2

Через три часа после того, как его заперли в прачечной океанского грузового корабля, инженер издал глубокий стон и умер.

Шестнадцатилетний юнга скорчился в углу, крепко обхватив руками коленки и неестественно тараща испуганные глаза.

Это был ад. Сущий ад.

Сидя под замком в крохотной каюте рядом с мертвецом, он широко разевал рот, словно стараясь прожевать последние глотки воздуха.

Его лицо.

Паренек обхватил голову руками и качнулся.

Зачем они это сделали?

Никогда в жизни он никому не причинил зла.

Все шло так хорошо. Его первое плавание через Атлантику из Нью-Йорка обещало быть легким. Команда, состоявшая сплошь из американцев, кроме кока-филиппинца, была похожа на одну большую дружную семью. Все обращались друг к другу по именам, за исключением, разумеется, шкипера — ну, должен же кто-то быть главным. Еще вчера вечером они с Таббсом играли в шашки и слушали по радио рождественские гимны. У них ловилось радио американских вооруженных сил в Германии. И даже когда диск-жокей выполнял заявки от родственников для солдат, служащих в Европе, он не испытывал тоски по дому. Марк Фауст обрел новую семью прямо здесь, на большом грузовом корабле «Мэри-Энн», везущем замороженную говядину в Норвегию.

Таббс дал ему попробовать пива. Первый глоток по вкусу напоминал то, что соскребают с днища корабля, — но после второго пиво уже не было таким противным. И все в кают-компании смеялись и добродушно хлопали его по спине. К тому моменту, как Марк допил бутылку, он чувствовал себя великолепно, внутри потеплело, хотя пиво было ледяным.

Интересно, что сказали бы мама с папой, если бы узнали обо всем этом? Дома выпить вина ему позволяли только на Рождество и только глоток шерри для торжественного тоста. Полагалось лишь пригубить его — оно не должно было доставлять особого удовольствия.

А тут все совсем по-другому. Надо же, как клёво! Смеяться и выпивать в кают-компании, слушать, как из приемника громыхает «Упокой, Господь, славных ребят» и от звука динамиков подрагивают бутылки, а потом...

...а потом все пошло хуже некуда.

В кают-компанию ворвались с полдюжины человек, вооруженных автоматами и винтовками. Томмо Грин вскочил было, но ему тут же сорвало с черепа пол-лица зарядом мелкой дроби.

Вот тогда Рождество превратилось в ад.

Нападавшие казались огромными, чуть ли не великанами, с темными, загорелыми лицами. Но их глаза... Их глаза светились такой жестокостью и ненавистью! Будто в глубине глазниц полыхает огонь. Эти глаза наводили на Марка больше ужаса, нежели оружие в здоровенных кулачищах.

Если бы они сказали, что явились прямо из преисподней, он бы поверил.

Уже через несколько секунд его вместе с Таббсом затолкали в прачечную. Сердце толстяка не выдержало такого потрясения.

Прилив нежно покачивал «Мэри-Энн». Судно стояло на якоре в одном из сотен фьордов, которые глубоко врезались в норвежское побережье.

Марк медленно поднял голову. Свет мутной лампочки отражался на вставных челюстях мертвеца, наполовину вывалившихся изо рта; одного зуба не хватало. Наверно, драка в каком-нибудь порту, или, может, Таббс просто налетел на телеграфный столб после лишней рюмки рома. Сам же Таббс как будто сидел, опершись спиной о железную переборку.

Марк заметил, что покойник притягивает его взгляд. Глаза закрыты, лицо побелело, поскольку кровь спустилась из верхних частей тела в нижнюю половину, и руки стали синими. Мертвец обмочился. Влага просочилась сквозь полотняный комбинезон и растеклась по металлическому полу лужицей цвета апельсиновой газировки.

У Марка в голове что-то щелкнуло. Он вскочил и начал колотить в дверь, крича, чтобы его выпустили.

Ему казалось, что он кричит уже несколько часов, когда открылась дверь. Здоровенный бандит, огромный, как медведь, возник в проеме. Один лишь взгляд этих глаз заставил Марка умолкнуть.

— Он умер, умер, — невнятно бормотал Марк. — Он умер. Я хочу выйти. Я хочу... Он умер. Вы посмотрите, он умер.

Бандит приложил палец к губам, требуя тишины, затем спокойно сжал кулак и ткнул им Марку в лицо, отшвырнув его назад на мертвого толстяка и на стеллаж, с которого белой лавиной рухнули простыни и наволочки.

Не проронив ни слова, человек вывинтил лампочку из патрона и вышел из прачечной, заперев за собой дверь.

Тьма была полной. Она, казалось, подползала все ближе и ближе.

И мягко обволакивала его. Обволакивала, окутывая холодом. Словно объятия мертвеца.

— Пожалуйста, не оставляйте меня здесь... Пожалуйста... Пожалуйста... Пожалуйста. Не оставляйте меня одного...

Уши покойника не слышали голоса Марка Фауста.

Загрузка...