказалось предельно просто и в то же время крайне загадочно. По прибытии в Кронштадт каравелла «Санта-Мария» была тщательнейшим образом обследована, о чем свидетельствует выписка за № 1 от 12 ноября прошлого года. Комиссия в составе доцентов Петрова и Рыбаковского под председательством профессора Шлейссера отклонений от нормы не обнаружила.

Спустя семь дней каравелла была осмотрена представителями Академического института материалов и сплавов ведущим научным сотрудником Сидорчуком и младшим научным сотрудником Яблочковой. Цель осмотра: подготовка к аккумулированию донорской морской магии. Вывод: осуществить данную процедуру не представляется возможным вследствие болезни донора, т.е. каравеллы «Санта-Мария» (см. выписку № 2).

Выписка из решения ученого совета Императорской Военно-медицинской академии от 24 ноября содержит информацию о вынесении строгого выговора доценту Петрову «за допущенную служебную халатность». Интересно, в чем эта халатность проявилась, и почему нет выводов относительно доцента Рыбаковского и профессора Шлейссера? Ага! Основанием для принятия Ученым советом решения послужила докладная этого уважаемого профессора от 18 ноября. То есть, свой пасквиль Шлейссер написал за сутки до осмотра каравеллы сотрудниками Академического института материалов и сплавов, во что мне лично слабо верится. Уж скорее, докладная написана задним числом, чтобы спасти реноме Военно-медицинской академии. Впрочем, неважно. Противно, конечно, но неважно.

Заключение врачебного консилиума под председательством академика Бомелия, профессора, доктора медицинских наук, заслуженного деятеля науки и прочая, прочая. Итак: «… на деревянной фигуре Девы Марии, украшающей нос корабля, обнаружены повреждения твердых тканей, а именно в левой подвздошной области данной фигуры не хватает двух деревянных, из ствола груши, пластин размером десять на двадцать сантиметров каждая. Кроме этого, четыре пластины аналогичного размера, находящиеся по периметру раны, имеют механические повреждения, нанесенные твердым, возможно, металлическим предметом. О чем свидетельствует характер царапин… ».

Получается, Некто проник на охраняемую, как зеница ока, территорию и неким «твердым, металлическим предметом» (ломиком, что ли?) отковырял на память фрагмент обшивки «Девы Марии». Читаю дальше: «…полученные механические повреждения явились причиной развития у каравеллы лихорадки по типу…», «… состояние тяжелое…» «…до нормализации состояния пациентки привлечение ее для донорства не представляется возможным». Значит, состояние каравеллы усугубилось инфекцией, проникшей в раны. Да, плохи ее дела. Чем же лечат нашу испанскую надежду?

Ответ, содержащийся в последующих документах, меня обескуражил – ничем и никак! Да, именно так, по большому счету, уважаемые коллеги были более озабочены спасением собственной репутации и сведением научных счетов – смотри документы №№ 7, 8, 9 и 16! Состояние каравеллы между тем последовательно ухудшалось.

Дело не могло и далее спускаться на тормозах, слишком важна была «Санта-Мария» для российского флота. Дело взяли на контроль на самом верху: «Докладная записка на имя министра здравоохранения Российской империи князя Бобринского от 04 марта». В общем-то, никакой новой информации эта отписка не содержала. Констатация ранее известных фактов и заумные рассуждения, имеющие цель снять с себя ответственность и выбить дополнительные ассигнования на академию.

А вот это уже интереснее – реакция министра. Документ № 22. «Выписка из решения ученого совета Императорской военно-медицинской академии от 10 марта… Включить в состав консилиума академика Мкртчяна, профессора, доктора медицинских наук, заслуженного деятеля науки и прочая, прочая».

Это какой же Мкртчян, уж не тот ли, что оперировал почившего в бозе Павла V, отца нынешнего Государя Императора? Темная была история, поговаривали даже, что помогли нестарому, в общем-то, Императору освободить престол для сына. Так ли это, не знаю. История болезни Павла V, была, как водится, засекречена, и ознакомиться с ней не представляется возможным. Однако, общеизвестен факт, что господин Мкртчян, вскоре после смерти именитого пациента стал академиком и директором крупной клиники в столице.

