Птицы и сны

История пятая. Сафари

Ранним воскресным утром на холодном, продуваемом весенним ветром перроне я ожидал прибытия поезда из Москвы. И хотя часы не пробили и шести раз, уже несколько часов я был на ногах. «Дружба превыше всего», – мысленно, впрочем, безуспешно пытался я согреться. Утешением за переносимые неудобства мне служила возможность воочию увидеть прибытие экспресса из мировой столицы купечества.

Прибытие поезда по праву считается одним из ярчайших зрелищ нашей эпохи. Мощь, скорость, технологичность – это немногие из приходящих на ум эпитетов при виде этого транспорта. Впрочем, есть и недостатки, существующие вследствие несовершенства человеческой природы и стремления к наживе.

Поезд – это полдюжины вагонов, маленьких деревянных домиков на железных колесах. Внутри вагоны разделены на комнаты, купе и по своему обустройству напоминают достаточно удобные, хотя и миниатюрные корабельные каюты. В купе присутствуют стол, стулья, диваны и шкаф для одежды. Гигиеническая комната одна на весь вагон, что с точки зрения эпидемиологов является вопиющим нарушением санитарных норм. Был даже судебный процесс «О закрытии железнодорожного транспорта по причине угрозы возникновения эпидемий». Но железнодорожная компания сослалась на вынужденную миниатюрность вагонов. Эта самая миниатюрность якобы продиктована заботой о пещерных троллях, мускульная сила которых является единственным движителем дрезин, тянущих поезд. Организации защиты прав и социальной поддержки нежити пикетировали здание суда с требованием сохранить рабочие места для троллей. Служители Фемиды не решились принять действительно принципиальный вердикт, в результате чего железнодорожная компания отделалась легким испугом.

Впрочем, сегодня для меня главным недостатком этого транспорта было раннее прибытие поезда. В народе его прозвали «Ночной экспресс» не только за черный цвет вагонов, но и за передвижение в темное время суток. Как образованный человек я понимаю, что это суровая необходимость. Пещерные тролли не могут работать на солнце и, как следствие, поезд может перемещаться только ночью. Железнодорожная компания даже вынуждена строить искусственные пещеры возле каждого вокзала, чтобы работникам было где прятаться от солнечных лучей. Однако, как обыватель я мучаюсь от необходимости вставать ни свет, ни заря, как только нужно встретить гостей из первопрестольной. А как врач, я особенно хорошо осознаю величину вреда здоровью, причиняемого подобной практикой.

«Литерный скорый поезд Москва – Санкт-Петербург прибывает на первый путь!» –провозгласила в рупор дежурная по вокзалу и действо началось! Импозантный служащий компании вышел из служебного помещения на перрон и позвонил в небольшой звонкий колокол.

Поезд не просто прибывал, но летел словно птица Рух, заходящая на посадку, или колесница Брахмы-индийского! Он мчался весь в клубах пара, вырывающихся из ноздрей разгоряченных тяжелой работой троллей. Засмотревшись, я мгновенно забыл о своих сегодняшних тяготах.

В газетах писали, что во Франции два парижских художника нарисовали серию моментальных рисунков-фотографий, запечатлевающих аналогичное событие. Если смотреть эти рисунки последовательно, скоро скользя по ним взглядом, то создается некоторая иллюзия, повторяющая реальность. Кроме того, ходили слухи, что эти художники – братья и для демонстрации своей иллюзии они используют некое техническое средство, и даже сколотили изрядный капитал, показывая свои рисунки всем желающим, в основном выходцам из Магриба.

В России их изобретение вряд ли могло бы привлечь столь большое внимание. Наши граждане более требовательны и в сравнении с парижанами в некотором смысле более избалованы развлечениями. Никакая иллюзия и даже магия не смогут заменить эффект живого присутствия. Скажем, звук, – разве может он быть передан с помощью механизма? А звук является важнейшим элементом переживания.

Ужасающий скрежет, лязг металлических колес по железным колеям-рельсам и непередаваемый, истинно российский мат были ингредиентами музыкального коктейля, сопровождающего прибытие «Ночного экспресса»!

Сколько копий было сломано ханжами вокруг этого мата! Что только не предпринимало руководство железнодорожной компании с целью отучить троллей от привычки сквернословить, все безуспешно. Тролли по-другому разговаривать не умеют, и учиться манерам не желают. Маты выполняют не только роль связок между словами в их речи, но подменяют и сами слова. А поскольку заменить троллей некем – кто же еще сможет выполнять столь тяжелую работу? – компания нашла решение. Места в первый и последний вагоны состава объявлены народными и продаются по цене более дешевой, нежели остальные. Благодаря этому публика для путешествия подбирается из слоев общества, устойчивых к воздействию ненормативной лексики, или же пассажирами становятся те, кто в силу стесненных обстоятельств готов терпеть ради экономии некоторые неудобства.

Впрочем, обнаружилась и некоторая научная польза от использования троллей на этой работе. После открытия железнодорожного сообщения университетское начальство, как обычно стремящееся к рачительному расходованию финансовых средств, сократило дотирование студенческих экспедиций в отдаленные деревни и предложило учащимся альтернативное прохождение практики. Студенты, изучающие предмет «деревенская магия: наговоры, зароки», могут теперь пройти практику во время путешествия по железной дороге. Ведь всем известен факт, что концентрация магических посланий в выражениях троллей даже выше, чем в народных наговорах. А сколько аспирантов выстраивается ежедневно вдоль перрона в надежде записать новый оборот речи или даже неизвестное ранее науке слово!

Как образованный человек, хочу обратить внимание, что для прогрессивного общества изыщется польза даже от недостатков отдельных его представителей.

От дальнейших размышлений меня отвлек поток пассажиров, хлынувший из вагонов остановившегося поезда. Несмотря на обилие людей, я узнал ее сразу.

Высокая, чуть несуразная фигура. Угловатая пластика движений, большие серые глаза. За те двадцать лет, что мы знакомы, она совсем не изменилась. Все так же привлекательна какой-то неземной красотой. По-прежнему делает на голове невообразимые прически и постоянно меняет цвет волос. Да, это была она – Елизавета Мелисова, собственной персоной, с йоркширским терьером Лерри на руках. Мне почудился отсвет гламурного нимба над ее головой, но, присмотревшись, я понял, что это розовый луч восходящего солнца пробился в щель крыши перрона. Лиза не пользовалась магией для усиления собственной красоты. По крайней мере, она активно утверждала это последние два десятка лет.

Вместе с моей старинной знакомой из вагона вышли среднего роста пронырливый, краснорожий с напомаженными рыжими усами тип в кепке, и небольшого росточка, полноватая, какая-то удивительно невзрачная барышня.

