Прозрение. Том 1 (СИ)

История семнадцатая. «Монета с медвежьей мордой»

Расположение эскадры Содружества, «Леденящий»

Видно, я здорово «развлёк» Локьё всей этой историей на Асконе. Когда меня проводили в капитанскую «Леденящего», рожа у эрцога дома Сиби была ехидная-приехидная.

— Абэ, провокатор! — обрадовался он, вставая мне навстречу.

Я даже испугался, что Локьё до меня дотронется, как до родственника или друга — так близко к моему виску мелькнула его рука.

Но эрцог всего лишь указал на белые кресла вокруг подковообразного стола в центре огромной каюты.

В одном из кресел уже сидел Домато. Больше в капитанской не было никого.

Дремали, перемигиваясь, контрольные панели, тихонько «звенел» открытый канал связи. Есть у него такой едва уловимый специфический звук, сообщающий, что канал работает. Может, Локьё ждал звонка? Ну, не прослушивал же его кто-то? Не идиот же он, в самом деле.

Капитанская на «Леденящем» была даже больше чем на «Гойе». Здоровенный стол намекал, что тут регулярно проводятся совещания, но в отличие от епархии Абэлиса, где бродили толпы народа, в логове эрцога было как-то даже пустынно. Единственный дежурный завёл меня и сразу ретировался в смежную с капитанской каюту.

Я знал, что Локьё не выносит ни стоящих за спиной, ни сопящих над приборами. Знал, что вызовы он всегда принимает сам, если, конечно, хочет принять. Но я никогда не задумывался, почему у него такие порядки.

А ведь в этом уединении действительно было что-то звериное. Ледяная белизна стен, датчики на пульте, мигающие, как далёкие звезды, и затаившийся в снегах хищник.

Я видел уже внутренним зрением этот образ, когда в первый раз прибыл на «Леденящий». Но тогда он показался мне просто забавной ассоциацией.

К тому же и Дьюп не выносил посторонних. И я привык, что есть вот такая модель поведения, когда командующий предпочитает уединение и лучше к нему лишний раз не лезть.

Но сегодня меня позвали, и я был в своём праве вести себя как умею.

— Абэ-абэ, — сказал я, усаживаясь и раскручиваясь в кресле. Хотелось повалять дурака, но столкнулся с пронизывающим до костей взглядом доктора, и в висках заломило.

Не то чтобы он зла мне пожелал, нет, но это был очень глубокий ментальный контакт, а я за эти сутки опять поспал минут сорок.

— Вот ведь пустая у тебя голова, — развеселился Локьё, оценив мой ошалелый вид. — На вашем Севере — серьёзный территориальный конфликт, алайцы что-то темнят со своим новым оружием, я уже не говорю про то, что эпидемию на Кьясне остановить не удаётся. А ты носишься со щенками, которых топить не перетопить.

О, ему уже донесли и про Эберхарда. Ну, тем лучше.

Я посмотрел эрцогу в лицо и натолкнулся на ментальную стену. Он не хотел обычного контакта глаза-в-глаза, и, судя по замигавшим светильникам, решил на меня надавить.

Из-за такой мелочи, как несовершеннолетний пацан?

И ведь непонятно, чем «мой» щенок отличается от тех, что он сам вызвал на «Леденящий». По моим сведениям, «в гостях» у Локьё маялось сейчас около двадцати наследников разных домов.

Дому Сапфира другие дома доверяли. И собрал эрцог именно «ранних», проявивших способности ещё подростками.

Эберхард мог бы стать одним из «гостей», но Локьё его почему-то видеть не захотел. Ему было достаточно попросить, и я бы сдал наследника с потрохами…

Объяснением тут могла быть только «гнилая» кровь его дяди, Ингваса Имэ.

— А что будет, если наследник дома Аметиста погибнет? — спросил я для затравки. Энрек мне всё прояснил, но надо же с чего-то начать?

Да и потом, мало ли что думает иннеркрайт. Локьё зараза хитрая и скрытная. Говорить одно, а делать другое для него, как для иного хлеб и вода.

— Первый раз, что ли? — хмыкнул Локьё, не переставая улыбаться и разглядывать меня с прищуром, надвигающим на нас стены. Иллюзия, конечно, но такая навязчивая… — Дом возьмёт паузу, и с год-два там будет тихо, пока не утвердят очередного ублюдка.

Я хотел встряхнуться и сбросить морок, но не сумел. Прощупывая друг друга, давление мы с эрцогом породили приличное. Будь тут мухи — они бы уже попадали от всё возрастающей силы тяжести. Пожалуй, по косвенным признакам мы сейчас могли бы входить в зону Метью…

Эрцог хочет, чтобы я заткнулся? Или озаботился навязыванием мне своего понимания ситуации?

Ещё чего! Я резко выдохнул и приступил к более сложным вопросам.

— А если он НЕ погибнет?

Локьё смахнул невидимую пылинку с безукоризненно белой столешницы. Посмотрел на меня оценивающе, не прекращая давить на мозги.

— Ты же понимаешь, регентом дяде не быть. Поймаем — осудим. Людей Имэ уже допросили, расследование идёт полным ходом. Похоже, ты был прав со своими прогнозами. Но медаль тебе не дадут, не жди. А парня, если доживёт, думаю, сумеют прибрать к рукам. Актиста или семейство Стоунов… Может, подойдёт время истинного совершеннолетия, и эта карта снова сыграет.

