Прозрение. Том 1 (СИ)

История восемнадцатая. «Если…»

Кьясна, территория Содружества

Выгрузив на Кьясну первую партию медиков и оказав Энреку посильную помощь в инструктаже недисциплинированного врачебного стада, я нашёл наконец время поинтересоваться юридическими аспектами судьбы наследника дома Аметиста.

Иннеркрайт успел навести о мальчишке справки, вызвал, как и обещал, юриста, поставил ему задачу и даже получил кое-какие ответы.

Он отдал мне распечатку рекомендаций. Здоровенную такую.

Распечатку я просмотрел очень бегло, но по всему выходило, что Эберхарда безопаснее сдать в дом его покойной матери. Плюс нужна будет пара юридических процедур, чтобы обезопасить парня от расправы хотя бы на первых порах.

Энрек сказал, что юристу задача понравилась, и он этим займётся. Об оплате я могу не беспокоиться, квазикристаллы нашёл я, а потому юриста оплатит администрат Кьясны. По-другому меня премировать можно только мешком кристаллов, экономические механизмы между Содружеством и Империей в войну почти не работали.

Ещё Энрек рассказал, что прилетал Мерис. Тоже расспрашивал про наследника. Неужели опять что-то задумал?

Действия генерала последние дни напрягали меня всё больше. На запросы он отвечал через раз, а когда я совершенно достал его вызовами, отписался: «Капитан Пайел официально мёртв, корабль на профилактике, и вообще вас всех сейчас временно не существует».

Нет, ну не сволочь, а? Начальник, называется.

Я посетовал на Мериса Энреку, чем обширно повеселил его и нарвался на отеческое предложение поспособствовать с работой, раз мне нечего делать.

Пообещал натравить на этого кошака Кьё.

Медики тоже очень хотели заполучить меня, чтобы выпить всю кровь и поизучать. Я сбежал от них на «Персефону».

Нам нужно было сделать второй рейс в расположение эскадры Локьё за светилами экзотианской медицинской науки. И уже после него я планировал найти время для отдыха, для малой и для архива.

Мысль об архиве занозой чесалась под кожей. Вся эта дрянь с волновыми клетками началась, когда Дьюп начитался чего-то в архиве. Я должен был выснить, что же он там нашёл, кроме так возмутившей Имэ подноготной несчастного Энека Анемоосто.

Да, несчастного. В Империи его вообще бы на атомы разобрали. А так парень хоть немного пожил. В Содружестве хотя бы Генетического департамента нет.

Ну, конструкт? И что? Ведь и способности у него были, и добрый он был, и контактный. Не то что сделанный исключительно матерью-природой Эберхард Имэ.

Окрестности Кьясны, «Персефона»

Вернувшись на «Персефону», я вошёл в каюту Вальтера, где обитал теперь и наш юный отморозок, и тут же оценил направленный мне в печень взгляд.

Профессиональный такой взгляд, наработанный.

Таким взглядом кого попроще можно было заставить попятиться.

Как может пацан так грамотно воздействовать ментально и одновременно устроить совершенно детскую попытку захватить корабль?

Дерен, убиравший со стола исчёрканные каракулями листы пластика, поднял голову и, оценив диспозицию, приказал Эберхарду:

— Лицом к стене. Пока не разрешу повернуться. Добрый вечер, господин капитан.

Я думал, парень не послушается, но он шагнул в ближайший угол и застыл там.

— Это что за странное наказание? — удивился я.

Дерен пожал плечами, сам же, мол, запретил трогать.

— Ты и мысли читаешь? — пошутил я.

— Мысли мы условились не читать. Я реагирую на эмоциональные реакции. Негативные — наказываю.

— А дежуришь ты как?

— В карцер сдам на восемь часов. По кораблю попросил меня пока не ставить в график, только боевые.

— Можешь ко мне приводить на время дежурства. Раз уж я разрешил забрать из карцера, мне и мучиться.

— Хорошо.

Дерен отвечал коротко и как-то совсем невесело. Похоже, он вымотался.

Эберхард — не подарок… Нужно бы отправить Вальтера в отпуск после того, как спровадим мальчишку.

Я поймал взгляд пилота:

— Ты извини, я погорячился вчера. Просто не ожидал от тебя такого. Где-то ведь научился?

Извиняться меня когда-то научил инспектор Джастин. Обычно начальство полагает, что извинения — обязанность подчинённых, и к собственной священной персоне эта устаревшая традиция отношения не имеет.