– Знакомься: Сидор Правдивец, известный журналист, работает в издательском доме «Негоциант», – тип шутливо снял кепочку, – и Вероника, просто Вероника, сам знаешь, латинские фамилии столь длинны, что запомнить их нет никакой возможности, – представила своих спутников Лиза после того, как мы с ней троекратно, по-московски, расцеловались.

– Я – Вероника из Аргентины, – барышня по-мужски протянула мне руку.

После того, как госпожа Мелисова представила меня своим спутникам, я поинтересовался самочувствием гостей после столь далекого путешествия.

– Хреново, – с московской простотой за всех ответил журналист. – Земляк, как долго добираться до апартаментов?

– Алекс, мы воспользуемся дирижаблем? – перебила его Вероника.

Я понимаю, что работа с купеческим сословием налагает определенный отпечаток на личность, но признаться, меня все же коробит излишняя простота в манерах. Как интеллигентный человек, я не стал делать замечание гостю. Я предпочел сделать вид, что не расслышал его вопроса и ответил даме.

– Уважаемая Вероника, это в Москве непременно нужно пользоваться изобретением графа Цеппелина, если хочешь добраться до места быстрее. В Санкт-Петербурге, к счастью, другой масштаб. Мы выйдем на Невский проспект и через пятнадцать минут неспешной пешей прогулки будем в гостинице. После дороги физическая нагрузка, несомненно, будет полезна для здоровья, в особенности для сердечной мышцы.

Мы указали носильщикам гостиницу, куда следует доставить багаж, и отправились в путь. После двухсуточного путешествия по железной дороге москвичи получили истинное удовольствие от пешей прогулки по красивейшему в Европе проспекту. Через четверть часа мы вошли в холл гостиницы, где были бронированы номера. Я проследил прибытие носильщиков с багажом, поинтересовался у Лизы, когда мне за ними зайти и попрощался до вечера.

Надо сказать, что прибыли москвичи по делу, что весьма типично для представителей самого динамичного города России. Не то, чтобы они не могут позволить себе отдых в столице, причина в том, что ничто так не подвигает к путешествиям, как жажда прибыли. Это знали еще арабские торговцы, которым, впрочем, далеко до московских купцов.

Некоторое время тому назад Елизавета Мелисова заскучала. Жизнь богатой и любимой женщины ей показалась бессмысленной, и она открыла бизнес не бизнес, а фирму по организации корпоративных праздников и прочего досуга для состоятельных граждан. Несмотря на свою несуразно гламурную внешность, Лиза – очень энергичная женщина, обладающая к тому же прекрасной деловой хваткой. Дело начало развиваться, приносить хороший доход, ибо нигде в мире не тратится столько денег на кутежи, как в купеческой Москве.

Бизнес, даже самый удачный, не терпит застоя и, подталкиваемая мыслями о развитии, Елизавета решила открыть новое направление – туризм. Нынешний приезд в столицу являлся, по сути, промо-туром. Сидор Правдивец, имеющий крепкие связи в журналистских кругах, взялся написать несколько статей под псевдонимами для разных изданий, Вероника была приглашена в качестве «дегустатора программы» и как потенциальный инвестор. Была и фирма-организатор из нашего города, так сказать, принимающая сторона. Однако госпожа Мелисова не вчера на свет родилась и прекрасно отдавала себе отчет, что представления об ответственности в бизнесе в Северной Венеции своеобразны. Следуя известной арабской мудрости: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай», она решила не рисковать и обратилась ко мне, как к своему старинному другу с просьбой подстраховать ее первый туристический опыт. Как человек вежливый, я, конечно, не мог отказать ей в этой небольшой просьбе, предварительно оговорив, что сконцентрируюсь на выполнении медицинских обязанностей. В свою очередь на должность проводника и охранника в намечающееся предприятие я пригласил своего приятеля капитана Жуковского, который в последнее время испытывал некоторую нужду и был рад возможности заработать.

В шесть часов вечера я встретился с москвичами. Мы отправились отужинать в один прекрасный ресторан на Невском проспекте. Мне нравится это заведение, даже невзирая на несколько завышенные по петербургским меркам цены. Впрочем, гости столицы, к счастью, не обращают на эту деталь никакого внимания и от души наслаждаются замечательной авторской, с французскими мотивами, кухней.

Когда подали кофе, ликер и десерт для дам, мы с Правдивцем закурили. Представитель принимающей стороны, мягко говоря, задерживался.

– Лиза, вы действительно договорились встретиться в этом ресторане в восемнадцать часов с четвертью? – спросил я, чтобы скрасить затянувшуюся паузу.

– Да, Александр, ты, как всегда, прав. Именно здесь и в это время.

– А как мы узнаем представителя принимающей компании? – отвлеклась от десерта Вероника.

– Бьюсь об заклад, что это будет здоровенный мужик криминального вида. Кому еще придет в голову продавать ночное сафари! – Правдивец после обеда пребывал, по всей видимости, в прекрасном расположении духа и был не прочь немного развлечься.

– Сидор, я могла бы сейчас ободрать тебя, как это будет по-русски, как «березу», нет, как… – видя, что Вероника испытывает затруднение, я подсказал: «У нас говорят как липу, имея ввиду лыко, из которого подьячие вяжут лапти для иностранных туристов».

– Спасибо, Алекс, я немного перепутываю русские слова, но я очень люблю Россию и хочу говорить по-русски язык.

– Сударыня, вы что, сомневаетесь, что это будет описанный мною субъект? Мы с вами гостим в криминальной столице Империи, кому об этом знать лучше вашего покорного слуги! – не успокаивался журналист.

– Сидорушка, мы должны встретиться с молодой женщиной, которая себя описала, как красивую, ярко-рыжую особу, одетую броско, но со вкусом, – Лиза была сама деликатность и не могла позволить потратить деньги впустую своему подопечному.

Мы завертели головам по сторонам, но никого подходящего под приведенное описание в ресторане не было.

Неожиданно представительница Нового Света склонила голову над тарелкой и начала тихо всхлипывать. Я с удивлением посмотрел на нее, решительно не понимая причин перемены ее настроения. Как врач, я твердо знаю, что затянувшееся ожидание не может быть причиной столь сильной эмоциональной реакции. Удивляло и то, что остальные участники трапезы, казалось, не придали происходящему должного внимания.

– Господин доктор, можете начать отрабатывать свой гонорар, – несколько грубо выразился Правдивец.

– Не обращайте на меня внимания, я так люблю Россию, вы такие сенситивные! Я не хочу возвращаться домой!

По-московски ничуть не смущаясь присутствия рядом Вероники, Лиза со своей фирменной улыбкой рассказала мне историю подруги.

