Когда я смотрел на Кима, я вспоминал себя почти двадцать лет назад, когда осмелился посмотреть на родственницу этела Эршау как на желанную женщину. Мне было жаль его. Мне хотелось, чтобы он получил то, чего не досталось мне. Я видел, что госпожа Эмрэн тоже тянется к этому юноше, хотя и прячет свои чувства. Наверное, я плохой вассал, раз в этом я не на стороне своего господина, а на стороне этих двоих. Но пока они оба прятались друг от друга и пытались внушить самим себе, что друг в друге не нуждаются. Смешно. Смешно и грустно. Единственное, на что я надеялся, так это на то, что наш господин не такой, как все кранки. И его сестра тоже. Эмрэн была из Идущих-в-Ночи. Это старинный союз, ныне не имеющий силы, поскольку просто не нужен. Но, как и все старое, свято сохраняется. Кранки вообще как барахольщики — не выкидывают ничего, хотя груз уже чрезмерен. Мне не раз приходилось слышать, что в ней и ее брате возродилась кровь древних героев. Но только кранки не нужны герои… Но если этел Эмрэг-кранки сдерживал свою бешеную натуру железной рукой воли, то Эмрэн все выплескивала наружу. Мне это казалось нарочитым и наигранным. Мне это не нравилось. Иногда просто раздражало. Иногда я не знал, как себя с нею вести — воспринимать ли все, что она говорит и вытворяет всерьез или не придавать значения. Будь моя воля, я просто порол бы ее, чтобы дурь выбить. Но мой господин позволял ей все. Она била из лука как мужчина. Носилась на своем вороном таким бешеным скоком, что я порой страшился за нее. То и дело вытворяла невесть что — зимой переплывала Соллоэт, после чего пролежала в тяжкой болезни почти месяц. Как-то раз прижгла себе руку каленым железом и всем показывала жуткий ожог, хвалясь своей терпеливостью. Было и такое, что она резала себя, чтобы знать, каково кусает железо и долго ли она выдержит, если не перевязывать рану. Господин как-то не стерпел и надавал ей оплеух, чему она тоже была рада и смеялась ему в лицо. Я помню, как она бичом забила напавшего на нее волка. А вот над убитым зверем она плакала. Она тогда сказала — родичам Фэгрэна, видимо, суждено убивать братьев. Когда появился Ким, ее выходки стали еще более безумными. Затем она притихла…
Она красива. Как и ее брат — черноволосая, светлокожая — по меркам кранки, глаза как бирюза. Стройная, гибкая словно хлыст, опасная. И все же мне жаль ее. Иногда я думаю о ней как о дочери.