«Докладная записка на имя министра здравоохранения Российской империи князя Бобринского от 14 марта. Лично в руки. От академика Мкртчяна». Похоже, министр решил подключить личного соглядатая. Что же предлагает глубокоуважаемый академик? «… считаю целесообразным немедленное хирургическое вмешательство». Просто и определенно – резать. Почему же на докладной нет резолюции министра или это не его человек? «…оперативный доступ обеспечить разрезом по ветерлинии, использовав ее в качестве аналога linea alba…». Стоп! Вот и ответ на вопрос об отсутствующей резолюции. Разрез по «белой линии», показывает, что академик придерживается старого хирургического правила – все, что покраснело надо вскрыть, что посинело – отрезать! Нет, я понимаю: «Большой хирург – большой разрез!», но что же останется от каравеллы, если ее располосовать по ватерлинии?

Документ № 30-А «Докладная записка на имя министра здравоохранения Российской империи князя Бобринского от 14 марта. Лично в руки. От академика Бомелия». Ну вот, появилась интрига и пошла более сложная нумерация бумаг, к слову документа № 30-Б в папке нет! «… по мнению экспертов целесообразно продолжить курс консервативного лечения. Список необходимых документов прилагается». Лекарства, как водится, очень дорогие и очень заграничные. Не боится же академик столь явно лоббировать европейских негоциантов-фармацевтов? И опять нет резолюции министра.

А ведь князь Бобринский оказался меж двух огней! Один академик рекомендует резать, причем радикально, а другой лечить консервативно и весьма дорого. Попробуй тут прими решение, особенно если сам заканчивал механический факультет университета и в медицине понимаешь, как свинья в апельсинах. Отвечать-то ему, Бобринскому!

Больше в папке документов не было. Я аккуратно сложил листы и завязал тесемки морским бантовым узлом. Чувствовал я себя не лучшим образом, от длительного сидения за столом болела спина, и глаза, признаться, устали.

Решив, что больше в этой комнате мне делать нечего и, оставив, как и приказал Бахметьев, папку на столе, я направился домой. И через две четверти часа уже сидел в своем уютном кресле у камина, наслаждаясь свежезаваренным цейлонским крупнолистовым чаем.

Шахматные маэстро считают, что плохой план партии лучше, нежели отсутствие оного. Прежде всего, я составил список вопросов, на которые хотел бы иметь ответы:

Каково клиническое состояние пациентки на данный момент времени?

Что требуется предпринять для лечения больной?

Как добиться осуществления требуемого лечения?

Первые два вопроса, хотя и бросали вызов моей профессиональной ситуации, не очень меня тревожили. Дипломированный врач, настоящий ученый, коим без ложной скромности я себя считал, не может пугаться заболевания пациента. В конце-то концов, холодная сталь клинического мышления, помноженная на богатый профессиональный опыт и энциклопедический кругозор, рассечет самую сложную проблему на задачи, требующие лишь технического решения. Нужно лишь получить больше достоверной информации, обязательно самому осмотреть пациентку. Это представлялось трудным, однако выполнимым.

Третий вопрос повергал меня в отчаяние! Как гласит народная мудрость: «Если пациента не лечат, значит, это кому-то выгодно». Здесь же выгоды, несомненно, были от лечения, но пациентка могла умереть, так и получив помощи. А все оттого, что лекарей обнаружилось слишком много, целых два академика от медицины, и только один мог уйти с поля научного ристалища со щитом, карьеру проигравшего можно было считать законченной. Вот и сцепились академики в мертвом захвате. Чем дольше я размышлял, тем яснее понимал, что повлиять на двух взбесившихся и сцепившихся в подковерной схватке академиков невозможно! Слишком велики ставки в этой игре, слишком многое поставлено на кон. Да и небезопасно третьему вмешиваться в битву титанов, каждый из которых столь могуч, что может, походя, размазать и значительно более серьезную фигуру, нежели моя.

Что ж, слаб человек, когда одинок, и непобедим – если имеет сто друзей. Друзья у меня, слава Богу, имелись и были это такие люди, такие люди – ого-го какие! «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, чего ты стоишь» – утешившись этим мудрым высказыванием предков, я лег спать и вскоре видел тревожные, сумасбродные сны, так, находясь во власти Морфея, мой ум бессознательно продолжал искать решение задачи.

Как ни странно, но проснулся я отдохнувшим и полным энтузиазма. Хороший завтрак, состоящий из бекона, яиц, сваренных «в мешочек», и настоящего сыра «с дырками» подняли мое настроение на недосягаемую высоту. Даже домовой Фома, умудрившийся за ночь сквасить все молочные продукты, находившиеся дома, не смог его испортить, хотя и пришлось пить кофе без сливок.

За завтраком я прослушал последние новости, – власти наперебой расхваливали подготовку к полярной экспедиции. И ни слова, ни единого намека на случившиеся затруднения!