— А если не сумеют прибрать? — Нужна мне его медаль. — Сам по себе мальчишка на что-то право имеет?

— Ну… — Локьё задумался, не понимая, к чему я клоню. Стены вели себя всё более нагло, видимо, тема наследника дома Аметиста очень не нравилась эрцогу. — Прецедентов не было, но в теории парень может заявить о своей невиновности, обратиться к совету Домов с просьбой назначить ему другого опекуна, который и станет потом регентом. Через два года, когда пройдёт время отчуждения. Но я не думаю, что у наследника так мало спеси, чтобы последовать доброму совету, даже если кто-то осчастливит его таковым.

Угу, юрист, например. Пусть позанимается.

Но Локьё прав — чтобы заставить пацана последовать доброму совету, часть самомнения из него придётся изъять. Раз уж Дерен начал…

— А тебе всё равно, кто будет следующим регентом? — аккуратно задал я следующий вопрос.

Локьё покачал головой, и я услышал тщательно замаскированные вдох-выдох. Ему тоже нелегко давалась наша беседа.

— Ты меня допрашиваешь, хаго? — спросил он, резко меняя тему.

— Я не хотел бы сделать что-то такое, что подтолкнёт тебя к активным действиям, — признался как мог честно и чуть сбросил давление, показывая, что готов уступить.

Эрцог посмотрел на меня с интересом.

— Этак я доживу до момента, когда один мой знакомый ташип научится пользоваться лотком?

— Угу. — Я стерпел и ташипа. Мне было важно, чтобы Локьё без полунамёков объяснил мне, насколько ему мешает наследник дома Аметиста. — Так тебе всё равно или нет?

— Ну, не так, чтобы совсем… — нахмурился эрцог и стены вернулись на свои места. Один ноль в пользу ташипа. — Но если ты хочешь гарантий для этого щенка, то сильно он меня не беспокоит. Будет сидеть тихо — доживёт до сорока двух, а там можем привязать к столу и поговорить предметно.

— К столу привязать? — Я вспомнил, что видел в поместье кровавого эрцога пыточные столы, к которым привязывали людей.

— Нету! — рявкнул Локьё. Он привстал, и лысина у него сразу вспотела, но напряжения между нами так больше и не возникло. Эрцог увидел то, что я сейчас вспомнил, однако реагировал по остаточному принципу. — Нету какого-то отдельного стола для пыток и отдельного для медитаций! — Он говорил громко, но ментально был сейчас гораздо спокойнее. — Ты и у эйнитов такие можешь найти. Неофита кладут спиной на стол, завязывают глаза. Иногда для расслабления капают на лоб тёплое масло. Ты видел канавки для отвода масла, а не крови, хаго. Предмет — он и есть предмет. Это мы решаем, как этот предмет использовать.

— Хорошо, я спрошу у Айяны, — в кои-то веки у меня будет к ней предметный, а не философский вопрос. — Значит, наследника я могу вернуть родственникам?

— Верни, не трону я это твоё безобразие. Если свои не сожрут — пусть скачет. И наплюй уже на него. Перевоспитывать поздно, ничего у вас не получится.

Эрцог сел, развернул папку с электронными бумагами, показывая, что эта часть разговора окончена. Я увидел перечень фамилий. Наверное, это были наши медики.

— А Дерен сказал — получится, — не удержался я от реплики, щёлкая по браслету и вызывая свой список тех, кого мы планировали перевозить в первый перелёт до Кьясны.

— Дерен? — Локьё воззрился на меня так, словно я только что съел его бабушку и ещё штук семь родственников.

Я не поверил, что он рассержен. Ментальное насилие — вот что, оказывается, отличало его настоящий гнев. На своей шкуре убедился, что Эберхарда он не выносит, а вот Дерена ругает только на словах. И мне от этого ни жарко, ни холодно.

— А что такого? — деланно удивился я.

Не мог же Локьё знать, что за цирк устроил с наследником Дерен.

— Валерия её звали, — выдохнул эрцог и задумчиво уставился в стену.

Я ждал.

Бабушку Дерена действительно звали Валерией. В личном деле эта информация была. Валерия Лагра, дико голубая кровь. Тоже наследница, не помню чего.

«Мой» Дерен, родись он в Содружестве, тоже мог бы сейчас, наверное, быть наследником какой-нибудь «крови». Я не интересовался какой, но что-то мне подсказывало, что раскопать при желании можно.

Эрцог побродил глазами по белоснежным стенам и сжалился надо мной.

— Полвека назад, когда имперские лёгкие суда обстреляли Эскгам, где служил дед Дерена, Апло, его сын, будущий отец твоего Вальтера, был ещё в животе у Валерии. Из отца ничего путного не случилось — его линии были завязаны в узел ещё до рождения. Никто уже не смог выправить. Но это же даёт твоему Дерену некоторую свободу в плане определения чужой судьбы. То, что мог бы, но не сумел сделать его отец, оно осталось в резерве. Но стоит ли стараний мальчишка с ядовитой кровью Имэ? — эрцог поднялся, прошёлся по капитанской и обернулся ко мне. — Подумай об этом! И займись уже алайцами!