– Вероника родом из аристократической южноамериканской семьи. Ее отец – крупный плантатор и миллионер. Он сумел приумножить и без того немалый капитал, доставшийся ему по наследству. Предки их семьи были конкистадорами и сколотили изрядное состояние на грабежах индейцев. В прошлом году мы с Лерри гостили у Вероники. Шикарный особняк, большой парк в английском стиле. Прекрасно вышколенные слуги. Мы плавали в лагуне, загорали, а по вечерам пили чудные коктейли и любовались закатами. Через неделю я поняла – тоска полная! Так вот, папа отправил Веронику учиться в один старый французский университет. А эта дура вместо учебы влюбилась там в жгучего мачо, который нигде не работает, и к тому оказался утопистом. Из любви к нему наша кумушка начала посещать радикальный кружок, втянулась и яро поверила в идею «государства мечты». Теперь она не может себе представить, как будет жить на роскошной вилле в Аргентине, где ее папа столь жестоко эксплуатирует своих рабочих, –закончив фразу, Лиза скормила своему йоркширу вишенку из десерта.

– Вероника, – я взял бедную девушку за руку, ничто так не способствует установлению контакта между врачом и пациентом, как простое рукопожатие, – что может помочь вам пережить горе?

– Я хочу пива!

От неожиданности я потерял дар речи.

– У ее семьи прекрасные виноградники, но она из солидарности с рабочими пьет пиво! – пояснила Лиза и жестом подозвала официанта.

Вероника заказала бутылку аргентинского пива, Правдивец – двести граммов водки, Лиза – сухой мартини с маслинкой, я ничего не заказал. Врач во время выполнения своих обязанностей не должен предаваться чревоугодию. Заказ принесли быстро. Правдивец сказал, что осенью и без плача слишком сыро, и вылил стопку водки в кружку с пивом. Затем он предложил выпить: «За успех нашего предприятия». Москвичи дружно чокнулись. Вероника сделала несколько больших глотков пива и действительно успокоилась. «Надо сделать соответствующую запись в дневнике», – подумал я, несколько умилившись от вида ее порозовевшего лица: «Для успокоения нервов молодым девицам хорошо употребить литр темного аргентинского пива».

Произошедшее событие несколько отвлекло нас, и я не сразу понял, о чем пытается сообщить подошедший к столику официант. Говорил он шепотом, ни к кому конкретно не обращаясь: «… девица, сильно пьяна… требует пропустить, говорит о сафари и о том, что ей якобы должен деньги кто-то из московских гостей». Уловив в его речи долгожданное слово «сафари», я предложил пригласить эту девушку к нам. Все согласились, и Правдивец заказал еще двести граммов водки.

Через несколько минут официант подвел к нашему столику сильно пьяную девицу. Я пытался понять, что дало ей основание описывать себя как «красивую, яркую-рыжую особу» и решительно не мог найти ничего схожего. Есть девушки, которых кличут «синим чулком», наша новая знакомая по праву могла бы носить титул фиолетовой королевы. Правдивец пристально осмотрел ее с головы до ног, произнес: «Я столько не выпью» – и заказал еще водки. Невзрачная, неряшливо одетая, она, казалось, была настроена очень решительно. Едва подойдя к столу и не представившись, она громко заявила, что пришла за бабками и не уступит ни гроша! Однако, сев за стол, неожиданно заплакала и, размазывая по щекам тушь, принялась несвязно рассказывать.

Две рыдающих женщины для одного вечера – пожалуй, многовато, но спутников не выбирают! По крайней мере, я придерживаюсь того мнения, что интеллигентный человек приложит все свои силы для выполнения своих обязательств.

Мисс «фиолетовый чулок» имела красивое, царственное имя – Екатерина. Смысл ее рассказа свелся к тому, что она якобы никогда не пьет, но сегодня ее бросил ее жених, между прочим, принц одной дальней страны. Кроме этого, ее вызвали на комиссию по налоговым недоимкам, где хотят отобрать все ее деньги. Ее квартиру в шикарном доме с видом на Летний сад затопили соседи и теперь ей негде жить. И еще много других событий случилось в ее жизни. Она немного выпила, чтобы утешиться, а заодно и согреться в стылый вечер. А подлый швейцар отказался пускать ее в ресторан, где у нее назначена встреча с московскими жлобами.

Вероника протянула бедной девушке свою кружку и предложила выпить пива: «За справедливость во всем мире». Лиза отпустила Лерри на пол и поинтересовалась, готова ли петербургская компаньонша выполнить свои обязательства.

Екатерина выпила пива с Вероникой и водку с Сидором, после чего выяснилось, что деньги она хочет получить за предоставление следующей информации.

По сведениям, полученным ею из весьма дорогостоящего и внушающего уважение источника, в Санкт-Петербурге, а точнее в районе Египетского моста эпизодически случается интереснейшее событие – охота Великих кошек. Если организовать сафари в эту местность, то туристы смогут наблюдать непередаваемое, фантастическое, эксклюзивное зрелище. Правда, время охоты она назвать не может и источник также бессилен в этом вопросе. Но Екатерина предлагает дать небольшую, по московским меркам, взятку сторожам Египетского моста и у них все выведать. Сторожа, по ее мнению, могут также предоставить места для наилучшего наблюдения за искомым событием. С этими людьми она не знакома, но, как человек, родившийся в городе на Неве и имеющий превосходную репутацию, Екатерина за отдельное вознаграждение готова сопровождать экспедицию и взять переговоры со сторожами на себя. Деньги она хочет получить вперед.

Я задохнулся от возмущения. Тайные сведения мисс «пьяный чулок», можно прочесть в любой Петербургской газете! Она не знала ничего конкретного, имела наглость требовать деньги и к тому же напрашивалась сопровождать нас!

– Хорошо, милочка, у тебя будет сдача с банкноты в сто червонцев? – проворковала Лиза, и я в очередной раз поразился ее умению ладить с самыми разными людьми.

Екатерина промямлила, что она может сходить разменять деньги в расположенную неподалеку цветочную лавку.

Мелисова мило улыбнулась и заказала всем шампанского. Сидор почему-то повторил фразу о том, что он столько не выпьет и заказал еще водки.

– Лиза, это полная катастрофа! Мы знаем, где свершится событие, но мы не знаем, когда! Как человек добропорядочный, я должен предупредить всех присутствующих о существующих по вине некоторых проблемах, – я постарался привлечь внимание горе-туристов к своим сомнениям, но, увы, безуспешно.

В середине моей фразы к нам за стол подсели две девицы из тех, кто демонстрирует одежду в больших магазинах. Девиц природа наградила отсутствием даже намека на женские формы, что очень ценилось портными – такое телосложение помогает скрыть огрехи фасона. Состоятельные дамы не ревнуют к моделям ни самих портных, ни своих кавалеров – кто же ревнует к вешалке? Опять же приказчики подчеркивают, мол, если на девице с такой фигурой платье смотрится хорошо, то состоятельная дама с формами будет выглядеть в нем просто божественно.