После, уже сидя в кресле возле камина со второй чашкой кофе и сигарой, я написал телеграмму Подхалюзину следующего содержания: «Дорогой друг! Мне крайне необходимо получить прикомандирование к группе академика Мкртчяна. Вопрос жизни и смерти. К сожалению, не могу тебе всего рассказать, т.к. это не моя тайна. Искренне твой, Александр Любарский».

Мне захотелось, чтобы Фома отправил телеграмму, о чем я незамедлительно его информировал. Конечно, отправка корреспонденции не является обязанностью домового, да и птиц они боятся. Однако и сливки ночью не сами собой скисли! Фома, понимая, что я имею право на месть, побурчал, побурчал, а распоряжение выполнил. Я не способен долго злиться на кого бы то ни было, а тем более на домового, и вскоре в знак дружбы мы с Фомой принялись играть в шахматы.

Фома жульничал. Интеллект домовых изрядно уступает человеческому и в честной шахматной партии у домового нет против меня ни малейшего шанса. Именно поэтому Фома использовал в игре свои способности к телепатии и эмпатии. Другими словами – жульничал! Это самое верное определение его жалких попыток узнать мою стратегию, прочтя мысли, и избежать немедленного разгрома, внушив мне чувство сострадания к своей никчемной персоне. От безоговорочного поражения Фому спасла почтовая ворона, доставившая ответ Подхалюзина.

Мой друг был краток, и все же телеграмма содержала исчерпывающую информацию. Я без промедления приступил к сборам. Ехать предстояло в Университет, поэтому я выбрал, как и приличествует врачу, пусть скромное, но официальное платье. Костюм-тройка, сорочка тончайшего шелка, консервативный галстук в широкую полоску, минимум украшений – вот и все, что я себе позволил. Довершили мой наряд: академическая мантия из черной шерсти, длинный завитой парик и треуголка с кисточкой. Возможно, это не очень удобная одежда, но таковы традиции Высшей школы.

Через два часа с небольшим я подошел к 15-му павильону больницы имени Великого Императора, на базе которой располагается медицинский факультет нашего университета. Георгий Подхалюзин ждал меня на крыльце. Мой друг был одет в такую же, как у меня, мантию. Ее свободный покрой был Георгию к лицу, так как маскировал чрезмерную полноту. Подхалюзин выглядел солидно и респектабельно, как и полагается не просто врачу, но профессору. Он был трезв, импозантно курил сигару и беседовал с дамой, если не ошибаюсь, младшим бухгалтером. По роду службы Подхалюзин вынужден общаться со многими людьми. Баронесса смотрит на это сквозь пальцы, понимая, что ее Георгий хотя и производит впечатление человека легкого в общении и несколько неразборчивого в связях, на самом деле является образцом мужа и семьянина.

За спиной Подхалюзина на балконном парапете стояла забытая кем-то бутылка крымского шампанского.

Собеседница Подхалюзина была недурна собой, немолода, но и старой назвать ее язык не повернется. Она находилась в том чудном возрасте, когда женщина уже не испытывает романтических иллюзий в отношении мужчин, но сама еще способна с помощью гламурной магии превратить себя в произведение эротического искусства. Я вспомнил, что зовут ее Ольга Павловна, что она разведена и, согласно утверждениям сплетниц, весьма неравнодушна к мужскому полу. Конечно, я, как человек интеллигентный, сплетни не люблю и распространителей их презираю. Одинокая женщина зачастую является беззащитной жертвой, обидеть которую легко, а выступить на ее защиту некому. Еще я вспомнил слухи, что Ольга Павловна без ума от крымского шампанского. Эту привычку я нахожу романтичной и целомудренной. Только чистая натура может из всех алкогольных напитков отдавать предпочтение столь изысканному вину, которое, к тому же, скорее веселит, нежели пьянит. Знакомые гусары рассказывали, что им решительно нельзя напиться до потери контроля. Да и я, помнится, в молодости экспериментировал…

До моего появления Георгий и Ольга Павловна обсуждали какие-то деловые вопросы, этот вывод я сделал по неловкому молчанию, которое наступило, едва пара заметила мое приближение.

– Здравствуй, Александр, – Георгий сдавлено кашлянул, причиной чему, по всей видимости, стал сигарный дым, и протянул мне руку.

Невольно я отметил, что другой рукой он обнимает даму за талию. Впрочем, погода стояла прохладная, и это выглядело весьма невинно, по-товарищески. Мы поздоровались. Разговор, едва начавшись, прервался длинной паузой. «Определенно обсуждали проблему финансирования науки», – подумал я и деликатно решил отойти, чтобы дать им время договорить.

