Повесть о последнем кранки

XV. КИМ

Не скажу, что господин сильно переменился ко мне. Нет, его поведение почти не изменилось, разве что мы куда больше стали заниматься нашим копанием в рукописях и книгах — теперь он сам побуждал меня к этому, порой раздраженно и сурово. Но когда мы погружались в наши рассуждения, он заводился и заводил меня так, что иногда я, забываясь, начинал орать на него и называть его на "ты". Он не всегда это замечал. Как же он был красив, когда его что-нибудь захватывало! А об Эмрэн мы не говорили. Я всего лишь стал ее женихом, что не означало, что я стану ее мужем. Чтобы сравнять нас, господин посвятил меня в рыцари по обычаю Саллана — хлебом и кровью. Но я прекрасно понимал, что это — не по моим заслугам. Эмрэг-кранки сделал это ради чести сестры. Мы с Эмрэн держались в рамках этикета, чтобы никто не мог нас упрекнуть или обвинить в чем, либо что поставить нам в вину и тем объявить мой срок испытания недействительным. Это было мучительно, но в конце мы видели надежду. Боги, вспомнить только — мы даже поговорить права не имели! Мы же почти не знали друг друга! И все же — любили. Редкие случайные встречи наедине… Мне хочется назвать наши тогдашние чувства голодом… Но я чтил честь господина и его сестры. Я даже и думать не смел о близости с Эмрэн. А ведь все равно — думал. Но — не более того.

Вот еще один из моих разговоров с моим господином. Начали мы с ругани. Точнее, ругался мой господин. Видимо, наша с Эмрэн выходка, хотя с моей стороны и невольная, сидела у него в душе настоящей занозой.

— Ты хотя бы понимаешь, во что ты влип?

— Простите, господин, но я влип в любовь к вашей сестре и не вижу в этом ничего постыдного. Любовь чувство высокое, и, насколько я успел понять, вы очень цените ее.

— Да, но ты не кранки!

— Но и вы не на кранки женитесь, насколько я понимаю.

— Я — другое дело…

— Ну да, вы аймаэрну. А я тэйэрну.

— Да нет…

— Да не лгите вы самому себе, господин. Дело именно в этом. Вы боитесь того, что станут о вас и вашей семье говорить и думать. Но не забывайте — мы в Ильвейне, и закон для всех один.

— Мы в Дзайалане. Клятву давал только мой отец и этел Зуалер. Даже я не присягал королю. И упаси тебя твой Осеняющий сказать это кому-нибудь другому. Тогда я за твою жизнь не отвечаю. Твоя женитьба, к тому же, государственных интересов Ильвейна и Дзайалана не касается, так что ее законность будет рассматривать суд этелрину.

— Вот даже как! А ваш закон, кстати, позволяет Эмрэн выбирать по своей воле!

— Но это закон кранки!

— А там разве сказано о том, что избранник должен быть кранки?

Он замолчал — действительно, закон говорил просто об избраннике.

Я продолжал:

— Говорится только о том, что она имеет право выбирать себе мужчину, а кто скажет, что я не мужчина? И уж поверьте, я сумею защитить ее от всех ваших дурацких обычаев! Я увезу ее из Саллана, если здесь нам не будет житья.

Как я понимаю сейчас, все мои слова были вопиющей наглостью и будь здесь третий… Но мы были вдвоем. Эмрэг-кранки смотрел на меня с интересом и невесело усмехался.

— Есть еще право старшего и право этела. И пока ты у меня на службе, я вправе судить тебя, это не запрещают и ильвейнские законы. А когда ты станешь мужем моей сестры, я буду вправе судить тебя как старший в роду.

— Я стану мужем вашей сестры, но я человек, а не кранки. И судить меня будет не суд этелрину, а королевский суд, ежели, конечно, тут вообще есть хоть какое-то преступление.

— По мне так нет. Но я не один. И, смею тебя заверить, король не станет жертвовать Договором ради Кима Хельверна. Как мне ни прискорбно, все сейчас зависит от меня. Я только одно хочу вбить в твою тупую голову — повремени. Подожди моей свадьбы. Потом будет совет этелрину. А потом ваш праздник Амланн… тогда делай что хочешь.

— Но почему?

— Да потому! — взорвался он. — Я не обязан тебе объяснять все! Не обязан! Просто прими это и сделай как я прошу!

Я замолчал. Почему-то я понял, что он прав, хотя страшно хотелось узнать, в чем же тут дело. Но я чувствовал, что он сам расскажет, когда немного успокоится. Незачем было добавлять ему забот сейчас, когда он и так был не в себе. И мы вернулись к нашим ученым рассуждениям. А говорили мы о богах, которых не было у кранки. Теперь не было. О тех, что были у них когда-то.