Я так не считаю. Вот только автоматизма добиться не смог, всё время ощущаю неловкость. Приходится резко менять тему.

— В сороднениях учат всему, — пожал плечами Вальтер. — Мало ли что я люблю, уметь должен всё.

Моё «извини» его не зацепило никак. Он вообще не из тех, кто цепляется к мотивам чужих поступков.

Тем более что мотива я и сам не знал. Чисто формально — приказ он нарушил…

— А вот эйниты не признают телесных наказаний…

— Мы тоже не признаём. Но иногда их признают те, среди которых приходится жить. Не везде люди достаточно развиты, чтобы принимать свои поступки, которые делают «на эмоциях». Эмоции — путь к душе, но это ещё нужно в себе понять.

— Это как? — Все эти штуки с душой так и остались для меня тёмным лесом.

Дерен посмотрел на меня, как на наследника, но ответил.

— Люди путают психику и душу. Психика может быть натренирована, а душа при этом не развита. Мы тогда получаем монстра, который обладает психической силой, а стыда или раскаяния не знает. И ладно бы этот монстр радовался своему внутреннему устройству, но ему и самому плохо. Здесь без разницы, понимает человек, какое зло творит, или нет — эмоционально поступок всё равно давит на него. С этим можно работать, но на первом этапе мы не в силах принять иное наказание, кроме физического. И только через боль уходит эмоциональная непереносимость проступка. Другие способы могут столкнуть наше сознание в бездну.

Мне захотелось почесать затылок.

— Ты думаешь, я понял?

— Ну, это как соразмерность наказания возрасту, — улыбнулся Дерен. — Или — как с собаками. Одну придётся шлёпнуть, другой — сказать, третьей достаточно будет взгляда. А наказание они в результате получат одинаковое.

Вот про собак, это он верно. Надо забрать Кьёшу из храма, скучно без неё.

Я почесал челюсть — всё-таки очень хотелось хоть что-нибудь почесать.

— То есть, несмотря на наличие психических способностей, Эберхарду до выговора ещё расти и расти? Проще его побить? — пошутил я, совершенно не боясь «задеть» и без того напряжённую спину наследника.

Мне и по спине было видно, ЧТО он думает обо мне, позволившем себе обсуждать его поведение.

— В общем-то, да, — кивнул Дерен. — Я мог бы что-то объяснить ему на словах, но последствия такого объяснения — похуже синяков будут. А синяки через неделю сойдут.

— Ну, не знаю, — я поморщился, вспоминая собственный опыт. — Попробовал бы кто-то в семнадцать лет ударить меня в воспитательных целях.

Я лукавил. Отец пробовал. Этим он меня от дома и отвадил. Если до этого мне чесалось поступить в Академию Армады, то после — и вариантов других не осталось.

Мы «пообщались», я собрал вещи и улетел в столицу на пассажирском трилёте, даже электрокар брать не стал. Возвращаться мне было некуда.

— Вы жили на ферме, — напомнил Дерен. — Близко общались с животными и растениями. Наблюдали за другими людьми. Ваша душа была достаточно развита для понимания другой души. Ударив — вас можно было лишь оскорбить. А с Вилом очень много занимались науками, но мира вокруг он не знает совсем. Мир его ума — это не мир его тела. Это особенность экзотианского воспитания в домах Камня.

— Ну, тогда ему сильно повезло с тобой. Я бы не смог. Я и сейчас не очень понял, зачем ты всё это устроил. Зачем?

— Капитан, это сложно.

— А ты постарайся?

Вальтер вздохнул.

— Если в человеке поселилась наглая тварь, нужно успеть объяснить ему, что эта тварь тоже бывает беспомощной. Иначе сформируется доминанта поведения, и потом мы уже ничего не сумеем сделать. Чтобы убедить такого, как Локьё, нужно потратить на это жизнь. Вам просто повезло, что он сам пришёл примерно к таким же мыслям, какие вам хотелось до него донести. Имей он другое мнение, вы никогда бы не убедили его. Если бы Эберхард освоил безнаказанность, мы получили бы врага ещё лет на двести.

— А сейчас?

— А сейчас у него есть выбор. Захочет стать врагом — станет, не захочет — не станет. Он уже понимает, что хотеть непросто. И что на каждую силу можно найти силу ей противоположную. Для правды — будет другая точно такая же правда, но с обратным знаком. Для любого тела — своя клетка.