– Кто-то оставил бутылку крымского шампанского прямо на парапете, прямо некультурно так. Интеллигентный человек не мог бы такого допустить, распивать алкогольные напитки на глазах у студентов! Наверное, молодежь амуры здесь разводила. Воистину, когда бурлят гормоны, недостатки семейного воспитания становятся особенно заметны. Пойду, скажу консьержу, чтобы убрали, – я уже собирался претворить свой деликатный план в жизнь, когда дама вдруг зарделась, и, неловко пожав на прощание руку Подхалюзина, поспешила прочь от павильона.

– М-м-да… – протяжно выдохнул Георгий и отчего-то с неожиданным нажимом произнес. – Пошли!

Обескураженный происходящим, а я решительно не мог найти объяснений эмоциям моего друга, и молча проследовал вслед за ним в здание. К счастью, Подхалюзин быстро перестроился на деловой лад.

– Только что закончилась защита магистерской диссертации в Ученом совете. Сейчас начнется банкет, на котором и будет возможность совершить проход для решения твоей проблемы.

– Какой проход? Как это поможет?

– Нет времени объяснять – заходим!

Присоединившись к струящемуся из зала Ученого совета потоку профессуры, мы вошли в банкетный зал. Он был полон! Двумя длинными рядами стояли столы, сплошь заставленные всевозможными яствами и напитками. Чего там только не было! Блюда с тарталетками, наполненными всевозможными салатами, бочонки с черной и красной икрой, заливная рыба, украшенная зеленью, зажаренные целиком поросята, фаршированные гречкой с грибами. От созерцания этого изобилия меня оторвал Подхалюзин.

– Порядок, я нашел все, что нам нужно – шустовский коньяк! И заметь, этот чудный напиток представлен купажом коньячных спиртов, выдержанных по классической технологии в дубовых бочках не менее десяти лет! – Георгий протянул мне коньячный тюльпан. – Ну, прозит! Ты тут не скучай, а мне надо кое с кем переговорить. И главное, Александр, прибереги наш коньячок, прибереги!

Последующие полтора часа я наблюдал, как Подхалюзин кое с кем обсуждал вопросы. Кое-кого было довольно много – и с каждым он выпивал, каждого обнимал, для каждого рассказывал нечто смешное. Сколь тяжела участь руководителя в нашей стране! Мне подумалось, что на командные посты необходимо назначать людей, исходя из данных медицинского осмотра, в которых первейшее внимание обращать на показатели печеночных проб. Ведь, как известно, в России вопросы «без смазки» не решаются.

– Ну, давай выпьем и пошли. Время прохода, – Подхалюзин плеснул коньяка из заветной, охраняемой мною бутылки и залпом выпил. – Пошли.

Перемещался Георгий легко и даже с некоторой грацией, словно кашалот, вырвавшийся на океанский простор. Я поспешил за ним. Идти было недалеко. По другую сторону стола среди небольшой группы стоял ректор. Подхалюзин, не сбавляя скорости, врезался в эту группу и, совершив своим мощным животом ловкий маневр, переместил большую часть окружавших ректора людей нам за спину.

– Юрий Михайлович, позвольте засвидетельствовать почтение. Защита прошла просто великолепно, это не первый мой ученый совет, но именно с вашим приходом в Университет… – без остановки источал изысканные комплименты Подхалюзин.

Я был поражен новым для меня талантом моего друга. Георгий, по моим представлениям, был настоящий казак: брутальный и прямолинейный, как пика. Казалось, само понятие гибкость было чуждо его неугомонной натуре. И вдруг выяснилось, что он весьма ловок в обхождении с вышестоящими!

– Позвольте, Юрий Михайлович, представить вам будущего сотрудника нашей кафедры Александра Стефановича, он…

– Полно, Георгий Владимирович, слышал я о вашем Любарском. Давайте, господа, лучше выпьем, только вот коньяку я не вижу, – ректор сокрушенно пожал плечами.

– Сию секунду, Юрий Михайлович, сию секунду, – старенький профессор с кафедры нормальной анатомии по-мальчишески задорно кинулся к столу за коньяком и через мгновение с довольным видом наполнил рюмку ректора. – Пожалуйте, наилучший шустовский коньячок-с и лимончик вот на блюдечке, лимончик-с!

– За науку, Георгий Владимирович! – произнес тост ректор и чокнулся с нами.

Выпили. Юрий Михайлович закусил долькой лимона. Зажмурился от удовольствия.

– Хорош! А о просьбе вашей я уже знаю, Ольга Павловна подходила, хлопотала. Университетское командировочное предписание для доктора Любарского можете получить в канцелярии, я его подписал.