— Мы помним их имена, но они не инетанские, — как-то раздраженно говорил мой господин. Впрочем, он почти всегда говорил так, будто все окружающее чем-то навлекло на себя его немилость. — Вот, кстати, еще вопрос. Мы называем себя инетани. А знаешь, что это означает? Люди. Даже вернее — рожденные. Но, по правде, все мы кранки, все, все… Ладно, сие не к месту. Анас и Рути не инетанские имена. Даже Инен. Мы говорим — Инен Рождающая. Самое смешное, что Инен означает родительница, хотя и в старинной форме. Есть ли смысл в словах "Инен Иннеране"? "Родительница Рождающая"? А что, скажи на милость, еще делать родительнице, как не рождать? Бред? Зачем пояснять смысл имени, если он и так понятен?

— Не знаю… разные народы мыслят по-разному. Даже два человека одной крови и то в мыслях не сходятся. Может, ваши предки считали, что так просто надо? Для красоты?

— Может, они и мыслили не так, как вы привыкли, но дураками их считать не стоит. К тому же мы почти не изменились за тысячи лет. Добродетель у нас такая — не меняться ни в коем случае, — хмыкнул он. — Простите, ежели невольно оскорбил вас, но я правда ничего не могу придумать. Но вы-то сами наверняка не в первый раз над этим бьетесь. У вас наверняка есть какой-нибудь ответ.

Он пожал плечами и вздохнул, видимо, от моей ильвейнской наивной наглости. Мне кажется, мое нахальство забавляло его.

— Я думаю, что это не инетанское имя. Просто его смысл потом вошел в наш язык. Вошел так давно, что мы приняли это слово как свое. А вот Таррашт — это наше. Его называют Обрезающим Нити, и это "раш" — резать — звучит и в его имени. Но оно в целом-то означает "как запекшаяся кровь". Пояснение тут уместно.

— Погодите, я не могу сразу всего схватить. Ну и что, что некоторые имена не… инетанские?

— Найди народ, у которых боги носили бы чужие имена! Скажешь, таргеранцы. Ну да, они моряки, странствуют много, вся страна как проходной двор. Иногда думается, что там только проезжие купцы и живут. Поневоле приходится молиться всем богам, которых знаешь. Ильвейнские боги в Таргерайне, к примеру, не в помощь. Но ведь ты сам знаешь, что к имени чужого бога всегда добавляется этакий титул — пояснение.

— Да, пожалуй, так. Хотя в Таргерайне я еще не бывал. Мое вольномыслие так далеко не распространяется. (Пометка: В ту пору Таргерайн был убежищем для всех, кого преследовали за неугодные мысли. Позже государь Араэну даровал прощение всем изгнанникам и те много восхваляли его. Среди них нашлось много полезных для Ильвейна и впоследствии прославленных людей). Так вы что, хотите сказать, что древние боги были не только ваши?

— Да! И таких имен богов больше нигде нет в Круге Земном!

И тут мне стало нехорошо. Так было со мной тогда, когда я представил, что моя душа будет поглощена Разрушающим…

— Тогда откуда они… — промямлил я.

— Не знаю, — вздохнул Эмрэг-кранки. — Хочешь, скажу тебе, что я думаю?

Я только кивнул.

— Есть две странности. У нас нет легенд о сотворении мира. У вас-то их даже больше, чем надо, миров на сотню достанет. У нас нет ничего, кроме имен ушедших богов да и то потому, что с ними боролся Фэгрэн. Вся наша легендарная история начинается с матери и отца Фэгрэна. Все. Понимаешь ли, у всех народов в легендах о героях есть враги — демоны, другие народы. И есть благоволящие боги. У нас же только боги-враги и их воинство, которое называют "люди богов". В смысле, воинство богов, низшие боги. И больше ничего о них не говорится. Говорится, что они были все истреблены Фэгрэном. И вот я думаю — то, что рассказывают через поколения, зачастую так искажает истину, что ее и не отыщешь. Может, когда-то мы истребили некий народ? — Он помотал головой. — Или этот народ и есть боги… И они просто ушли, как и мы уйдем… Но они хотя бы бились до конца, а мы обречены с самого начала.

Он встал и, нервно хихикнув, подошел к гобелену на стене. Всадник на серебристо-белом коне. Фэгрэн.

— Я ненавижу его, — прошипел он сквозь зубы. — Ненавижу. Счастье для всех, значит? А ты знал, что есть для каждого счастье? Имна-Шолль! Счастье должно быть заслужено, дурак! А ты лишил нас смысла жизни, лишил действия! Понимаешь, Ким, это высшее счастье, эта Имна-Шолль будет нам дарована, только если мы при жизни выполняем все заветы Фэгрэна, что есть просто верность отжившим, отгнившим древним обычаям. Мы не имеем права ничего из наших знаний отдавать другим — Фэгрэн сражался только ради нас. Мы избранные. Понимаешь? — Он опять засмеялся, зло оскалившись. — Полукровка лишен Имна-Шолль. Ушедший к чужим лишен Имна-Шолль. Он изгой, он бесправен! Ты теперь понимаешь об Эмрэн… Я-то что, вот мой сын будет изгоем. И родоначальником нового народа. Смешно.