— Для любого? — Дерен прямо-таки любил скользкие и провокационные темы. Я вспомнил про Дьюпа и понял, что меня бесит уже само слово «клетка».

— Я сказал своя, капитан, — прочёл мои мысли Вальтер. — Своя клетка. Если вас пытаются запереть в чужую, не выйдет ничего.

— Маньяк ты начинающий, вот что я тебе скажу.

— Капитан, — Дерен вдруг рассмеялся по-детски живо и искренне. — Я маленький, глупый. Мир слишком велик для меня.

— Вот-вот, — я тоже улыбнулся. — Так маньяки и отбояриваются…

Пилот кивнул, прекращая этот странный разговор. И бросил косой взгляд на напряжённую спину наследника:

— Разрешите личную просьбу?

— Давай, — насторожился я.

— Вил просил меня объяснить, что такое электробич, но я, к сожалению, только видел, испытывать на себе не захотелось. Говорят, у вас есть подходящие шрамы?

— Это ты зря не захотел испытывать. Ощущения — выше средних! — рассмеялся я с облегчением. Есть просьбы, которые выполнить несложно. — Ну, пусть посмотрит, мне не жалко. Шрамы, правда, шлифовали, но полностью от таких не избавишься.

Я расстегнулся. На Кьясне было жарко и под кителем у меня не было ничего, только фальшивый воротничок изображал видимость рубашки.

— Вот тут, на рёбрах, это вообще была, можно сказать, шутка родного командования. А на спине — сволочь одна постаралась, чтоб у него глазки поросячьи полопались!

Дерен разрешил наследнику повернуться, и тот взирал на меня с ужасом.

К такому зрелищу надо готовить. Эйниты меня первый раз на пляже та-ак разглядывали…

Дерен про мои шрамы ещё и кучу баек слышал. Он чуть приподнял бровь и покачал головой: «Я бы там сдох, наверное».

Пожал плечами в ответ: «Я ж не один там был. Дóхнуть было нельзя, без вариантов».

Дерен оглянулся на наследника, и я быстро подхватил брошенный на стол китель.

Забыл, что Эберхард выучен считывать эмоции, а по выражению лица и психическому напряжению может достроить внутреннюю речь. Пришлось застегиваться и глушить воспоминания.

Дерен невесело усмехнулся и сказал наследнику:

— Ну вот примерно поэтому наш капитан и не любит телесных наказаний.

— Ну, это очень примерно, — я привёл в порядок воротник. — Вообще-то, я и до этого не любил.

Дальнейший разговор мне пересказал потом Дерен.

— Он не конструкт! — взвился наследник, как только закрылась за мной дверь. — Тут и человеку столько не выдержать! На нём живого места нет! А ты говорил!..

Дерен отреагировал сдержанно:

— А я тут при чём?

— Но ведь выходило, что я не врал тебе, когда рассказывал!

— Ты мне рассказывал, что слышал. А слышал ты именно это, верно? Значит, рассказанное было правдой. А веришь ты в сказки или нет — я не спрашивал.

— Но это же ставит всё с ног на голову!

— Почему?

— Потому что тогда ваш капитан — наследник дома Аметиста!

— Чушь собачья.

— Но он же похож на Энека! Очень сильно похож!

— Мало ли похожих людей? Вполне возможно, вы даже родственники по какой-то отдалённой линии. Но к наследству и прочей ерунде это отношения не имеет.

— Для тебя ЭТО ерунда?

— Более чем. Я бы хотел даже, чтобы и ты не был наследником. Не такой уж ты скверный парень, чтобы желать тебе и дальше расти в этом дерьме. Я ясно выразился? Закрой рот, птица залетит. Иди почисти зубы и ложись спать. Скоро я уйду на дежурство, а с капитаном ты особенно не поспишь.

Этот разговор Вальтер Дерен передал мне позже. А сейчас я покинул его каюту с чувством глубокого морального удовлетворения и отправился готовить корабль к следующей партии медиков.

С наследником вроде бы как-то утряслось. Но не с врачами.

Энрек предупредил меня, что именитые врачи очень любят пожрать, и я пошёл консультироваться у завхоза, какой докупать провиант.

Про наследника я забыл, но поздно вечером мне вручили его, перевязанного синенькой ленточкой. То есть злобного, угрюмого, но уже не отзывающегося нервной дрожью на любой случайный звук.