У подобных девиц неоднозначная репутация – иногда они демонстрируют даже нижнее белье (достаточно упомянуть безобразие, творящееся ежевечерне на Кокушкином мосту)! Сам факт общения с этими девицами может бросить тень на мужчину. Мне решительно не нравилось все происходящее: стихийно сложившаяся компания, недостаток информации, экспедиция превращалась в кабацкий загул, и это мне тоже не нравилось. Я встал из-за стола и вышел на улицу.

Моему взору открылось красивое зрелище. Невский проспект сиял огнями фонарей, укрепленных таким образом, что их свет подчеркивал красоту зданий, сверкал узкими лучами фар карет, двуколок, дилижансов и иных транспортных средств. Неспеша выкурив сигару, я обдумал ситуацию. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят!» – эта мысль успокоила меня и примирила с действительностью. В самом деле, кто осудит врача, оказывающего помощь жильцам «дома призрения»? Подобный факт лишь свидетельствует о либеральных взглядах и способен даже улучшить реноме специалиста.

Я вернулся к оставленной ненадолго компании и отметил, что людей за столом стало еще больше. К нашей компании присоединились беременная красивая женщина, крашенная блондинка лет тридцати в цветастом вязаном платье и двое мужчин, в которых без труда можно было узнать уроженцев Южной Америки.

– Алекс, знакомься – это моя лучшая подруга Елена Родригес, ее муж Хуан и его брат Карлос! – отсалютовала мне пивной кружкой Вероника. Я отметил, что ее кружка полная, а голос звенит от восторга.

– Бездельники из кружка утопистов, – вполголоса прокомментировала Мелисова, одарив при этом виновников торжества чарующей улыбкой и щедро заказала братьям текилы. – Александр, ты считаешь, у нас возникли затруднения?

Кабальеро встали из-за стола, мы обменялись чопорным приветствием. Они действительно были очень похожи, что часто выделяет братьев из толпы случайных гостей. Фамильные черты включали в себя небольшой рост, сухость сложения, слабые киски рук с тонкими пальцами и удивительно маленький мозговой череп. Увлеченный разглядыванием новых знакомцев, я не смог ответить на заданный Мелисовой вопрос. Последующие четверть часа общение за столом приобрело беспорядочный характер.

Как мне удалось узнать из достаточно путаных комментариев присутствующих, Вероника написала письмо, в котором предупредила своих земляков о приезде в Петербург. Упустить возможность для встречи и ужина они не могли и принялись разыскивать дочь миллионера в ресторанах, расположенных вдоль Невского проспекта. Нашли. Что привело их в Столицу, и чем они здесь занимаются, выяснить не удалось.

Сидор заказал еще водки и затеял пить с кабальеро, их женщиной, девицами-вешалками и даже с фиолетовой королевой на брудершафт. С некоторой грустью я наблюдал за переменами, произошедшими в журналисте под влиянием чрезмерной дозы алкоголя. И без того красное лицо Правдивца приобрело лиловый оттенок, координация движений нарушилась, речь стала несвязной. Он скатился до отвратительных манер, коими, увы, славится новое русское купечество. Мало того, что этот господин вытирал жирные руки о скатерть, он ежеминутно звал официанта криком: «Эй, человек!», и бахвалился перед окружающими количеством денег и знакомствами с влиятельными людьми. Воистину, можно по-разному относиться к исламу, но нельзя не согласиться с тем, что Пророк мудро запретил употреблять алкоголь людям.

Наконец-то появился Жуковский! Я уже начал бояться, что оплаченное москвичами сафари так и пройдет в злачных местах, но капитан быстро навел порядок. Для начала он ткнул палец в грудь Правдивца и грозным голосом потребовал вид на жительство. Услышав вопрос, кабальеро стали оплывать на скатерть, словно стеариновые свечи. «Бизнес-чулок» Екатерина принялась громко икать, закрывая рот растопыренными пальцами с обкусанными ногтями. Лиза улыбнулась и поцеловала в макушку Лерри. Довольный произведенным на общество эффектом, Жуковский громко рассмеялся и потрепал по щеке осовело глядящего в пространство Сидора.

– Жуковский, мы не знаем времени события! – я обратился к капитану, не представив его обществу, что, несомненно, является нарушением этикета и свидетельствует об охватившем меня смятении.

– Доктор, не мы, а ты! Я лично знаю, что нам необходимо быть у Египетского моста через два с небольшим часа, – Жуковский был неподражаем и наслаждался этим.

Присутствующие расслабились, и я представил компании нашего ангела-хранителя – капитана Жуковского. Далее капитан организовал путешествие большинства участников застолья в умывальную комнату с целью отрезвления, проконтролировал оплату счета, раздачу чаевых и многое другое.

Через час мы вышли из ресторана.

Воздух, как он прекрасен в нашем городе! Наполненный влагой рек и каналов, он особенно вкусен, когда не спеша втягиваешь его всей грудью после часов, проведенных в прокуренной атмосфере кабака.

Жуковский крикнул извозчика, и, как по мановению волшебной палочки, появились экипажи. Мы с некоторым затруднением разместились в двух из них. На этом сюрпризы от Жуковского не закончились. Казалось, что в этот вечер капитан был неиссякаем на них. Выяснилось, он заранее договорился с коллегами из конного жандармского полка, которым по службе необходимо было в середине ночи отметиться у дежурного в отделении, и нашу экспедицию, словно особо важных персон, сопровождал настоящий конный эскорт! Путешествие началось! К моей радости, до Никольских торговых рядов доехали без приключений и довольно скоро.

Попрощались с сопровождавшими нас жандармами, к их удовольствию, каждому Мелисова выдала небольшую сумму на водку. Дружное, троекратное «ура» огласило ночную Садовую улицу. Я почувствовал першение в горле и пощипывание в носу. Все-таки душевные у нас в сущности люди! Простые и отзывчивые, как дети малые.

Мое умиление было прервано восклицанием проснувшегося Правдивца: «Вольно, братцы, довольно уже, всем можно курить и оправиться». По всей видимости, не разобравшись, он подумал, что салют был отдан в честь его величества большой журналистской шишки.

Воспользовавшись остановкой, члены экспедиции вышли из экипажей размять ноги и обсудить план дальнейших действий.

Во-первых, изменился состав экспедиции, как справедливо заметил Жуковский, первоначально планировались три гостя и мы с ним в качестве сопровождающих лиц. Теперь же группа разрослась до девяти человек, и ему будет затруднительно гарантировать полную безопасность участников.

Отсюда вытекает второй вопрос – дисциплина! Жуковский выразился в свойственной ему прямолинейной манере и со всей определенностью.

– Слушать меня как папу, всех бузотеров, не обижайтесь, буду бить прямо в рыло! – Он продемонстрировал свой внушительный кулачище. – Для вашего же блага, нежить шутить не любит.

