Последний сын

Дорога

Когда вокзал за окном сменился сплошным серым забором, Телль повел сына на его место. Второе сиденье на нижней полке оказалось свободным, а первое занимала сухонькая старушка в платке, из-под которого торчали только круглый нос да подпиравший его подбородок.

— Здравствуйте! — сказали ей Телль с Ханнесом.

Старушка, как-то испуганно взглянув на них, тоже поздоровалась. Она помещалась на половине своего сиденья, держа в руках под столиком какой-то мешочек.

— Твое место — верхнее, но пока ты можешь сидеть здесь, — показал Ханнесу на сиденье по другую сторону от откидного столика Телль и, угадав, о чем спросит сын, добавил: — Пока все спать не лягут.

Ханнес кивнул и стал смотреть в окно. Телль, положив его рюкзак на верхнюю полку, пошел к своему месту.

Под ним на нижней полке лежал, развернув газету, полный мужчина средних лет, в очках, с маленьким чемоданом в ногах. Увидев нового попутчика, он отложил чтение и привстал.

— У вас нет свежих газет? — бодро обратился он к Теллю.

— Неет, — растерянно ответил тот.

— Жаль, — разочарованно сказал мужчина с нижней полки.

Оценив нового попутчика взглядом, он закрылся газетой. Газеты у него оттопыривали карманы плаща, висевшего за головой, выглядывали из-за чемодана. Телль подумал, что сосед накупил их специально в дорогу, но под боком у него оказались "Нацправда" и "Нацтруд" аж трехдневной давности.

Телль огляделся. Сесть было негде. Все нижние полки вокруг оказались заняты отдыхающими пассажирами. К себе наверх лезть было рановато. Телль, поставив туда сумку с едой, а рюкзак положив еще выше, на полку для матрасов, вернулся к сыну. Одна из нижних полок там была не застелена. Девушка, занимавшая ее, сидела у столика, поджав ноги и погрузившись в книгу. Взглянув на книгу, Телль подумал, что стоило, наверное, сыну в дорогу тоже взять почитать.

Но пока Ханнес был поглощен видами за окном. Поезд, спотыкаясь, бежал мимо серых заборов с дымящими за ними трубами, мимо клумбы с выложенной из цветов надписью "Слава труду", мимо серых коробок домов с черными окнами. Вот он проехал по мосту, под который вниз медленно уходила вереница грузовиков. Вот мелькнуло трамвайное кольцо с остановившимися на перерыв вагонами.

— Папа это наш город? — повернулся сын к Теллю. — Большой какой!

Заборы, улицы, здания за окном вдруг сменились полем, которое от поезда отделяла высохшая полоса дороги.

— Билеты ваши, — подошел к Теллю с Ханнесом проводник.

Телль протянул ему билеты.

— Постель брать будете? — спросил проводник, пряча билеты в свою папку.

— Постель? — переспросил Телль.

— На матрасах без простыни лежать нельзя. Подушкой без наволочки тоже нельзя пользоваться, — объяснил проводник и обратился к старушке. — А ты опять на голой полке будешь спать?

Старушка подняла на него глаза.

— Мне ночью выходить, — спешно ответила она.

— Ты и вчера вечером так говорила, а едешь до сих пор, — проводник чуть наклонился к ней, облокотившись на полку, где предстояло спать Ханнесу. — Что у тебя в билете? Тебе до самого конца ехать, а ты все выходить собираешься.

Не тратя больше времени на старушку, он повернулся к Теллю.

— Так. Билеты, постель… — говорил проводник себе, показывая в сторону Телля пальцем. — Чай… Чай желаете?

Телль покачал головой.

— Пока нет.

— Мне кипяточку можно, внучек? — вытащив из-под стола кружку, старушка протянула ее проводнику.

— Бабуся, — не оборачиваясь к ней, нехотя начал тот. — Я не разношу воду. Я разношу чай. А воду ты сама можешь пойти и налить себе.

Проводник ушел. Ханнес, все это время не отрывавший взгляда от окна, посмотрел на отца и глазами спросил: "что это было?"

— Билеты проверили, предложили чай, — неслышно ответил Телль. — Ты есть не хочешь?

Отказавшись, Ханнес повернулся к окну. Там пустые, унылые поля сменялись растерявшими листья, застывшими от холода деревьями. Иногда мимо проплывали маленькие домики с трубой на крыше, откуда лениво поднимался к серому небу дымок, здания станций с большими буквами названий и неизменными часами, торчащими из стены.