Я с готовностью кивнул, подтверждая, что подумаю, разумеется. Потом. Когда время будет.

Эрцог понял. Но он перегорел и больше на меня не давил.

Труп из наследника доверили делать мне, значит, и решать его судьбу — тоже мне. Точка.

Локьё неохотно кивнул.

— А алайцами занимается Мерис, — сообщил я ему то, что он и без меня знал. — Пока генерал меня не построил, я из наследника буратину какую-нибудь построгаю. Неужели в нём вообще ничего здорового нету?

— Не знаю, — пожал плечами Локьё. — То, что способности в парне проявились рано, в двенадцать или в тринадцать — это я слышал. Но по ушам щенка не определишь, кобель или сучка. Надо брать за шкирку, смотреть, что у него на пузе. Ладно. Бездна с тобой. Пробуй, хаго. Но помни, что эта карта наполовину отбита. Разве что подыскать ему правильного опекуна… Да и не о нём ты хотел поговорить…

Эрцог дома Сапфира встал перед моим креслом и уставился на меня с высоты свого двухметрового роста. Острые глаза, длинный сухой нос… Блестящая лысина напоминала какой-то дикий урбанистический шлем.

— Не о нём. — Я помедлил, собираясь с духом. Очень боялся услышать «нет». — Скажи, ты смог бы выбраться из волновой клетки?

— Из новых модификаций — вряд ли. — Глаза Локьё потемнели, в них вспыхнул и погас страх. — Но твой лендслер моложе и обучен совсем иначе. Зная его достаточно давно, я скажу тебе так — рискует он обычно пятьдесят к другим пятидесяти. Значит, свои шансы оценивал достаточно хорошо. Свинья он та ещё, если между нами. На вот, возьми, — Локьё поднялся и достал из ящика стола что-что, похожее на монету. С одной стороны была морда зверя, вроде медвежьей, с другой — непонятный росчерк. И четыре отверстия. — Попробуй визуализацию. Смотри и думай о нём. Эту штуковину на Тайэ называют «клеймо зверя». Удобна она тем, что легко закрепляется на браслете, шнурок продевают в эти отверстия, видишь? А тайанцы пришивают «клеймо» прямо к коже, чтобы ещё и болело.

— Но зачем эта штука? — я повертел в руках монетку с дырками.

— Есть у меня одно смутное подозрение… — задумчиво сказал Локьё. — Не будем пока о нём. — Он помедлил. — А на Тайэ так вызывают обратно тех, кто ушёл со зверями в горы и не вернулся весной. Говорят, помогает. Ты пробуй.

Я обвёл глазами каюту, споткнулся глазами о Домато, старым грифом, нахохлившимся в кресле. Что, мне прямо к коже эту хрень пришивать? Да меня медик убьёт!

Домато, хоть и медик, не отреагировал. Всё это время врач эрцога молчал. Казалось, он дремлет с открытыми глазами.

Хотел я и его поспрашивать про Эберхарда, но как-то не вышло. Да и не горели эти вопросы, если уж по уму. Я не обязан ещё и перевоспитывать наследников дома Аметиста. Если у Дерена получится — хорошо, нет — ну и Хэд с ним.

Правильно Вальтер сказал: делай добро, бросай в воду. Может, кто-нибудь подберёт этого паршивца.

Локьё чуть заметно покачал головой — то ли споря со мной, то ли наоборот, соглашаясь. Но промолчал.

Если его и вправду воспитывал когда-то Домато теми же методами, что Дерен Эберхарда, то вряд ли он стал бы обсуждать это со мной. Разве что вот так, молча?

На Гране говорят, что просто находиться рядом с такими «глубокими в мире» людьми, как Домато и эрцог Локьё — большой подарок. Они дают настоящее чувство жизни более молодым.

Эрцог кивнул в такт моим мыслям, и мы немного посидели в тишине.

Я вертел «монетку» в руках. Пришить-то не побоюсь и к коже, но зачем?

Открытый космос, «Персефона»

Медиков нам пришлось взять, как десанта, на все возможные кровати.

Только десантники сидят тихо и капитану жить не мешают, а медики — те ещё гады. Стоило Гарману прочитать им правила безопасности, как троих тут же выловили в реакторной зоне, а одного — вообще в огневом кармане.

Я их даже в карцер посадить не мог — пассажиры. Пришлось усилить дежурства на основных узлах корабля.

Кроме прочего, предстояло возвращаться за второй партией врачей, состоявшей в основном из остепенённых светил науки, которые, по-моему, просто побоялись лететь первыми.

В какой-то момент, когда я был занят дежурствами и перетасовкой сержантов, ко мне подошел Дерен и попросил разрешения забрать Эберхарда из карцера к себе в каюту. Койка свободная там имелась.

Когда мы вышли из прокола в районе эскадры Локьё и стали грузиться медиками, наследника отправили из медотсека в карцер. И я, в общем-то, планировал продержать его в клетке до конца этого сумасшедшего медицинского рейса.

— Дерен, — предупредил я пилота, — ты же знаешь, что я на тебя ещё злой.

— Знаю, господин капитан, — кивнул пилот. — Но одно к другому отношения не имеет.

— Ты его ещё в пáру с собой посади!