Нужно сказать, когда я говорю, что собеседник «вздрогнул» — часто физически это не проявляется никак. Но я научился замечать неожиданное замирание сердца, сбой дыхания, куда более незначительные, чем демонстрировал Эберхард во время своего пребывания на «Персефоне».

Сейчас парень тоже был напряжён, но уже не шарахался от случайных движений в его сторону.

Мне пришлось таскать его с собой по всему кораблю — боялся оставить. Дерен — на боевом дежурстве, Рос — на грунте (выпросился-таки у Келли, пока меня не было). А кто ещё мог удержать это «милое» дитя от необдуманных поступков — я не знал.

Тем временем зараза Энрек написал мне, что планирует превратить «Персефону» в каботажное судно под парусами Содружества. Чтобы не лететь за медиками порожняком, он предложил мне взять груз квазикристаллов и забросить на «Леденящий».

Кристаллы, разумеется, предстояло вывезти контрабандой, минуя и военный патруль, и таможню.

«Персефона» подходила для этого идеально. Таможенники понадеются на резерв, а люди Дегира будут проверять, кого мы ввезли на Кьясну — врачей или алайских террористов. Им и в голову не придёт выяснять, что мы вывозим.

Аргументы Энрека были железными. Пришлось построить техников, выяснить, что трюмы вполне готовы взять немного странный для боевого корабля груз, выругаться про себя, понимая, что никаких препятствий для погрузки действительно нет, зайти в шлюпочный ангар, чтобы спуститься на Кьясну и пособачиться с Противоэпидемическим Центром, опять не дающим нам пропуск на выход из сектора из-за подросшего процента вирулентности вируса…

И только там вспомнить про пацана. А его куда? С собой?

— Так карантин на Кьясне, — засомневался Келли, который по давней привычке тоже везде за мной таскался и дышал в спину.

— Вообще-то парень там уже был, но можно и укольчик шлёпнуть на всякий случай. Ща я медика вызову.

— Не надо мне укольчиков, — поморщился наследник. — Меня уже прививали по приказу вашего же командующего.

Колин? Ну, с него станется…

И тут меня как огнём обожгло. Боги Беспамятные, монета-то где? Я её не выронил, пока смотрел это проклятое видео?

Пришлось шарить по карманам.

Наследник взирал на меня с брезгливым недоумением. Видимо в его понимании капитанам не полагалось выворачивать карманы при подчиненных. Причём все подряд.

Железячка отыскалась в нагрудном. Я зажал её в кулаке, и тут же стало легче.

С ней я яснее ощущал — Колин жив.

Кьясна, территория Содружества

На Кьясну мы снова выпали в полдень, и я понял, что вечером буду зевать. А ведь обещал малой сказку и купаться перед сном.

Взгляд мой упёрся в Эберхарда. А его ночью куда? К Айяне тащить?

Вёл он себя пока вроде бы адекватно, но в прихрамовом поселении женщины, дети. Мало ли что он там может выкинуть?

А карцеров у эйнитов нету. Разве что привязать набедокурившего наследника к яблоне рядом с Каем?..

— Вы меня слушаете? — ехидно поинтересовался главный врач Экстренного Противоэпидемического Центра. Грузноватый, много поживший дядька с выпученными усталыми глазами.

Мы сидели в уютном беленьком кабинете, врач мне что-то втирал на тему борусов, а я думал то про малую, то про закрытые наглухо окна медцентра и перегруженную систему вентиляции. Сегодня на Кьясне было особенно жарко.

Этот центр мы с Энреком создали в первые же дни эпидемии, как смогли, на коленке. А теперь медик чувствовал себя здоровенным прыщом на ровном месте и пытался командовать мной.

— Да, конечно, — кивнул я.

Браслет писал разговор. Не услышу, так распечатку гляну, когда понадобится.

— Процент вирулентности колеблется в районе семи, и мы пока не можем эту ситуацию переломить. Нам нужны иммунные люди, и я знаю, что на борту у вас таковых достаточно. Давайте заключим с вами взаимовыгодное соглашение?

Он уставился на меня круглыми икряными глазами, чем-то напомнив параба. А потом сунул руку в ящик стола, вытащил здоровенный «дедовский» плазменный пистолет и добавил буднично:

— Конец вам, капитан.

Пистолеты такие я только на голо и видел. Ржавое наследство первоколонистов. Наверное, медик его как память хранил.

