Повесть о последнем кранки

XXXII

Зима выдалась необычно снежной для Саллана, но теплой. В Ильвейне такая зима сулила бы урожайный год, но в Саллане неурожайных лет не бывало.

"Всегда ли будет так? Не утратим ли мы этого дара Фэгрэна, если поступим с его Заветами, как он с законами Богов?

Если вернусь — приму благость Осеняющего. Нет сил больше отвечать за все самому. Пусть будет кто-то еще. На богов хоть беды свои свалить можно, хоть надеяться на них. А на себя я уже надеяться не способен… Чушь какая…"

Снег глубокий. А день подернут легкой золотисто-розовой дымкой, солнечный свет мягкий, рассеянный… Благой день. Благой день для Похода за Ответом.

Он боялся. О нем врали, что он не боится ничего. А он боялся. Боялся не узнать. Если бы уметь не думать… Как просто тогда бы жилось!

Он ехал быстро, как мог. Прямой дорогой — к Оракулу. Он хотел — знать. Слишком многое было отдано.

"Зуалер жил лишь когда воевал… А я — когда так неожиданно, непредсказанно полюбил Зимарун. Почему я не думал тогда о том, что это недобрый знак? Что это как-то не так? Или любовь так застит глаза? Или это кранна Зимарун? Оракул, я ненавижу тебя. Я ненавижу себя за то, что сдался, что еду к тебе вымаливать ответ. Но я больше не могу. Я не могу начинать жить сначала. Во мне пусто. Мне нечем жить. Я все отдал. И я должен знать, прав я или нет."

Оставалось совсем немного. Он ехал уже много дней, и ни разу никто не потревожил его. Знаки Идущего останавливали даже самых ярых сторонников Фэграйнов. Правда, на обратном пути пообещали… много чего обещали. Но тогда уже будет все равно. Вот тогда он не побоится умереть. А сейчас — нельзя. Никак нельзя. Еще полдня пути — и Рашхарин. А там до Оракула…

— Остановись, Эмрэг ан-Эмрайну!

Всадник вздрогнул, словно его разбудили, плеснув в лицо ледяной водой. Остановил коня и медленно повернулся в седле.

— Что тебе надо, этелрину?

Анэрна издевательски усмехнулся.

— Ты сам знаешь, этел. Я долго шел за тобой.

— Я иду за ответом.

— Я чту Закон. Но ты — вне закона.

— И кто же меня вне закона объявил? Совет?

— Совет Фэграйнов.

— Не слышал о таком. Что о нем говорит Старый Свод? Или Заветы Фэгрэна?

Анэрна досадливо дернул плечом.

— Не прячься за словами.

— Я-то не прячусь. Я вообще больше делам верю, чем словам. Что тебе надо? Зачем ты встал на пути Идущего?

— Я тоже не стану прятаться, Эмрэг. Ты прекрасно знаешь, что мне нужна твоя жизнь. И ты дурак, если понадеялся, что тебя защитит Закон, от которого ты отрекся!

— Славный же у него защитничек! Ты ведь делаешь то же самое, Анэрна. Чем же ты отличаешься от меня? Может, это ты должен умереть, а?

Этелрину ничего не ответил, только костяшки сжимавших поводья пальцев побелели.

— Короче, ты хочешь убить меня. Я не стану говорить с тобой, Анэрна. Ты уже все решил. Что же, попытайся. Только по чести. Я — один. С тобой четверо. Если ты убьешь меня, что же, пусть. Если же я — пускай твои люди не препятствуют мне дойти до Оракула.

— Ты туда не дойдешь. Я прекрасно понимаю, зачем тебе Оракул. Ты сомневаешься, Эмрэг. Ты мучаешься. Так почему же я должен облегчать тебе страдания? Ты умрешь сейчас и здесь. Ты ничего не узнаешь! Нет, ты кое-что все же узнаешь. Когда ты умрешь, Четверо останутся без вождя. И мы разгромим вас. И Ильвейн не поможет вам, потому, что ты умрешь, и некому будет призвать ильветтар. И наместником Фэгрэна стану я, Хранитель Закона! Впрочем, будь спокоен. Ильвейн будет един — благодаря мне. И выживет — благодаря мне. Мы очень похожи, Эмрэг. Мы хотим — одного. Но в этом одном есть место только одному. Я убью тебя. Сейчас.

— Попробуй. Убеждать тебя ни в чем не стану, бесполезно. Ты хочешь меня убить? Попробуй. Только сам, без помощи твоих прихвостней. Хоть перед ними-то попытайся выглядеть честным. Что, боишься? Правильно боишься. Я всегда был сильнее тебя. Ну? Давай, попробуй! Чего тебе терять! Сразу и попадешь в свою вожделенную Имна-Шолль, если тебя туда, конечно, пустят. Боишься? Конечно, ведь Заветы-то нарушил… Ну, как? Себе соврать куда труднее, а, Анэрна?