— Зачем? — удивился Дерен. — Я просто прошу вас проявить снисхождение к возрасту и специфическому воспитанию. И сократить срок наказания.

Я покачал головой: такие вопросы в пять секунд не решаются. Но навстречу нам семенил по коридору начмед, круглая занудная скотина. Нужно было срочно линять.

— Ладно, — сказал я. — Бери. Случится чего — голову оторву! Бить не смей.

— Спасибо, господин капитан, — быстро кивнула планируемая к отрыванию голова.

Я сбежал от начмеда в боковой коридор. Окольными путями добрался до капитанской и объявил дежурному, что меня нет и не будет.

Чего вдруг Дерен завёлся? Да и Локьё… Когда я спросил его о волновой клетке, в глазах мелькнул страх.

Я открыл технический справочник, но ничего опасного в этой конструкции не нашел. Да и Келли бы мне сказал…

Не там смотрю?

Полистал энциклопедию, чтобы понять, как забить в сеть запрос.

Забил и выяснил, что медики активно не рекомендовали находиться в подобным образом изолированных помещениях больше суток. Последствия — от тошноты и головокружения до стойких психических растройств. Необратимых расстройств, если я правильно понял незнакомые термины.

Сжал в кулаке подаренную Локьё монету. А что если Колин всё-таки в руках Имэ и сидит сейчас вот в такой клетке? Имэ — хитрая тварь. Не удивлюсь, если у него вообще какие-то свои планы на власть, а Эберхарда он использовал только для того, чтобы сбить нас со следа.

Обманул мальчишку, дав ему «увидеть», что Дьюп куда-то исчез и бросил на «Эскориале». Почуял, что охота на него уже идёт.

Где же теперь искать эту тварь? Что он задумал?

С того момента, как мы с Мерисом оставили лендслера на «Эскориале» Ингваса Имэ, прошло полные пять суток. Медицинская энциклопедия утверждала, что это фатально.

Если бы Имэ был нужен труп, я ощутил бы это давно. Но монета была живая и словно бы покалывала ладонь. Да и Айяна сказала мне, что лендслер жив.

Но где он тогда?

Я открыл голоблокнот, вызвал карту нашего сектора и трёх соседних и начал воспроизводить последовательность событий.

Вот мы улетаем с «Эскориала», висящего у Кьясны (Сектор Дождей), а Дьюп остаётся в руках Имэ.

Допустим, наследника как-то обманывают, и он «видит», что пленник исчез, а на самом деле дядя ухитряется загнать Дьюпа в волновую клетку.

«Эскориал» направляется к Аскону, где через трое суток должна произойти инаугурация Ингваса Имэ. Путь от Кьясны до Аскона сложный, если прикинуть по развязкам, это минимум три прыжка с переходами. Около трёх суток он примерно и занимает.

Тем временем мы с Мерисом прокалываем в шлюпке на Аннхелл, и ночь я провожу там. Мерис, возможно, срывается уже ночью и шантажирует алайцев, чтобы они напали на «Эскориал» и похитили командующего. Меньше двух суток там тоже не выйдет, если идти от развязок и скорости кораблей.

Алайцы находят «Эскориал», когда он уже висит в тени Аскона. До инаугурации остаётся не более суток.

Скорее всего, Имэ в этот момент уже вылетел на планету, чтобы лично проконтролировать зачистку наследников крови Рика Эйбола. Регенство на пару-тройку лет его не устраивает.

Эберхарда он случайно или намеренно оставляет на «Эскориале», и алайцы похищают мальчишку.

В этот момент на Асконе идёт кровавая баня, а потом из тени выходят мои шлюпки, и в атмосфере планеты начинается бой.

Шлюпки Имэ кидаются с орбиты в прокол.

В ситуацию вклинивается Локьё, и алайцы вынуждены отступить.

Алайцы, как и я, находятся в секторе, принадлежащем Содружеству, незаконно. Они понимают, что регента им в этой мясорубке уже не поймать, а вот застукать их на месте преступления корабли Локьё могут вполне, и увозят похищенного наследника.

Слиняв, они повисают где-то рядом, например, в том же скоплении Пьюмела, где прячется в этот момент «Персефона». Допрашивают наследника, но не узнают ничего нового. Они бы поиздевались над ним ещё, но вынуждены поспешить на встречу с Мерисом. Так что жизнь Эберхарду и здесь сохраняет случайность.

А Имэ в это время удирает со всех ног в неизвестном нам направлении.

Но где Дьюп?

Варианта всего два. Первый — Имэ где-то прячет его ещё по пути на Аскон.

Второй — готовит за это время вторую клетку — в шлюпке — и увозит пленника с собой.

Есть у него время куда-то метнуться во время пути на Аскон или нету?

Я развернул на браслете карту Юга Галактики.

У меня была начальная точка движения «Эскориала» — сектор Дождей, и конечная — Аскон. «Эскориал» там точно висел, прибыв на кровавую инаугурацию. Ведь алайцы взяли Эберхарда именно там.

И трое суток неизвестности между двумя точками.

Я, теперь уже предметно, с вычислениями, просчитал возможные трассы из сектора Дождей до Аскона. Но меньше трёх суток у меня не выходило никак.