— Да мне-то что, — я откинулся в кресле. — Я в доспехе. Домагнитка плазму удержит. Конец или вам, или щенку вот этому. — Кивнул в сторону Эберхарда, затаившегося в соседнем кресле. — Вот кого из вас я своим телом успею закрыть, тот и выживет. Вы же в школе учились? Это как взрыв молнии в тесном помещении. Стены обуглятся, клочки горелого мяса везде налипнут, а уж вонища…

Я вздохнул. Как всё-таки задолбали дураки и идиоты всех мастей, включая наследников…

Да, я тоже виноват. Расслабился на Кьясне. Решил, что пацан научился башкой думать. Перестал следить за каждым всплеском его эмоций, а он только того и ждал.

Вот же идиот форменный. Кьясна — планета Содружества, а не имперский боевой крейсер. Врагов у него здесь нет. Зачем мордовать своих?

Медик растерянно заморгал, словно бы просыпаясь, и опустил оружие. Руки его дрожали.

Я повернулся к Эберхарду:

— Всего за десять секунд дошло? Прогре-есс…

Тут и ташипу было понятно, что это милый ребёночек заставил бедного медика вытащить своё допотопное оружие. Сковал восприятие, навязал образ…

Свинёнок. Бежать-то куда намылился? В дэль к ворлокам, что б его дакхи съело?

Я протянул руку и приказал медику:

— Дайте мне пистолет. Он старый, ещё развалится.

Лицо медика побагровело, он выронил оружие и упал грудью на столешницу.

Я подхватил пистолет и заблокировал. Может, и не стреляет уже, но чем Хэд не шутит?

Повернулся к Эберхарду: что за дурацкие приколы?

Пацан дёрнул плечами: мол, тут я уже ни при чём, это он сам.

Медик продолжал лежать на столе.

Я знал, что от ментального насилия могут быть головокружение и психические расстройства. А если воздействие длительное, такой вот умелец способен остановить сердце или прекратить дыхание.

Но тут же секунды были? Конечно, медик — сильно в возрасте…

Я встал, подошёл к врачу, нащупал пульс на волосатой руке с толстыми короткими пальцами.

Сердце скакало, как бешеное. Это означало, что организм работает с перегрузкой. Но человек при этом лежал неподвижно, и это было нехорошо.

Я распахнул дверь:

— Врача! Срочно! Человеку плохо!

И обернулся к Эберхарду:

— Ты что с ним сделал, идиот?

Тот равнодушно поморщился:

— Не знаю. Как обычно всё делал. Сосуды, может, полопались?

Виноватым наследник не выглядел, и меня осенило, что он не только имперцев за людей не считает, а вообще всех. Подумаешь, медик какой-то сломался?

Из соседнего кабинета выглянула рыжая женщина в белом аккуратном халатике. Она вызвала медбригаду, а уже потом прижала к виску коллеги свой браслет. У врачей он работает и как портативный меддиагност.

— Похоже на геморрагический инсульт, — сказала она. — Мы тут все перерабатываем очень, вы извините. Я к вам сейчас заместителя по логистике пришлю. Вы нам очень нужны, но тут всё серьёзно…

Ввалилась реанимационная бригада.

Медика быстренько упаковали в носилки и унесли. А нас попросили подождать, пока освободится его зам.

Я обернулся и посмотрел на унылую физиономию наследника. Он был расстроен неудачей, но раскаяния на лице и не ночевало.

А ведь он действительно не понимает своего свинства. Его учили, что так можно, хорошо, правильно. А Дерену он обещал не нападать на моих людей, а не на соплеменников.

И вот такое никчёмное существо я таскаю с собой, как незачехлённое оружие, чтобы не сажать в волновую клетку. Ему там, понимаете ли, плохо. А Дьюпу там, видимо, хорошо…

— Ну, я хоть понял теперь, за что Дерен тебя порол! — злость во мне как всегда взметнулась внезапно. Петлёй захлестнула восприятие и в комнате потемнело.

— Ну, так бейте! — взвился наследник, выскакивая из кресла. Обороне его не учили, только нападению, и он попытался напасть.

Сила тяжести начала расти безобразными рывками, словно реактор пошёл в разнос и сейчас рванёт.

Это личное ощущение. Чужак, незнакомый с устройством космических кораблей, ощутил бы сейчас тяжесть, головокружение, помутнение рассудка. Но я видел алые пятна перегретого пространства, пляску петель причинности и черноту, как при проколах.