В-третьих, маршрут – Екатерина предложила ехать, следуя воде по набережным Крюкова канала и Фонтанки. Надо признать, предложение мне показалось весьма разумным. Часть маршрута мы бы ехали вдоль хорошо укрепленных торговых рядов и, таким образом, могли быть в некоторой безопасности.

По первым двум вопросам консенсус был достигнут сразу, третий потребовал обсуждения. Жуковский, выслушав предложение Екатерины и мои пояснения, хмыкнул в нос и заявил, что поедем и дальше по Садовой, так как к месту засады нам необходимо приблизиться со стороны Английского моста.

– Египетских кошек в такую ночь я злить не рекомендую, опять же не ясно, как себя сторожа поведут. В-общем, господа, как ни круть, все верть выходит! Засаду надо делать неприметно и тайно, иначе или ничегошеньки не увидим, или домой не вернемся, – капитан весело осклабился.

– Жуковский, а где же будет пункт наблюдения или как вы выражаетесь – засада? Я полагал, что мы расположимся со сторожами моста, – на правах врача и старого знакомого я потребовал пояснений.

– Доктор, сторожа – это тебе не подьячие, с ними в этом деле не договоришься. Засаду сделаем на малине в готическом доме. Там, вправду говоря, от летучих мышей вонь стоит изрядная, но как говорится: «на войне, как на войне»! Да и видно все будет, как на ладони! И еще доктор, куда ты лошадей собрался девать? Не кошкам же на завтрак их отдавать!

Последний довод Жуковского заставил меня сдержаться, я задумался, и впрямь, где мы оставим экипажи? Неизвестно, как дело обернется, они могут нам понадобиться в любой момент. Капитан принял мое молчаливое размышление за согласие с его точкой зрения, в согласии остальных, он, похоже, не нуждался.

– Я еду в экипаже с этими подозрительными субчиками, – Жуковский ткнул пальцем в петербургскую часть компании. Кабальеро от его жеста как-то выпрямились и втянули животы. – А ты, доктор, сопровождай наших богатеньких Буратино.

– Позвольте, экипаж не резиновый и все в нем не поместятся! Я предлагаю взять милых дам к нам! – Правдивец, уже протрезвевший от холода, указал на девиц-вешалок, ему мерещилось продолжение банкета.

– Последний раз повторяю, бить буду прямо в рыло! – Сверкнул глазами Жуковский. – Садись, доктор, остальным по коням! Опаздываем господа, опаздываем!

Мелисова рассмеялась и, сунув Лерри в руки Правдивцу, увлекла журналиста в экипаж.

– Право, Сидорушка, неужели наша компания тебе недостаточно хороша?

Остальные разошлись по экипажам без рассуждений, похоже, лидерство Жуковского сомнению не подлежало.

В экипаже я вздохнул с некоторым облегчением – все свои! Лиза, Вероника и даже Сидор вызывали доверие, мы – люди одного круга и события сегодняшней ночи уже как-то сблизили нас. Я, признаться, не люблю случайных людей и чувствую себя в их обществе напряженно. Этому имеются основания. Долгие годы судьбе было угодно, чтобы я жил среди представителей разных народов на Восточных окраинах Империи. Нигде так не развивается чувство локтя, как среди чуждых по культуре и крови племен.

Дамы затеяли сплетничать о новых знакомых, особенный их интерес вызывал Жуковский. Вероника находила его настоящим пролетарием, а Лиза с придыханием называла настоящим дикарем, бешеным зверем и томно закатывала глаза. Обеих отчего-то особенно поразили усики капитана, в их диктаторской форме дамам виделась исключительная мужская сила. Вынужденно слушая попутчиц, я мысленно аплодировал доктору Фрейду. Сидор недовольно крутил свои напомаженные рыжие усы и что-то бурчал. Чтобы развлечь его и отчасти для удовлетворения собственно любопытства, признаюсь, эта слабость мне не чужда, я обратился к Правдивцу:

– Уважаемый Сидор, отчего из всего многообразия происходящего в нашем городе вас заинтересовало именно сафари?

– Что вы называете событиями? – несколько раздраженно переспросил журналист.

Всякий интеллигентный человек знает, что невежливо отвечать вопросом на вопрос. Я отнес этот моветон к условиям жизни и работы Правдивца – «бытие определяет», а тон оправдал его несомненным фиаско как мужчины в сравнении с моим приятелем Жуковским. В любом случае больше беседовать было не с кем, не обсуждать же с дамами особенности телосложения и развитость ягодичных мышц капитана?

– Скажем, балы в садах столицы, вернисажи, парусная регата или международный турнир по ловле бабочек, – это малая толика того, что может заинтересовать цивилизованного человека.

– Скука… – журналист достал курительные принадлежности и, испросив разрешение у наших прелестных попутчиц, закурил. – Скука, мой друг, вот настоящая императрица современного европейца. После трудового дня, в течение которого он, напрягая все свои силы, продает что-то кому-то, улыбается, лебезит, обманывая этого «кому-то», наш современник желает отдыха. И не просто желает, но требует!

– Уважаемый Сидор, приношу извинения, вы имеете ввиду приемы продаж американца Марка Твена? – Мне доводилось изучать современные теории негоцианства, и я был не прочь продемонстрировать начитанность и широкий кругозор. Не ради удовлетворения собственного тщеславия, но ради славы врачебного сословия. – Как врач, я нахожу крайне вредным для психического здоровья обманывать людей из корысти. Еще древние знали о константности магической эманации: «каждому воздается по делам его».

– Господин врач, вы, оказывается, интереснее, чем представлялись на первый взгляд. – В свете красноватого отсвета сигары я увидел пристальный взгляд журналиста, направленный на меня. – Как вы выражаетесь, еще древние провозгласили формулу: «хлеба и зрелищ». Зрелище – это не просто лицезрение события, это азарт, адреналин. Какой адреналин может быть на выставке картин? Нет, сафари и только сафари заинтересует жаждущего отдыха негоцианта!

– Позвольте, но вы сами себе противоречите! В чем же отличие сафари от остальных зрелищ? Да, царские кошки прекрасны, движения их грациозны и стремительны, но, право, разве полет бабочки не вызывает то же чувство восхищения перед величием природы?

– Бабочки? – Правдивец рассмеялся – Увы, эти небесные прелестницы кошкам не конкурентки. А потом, я говорю о стыде, а не о восхищении. Сафари подарит нашим клиентам возможность испытывать стыд за увиденное, а не за повседневный обман и разврат собственной жизни.

– Я понимаю, что вы говорите о сублимации как психологической защите Эго от ужаса первородного инстинкта бессознательных влечений, доктор Фрейд построил на этом свою теорию психоанализа, но причем здесь сафари? Что постыдного в созерцании кошек?

– Я не любить Фрейд, он везде видит секс! Я люблю Карл Маркс, женщина должна освободиться от эксплуатации мужчины и стать основной силой революции! – вмешалась в разговор Вероника.