Старушка достала из мешочка еду. Она жевала быстро, стуча челюстями так, что читавшая девушка, оторвавшись от книги, с любопытством глядела на нее. Поев, старушка высыпала в ладонь крошки из мешочка, отправила их в рот и вытерла крючковатыми пальцами края губ. Потом она схватилась за свою кружку на столе.

— Внучек, внучек! Принеси бабушке кипяточку! — сказала старушка сидевшему напротив мальчику, все время глядевшему в окно.

Ханнес краем глаза заметил двигающуюся к нему кружку. Как он понял, бабушка что-то говорила именно ему, но разобрать ее слов Ханнес не мог. Ему казалось, что она просто открывала и закрывала рот.

Ханнес с недоумением взглянул на отца. Тот улыбнулся в ответ — значит, все было в порядке.

— Я принесу, — сказал Телль.

Взяв старушечью кружку, он, пошатываясь, пошел за кипятком.

Когда Телль последний раз ездил на поезде, вагоны были зеленого цвета, а полки в них — синего. Теперь вагоны были серые с красной полосой, а полки — коричневые и мягкие. Но водонагреватель возле купе проводника стоял такой же, как раньше. Телль запомнил его как самое теплое место в вагоне, где еще можно было бесплатно достать попить.

Пока он набирал воду, из своего купе вышел проводник. Взглянув на кружку в руках Телля, он ухмыльнулся.

— Ты со вчерашнего дня уже третий, кто сюда подходит с этой кружкой.

— Понятно, — ответил Телль.

Обратно он шел медленно, стараясь не расплескать кипяток, не отводя глаз от болтающейся в кружке воды.

— Такой большой, а папа за тебя ходит… — услышал Телль.

Оторвавшись от кружки, он увидел повернувшегося к нему с ожиданием сына. Ханнес показал отцу глазами в сторону старушки и чуть пожал плечами.

— Ай-яй-яй, — вцепившись в Ханнеса взглядом, укоризненно качала та головой.

Вспомнив ожог Фины, Телль быстро подошел к столику.

— Если мальчик, — поставив кружку перед старушкой, он кивнул на сына, — расплескает кипяток и обожжется, то вы с ним поедете в больницу?

— Зачем больница? Не облился он, — не моргнула глазом старушка.

Телль подумал про пожилого мужчину с палочкой, когда-то попросившего его помочь выбрать крупу в магазине. Эта бабка ведь старше того мужчины. Но его уже, может, нет в живых, а у нее даже сил на поезде ездить хватает. Да она и самого Телля переживет! Не просто так она разъезжает. Наверняка спасается, наверняка за ней приходили. Напобирается в одном городе, сядет в поезд, поедет в другой. Хотя… Где она разрешение возьмет на выезд? Кто ей билеты продаст?

— Куда вы едете, интересно? — размышляя, спросил старушку Телль.

— Тебе-то зачем, сынок, это знать? — как-то бодро ответила та. — К сестре еду. Детей ее проведать.

Поднявшись, Телль показал Ханнесу на место, с которого встал.

— Подожди меня здесь, — неслышно попросил он и пошел за постелью.

Проводник как раз заканчивал пить чай.

— Ну что там бабка? — весело встретил он Телля.

— Да ничего, — пожал тот плечами.

— Два комплекта, — протянув Теллю постельное белье, проводник показал в сторону, где сидела старушка. — Она вон на тебя смотрит.

Телль обернулся. Бабка даже ноги выставила в проход, чтобы ей было удобнее наблюдать за ним.

Постелив у себя полке, Телль позвалХаннеса. Он решил положить его на свое место, а сам — устроиться над старушкой. "Здесь тебе теплее будет", — объяснил он сыну, когда тот забрался к нему наверх. Но поменяться местами не разрешил проводник.

— Пассажиры должны занимать места, согласно указанным в билете. У тебя это место, у малого твоего — то. Что я могу поделать?

— Ладно. Ляжешь над бабкой, — сказал Телль сыну.

— Я так и не понял, что она мне говорила, — шепнул Ханнес.

— Ничего важного. Сейчас надо поесть.

Телль достал сумку с едой.