Анэрна стиснул зубы, раздувая ноздри. Схватился за меч.

— Ну, давай! Вижу, не врут, когда называют тебя сыном не своего отца. Арнахиар от поединков не бегал. Дерись, ублюдок!

Кранки быстрым, почти неуловимым движением хлестнул Анэрну плетью по лицу. Тот отшатнулся. Конь кранки сбил грудью коня одного из спутников Анэрны, пытаясь прорваться к лесу.

— Стреляй! — закричал Анэрна, понимая, что кранки пытается увлечь его за собой. Он не спешил догонять соперника, несмотря на чудовищное оскорбление. Снег был глубок, конь не мог скакать быстро.

— Стреляй, — сквозь зубы повторил Анэрна.

Стрелять в коня — тяжкое нарушение закона чести. Но сейчас все законы были забыты. Стрела вошла коню в глаз. Кранки кубарем перекатился через голову упавшей лошади, поднялся. Почему-то на душе было удивительно легко и весело, как в те недолгие их с Зимарун дни, когда он мог сказать — я живу. Кранки повернулся лицом к преследователям. На его смуглом лице кривым ножом сверкнула злая смертоносная усмешка. Стоя по колено в снегу, он сорвал с себя одежду до пояса. На его плечах раскинули крылья родовые соколы Эмрайнов. Он глубоко вздохнул и хриплым голосом запел древнюю песню обреченных воинов инетани.

КИМ.

Он стоял по колено в снегу, срывая с себя рубаху — ту самую, которую вышивала ему на свадьбу Эмрэн. Он смеялся и хриплым голосом пел песню Обреченных. Почему-то я знал, что это — песнь Обреченных. А потом я стал вдруг видеть словно бы его глазами. На меня летел всадник. Он был черным на золотисто-розовом небе и я не видел его лица, только волосы развевались по ветру. Потом я снова раздвоился и увидел со стороны… Ничего я не увидел. Я проснулся от собственного крика. перепуганная Эмрэн трясла меня за плечо.

— Что с тобой? — тревожно заглядывала она мне в глаза.

— Он убит… — ответил я. Мне казалось, что это говорит кто-то другой.

— Кто? Кто? — непонимающе, тревожно спросила Эмрэн. Затем вдруг она отшатнулась, охнула, схватившись за горло, вцепилась в волосы руками и закричала. Она поняла.

Инетани не видят вещих снов…

Я никогда не видел Эмрэн такой. Я никогда не думал, что она может быть такой. Она не понимала ничего, словно безумная. Она рыдала и кричала, каталась по полу и билась в судорогах, словно сама умирала. Мне было жутко. Временами мне казалось, что это не моя жена, кто-то чужой. Страшно сказать, тогда я чувствовал даже отвращение к ней. И боялся, и любил, и — презирал…

Я никогда не думал, что Лайин может быть такой. В тот день я увидел в ней кровь ее отца Араэну. И склонился перед этой женщиной.

Именно она приказала вызвать Дорана и Энета. Мы выступили с войском Четверых — по следу Эмрэга-кранки. Меня поили какой-то дрянью, чтобы я в бредовом сне указывал путь. Мы нашли его там, где я видел его во сне.

Мы нашли его мертвым. Конь был убит стрелой, вокруг было много следов — его убивали скопом. Он был раздет до пояса, как в моем сне. Он был весь изранен и у него не было головы. Энет Светловолосый, увидев это, сказал, что Фэграйны нарушили самый строгий Закон — убили Идущего за ответом и что теперь он поднимет Сокола Фэгрэна и объявит поход мести. Его побледневшее лицо в тот миг стало пугающе жестоким.

А я… Не могу четко описать свои чувства. Какая-то злость, беспричинная злость на самого себя, за то, что мне режет глаза и перехватывает горло, за то, что мне хочется выть… Только тогда я понял, как мне без него пусто. Я вспоминал все, что было с нами, все, что он сделал для меня. Зачем ему было это нужно? Чем я был для него? Он ведь так любил сестру — почему же я? Я… И тут вдруг я понял — ведь теперь я самый близкий его родич. И мстить буду я. Это отрезвило меня. Теперь все мое неумелое горе превратилось в ярость. Я хотел убивать.

Лайин была с нами. Эмрэн не поехала — она лежала в горячке и бреду. Лайин приказала собрать весь окровавленный снег в кожаный бурдюк, чтобы кровь не досталась зверям, птицам и земле. Она знала этот древний обычай инетани. А, может, и ильветтар. Потом, уже в Эрнаэше, мы с Энетом и Дораном пили кровь убитого, беря на себя месть. Он должен был оставаться непогребенным, пока не будет отомщен. Мне было страшно оставлять Эмрэн в Эрнаэше, там, где лежало мертвое тело ее брата. Но Лайин сказала, что встанет между ними и защитит Эмрэн от самое себя. На другой день войско двинулось к Анрешту. Никто не встал на нашем пути. Анэрна преступил Закон ради Закона, это было не впервые, но на этот раз он слишком многое возомнил о себе. На сей раз его не поддержали.