– Мадам, что значит освободиться от эксплуатации? – Правдивец брезгливо поморщился. – И затем, Маркс не призывал заменить секс революцией.

– Сидорушка, ты как всегда прав. Вероника, что же будет после революции, если женщина совсем освободится от мужчин, подержи Лерри, он хотя и мужик, но весьма приятен, – Мелисова попыталась сгладить наметившуюся конфронтацию.

– Не люблю я Лерри!

– Отчего же, Вероника? – искренне удивилась Лиза.

– Когда я иду с ним по улице, все смотрят на него, а не на меня! – заплакала утопистка. – А после революции секс будет как стакан воды, захотела, подошла и выпила, так говорит товарищ Клара Цеткин, – донеслось сквозь слезы.

– Отчего же надо ждать революцию, и сейчас можно сказать любому и получить шикарный секс, – Лиза забрала Лерри у подруги, утешив его поцелуем.

– Сейчас нельзя, стыдно, когда все отказывают!

«Как все-таки прав Фрейд в своей теории сублимации, даже в революцию, оказывается, приходят для удовлетворения сексуального желания, и в этом с ним согласен русский профессор Чиж, надо будет отметить эту идею в дневнике» – невольно подумалось мне.

К счастью, ход столь драматически развивающихся в экипаже событий был прерван прибытием в конечный пункт нашего путешествия.

– Всем покинуть экипажи, построится на поребрике перед парадной! – раздался зычный голос Жуковского.

– Александр, это где? – от удивления Вероника перестала плакать. – Я плохо понимаю по-русски.

– Поребрик – другими словами, бордюр, а парадная – это та едва освещенная черная лестница. В Петербурге все подъезды называют парадными, это символизирует либеральность и демократичность нашего общества.

– Это символизирует столичную спесь, – не преминул съязвить Правдивец, впрочем, довольно ретиво выполняя распоряжение Жуковского.

– Дамы и господа, выдвигаемся в квартиру на последнем этаже, идем организованно. Я – направляющий, доктор и кабальеро замыкают колонну и охраняют тылы. Госпожа Мелисова, выдайте извозчикам на водку, я распорядился, они будут ждать нас до утра, – Жуковский продолжал отдавать четкие команды.

Кроме резкого мышиного аромата подъем по лестнице ничем не запомнился. Довольно скоро я услышал, как Жуковский загрохотал кулаком в дверь и заорал.

– Открыть немедленно, полиция!

Дверь распахнулась, и мы оказались в просторной прихожей. Жуковский дал легкий подзатыльник встречающему нас хозяину квартиры.

– Каналья, не мог сразу открыть! Размести господ, как мы договорились!

– Честь, какая честь для нас, господин капитан! Глубокоуважаемые дамы и господа, прошу в гостиную к окнам! – залебезил хозяин, старавшийся, несмотря на немалый свой рост и зверскую физиономию, казаться маленьким добрячком. Я отметил для себя блеснувший в свете факела длинный клык, инкрустированный бриллиантом: «Какая безвкусица!».

Гостиная представляла из себя большую квадратную комнату, в центре которой стоял зеленого сукна стол, подозрительно испачканный мелом. Огромные, практически до пола окна, выходили на Фонтанку.

– Э-э-э, человек! «Кровавую Мэри», двойную, с перцем и сигару! – произнес, ни к кому конкретно не обращаясь, Правдивец.

– Кровавую? – хозяин настороженным взглядом обвел присутствующих и вопрошающе посмотрел на Жуковского. – Этот господин просит «Кровавую Мари»?

– Бокал коктейля господину писарчуку, пошевеливайся, каналья! – Жуковский отвесил еще один подзатыльник.

– Господин капитан, прикажите поднять ящик шампанского из экипажа, – улыбнулась своей самой чарующей улыбкой Мелисова.

– Слышал, что приказала госпожа? Пошевеливайся!

– Сей момент, господин капитан, для нас такая честь, такая честь! Сей момент принесут шампанское, и я пришлю прислуживать господам! – хозяин спиной открыл двери и скрылся в коридоре.

Дамы сели в кресла напротив окон, мужчины расположились позади них. Достали привезенные с собой бинокли, лорнеты. Правдивец, к неописуемому удовольствию присутствующих, установил профессиональный наблюдательный шар, позволяющий с помощью магии видеть самые мелкие детали происходящего. Я открыл свою превосходную подзорную трубу – подарок одного старого морского волка. Погасили свет и стали наблюдать.

Готический дом, как уже говорилось выше, представляет исключение из привычной городской архитектуры. Петр Великий, как известно, взял за образец голландские города, где крыши крыли железом. От этого по ночам дома представляются промокшими – свет Селены освещает кровли и создает дождливую иллюзию. Не все, однако, последовали распоряжению Императора, так, скажем, масоны ухитрились построить по своим чертежам Михайловский замок, скомпрометировав, тем самым, царскую семью. Готический орден не обладает, конечно, властью и могуществом вольных каменщиков, но ряд цитаделей устроить сумел. Говорят, через императорский архитектурный совет эти проекты были проведены под видом культурных центров. Несомненно, не обошлось и без взяток. Как бы то ни было, готические дома выпадают из общего ансамбля, бросаются в глаза.

Среди архитектурных элементов проявились магические артефакты. В городе закрепилась готическая магия, и объявились целые полчища летучих мышей, на запах которых жаловались градоначальнику жители домов, по несчастью расположенных рядом с готическими постройками.

Дом, в котором мы расположились, находится совсем недалеко от Египетского моста и представляет гибрид жилого особняка и сторожевой башни. Поскольку он доминирует над остальной линией домов, ничто не загораживало непосредственно сам мост и подходы к нему.

Я настроил окуляр подзорной трубы под особенности своих глаз и оглядел место предполагаемого события. Кошки были великолепны! Четыре сфинкса, хотя и продолжали находиться на своих пьедесталах, вели себя вольно, словно котята. Особенно хорошо была видна ближняя к нам кошка. Она нежилась под лучами Селены, сворачивалась клубком, подбрасывала всеми четырьмя лапами мяч, который, забавляясь сторожа, подавали ей на пике. Зрелище было интересным и напомнило мне виденные ранее игры уссурийских тигров. Несмотря на всю экзотичность, сфинкс, по сути, та же домашняя кошка. Неудивительно, что наблюдатель, удаленный от нежити на большое расстояние, а потому лишенный ощущения чудовищной мощи, порождаемой гигантским размером, спустя некоторое время ловит себя на чувстве обыденности происходящего. Котенок Мурзик, играя с клубком ниток, возможно даже более потешен.

Возбуждение, охватившее нас, постепенно улеглось и появилось чувство некоторой скуки. Мне подобная метаморфоза была знакома еще по охотничьему опыту. Не раз и не два доводилось скрадывать зверя с охотничьей вышки. Для охотника крайне полезным является знание приемов медитативного ожидания и практика в этом искусстве.