— Почему ты говоришь бабушке "вы", а проводник — "ты"? — неожиданно спросил сын.

— Ты следил что ль? — удивленно взглянул на него Телль.

— Ну так…

Телль заметил, что мужчина снизу отложил газету, дожидаясь, когда они с Ханнесом уйдут. Сняв сына со своей полки, Телль отнес Ханнеса на его место. Потом он сходил за ботинками сына, заодно захватив сумку с едой.

Устроившись с края полки, где читала книгу девушка, Телль достал блинчики Фины, чай и попросил сына развернуться к нему. Есть им пришлось, сидя ногами в проходе. Пару раз Телль убирал ноги, пропуская проходивших мимо людей, но ему бы больше не понравилось, если бы бабка попросила у Ханнеса чая или блинчика.

Ханнесу есть на коленках оказалось непривычно и, честно говоря, не очень удобно. Зато у него перед глазами не было старушки, которая все время смотрела на них с отцом, пока они ужинали.

Едва Ханнес закончил с едой, Телль показал ему на вторую полку.

— Давай наверх, отдыхать.

Сын стал разуваться. Когда он полез на свое место, Телль решил ему помочь.

— Я сам! — неожиданно громко сказал Ханнес.

Старушка вздрогнула. Другие пассажиры, отложив свои дела, выглянули на голос мальчика. Стараясь закрыть от них сына, Телль прислонился к полке. Ханнес лежал на боку, чуть поджав ноги, смотрел на отца и улыбался.

— Как тебе здесь? — спросил его Телль.

— Мне нравится. Здесь у каждого свое место, — ответил сын шепотом.

"Отдыхай", — показал ему Телль.

Убедившись, что у сына все нормально, он пошел к своей полке. Сосед снизу отодвинул край очередной газеты, узнал его, после чего вновь погрузился в чтение.

Полка Теллю оказалась мала. Поджав ноги, он повернулся к стене и забылся. Разбудил его Ханнес.

— Папа! — тряс он за плечо отца. — Мы едем в обратную сторону!

Телль поглядел в окно. Столбы приближались и исчезали за оконной рамой. А раньше они выскакивали из-за нее, оставаясь позади убегающего от них поезда. Да, теперь Телль ехал лицом к движению. Соскочив с полки, он бросился к проводнику.

— Мы ж полчаса на станции стояли. Поменяли локомотив и поехали по другой ветке дальше, — объяснил тот, зевая.

Телль успокоился. Показав сыну, что все в порядке, он полез к себе наверх. В этот раз заснул Телль не сразу и долго ворочался.

***

Утром, когда Телль пошел умываться, нижняя полка под еще спящим Ханнесом оказалась пуста. Решив обосноваться там до появления нового пассажира, Телль выставил из нее столик. Сложив на него еду из сумки, Телль сел на бабкино место и поглядел в окно. Поля, редкие деревья, хмурое небо — все то же самое. Интересно, где они сейчас проезжают?

Оторвавшись от окна, Телль увидел, что за ним, свесив голову со своей полки, наблюдает Ханнес.

— Спи! — губами сказал отец.

Сын мотнул головой и быстро спустился на свое сиденье. Есть он не хотел, умыться решил чуть позже. Ханнесу было интересно посмотреть, что там за окном.

Телль заправил постель сына, потом свою. У соседа снизу съехала с полки газета. Ее край был прижат к простыни соседской ногой, остальная часть покачивалась над полом. Телль взял газету, сложил и протянул хозяину.

— Вы возьмите, почитайте, — предложил тот.

— Спасибо, — не ожидал Телль.

Скатав газету трубочкой, он вернулся к сыну. Конечно, читать Телль не собирался. Газету он взял на всякий случай: завернуть в нее что-нибудь или положить сверху. На прессу Телль не тратил время даже тогда, когда всех работников Нацводы заставляли выписывать минимум два издания. Все чтение Телля ограничивалось изучением программы передач Нацвещания. Самые интересные трансляции он обводил ручкой или ставил рядом синий треугольник.

— Хоть какой-то толк есть от того, что ты не любишь читать, — похвалила его так Фина.

Ей в почтовый ящик приходил журнал по шитью и вязанию. На работе у себя Фина говорила, что этого достаточно, ведь главные издания — Нацправительства и Нацпартии — выписывает муж. В доказательство она показывала квитанции Телля об оплате подписки.

