Свобода? Или смерть?


Сергей очнулся, лежа на чем-то жестком и неудобном. Открыв глаза, он увидел, что, скорчившись, лежит на одном из охранников. На затылке сильно саднила огромная шишка. Кроме нее и пары синяков никаких повреждений на теле журналиста не было. Он перевернул солдата на спину и увидел, что тот мертв. Бронестекло шлема скафандра было откинуто, и это погубило охранника. Его лоб был пробит штырем какого-то крепления, вмонтированного в пол вертолета. Остальные пассажиры и пилоты тоже были мертвы. В кабине, источая едкий дым, тлела и переливалась мелкими язычками пламени приборная доска. Хвостовая часть боевой машины превратилась в решето после поражения ракетой. Трупы сталкеров, которые находились там, были обезображены до неузнаваемости. Сергей сбросил труп второго солдата с Волка и пощупал его пульс. “Жив!”, – промелькнуло в голове, когда пальцы почувствовали слабое биение под кожей мощной шеи вожака сталкеров. Подхватив Волка и АКМ одного из солдат, Сергей выбрался из вертолета.

Оглядевшись, он понял, каким образом остался в живых. Переломанные кроны деревьев, говорили о том, что вертолет скользнул по ним, прежде чем почти по касательной упасть на склон холма, возвышающегося над поляной, окруженной густым лесом. Израсходовавшая боекомплект еще до погрузки сталкеров машина не взорвалась, а, пропахав несколько десятков метров своим брюхом, остановилась и завалилась на бок, напустив под себя лужу топлива из разорванного бака.

Но радость спасения, только начавшая осознаваться Сергеем, исчезла, а ее место занял ледяной ужас, когда, развернувшись, он увидел в паре километров от холма дома Чернобыля. Он узнал их по фотографиям, которые видел еще в редакции, помогая ведущему рубрики готовить материал для статьи. Ракурс говорил о том, что фотографии когда-то были сделаны примерно с этого же места. Сергей понял, что находится практически один в Зоне, всего в пятнадцати – шестнадцати километрах от ЧАЭС, и каждый его шаг может стать последним, а он даже не поймет, что его погубило.

Хрустнула ветка. Сергей бросил взгляд в направлении звука и увидел в ста метрах от себя ниже по склону холма падальщика, уставившегося на него не моргающими глазами. Перед глазами журналиста всплыла отвратительная картина ночного боя: липкий язык, безумные глаза офицера и клык, выдавливающий один из этих глаз. В холодной ярости Сергей вскинул автомат, спокойно прицелился в неподвижную цель и выстрелил. Падальщик упал мертвым.

Почувствовав в руках знакомую прохладу автомата, Сергей собрался и смог взять себя в руки: “Так, выбор у меня небогатый. Или остаться здесь и ждать, пока вертолет не взорвется, или перебраться хотя бы на противоположный склон холма, рискуя превратиться в жгут на какой-нибудь комариной плеши”. “Ну да сто метров я как-нибудь пройду, а там, главное, чтобы очнулся Волк. С его опытом выкарабкаемся”, – принял Сергей окончательное решение, взвалил Волка на плечи и, держа АКМ наготове, осторожно сделал свой первый самостоятельный шаг в Зоне. Без учителей. Без поводырей. Сам.

Отнеся Волка до вершины холма, так, чтобы видеть с вертолета, Сергей вернулся, снял все оружие и скафандры с обоих мертвых солдат и, стараясь идти след в след, второй раз забрался на господствующую в окрестностях высоту. Затем, сам удившись своему спокойствию, он отстрелил еще одного падальщика, вышедшего на поляну уже с другой стороны, и принялся переносить Волка и снаряжения на противоположный от вертолета склон.

Устроившись на безопасном расстоянии от вершины холма, которое не давало мутантам шансов внезапно появиться слишком близко от него, и следя за окрестностями, Сергей стал одевать Волка в скафандр. Затем сам влез во второй. Хорошая новость состояла в том, что оба скафандра были практически не повреждены. Плохая – в том, что индикаторы аномалий, дававшие хоть какой-то шанс обнаружить гибельное место новичку, в обоих скафандрах вышли из строя. Сергей включил все приборы в обоих скафандрах, и через несколько минут почувствовал, что аптечка автоматически сделала ему укол. То же самое сделал скафандр Волка.

В следующие полчаса томительного наблюдения за тем, как аптечка Волка делает какие-то инъекции и его показатели жизнедеятельности приближаются к норме, Сергей уничтожил еще одного падальщика и удостоверился в верности своего предположения: вертолет с глухим и раскатистым звуком взорвался, примяв взрывной волной траву на вершине холма, но не причинив никакого вреда людям, находившимся за ней.

– А ты молодец, Серега, не запаниковал, все сделал правильно. И падальщика снял четко, – голос Волка был приглушенным, но довольно бодрым.

– А как же то, что в Зоне по именам обращаться нельзя? – едва не подпрыгнув от неожиданности, ошеломленный Сергей смог только озвучить первый дурацкий вопрос, пришедший ему в голову.

– Это тебе, Шрам, небось, расписал. Он и своих солдат кличками величает, строит из себя знатока – сталкера. А они ржут над ним, как только он отвернется… Да хоть по фамилии, имени и отчеству с паспортными данными! От этого же ни хрена не зависит, – Волк сделал большой глоток из загубника фляги и довольно проурчал, – А солдатик был не дурак. Холодный кофе с коньяком и лимоном – это то, что в Зоне доктор прописал. Только с коньяком грубить нельзя. Ты свою-то проверь, может, у тебя во фляге тоже не водица болтается.

– Ты какого лешего мне здесь про кофе с коньяками заливаешь! Я чуть не поседел от страха, а ты очнулся и лежал молчком, ждал чего-то! Кто нас из Зоны выводить будет! – Сергей посмотрел на наивно удивленную мину, которую скорчил Волк, и, не выдержав, расхохотался, – Ну ты и гад, Волк! Проверку мне, блин, решил устроить! Психолог пришибленный! – нервное напряжение выходило вместе с рваным, гортанным хохотом, больше похожим на рык.

– Ты глоток все-таки сделай, Сережа, – Волк дал журналисту отсмеяться и уже серьезным учительским голосом заговорил с ним, – Нам сейчас путь предстоит неблизкий и непростой. До ночи надо добраться до моей точки здесь. А время уже пять вечера. Долго, видать, мы без сознания провалялись. Чудом живы остались. Как нас никто не сожрал, ума не приложу.

Загрузка...