– Огромное спасибо, Юрий Михайлович! – хором сказали мы с Георгием и, пятясь, отошли, сделав ректора доступным для остальных просителей.

– Монстр! – с чувством произнес Подхалюзин и кивнул в сторону – Пойдем спокойно выпьем!

– Георгий, а кто монстр – ректор или она?

– Не вопрос, ты лучше пей и иди, а мне надо еще кое-какие дела утрясти, – Подхалюзин выпил очередную порцию коньяку и задал вопрос в пространство. – Где-то я видел бутылку крымского шампанского?

Увидев, что взор Подхалюзина приобрел знакомую мне характерную задумчивость, я поспешил в канцелярию.

Утром следующего дня я проснулся не в лучшей форме. Болели печень и голова. Радовало лишь наличие документа, подтверждающего мое прикомандирование к группе академика Мкртчяна. Я вспомнил, что фамилия защитившегося вчера коллеги была Оганесян, и подивился ловкости Подхалюзина – так все устроить! Но какова Ольга Павловна, кто б знал!

Я выпил стакан огуречного рассола, стоящий на прикроватном столике: «Молодец, Фома, уважил!».

На подоконнике лежала секретная телеграмма от Бахметьева. Сегодня в 14 часов министерское совещание, приглашены обе конкурирующие академические группы. До этого исторического события, в восемь утра пациентку в своей клинике осматривает академик Бомелия, в одиннадцать ту же процедуру, но в Адмиралтейских доках осуществляет Мкртчян.

Из телеграммы следовало, что пациентка находится в двух разных местах, а именно в клинике Бомелия и в доке, чего, конечно, не могло быть. Я знал, что это лишь кажущийся парадокс. Каравелла находилась в доке и нигде более. Там Мкртчян и собирался ее осмотреть перед сегодняшним совещанием. Академик Бомелия, в свою очередь, использовал новаторский прием «лекарского замещения», когда вместо каравеллы в клинику поместили пациентку по имени Мария. Идея этого приема заимствована из гаитянской магии Вуду. Различие же заключается в том, что жрецы, насылая порчу, замещают живого человека куклой, а врачи для лечения используют обратную аналогию. Несомненно, работать с одушевленной пациенткой к тому же в условиях стационара комфортнее. К слову, адаптация данного приема к Российским условиям – заслуга научной школы академика Бомелия.

Сливки вновь оказались кислыми, но мне было не до подобных мелочей – следовало спешить. На скорую руку позавтракав овсяной кашей, блинчиками с брусничным джемом и выпив большую чашку кофе без сливок, я отправился в клинику Бомелия. Очень важно было попасть на профессорский обход.

Профессорский обход – величайшее достижение медицины. Ритуал, отточенный за многие века до совершенства. Это действо неизменно производило на меня огромное впечатление. Завораживающее зрелище! Сотрудники клиники были пунктуальны. Ровно в восемь утра к больной подошли лечащий врач и заведующий отделением, поинтересовались, как дела и как бы между делом, но с придыханием, подчеркивающим всю неординарность предстоящего события, сообщили, что через минуту больная будет проконсультирована самим профессором. Фамилию оного не сообщили, словно это единственный настоящий профессор в целом мире! Пациентка начала тревожиться в ожидании появления светила. Профессор между тем задерживался. И вот, после продолжительной паузы в палату вошли несколько доцентов и, словно гвардейцы в почетном карауле, замерли у дверей. Прошло еще несколько минут. Пульс пациентки достиг рекордной отметки и количеством ударов в минуту сравнялся с пульсом спортсмена олимпийца в момент установления нового рекорда. Обильный пот выступил на лбу больной. Она уже не в силах унять сердцебиение, напряженно всматривалась в двери палаты. Один из ранее вошедших доцентов, ориентируясь на только ему ведомые знаки, распахнул дверь и в то же мгновение в помещение вошла большая группа людей во главе с Ним – профессором!

Высокий, убеленный красивыми сединами мужчина – академик Бомелия, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки и прочая, прочая, подошел к пациентке и взял ее руку.

– На что жалуетесь, голубушка? – спросил он ласковым голосом, одновременно считая частоту сердечных сокращений, определяя частоту дыхательных актов, осматривая глазные склеры, кожные покровы, слизистые и прочая-прочая.

Пациентка и все присутствующие благоговейно затаили дыхание. Через минуту Бомелия отпустил руку пациентки, давая тем самым разрешение дышать. Один из студентов поспешно выбежал в коридор и надрывно закашлял. Остальные сомкнули ряды.

– Ну-с, начнем! – обернулся профессор к сопровождающей его свите, так и не дождавшись от пациентки ответа.