Значит, захватив Дьюпа, Имэ сразу повёз его на Аскон. Он не успел бы никуда свернуть. Только послать шлюпку с Дьюпом и каким-то доверенным человеком.

Но я видел Имэ. Вряд ли этот гусь доверял кому-то так, чтобы предпринять что-то подобное.

Значит, скорее всего, он увёз Дьюпа к Аскону. А вот там у него уже было и время, чтобы спрятать пленника на планете, да и с собой его он забрать мог вполне.

Думаю, Мерис это учёл, и разведчики ищут сейчас командующего именно на Асконе. Поднимают спящих агентов, опрашивают возможных свидетелей.

А меня генерал не подключает, чтобы я опять там чего-нибудь не разнёс в своей мирной манере громить всё подряд.

Допустим.

Но тогда Дьюп сидит в волновой клетке уже пять суток. Он там живой вообще?

А что если это действительно так опасно для мозга? Дерен тоже зря дёргаться не станет.

Я посмотрел на монету. Вот и Локьё уже нервничает, раз подсунул мне эту штуку.

Где Дьюп?

Вот же хэдова бездна!..

Сделать я пока не мог ничего. Только успокоиться и поспать.

Завалился на диванчик прямо в капитанской, но уснуть не смог, хотя тело, разлучённое со стимулятором, уже мелко подёргивалось от недосыпания.

А ещё я вспомнил, что хотел просмотреть запись того, что творилось ночью в карцере. Хотя бы в общих чертах. Раз уж не спится…

Встал, заварил чаю.

Чай не помог, и я по совету Айяны попробовал войти в глубокий транс.

Транса тоже не получилось, но хоть уснул и проспал минут двадцать.

Разбудил меня Млич, стукнувшись в личку и доложив, что с дежурствами всё утряслось. А ещё он предлагал провести для пассажиров расширенный инструктаж на предмет погружения в зону Метью.

Я согласился. И сказал ему, что буду у себя. Но будить — только в случае чего-то совсем уже нештатного. А сам, промотав по совету Неджела часа три записи, вывел сигнал на голоадаптер, делающий из видеозаписи голографическую.

Подремлю и кино посмотрю. И пусть их, этих медиков.

Снова достал подаренную Локьё монетку, зажал в кулаке. И запустил головидео.

Запись

— …это религиозный постулат!

— А сам думать умеешь? Да, многие видят, как душа уходит от тела. Но она уходит, и больше мы не знаем о ней ничего.

— Но я чувствую маму, говорю с ней!

— Ты — может быть. Ведь ты знал её и говорил с ней раньше, когда она была жива. Но стороннее общение с умершими — шарлатанство. Умершие могут жить внутри близких. Но ты уходишь — и они уходят вместе с тобой. Они не самостоятельны. Это ловушка твоего сознания, его образы. Ещё ни один медиум не сумел рассказать о человеке, которого он действительно не знал, и информацию о котором не мог считать с сидящего рядом.

— Значит, душа смертна, да? Ты так думаешь?

— Ты почему так решил?

— Но ты же говоришь, что…

— Я говорю, что мы не в состоянии сейчас это постичь. Это мы несовершенны, как инструмент познания. И мы не знаем, что там, после смерти. Религиозное учение строится на бездоказательных догмах. Чтобы пустить его в себя — нужно принять несколько положений на веру. Всё остальное может быть сколько угодно логичным, но в основе религий лежит слепая алогичная вера в чудо. А вера — путь для страха перед неизведанным, который словно цемент связывает потом всё в твоей жизни. Верой ты сам впускаешь в себя страх, а потом борешься с ним с помощью религиозного канона.

— И ты не веришь в бога? Совсем?

— Верить можно. Нельзя выстраивать обман из не присущей вере логики. Не нужно объяснять веру. Не нужно заставлять бога пить и есть. Вера — личное миропознание человека. Выстраивание веры на кирпичах логики — ложь. В лучшем случае — самообман, в худшем — мошенничество и обман более глупых. Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

— Да потому что ты!.. — лицо наследника вспыхнуло. — Ты!.. Хоть что-нибудь ты не знаешь⁈

— Ничего я не знаю, — невольно улыбнулся Дерен. — Всё, что ты сейчас слышишь, я считал с тебя самого, теми словами, которые ты поймёшь. Все принципы и веры человека — внутри этого человека. Нужно найти их и сонастроить с тем, что ты видишь вокруг. Всё остальное — маски, россыпь лжи на кирпиче слепой веры в чудо.

Я зевнул. Ничего так себе парни принципами мерялись. Понятно, что Неджел просто уснул.

Дерен на экране выдвинул кушетку на середину карцера.

— Давай уже делом займёмся? — сказал он, и начал очищать от листьев ветки из оранжереи.

— Ты не имеешь права меня бить, я наследник крови! — голос Эберхарда звучал неуверенно, но вычленить эту неуверенность смог бы не каждый.

— Это на тебе в каком-то месте написано? — спросил Дерен. — Повернись, я почитаю?

Наследник сделал шаг к стене.

— Боишься спиной повернуться? Алайцы, видимо, были не в курсе — наследник ты или нет?

Эберхард отступил ещё на шаг и упёрся лопатками в стену.