Не все участники сафари обладали необходимым опытом и навыками. Начались непременные в таком случае позевывания, почесывания и перешептывания. Вероника, по всей видимости, даже уснула! Об этом свидетельствовал раздавшийся из ее кресла храп. Елизавета деликатно, но без всякого успеха толкнула подругу в плечо.

Ситуацию разрядили двое вошедших в комнату. Это были юные создания, практически дети. Юноша нес ящик шампанского, а девушка освещала ему дорогу свечой. Выглядели они достаточно вычурно, как и полагается обитателям готического дома. Одетые в абсолютно черные, с кожаными вставками и стальными клепками одежды, они походили на бестелесные тени. Ощущение чего усиливали излишняя бледность их лиц, подчеркнутая жирной черной подводкой глаз и черной же губной помадой. У них были одинаково длинные волосы цвета вороного крыла, собранные в сложную прическу и выбритая с правой стороны голова. Украшением служили множество металлических булавок, заколок, прищепок, протыкавших нос, уши, брови и даже язык.

– Шампанское господам, – хриплым голосом произнес юноша, отчего-то бесцеремонно тяжелым взглядом уставившись на Правдивца.

Последний невольно вздрогнул и произнес.

– Чур меня, святый боже! Кто это?

– Знакомьтесь, Лео и Мари – дети хозяина, – рекомендовал вошедших Жуковский и, понизив голос добавил громким шепотом, однако всем хорошо слышным.

– «Кровавой Мари», господин писарчук, в здешнем месте называют особо извращенную сексуальную утеху с этой девицей. Я вам не рекомендую ее заказывать. Не все, знаете ли, доживают до ее окончания. Мари – страсть как охоча до свежей крови.

– Всем шампанского, господа, шампанского! – захлопотала Мелисова, легко поднявшись со своего кресла.

Свечей более не зажигали, обошлись скудным светом единственной, принесенной детьми хозяина. В некотором возбуждении компаньоны собрались у стола и разобрали фужеры с шампанским, которые ловко наполнили кабальеро. Глядя на то, с какой ловкостью они открывают бутылки и как деликатно и бережно распределяют шипучее вино, я невольно пробурчал.

– Утописты, а шампанское как господа гусары пьют.

– Ты, доктор, это верно подметил. Пьют как гусарские кони! Никакой пролетарской деликатности! – заржал услышавший меня Жуковский.

Слова капитана были подхвачены Правдивцем, Мелисовой, Вероникой и даже девицами-моделями. Кабальеро в долгу не остались, и разговор пошел на несколько повышенных тонах. Лео и Мари незаметно отступили в тень и с плотоядным интересом наблюдали за наметившимся конфликтом.

В смущении, что моя невольная реплика была услышана и послужила толчком для столь двусмысленного обсуждения, я отошел к окну. Сфинксы исчезли, их пьедесталы были пусты. Холодок пробежал по моей спине: «Началось…».

Разговор моментально стих, и все бросились по местам. Едва мои спутники приготовились к наблюдению, как появились те, ради кого мы проделали путешествие.

Они были великолепны – полтора десятка сильных человеко-коней – полканов. Все в кожаных, черных куртках, с головами, украшенными рогатыми шлемами, они гарцевали менее чем в десяти метрах от моста. На некоторых сидели амазонки. Седел и прочих премудростей цивилизации полканы не признавали и амазонки использовали древнюю посадку. Они размещались на спине полкана, сильно подогнув ноги, практически сидя на коленях. Эта особенность придавала наездницам утонченную грациозность и оставляла полную свободу движений.

Полканы – порождение ночных трасс и скорости, больше всего они любят свободу и возможность скакать во весь опор, пока первые лучи солнца не заставят их искать убежище. В своих заметках о путешествии по Европе Великий Петр очень тонко подметил бессмысленность перемещений полканов. Для них не важно направление движения, важна лишь скорость. Эту черту прекрасно иллюстрирует следующая ежегодная традиция. Самые отчаянные из них ранней весной отправляются на запад или восток и путешествуют, пока не достигнут берега океана. Омочив копыта в прибрежной волне, они разворачиваются и столь же стремительно направляются в обратный путь.

Именно Петр, восхищенный страстью полканов к свободе, разрешил им жить в Российской империи. Он равнял их с поэтами, справедливо подмечая неуправляемость и красоту проявлений. Еще при жизни Великого императора у знати возник обычай присоединяться по ночам к кавалькаде полканов для участия в их диких развлечениях. Многие гибли, что придало обычаю аромат мужественности и романтизма. В наш просвещенный век ночные скачки не поощряются обществом. Однако, они формально не запрещены, и, более того, ежегодные парады открытия и закрытия «сезона полканов» пользуются большой популярность среди публики. Скучающие обыватели пользуются случаем поиграть со своими благоверными в «полкана и амазонку».

Полканы, несомненно, стадные существа, для общения с себе подобными они могут преодолевать тысячи километров. Общение заключается в употреблении немыслимого количества пива днем в тавернах и барах для полканов, и в бешенной совместной скачке по ночам. Кроме скачки и пива они устраивают дикие конкурсы для развлечения своей необузданной натуры.

Молодой полкан, чье лицо было украшено курчавой светлой бородой, пустился вскачь по набережной Фонтанки, а амазонка, которую он вез, принялась демонстрировать приемы вольтижировки. Я залюбовался свирепой пластикой их движений. Полканы позволяют на себе ездить только своим возлюбленным, от того все совместные их движения полны чувственности и нечеловеческой страсти.

Одновременно с этим, что, несомненно, свидетельствует о склонности нежити к анархии и хаосу, три полкана затеяли состязаться, кто дальше пропрыгает курбетом. Полкан, выделяющийся среди других своим колоссальным размером, большим пивным брюхом и двумя косами, торчащими в разные стороны из-под каски, кинул вверх сардельку. Его товарищи, сшибаясь плечами, с азартом бросились к ней. Возникла сутолока. Одна из амазонок на всем скаку умудрилась встать в рост на спине полкана и, непостижимо прогнувшись, поймала сардельку зубами! Победа тут же была отмечена распитием какого-то напитка, я не смог разобрать точно, но предполагаю, что пива.

Окончив празднование, полканы образовали некое подобие строя и внезапно бросились вскачь через мост. Дальнейшие события длились не более тридцати секунд, но навсегда останутся в моей памяти воспоминанием, наполненным ужасом и стыдом.

Полканы были быстры как ветер, им понадобилось не более нескольких мгновений, чтобы пересечь мост. Амазонки торжествующе вскинули верх руки.