Эберхард, наверное, тоже видел что-то своё. Он хлопал глазами и тяжело дышал. По моим прикидкам сила тяжести уже выросла вдвое. Волевое насилие — оружие сильных.

Наследник барахтался в переплетении узлов и петель. Я ждал, не снижая, впрочем, давления.

От активных действий меня удерживала откровенная беспомощность противника. Я видел это по цвету ответной ментальной «волны», не чёрно-фиолетовой, к которой я так привык, схватываясь с тем же Локьё, а бледно-сиреневой, мутной.

Да и тяжесть наката была пока символической. Двойная сила тяжести — ещё даже не перегрузка. Для меня. Но не для щенков.

Эберхард начал задыхаться. Я ощутил, как он попятился внутренне, а внешне — юркнул в кресло, забился поглубже и вжался в него.

Добить мальчишку можно было одним ментальным движением, просто захлестнув петлёй, но я сбросил марево наката.

— Кретин недоразвитый, — злость сменилась брезгливостью. — За что ты его? Он уже тысячи пациентов спас, а ты что сделал хорошего? Кто ты такой? Кому ты нужен? Только как дерьмо под ногами путаешься! На Кьясне и так врачей не хватает, а тут ещё ты!

Я с усилием оборвал поток негатива, не хватало ещё с пацанами ругаться, и отвернулся к окну. Пейзаж меня всегда успокаивал.

Дерен был прав: это чучело слишком непредсказуемо. Выпускать его опасно для окружающих. Тут уже не воспитывать, а запирать надо. И пусть сидит.

Клетки тут не найти, да и Келли под рукой нету.

Сунуть в средний храмовый предел, где во тьме только линии Эйи? Дверь там одна, если попросить Роса засов поставить, фиг пацан выберется. А свихнётся — так и Хэд уже с ним.

Я обернулся к наследнику, прикидывая, куда мне ещё нужно сегодня попасть, и как бы исхитриться забросить его по пути в храм.

Эберхард, впечатлённый моим гневом, смотрел испуганно.

— Я же ему ничего не делал, — промямлил он. — Оно само так вышло!

— Ну да, само. Понятно, что мужик и без тебя вымотался, он же лечить привык, а не с ублюдками воевать.

— Но я не виноват, что он собою не занимался! — Оскорблённый наследник аж покраснел от злости. Ублюдок — это у экзотов страшное оскорбление. — Психику можно тренировать! Он же сам выбрал, что не будет как человек!

— Это ты — не как человек, — выдохнул я, стараясь не заводиться. — Ну, умеешь ты на мозги давить, и что? У него есть профессия, он делает нужное дело. А с фокусами без смысла, без задачи — только в цирке выступать можно. Говорят, на окраине Галактики еще есть вот такие самопальные цирки. Вот куда тебя надо отправить.

— Но он же мог, он не захотел! — Глаза Эберхарда стали дикими и беспомощными.

— Потому что много других достойных занятий. На всё не разорвёшься. Если я лучше вас обоих людей убивать умею, мне что — ходить и всех подряд убивать? Вот ты его вылечить сможешь?

— Не знаю, — растерялся наследник. — Я не пробовал.

— Ну и зачем он нужен, твой дар? Для политических игр? Чтобы тобой манипулировали, а потом так же «зачистили», как вы с дядей наследников на Асконе?

Эберхард надулся и закусил губу, но я не Дерен, чтобы на эти фокусы реагировать, и жалеть его не собирался.

Один косяк — это косяк. Второй, однотипный — уже брак системы.

С кораблей мы списываем не только вредителей, даже балласт, а этот ещё и гадит. И дурак, каких мало. Одна мысль — самоубиться.

— Бежать-то ты куда хотел, идиот? — рыкнул я на него. — Ну, убил бы ты меня, и? Даже если сумел бы улететь на Аскону или в другое ваше гнездо, кому ты там нужен? Дядя пойдёт под суд. Я тут юристов ищу, чтобы вернуть тебя хоть с какой-то гарантией. Лучше б алайцам отдал!

Он заплакал, а я вызвал на браслете голограмму рекомендаций юриста, сунул ему под нос и отвернулся к окну.

Чем хороша Кьясна, так это пейзажами. Тут красиво. Говорят, что на Джанге не хуже, но…

Вошёл зам главврача по логистике, что-то буркнул мне, представляясь. Я включил запись разговора и тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на работе.

Эберхард затаился в кресле. Он больше не мешал мне забивать голову медицинской терминологией.