— Я не знаю, для кого ты сейчас наследник, — пожал плечами Дерен. — Может быть, такие люди ещё где-то есть, но здесь — другие правила игры. Ты находишься на военном корабле. За то, что ты сделал, учитывая, что ты не член экипажа, тебя проще вышвырнуть в космос. Я пытаюсь привести ситуацию хоть к какому-то равновесию, иначе тебя придётся держать в карцере. А ты слишком много перенёс у алайцев. И я не уверен, что пребывание в клетке не сведёт тебя с ума окончательно.

— Я ничего не чувствую здесь такого, — пожал плечами Эберхард, оглядываясь.

Провода действительно не торчали.

— Я вполне контролирую тебя, и питание пока отключил, — кивнул Дерен. — Не надо делать вид, что ты этого не заметил. За те полчаса, пока Неджел ходил за орешником, головную боль ты уже заработал. Дальше — будет гораздо хуже.

— Что бы ты понимал в этом! — надулся наследник.

— Учили, что низшее сословье тебе в подмётки не годится? — деланно удивился Дерен. — Сейчас проверять будем. Сам ляжешь, или мне придется бегать за тобой?

— Да кто ты такой, чтобы условия мне ставить?

— А хочешь, я объясню, почему одного могут захватить алайцы, а другого не могут?

— Ну и почему?

— Потому что ты сам этого хотел, — Дерена диалог веселил, но он сдерживал улыбку.

— Я? Я что, чокнутый?

— Вроде того. Вспомни, тебе было больно, страшно. Но было и чувство, что так нужно, верно?

— Нет!

— А чего ты тогда кричишь? Я же знаю, что ты умеешь себя слушать. Вас этому учат. И ты знаешь, что был момент, когда твоё тело готово было подчиняться тому, что с тобой делали.

— Нет, — дёрнул головой Эберхард. — Ты не можешь этого знать!

— Не могу? Повернись ко мне спиной, ну?

Эберхард только плотнее впечатался в стену.

— Ты сам стараешься себя наказать. Разорвать пополам. Часть тебя боится, другая часть — хочет насилия. Ты знаешь, что был неправ. И хочешь реакции мира на эту неправоту. Если ты не перешагнёшь это состояние — будешь мучиться в нём всю жизнь. И мучить других. Тебе нравится, когда кому-то больно, верно?

Дерен сел на кушетку, продолжая чистить прутья. Интересно, где остальное «наследство» Дарама? Кто-то ещё в обитаемой Вселенной умеет так же, как он, пользоваться бичом?

— Человек неравновесная сумма сознательного и бессознательного. Там, где ты себя не осознаешь, нет и вранья себе. Но сознательно ты врёшь себе каждую минуту. Ты думаешь, что ты — наследник дома Аметиста, на самом деле ты ничего не решающий мешок с голубой кровью. И тело твоё знает это. Хочешь, расскажу, что ты чувствовал на алайском корабле? Тебе было страшно, да? Но ты и хотел, чтобы…

— Нет!

— Зачем так орать?

— Ты… Ты провокатор! Я прикажу тебя повесить за твой проклятый язык!

— Я сильнее тебя, мальчишка. Мне повторить ещё раз? Или сам расскажешь? Дядя говорил с тобой о своих планах в отношении других наследников, да? Он говорил с тобой так, словно ты заранее с ним согласен. Восхищался твоим умом и зрелостью? Он говорил, что семя зла следует вырывать вовремя? Ведь так положено в постулатах вашей религии? И ты кивал, соглашаясь. Хотя ты сам был из того же семени, что вырвут другие неравнодушные к власти. Ты ничем не лучше других. И твоё тело знает это. В том, что случилось на Асконе, ты виноват так же, как и твой дядя. И ты знаешь это. Когда тебя захватили алайцы, тебе было больно, страшно… но и равнодушие к происходящему тоже появлялось, правда? В какой-то момент ты понимал, что с тобой делают то, что надо. То, что ты заслужил. Сознание сворачивалось от ужаса, а тело хотело ещё?

— Не надо со мной так, пожалуйста, — тихо сказал Эберхард. Лицо он спрятал, опустив голову.

— Не бойся того, что я говорю. Так бывает со всеми. Главная проблема человека — раздвоенность. Он всегда хочет и не хочет сразу. И действует не по своей воле, а по воле инстинктов, моральных запретов, шор, иллюзий закона. Когда эти шоры не совпадают с истинным положением вещей, которое спрятано глубоко в подсознании, человек начинает мучиться и страдать. Наказывать сам себя за то, что он не такой, каким должен быть. За ложь самому себе. Легче всего в такой игре — самым слабым. Слабый — не обучен понимать себя, не обучен выбирать. Он может довольно искренне верить в своё враньё. Солдатом быть легче, чем генералом, рабом — легче, чем господином. Хочешь ты или нет, но твое тело знает это. И заставляет тебя страдать. Оно хочет, чтобы тебе было больно. Наказывает тебя за враньё самому себе. И это легко доказать.

Дерен закончил работу и встал.

— Щас, разбежался, — отозвался Эберхард.