И вдруг, из неоткуда, у них на пути выросли два сфинкса. Словно мощные скалы приняли сфинксы на себя удар полканов, разрезали группу и сокрушили несколько человеко-лошадей. Кровь широким потоком залила Египетский мост. Сфинксы с неуловимой для глаза быстротой, словно косами, разили несчастных своими когтистыми лапами. В разные стороны летели части тел, ошметки кожи и внутренностей убиенных. Никогда ранее мне не приходилось видеть столь ужасающей картины убийства. Полканам претила роль безропотных жертв. Парни не робкого десятка, они были умелыми бойцами. Отчаянно смело бросались полканы на сфинксов, в стремлении нанести удар копытами, схватить за шею сильными руками. Амазонки в храбрости не уступали своим возлюбленным, словно фурии прыгали они со спин возлюбленных на египетских кошек, пытаясь выцарапать им глаза или хотя бы поранить их. Но, увы, все было тщетно. Слишком велика была разница в силе и скорости. Сфинксы, эти совершенные машины убийства, не давали своим противникам ни малейшего шанса. Происходящее нельзя было назвать битвой, это было избиение, побоище, резня. На моих глазах сфинкс одним движением лапы, словно перчатку с руки, снял кожу с амазонки, бросил ее тело под себя и, использовав амазонку в качестве упора для прыжка, разорвал ее на части.

Несколько полканов, под предводительством молодого товарища, чья подруга еще недавно радовала глаз вольтижировкой и была убита одной из первых, исхитрились развернуться и бросились назад, уповая на свою скорость и в надежде спастись. Но тут из темноты на мост выпрыгнули, словно ожидавшие этого маневра, еще два сфинкса и в одну секунду расправились с беглецами.

Никто не смог спастись – ни полканы, ни амазонки. Все, кто еще менее пяти минут назад зачаровывал глаза поистине античной красотой тел и грациозностью движений, были мертвы. Покончив с последней жертвой, сфинксы принялись пожирать еще дымящееся мясо.

Я уже было собрался отвернуться, чтобы не видеть это тошнотворное зрелище, когда заметил черную тучу, устремившуюся от готического дома к месту трагедии. Это были летучие мыши! Сотни и сотни этих созданий стремились поживиться свежей кровью жертв. Некоторые из них несли в своих лапках какой-то груз.

– Это зрелище стоит любых денег! – Правдивец с горящими, словно в лихорадочном припадке, глазами оторвался от волшебного шара, налил трясущимися руками полный стакан водки и залпом выпил его. – Это стоит любых денег и это невозможно зарисовать, только непосредственно участвовать в сафари!

Я был готов в ярости наброситься на него. Как это ничтожество может говорить о деньгах после трагедии, разыгравшейся на наших глазах? Жуковский грубо остановил меня.

– Спокойно, доктор, успокойся! Лучше выпей! – И обернувшись к дверям комнаты, громко крикнул. – Водки господам и пошевеливайся, каналья!

Хозяин в ту же секунду появился из-за дверей и при помощи своих детей вкатил в комнату сервировочный столик, уставленный бутылками с алкоголем.

Дамы и господа столпились около стола, наполнили бокалы, и вечеринка продолжилась. Несмотря на некоторую растерянность, никто из присутствующих не испытывал тех сильных чувств, что разрывали меня. Этот факт окончательно смутил меня и сделал окружающий мир несколько нереальным.

– Жуковский, необходимо срочно оповестить полицию! Нужно остановить этот ужас!

– При чем здесь полиция? Полиция все знает и контролирует!

– Жуковский, объяснитесь, что вы имеете в виду?

– Браво, капитан! Я всегда считала, что наша полиция – лучшая в Европе! – Мелисова отсалютовала капитану фужером шампанского. – Господа, я предлагаю выпить за нашего ангела-хранителя, капитана Жуковского!

Компания нестройно крикнула «гип-гип-ура!». Кабальеро расхрабрились и потребовали у хозяина закуску. Правдивец вовсю любезничал с девицами-вешалками.

– Видишь, доктор, публика довольна, – Жуковский пристально и жестко смотрел на меня. – Тебе кажется диким, что мы знаем об этих сафари и не вмешиваемся?

Не в силах что-либо сказать, я лишь кивнул в ответ.

– А как, ты думаешь, еще можно бороться с этой мразью? Мы, доктор, это называем «встречный пал», нежить уничтожает нежить.

– Это бесчеловечно!

– О какой человечности ты говоришь? А когда тебя волкодлаки чуть не сожрали? Думал ты о человечности в тот момент или дрался за свою жизнь, спасал собственную шкуру? А жители города, которые боятся ночью нос высунуть из собственной парадной, и которых полканы смеха ради могут оскорбить, а то и изувечить. Не к тебе идут эти горожане жаловаться на беспредел нежити – к нам. А как я могу очистить Петербург от этой мрази, если закон говорит о том, что перед ним все равны, а сенаторы все уши прожужжали о толерантности! Или мы, или они, доктор, третьему не бывать!

– И все же мы люди, Жуковский, прежде всего, мы – люди…

Чувства переполняли меня, а слова неожиданно пропали. Я хотел быть убедительным и не мог… Я только мысленно произносил, раз за разом глядя в окно на зеркало Фонтанки: «Мы – люди…»

– Что-то, доктор, вы раскисли, как барышня! Мы, помнится, давеча говорили с вами о смысле сафари. Теперь вы можете убедиться в моей правоте – стыд, пережитый на сафари, позволит нашим клиентам-негоциантам безболезненно врать в глаза своим клиентам и друг другу, отнимать последнее у бедняков и одаривать чаевыми подонков в кабаках. Заметьте доктор – безболезненно! – пьяно бахвалился журналист. – Сафари – это для сильных мужчин!

– Господин заказывал «Кровавую Мери», – хозяин готического вертепа протянул Правдивцу бокал, наполненный темной жидкостью, подозрительно вязкой и дымящейся.

– Что это, милейший? – москвич вмиг протрезвел и, оторопело взяв в руку бокал, не решался попробовать его содержимое.

– А это, господин писарчук, коктейль, который вы имели честь заказать. Хозяин расстарался, не пожалел для гостя свежайшей крови, ее только что доставили его работники – летучие мыши, – Жуковский презрительно посмотрел на журналиста, – пейте, раз уж заказали.

– Пить это? – рука Правдивца дрогнула и он, сильно побледнев, внезапно покачнулся.

– Возможно, я неправильно понял, и господин заказывал другую «Кровавую Мари»? – приторным голосом переспросил хозяин, и мне показалось, что в свете свечей сверкнул бриллиант, украшающий его клык.

К своему удивлению, я не испытывал никаких чувств по отношению к злосчастному журналисту. Его фиаско и страх не откликнулись в моей душе ни торжеством, ни жалостью. Казалось, все внутри меня покрылось толстым слоем инея. Я смотрел в окно и едва слышно произносил непослушными губами одну и ту же фразу.

– Жуковский, мы, прежде всего, люди…