В палату все еще продолжают входить люди: руководители клиники, доценты и ассистенты соседних кафедр, врачи отделения, прикомандированные специалисты из других больниц, наконец, студенты разных курсов. Количество людей в помещении превысило всякое мыслимое количество. Многие не поместились в палату и остались в коридоре, завидуя тем счастливчикам, что могли лично не только слышать, но и видеть консультацию маэстро.

– Ну-с, докладывайте! – вновь обратился к свите профессор, вытирая руки о белоснежное, накрахмаленное полотенце, поданное одним из ассистентов кафедры.

– Профессор, – скорее слабо простонала, нежели сказала, наконец-то собравшаяся с мыслями пациентка.

Она попыталась поймать руку профессора, она мечтала задать вопрос. Все – тщетно! Ее никто не услышал.

Начался доклад клинического случая. О пациентке теперь говорили только в третьем лице, словно она не присутствовала. Врачи священнодействовали, общаясь друг с другом по сложной, запутанной схеме на непонятном, мертвом языке. После длительного обсуждения они, в конце концов, пришли к единому мнению. Радость озарила их лица. Но не тут то было. Профессор хмурился, недовольно покачал головой и бросил в бой свою гвардию – доцентов. Неспешно, по очереди, словно линейные корабли вышли они на дистанцию прицельной стрельбы и смели все аргументы, выдвинутые практиками здравоохранения. Врачи были в панике, они унижены и раздавлены. В глазах студентов чертиками заплясали смешки. Профессор взглядом триумфатора окинул всех присутствующих и, подводя черту обсуждению, произнес магическую формулу – диагноз.

– Так-то, голубушка, – вновь обратился он к пациентке. – Теперь все будет хорошо, если будете выполнять все врачебные рекомендации, то скоро пойдете на поправку.

И от этой долгожданной фразы больной стало еще тревожнее. Она почувствовала, что полностью находится во власти этих людей в отутюженных белых халатах. Она смирилась с этим и уповала на мудрость и всесилие врачей в целом и, в особенности, этого – с добрым лицом и внимательным взглядом – профессора.

Академик Бомелия провел обход мастерски. Вот ведь и годы идут, и обходов этих видел уж и не счесть сколько, а волновался, словно первокурсник.

Больше мне в клинике было нечего делать и я, поспешно сняв халат, помчался в доки.

С самого начала все пошло наперекосяк. Мы долго шли между складами и причалами. Отчего-то сам академик Мкртчян и сопровождающие его лица были без халатов. И самой палаты не было. Каравелла находилась в сухом доке, никак не отгороженном от остальных. По правому борту ниже ватерлинии зияла полутораметровая дыра. Область вокруг выглядела подозрительно – то ли обгорела, а может была поражена неким веществом. Ближе к корме виднелись еще несколько пробоин. Увиденное мне решительно не понравилось. Я не мог предсказать скорость распространения недуга. Кроме того, возле «Санта-Марии» не было ни охраны, ни даже медсестринского поста. «Неудивительно, что ее ранили», – подумал я, настраиваясь на ритуал профессорского обхода.

Академик приблизился к пациентке. Внимательно осмотрел рану. Надул щеки, недовольно хмыкнул и стремительно пошел обратно. Свита устремилась за ним следом.

И это все! Ни одного слова! Вопиющее нарушение ритуала! Я был разочарован и рассержен.

Ровно в 14 часов большой круглой аудитории Императорской Военно-медицинской академии две армии врачей сошлись для решительного сражения. Соратники, ученики, поклонники академика Бомелия, на правах хозяев заняли правый сектор, где кресла были недавно отремонтированы и меньше дуло из окон. Бойцы и офицеры академика Мкртчяна, вынуждены были довольствоваться худшей диспозицией. Как только расселись, ассистенты кафедр бросились в бой, принявшись вполголоса доказывать равным себе оппонентам правоту своих учителей. Сами академики и окружавшие их доценты хранили холодное молчание.

Министра не было. Шоу затягивалось.

Бомелия, слегка повернувшись, выстрелил глазами в Мкртчяна, тот надул щеки и принял вызов. Разговоры стихли. В наступившей тишине академики сверлили друг друга свирепыми взорами.

Спустя час пришло сообщение: «Министр на приеме в Зимнем дворце. Передал, что ждать его не следует, так как совещание переносится». Хозяева, возглавляемые Бомелия, покинули помещение первыми. Группа Мкртчяна поспешила следом.