— Думаешь, я не в состоянии с тобой справиться и потому уговариваю? Кто ты для меня? Давай смотреть правде в глаза? Наследника больше не существует. Он погиб, его похитили алайцы. Остался мальчишка. Я хочу узнать, в тебе есть какая-то собственная ценность? Если нет — ты сломаешься здесь, сдохнешь. Потому что социальное наполнение личности уже умерло. Ты сейчас никто. И я вожусь с тобой только потому, что вижу в тебе человеческое. Общее с нашей породой. Чтобы выпороть тебя, мне понадобилось бы минут пятнадцать. Понимаешь?

— Нет! Я вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь!

— Во-первых, перестань меня бояться, я не алаец. Во-вторых, ложись на живот. Сам. Я буду с тобой разговаривать. Если не будешь врать самому себе — больно тебе тоже не будет. Ложись.

Эберхард замер.

— Страшно? — спросил Дерен. — Если не врешь себе — чего тебе бояться?

— А если кто-то увидит?

— Стыдно, что ли? Вряд ли тут кто-то способен смеяться над тобой. Мы все этот урок проходили, в той или иной степени. Смеяться никто не будет. Скорее наоборот, на корабле к тебе относятся, как к выродку, потому, что ты не способен к элементарному самоконтролю. Любой нормальный боец, совершая проступок, принимает наказание за него. И нет в этом ничего стыдного или смешного. Нельзя всё делать правильно. Если ты будешь вести себя не как наследник без наследства, а как мальчишка — относиться к тебе будут лучше.

— Но мне же нужно будет раздеться?

— Не раздевайся, если это имеет для тебя такое значение.

— Я рубашку сниму, это настоящий шелк, жалко.

— Хорошо.

Всё. В этот момент я понял, что Дерен выиграл. Он заставил пацана принять игру всерьёз и навязал правила. Я вспомнил, как меня вот так же уложил на кушетку Дарам. Ты отдаешься в чужие руки, и дальше уже не тебе решать, что с тобой будут делать.

— Расслабь мышцы. Больно не будет, не бойся. Ещё расслабь. Дыши ровно. Я буду спрашивать — ты отвечать.

Дерен несильно стегнул наследника по напряженной спине.

— Как твое имя?

— Эберхард Ильям Имэ.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя называл?

— Можно Вил, меня так зовут дома. Звали?

— А тебе больно?

— Нет.

— Значит, дома есть те, кто тебя любит. И ты это знаешь.

— Так просто?

— Проще некуда. Попробуй сформулировать: кто ты? Кто?

— Наследник… Ай, что ты делаешь!

Я видел, что Дерен не изменял ни ритм, ни силу удара.

— Кто ты?

— Мешок с голубой кро… Ну больно же!

— Кто ты?

— Я человек, — сбивчивое дыхание.

— Дыши ровно. Ты — человек. Это правда. Твоя ценность в мире, как наследника — относительна. А для себя ты в этом плане вообще никакой ценности не представляешь. Я прав?

— Да, наверное.

— Какой ты человек? Молодой?

— Да.

— Глупый?

— С чего бы? Ай! Да, глупый, глупый! Идиот, каких мало!

— Дыши ровно, не бойся.

— Так ты опять дрянь какую-нибудь спросишь.

— Я тебя для этого сюда и положил.

— Может, хватит? Я всё уже понял.

— Когда будет «хватит» — страх по большей мере уйдёт. Пока его слишком много.

— Просто я боюсь, что ты ударишь сильнее.

— Это ты кому-нибудь другому сказки рассказывай. Ты не меня боишься. А я не хочу, чтобы ты бросался здесь на людей.

— А тебя мне как называть? — наследник пытался тянуть время.

— Вальтер. Ненавидишь меня?

— Да. Ой. Нет. Да! Я не знаю! Мне больно, хватит, уже!

— Не торопись. Ненавидишь?

— Ай!

— Не торопись. Думай.

— Ненавидел до сегодняшней ночи. Сейчас — не знаю. Дядя говорит, что вы, имперцы, хотите захватить власть в Содружестве. Что ваш капитан — генетический конструкт из крови нашего дома, искусственный клон. Его хотят поставить на моё место, для этого меня нужно убить. И одна из наших семей помогает вам. Помогала. Та, которую зачистили на Асконе. И Локьё — тоже помогает. Ему важно, чтобы дом Аметиста ослаб. Может, он и вырастил этого клона…

— Не больно?

— Пока нет. Почти нет. Хочется потянуться.

— Тянись, я тебе не мешаю. Так легче?

— Да.

— Ты расслабился наконец. Веришь в то, что сказал?

— Я не знаю. Немного верю. Немного нет. Незачем вам было меня спасать, если у вас такие вот цели. Перекупить у алайцев — да, это я понимаю. Алайцы — продажные твари, вдруг они не уничтожили бы меня? Захотели продать кому-то ещё? Но дальше не вяжется. Вам смысла нет возиться со мной. А с другой стороны, ваш капитан слишком похож на мертвого Агжелина Энека Анемоосто. Я плохо знал его, но я же вижу, что очень похож! Я… Я не понимаю, что происходит.

— Тебя это пугает?

— Да, пугает. Слушай, так не бывает. По-моему, ты обманываешь меня. Не бьёшь, а просто прикасаешься. А если я говорю что-то не то, тогда бьёшь.

— Ну, давай поговорим о том, что меня в тебе интересовать не может? Понравился секс по-алайски?