Арнахиар вышел к нам пеший в знак признания вины. Но мне нужен был Анэрна. Я хотел его смерти. Мое право убить его было первым — я был мужем сестры Эмрэга-кранки. Энет был следующим в мести. Мы ждали. И Анэрна вышел, позоря своего отца, называя его предателем. А за ним его слуга вез на пике голову моего господина. Лучше бы Анэрна этого не делал. Не знаю, хотел ли он просто унизить нас или разъярить меня так, чтобы я потерял самообладание, но добился только того, что моя ярость стала холодной и спокойной. Я понял, что убью его. Анэрна был выше меня почти на голову — он был самым высоким из этелрину, выше даже моего господина. Он был сильнее меня — инетани вообще очень сильны. Он смеялся. Он считал, что победа за ним. Он оскорблял меня. Он был опытен и силен. (Приписка. Теперь я думаю, что он понимал, что обречен. Свои же отвернулись от него. Но он не желал признавать очевидное.) Я все равно убил его. Я знал это заранее, хотя и не был кранки. Я отрубил ему голову и забрал с собой. Голову моего господина мы завернули в красный шелк как величайшую драгоценность. Эмрэн плакала так, что я опасался за ее разум. Лайин не плакала. По крайней мере, прилюдно.

ЛАЙИН

Вот так глупо все получилось. Только-только привязалась к человеку, как уже потеряла. Я верю в слова Осеняющего. Я верю, что и тому, кто не успел сказать, что принимает Благость, эта Благость будет дарована, если он был достоин ее. Каждому будет по деяниям его. Вот так мы встретились совсем ненадолго и разминулись на пороге Врат Жизни. Теперь я буду придумывать себе человека, которого не успела узнать. Я буду собирать осколки, собирать мозаику чужих воспоминаний и создам его заново — совсем другого, может, гораздо лучше чем на самом деле, но, несомненно, лишь бледное подобие живого Эмрэга Эмрайна. Я мало знаю о нем. Но я уважаю его. Я понимаю его. Ведь я дочь Араэну. И я не предам ни отца, ни того, кого не успела ни узнать, ни полюбить. Нельзя предавать достойного уважения…

Странно — между нами ничего не было, кроме этого проклятого слова "надо", и все равно мне было тяжело видеть его изуродованным и мертвым. Инетану. Кранки. Мой муж. Я много раз повторяла про себя это слово, пытаясь заставить себя прочувствовать это — муж. Слово было пустым. То, что не было пустым, словами выразить было нельзя. Я смотрела на это опустевшее тело, на закрытую полотном шею… Тяжело. И что-то саднило внутри от того, что так и не успели. Может, мы могли бы стать нужными друг другу, даже близкими. Я знаю — меня трудно полюбить, я некрасива и нрав у меня не женский. Да и я сама вряд ли способна любить. Наверное, оттого, что уверена в том, что меня любить нельзя. Что же, такова судьба. Но мы могли бы стать друзьями, я чувствовала это. Я предназначена быть опорой. И сейчас я была опорой для Эмрэн. Она-то из тех людей, которым нужен вождь, и тогда они смогут сделать все. Теперь она утратила своего вождя. И не знаю, сможет ли заменить его Ким. Он сильный человек, верно. Но он совсем другой… Что же, они убили отца наследника престола. Мужа дочери государя. Я имела права требовать мести Ильвейна. И я знала, что этого будут бояться. И еще знала, что никогда отец на это не пойдет.

И еще я знала, что теперь мне придется биться за то же, что и Эмрэг, потому, что мой сын полукровка. Теперь у меня есть свое Дело. Хвала Осеняющему, я не одна…

В чреве серого дня

Заворочался гром.

Слишком пошлый реквием

После боя

Что ты сделаешь здесь

С одиноким мечом?

Ты исполнил свой долг.

Уходи же, воин.

Здесь ни жизни, ни смерти,

Ни мира, ни битв.

Ни великих врагов,

Ни великих героев.

Здесь никто не услышит

Твоих молитв.

Боги бросили нас.

Уходи же, воин.

Лай бешеных псов,

Вой черных волков

Слаще смеха гиен

И шакальего воя.

Ты чужой на пиру

Довольных скотов,

Что остались в живых.

Уходи же, воин.

Стала грязью кровь,

Стала гнилью вода.

А глазницы душ

Забиты золою.

Но пока в небесах

Хоть одна есть звезда,

Этот мир еще жив.

Уходи же, воин.

Знаю, трудно бросать

Тех, с кем был ты в боях.

Знаю, стоит один

Много меньше, чем двое.

Но последняя битва здесь

Только моя.

Ты не выстоишь в ней.

Уходи же, воин.