Я был уничтожен: «Неужели глупость является неотъемлемой характеристикой жажды власти? Отчего забота о своих корыстных интересах важнее объективных интересов дела? Неужели правы сторонники доктора Фрейда и человек подобен ящику Пандоры, где за лаковым фасадом скрываются звериные инстинкты?» – предался я горестным размышлениям, анализируя сложившуюся ситуацию. Министр испугался и не пришел, академики же настолько возненавидели друг друга, что не произнесли ни единого слова. Надеяться на благополучное разрешение ситуации официальными инстанциями было, по меньшей мере, смешно. Оставалось надеяться только на себя. Но что же делать? Столько усилий потрачено напрасно!

Впрочем, толк от прикомандирования все же был. У ассистента Мкртчяна, молодого парня лет двадцати пяти, я выпросил под предлогом написания командировочного отчета на час историю болезни и скопировал листы, на которых в натуральную величину были изображены раны каравеллы.

После окончания этой кропотливой работы, выполнение которой успокоило мои нервы, я вернул документ коллеге. Если нельзя действовать через официальные структуры, придется побеспокоить друзей. Я спустился на первый этаж в почтовое отделение при Академии, написал несколько слов на бланке и оправил срочную телеграмму.

Вечером того же дня я вошел в таверну около Сенной площади. Получивший мою телеграмму Федор Кузнецов уже ждал меня. Он сидел за столиком возле камина. Я поздоровался с товарищем и заказал пару пива. Федор заказал к пиву раков, сваренных с укропом. Некоторое время в молчании мы наслаждались трапезой.

После того, как голод был утолен, я заказал еще пару пива и рассказал Федору историю с каравеллой. Конечно, Бахметьев категорически запретил посвящать в нее кого бы то ни было. Но, во-первых, в России государственные тайны всегда становятся достоянием общественности. Так принято. Во-вторых, если Бахметьеву что-то не нравится, пусть сам и лечит чертову каравеллу. Я же буду поступать так, как считаю полезным для дела, и плевать на эту игру в шпионов!

– Федор, можете ли вы изготовить такие пластины? – я показал подьячему копированные из истории болезни листы. – Только точно по размеру!

– Господин доктор, реставраторы входят в цех подьячих. Но, как понимаю, заказ является особо секретным, поэтому я сам изготовлю необходимые пластины. К тому же точная спецификация у нас есть.

– Точная что? Приношу извинения, но я гуманитарий и не понимаю технических терминов.

– Спецификация – это количество, все размеры и характеристики материала требуемых изделий.

– Помилуйте, откуда?

Федор улыбнулся мне, как больному ребенку и пояснил.

– На западе это называют промышленным шпионажем. Мы, подьячие, предпочитаем выражение: «предварительная работа с потенциальным заказчиком». Видите ли, наш цех стремится обеспечить своих мастеров максимальным числом заказов, а есть работа, для успешного осуществления которой необходимо запастись редкими материалами или подготовить специфический инструмент. Цех вознаграждает стремление некоторых чиновников поделиться информацией об авариях, требующих незамедлительных ремонтных работ.

– Воистину, российский чиновник лучший в мире! Брать взятки за информацию о своих потребностях и проблемах!

Федор поморщился.

– Т-с-с! Господин доктор, лучше вернемся к нашим баранам.

– Да, я с вами совершенно согласен! – мне понадобилась пауза, чтобы продолжить. – Федор, мне необходим ваш совет. Я намерен сам лечить каравеллу, для чего, собственно, прошу вас изготовить пластины. Одному мне не управиться. В силу известных обстоятельств я не могу взять в помощь медицинскую сестру. Конечно, Дарья как дипломированный специалист согласилась бы мне ассистировать, но вмешивать женщину в столь рискованную историю?

– Александр Стефанович, – прервал мой путаный монолог подьячий, – Я с удовольствием помогу вам в этом благородном деле. К тому же, наши старейшины считают, что благополучное завершение дела будет хорошей рекламой цеху.

Федор крепко пожал мне руку.

– Однако, господин доктор, что именно вы планируете делать?

– Я, Федор, для лечения раны думаю применить пластику. Вы изготовите имплантаты согласно имеющейся у вас спецификации. Затем мы закрепим их при помощи специального клея.

Подьячий кивнул.

– Разумею, уже двести лет мы используем столярный клей, – и после паузы задумчиво продолжил. – Но я не уверен в том, что он подойдет для этой цели.

– Федор, вы по-настоящему благородный человек, вы готовы делиться секретами цеха безо всякой для себя корысти! Позвольте, я пожму вашу руку!

После рукопожатия я заказал еще раков, сваренных с укропом, сухарики с чесноком, сырную тарелку, подкопченную рульку. И еще – пару пива.