— Спятил? Конечно, нет! Ай, что ты…

— Понравился, спрашиваю?

— Я не знаю! Ай! Как ты это делаешь!

— Это не я, ты сам. Не надо себе врать.

— Ну, не надо про это! Вальтер! Пожалуйста!

— Я спросил: тебе понравился секс по-алайски?

И тут парень закричал по-настоящему, но встать даже не пытался. Он вел себя, как привязанный. Только вжимался в кушетку, даже руками не двигал.

Боль терпеть его не учили. Сдался он быстро, минуты через две-три, когда красные полосы начали ложиться по уже пройденному телу.

— Да! Да, было что-то такое. Было! Я извращенец, да?

— Ты дурак. Психологически — напряжение и удовольствие лежат рядом. А страх — напрямую связан с напряжением. Тем более после того, что случилось на Асконе, у тебя был приступ мазохизма. Ты видел, как захватили заложников, да?

— Это было совсем не так, как я себе представлял. Я думал, это как кино, но там была кровь. Они кричали. Мне было страшно. Но дядя сказал, что так надо. Что я — герой. Но я не смог полететь с ним на Аскону, остался на корабле. Я бы не смог войти в этот дворец, где… Ну больно же!.. А потом я сам стал заложником… Всё равно больно! Очень!

— Терпи. Или копай глубже.

— Меня пополам разрывало, когда мне завязали глаза и допрашивали. Мне очень хотелось быть героем. Я боялся, но иногда накатывало совсем другое. Я словно бы отстранялся сам от себя, и тогда кому-то во мне происходящее начинало казаться нормальным.

— Чувства — условность. Человека можно научить радоваться боли, стесняться радости. Если дрессировать долго, естественные маркеры чувств исказятся, не достучишься потом. Тебе повезло, что воспитывался ты в более здоровой обстановке, чем общество дяди. Что-то неиспорченное в тебе ещё есть. Ты должен был чувствовать удовлетворение, когда убивали родственников, но ты чувствовал страх. И когда тебя похитили, чувство, что ты заслужил такую судьбу — тоже пробивалось. Так?

— Наверное. Сейчас, когда ты говоришь, мне кажется, что так. Тогда казалось, что я слабак, раз меня не радует. Мне с рождения говорили, что я иной, чем все остальные. Что я должен чувствовать превосходство. А я не чувствовал его! И всё рухнуло! И когда тело стало откликаться на прикосновения, я испугался. Мне казалось, что так просто не может быть! Что я — ненормальный!

— Ты нормальный. Тебя скорее всего даже не касались, только гипномашина. Но физику тела легко обмануть. Сломать человека психически, заставив откликаться его тело. Алайцы мастера сексуальной обработки. Плохо — что с тобой не говорили об этом.

— Со мной говорили. Я знаю это по учебникам. Но я не ожидал, что это будет именно так.

— Сейчас легче?

— Да.

— Не больно?

— Почти.

— Ну что, перейдем к собственно наказанию? Зачем в навигаторскую полез?

— Капитан улетел. Тебя вызвали для разговора. У меня не было выбора. Я чувствовал, что с тобой справиться будет непросто. Думал, что успею там что-нибудь сделать. Я не знаю, что, но… Ай!

— Вот сейчас буду просто бить!

— Хотел подчинить тех, кто будет в рубке. И с их помощью сбежать. Или реактор взорвать. Но я добрался до пульта и запутался. У вас два реактора, что ли?

— Четыре. Из них два — термоядерных. Да, их можно взорвать, но там столько степеней защиты, что смысла в твоих действиях я не вижу. Да и куда бы ты убежал? Тебе сейчас домой бежать — это тоже примерно в клетку. Ты дурак и придумал полную чушь. До двадцати считай. Понимаешь, за что?

— Не очень.

— Ты человека чуть не убил. Или дежурный для тебя не человек?

— Нет.

— Какая правда у тебя нехорошая.

— Я так воспитан.

— Ну, переучивать тогда будем. Договорились?

— А я могу отказаться?

— Попробуй. Думаю, капитан мне запретит тебя бить. Но сегодня — уже извини, ладно?

— Лад… Ай!

— Терпи. Если считаешь, что не виноват — вставай, я тебя не держу.

— Ну, хватит, а? Ай, гад, садист!

Дерен взял свежий прут. Наследник лежал, сжавшись в комок. Сейчас ему нельзя было дать и заявленных семнадцати.

Я выключил видео. Очень хотелось спать, тело отяжелело так, словно били меня.

Значит, вот почему Эберхард остался на «Эскориале». Не потянул великую миссию — пройтись по окровавленным залам дворца, попинать родственный труп носком ботинка.

Смог бы — не попал бы к алайцам, а удрал вместе с Имэ. Грата…

Я набрал навигаторскую. Дежурил Млич.

— У нас всё в порядке, Ивэн?

— Так точно, капитан. Входим во вторую фазу разгона. Скоро будем готовиться к входу в зону Метью. Потом придётся сделать передышку часов на восемь, медиков нельзя подвергать риску двойного прокола.

— Тогда я посплю. Разбудишь, если чего?

— Спокойной ночи, кэп, — ехидно улыбнулся Млич.

И я вспомнил, что уже предупреждал его, будто собираюсь поспать.