Я подумал — откуда он это знает? Он так уверенно говорил о том, что у него будет сын. И о новом народе… Откуда?

— И люди не рожают детей — зачем, если можно до срока уйти в Имна-Шолль, все забыть… Уйти в прошлое. Я не хочу туда. Фэгрэн тоже не там. А то я нарочно отправился бы туда, чтобы поспрашивать его кое о чем… Знаешь ли, никто из наших великих героев не уходил в Имна-Шолль. Ведь при жизни они не соблюдали Завет Фэгрэна. Иначе не станешь героем. Более того, все войны, в которых мы участвовали, были людскими, и ни разу инетани не воевали друг с другом. Кстати, ушел из Дзайалана — считай, лишился Имна-Шолль. А уж воевать на стороне людей… Имна-Шолль не для героев. И как уйти из мира, который любишь… Я не могу, — почти жалко промолвил он.

— И куда же уйдет кранки, если не в Имна-Шолль?

— А куда уходите вы?

Я усмехнулся. Уж я-то знал, в Инере только этому и учили.

— "И говорю вам, — забубнил я, постепенно проникаясь словами и переставая издеваться над ними, — я поднимаю руку и раскрываю ладонь. Что вы видите? Свет. Что вы видите в Свете моем? Пути. Все они идут от меня, через меня, мимо меня — все равно, все они в Свете моем. Все они мои. Все они неведомы мне. Возьмите же Свет мой и изберите путь свой. Станьте лепестками Пламени моего и идите. И будьте мной. Ибо нет конца, даже если кончается жизнь."

Он смотрел на меня так, как восхищенный неофит смотрит на проповедника.

— И он пришел не к нам, — прошептал он. — Наш путь оканчивается тупиком, и это Имна-Шолль… Мне иногда кажется, что он похож на тех богов, которые покинули нас… Может, они тоже предлагали нам пути, но мы выбрали покой и тупик… Но если мы все же имеем право отречения, если не врут, если Оллоэн и Литиу до сих пор где-то идут вместе, то я отрекусь от Имна-Шолль.

— И все же — что это такое, Имна-Шолль? Это место? Это такая жизнь? Сон?

— Подожди до Луэт-лунн. Там увидишь. Я возьму тебя на пир Единения.

И вот тогда я ляпнул то, за что до сих пор не могу себя простить:

— Почему вы, кранки, всегда говорите только об уходе? Неужели вы лишь для этого и живете? Неужели смысл вашей жизни только в том, чтобы готовиться правильно уйти? Мы, конечно, грубы, но мы живем для жизни…

И тут я посмотрел ему в лицо. У меня душа в пятки ушла. Моя жизнь для жизни могла кончиться прямо сейчас. Я не понимал тогда, как больно я ударил.

— Вон, — прошипел он сквозь зубы и зажмурился, словно прислушиваясь к боли.

Я выскочил из комнаты, как пробка из бутылки с шипучим эшхаринским.

И еще важный обрывок разговора — уже много спустя. Он вел себя со мной как ни в чем не бывало.

— Ты помнишь — Фэгрэн убил в поединке своего брата, Эмрайт-Эрна. Его взяли в плен за год до того люди богов и он, судя по легенде, отрекся от дела старшего брата. Помнишь его слова — я видел то, к чему стремишься ты и понял, что это неверный путь? Помнишь?

— Ну?

— В легенде ничего не говорится об этом. Ничего не говорится о жене и детях Эмрайт-Эрна. А ведь мы его потомки. И до Похода у него не было жены. Знаешь ли, я верю, что легенда о Фэгрэне записана с его слов. Уж сохранять-то старое в священной неизменности мы умеем. Иначе как понять образы богов в ней — они явно не враги, и в словах их жалость, а то, чего достиг Фэгрэн, кажется скорее карой, чем наградой.

— Да, но как это касается рода Эмрайнов?

— А, ты ведь не читал наших родословных… "Эмрайны, божественная кровь". Вот так нас называют. Старшие этелрину. Я могу предположить только то, что Эмрайт-Эрна имел детей от женщины из людей богов. И это мы.

— Однако! А вы чем-нибудь отличаетесь от прочих… инетани?

— Нет. Но это неважно… Похоже, Фэгрэн своим словом узаконил существование детей своего брата. В те времена его слово значило все. Может, это и его уход в неведомый путь — раскаяние? Бегство? Ничего себе, герой! Обрек свой народ на Имна-Шолль и — в бега! Сволочь…