Я стараюсь ограничивать свое питание вечером. Всякий образованный человек, а тем более врач, должен следить за своим здоровьем. А поддержание стабильного веса –важнейшая в этом плане вещь! Неслучайно, величайшие врачи древности выводили свойства человеческого характера из соотношения роста и веса.

– Как вы, Федор, знаете, я много лет жил на Восточных окраинах Империи. В одной из экспедиций мне довелось познакомиться с удэгейскими шаманами и даже подружиться с одним из них. Это долгая история и сейчас не время ее рассказывать. Так вот, этот самый шаман научил меня секрету изготовления рыбьего клея. Удэге тысячу лет используют этот клей при строительстве лодок.

Услышав мои слова, подьячий вмиг подобрался, внимательно посмотрел на меня и серьезным голосом спросил.

– У вас есть спецификация этого клея, и вы можете рассказать технологию его изготовления? Насколько я понимаю, речь идет о знаменитом «морском лаке»? Во всей Европе не умеют варить ничего подобного.

«Удивительнейший все-таки Федор человек, сколь бескорыстен и столь практичен одновременно» – умилился я.

– Да, Федор, я знаю, как изготовить этот клей.

Спустя три дня в курительной комнате библиотеки Русского географического общества я докладывал результаты операции. Бахметьев и Великий князь сидели в креслах и внимательно слушали мой рассказ. Императорское Высочество, князь Константин, по обыкновению смотрел куда-то в сторону.

– После того, как мой ассистент прижал намазанные клеем пластины к ране, я нанес на края здоровых тканей эликсир и наложил магическое заклинание. Как известно, Пророк рекомендует при лечении раны смочить слюной палец, прикоснуться им к чистому песку и затем приложить его к ране. После чего прочесть молитву. Однако в отношении этого лечения есть ряд не до конца выясненных вопросов. Первое, существует разночтение относительно слов Пророка «земля нашей страны». Подразумевал ли он, что это почва всей планеты или только земля Медины? Второе – нет достоверных исследований об эффективности различных видов песка. Галиус, к примеру, считает, что песок из Александрии помогает даже при лечении серьезной водянки, а другие авторы отдают предпочтение пескам острова Мастика, подмечая их регенерирующий эффект.

Бахметьев нетерпеливо заерзал в кресле.

– Уважаемый господин Любарский, я, право, не эскулап и не понимаю тонкостей вашей науки. Нельзя ли опустить подробности?

Я понял, что несколько увлекся. Но как можно рассказать об операции, не упомянув столь важные детали?

– Господа, буду краток. Третье – рекомендация Пророка касается человека, живущего, как известно, преимущественно на поверхности суши. И в каком-то смысле при подобном лечении используется принцип магической аналогии, что сродни использованию солдатами нашей армии для укрепления сил в дальнем походе амулетов с родной землей. Каравелла же плавает, то есть живет в море. Песок ей не только не полезен, но и попросту вреден, – я окинул гордым взглядом своих немногочисленных слушателей и закончил. – Исходя из сказанного выше, вместо песка я в качестве эликсира использовал морскую воду!

– Господин Любарский, а как вам удалось проникнуть на тщательно охраняемую территорию? Роман Федорович, как это стало возможно? Лечил он без разрешения… А как же академики? И вообще, черт возьми, что у нас творится с безопасностью секретных объектов!

Бахметьев промычал что-то невнятное и заворочал шеей, приобретшей вмиг лиловый цвет. Вскочил на ноги и, наклонившись к Великому князю, он затараторил шепотом.

– Ваше Императорское Высочество, не извольте беспокоиться, все виновные строго наказаны… Специалисты уже начали аккумулирование донорской морской магии… – продолжая бормотать Бахметьев, не глядя в мою сторону, сделал жест, обозначающий, что аудиенция закончена, и я могу быть свободен. – Тут министр здравоохранения ходатайствует в ознаменование успеха мероприятия наградить орденами академиков Бомелия и Мкртчяна, а также выделить из Вашего личного фонда дополнительные ассигнования для продолжения исследований научным коллективам, работающим под руководством данных академиков в размере… Не смею утомлять вас подробностями, извольте вот здесь подписать…

Что же, слава Богу, если началось традиционное наказание невиновных и награждение непричастных, значит, жива Россия!

Я, насвистывая веселый мотивчик, поспешил домой, где меня ждали сытный ужин и партия в шахматы с Фомой. Вспомнил, что уже неделю пью кофе без сливок. «Будем играть на уши! – игриво решил я. – На большие мохнатые уши!».