Сын смотрел в окно, когда Телль сел напротив.

— Что это у тебя? — спросил Ханнес, увидев на столике трубочку из газеты.

Телль раскрутил ее и положил перед сыном. Взяв газету, Ханнес сразу обратил внимание на рисунок справа внизу страницы. На нем был изображен тощий старик с кривыми ногами и узкой бородой, в пиджаке с засученными рукавами и высокой шляпе. За спиной он прятал надетые на пальцы рук ракеты. Рисунок назывался "Давний друг".

— Пап, что это? — не понял Ханнес.

— Карикатура, — пожал плечами Телль.

Сын не понял это слово. Тогда отец карандашом написал на краю страницы: "рисунок где художник смеется над тем что рисует называется карикатура".

— И что тут смешного? — поднял с рисунка на Телля глаза сын.

— Не знаю. Мне не смешно, — ответил отец.

Ханнес честно пытался читать эту газету. Он начинал то одну страницу, то другую, но хватило его только на то, чтобы рассмотреть фотографии. Не найдя себе ничего интересного, Ханнес стал делать из газеты кораблик. Увидев на одном из бортов лицо Нацлидера, Телль молча попросил у сына кораблик, развернул его и сложил газету Нацлидером внутрь.

Ханнес с недоумением посмотрел на отца. Тот, жестом попросив сына чуть подождать, быстро сделал из газеты пароход с двумя трубами.

— Вот это да! — только и смог произнести пораженный Ханнес.

Пароход был удивителен, но более удивительным казалось, что отец умел это.

— В морской бой играешь? — спросил сын, уже зная ответ.

— Последний раз играл с твоей мамой, — пожал плечами Телль.

Ханнес вытащил из рюкзака тетрадку, вырвал лист и протянул его отцу. Чтобы не было недоразумений, они решили еще на одном листе писать друг для друга ходы, тут же отвечая на них.

Телль не поддавался, но выиграть никак не получалось. Устав, он предложил поесть.

— Ты просто подряд стреляешь по клеткам, а корабли ставишь как попало, — объяснил Ханнес.

Ему и самому было неловко за такой результат.

После еды Телль заметно повеселел. Проверив, чтобы Нацлидер оставался на тыльной стороне газеты, он разделил ее надвое, потом надвое каждую из этих частей, потом еще надвое каждый получившийся листок. Положив один из них перед собой, Телль стал делать из него кораблик.

Вскоре перед Ханнесом вырос целый бумажный флот. Корабли были разные — от самого простого — такого же, какой сперва сделал Ханнес, до лодки с двумя корпусами.

— Откуда ты это умеешь? — сын теперь глядел на Телля другими глазами.

— Я тоже ведь был таким, как ты сейчас, — ответил отец.

— Научи! — попросил его Ханнес.

Развернув пароход с двумя трубами, Телль положил этот лист перед сыном. Затем он написал ему в тетрадке: "складывай по линиям сгиба". К вечеру Ханнес уже делал все корабли сам, а его тетрадка сильно похудела.

Иногда он отвлекался на желтые колючие поля, мимо которых несся их поезд. Заметив там какую-нибудь одинокую лошадь или коров, Ханнес делал большие глаза и переводил взгляд на отца, чтобы тот разделил его радость.

***

На большой станции с красивым серым вокзалом девушка и пассажиры, занимавшие полки рядом с ней, вышли. Их место тут же заняла семья — девочка лет четырех с родителями и бабушкой, мамой ее мамы. Появились они, принеся с улицы осеннюю прохладу, когда Телль с Ханнесом ужинали.

Бабушке сразу постелили внизу. Она легла, а девочка с родителями, дождавшись, пока тронется поезд, стали есть запеченную в фольге курицу. Как Ханнес сыт ни был, оторваться от ее запаха он не мог. Видя, что сын не сводит глаз с куриной ножки в руках девочки, Телль предложил ему сыграть в морской бой. Сын не захотел.

После еды мама вытерла дочке рот, ручки и посадила ее к окну. Папа стал стелить на верхней полке. Девочке быстро наскучило смотреть на огни в темноте за холодным стеклом. Она открыла книжку с картонными негнущимися страницами, потом попросилась наверх. Выглядывая с верхней полки из-за матраса, она стала играть с бабушкой в прятки, смеясь и стуча ножками о стенку.

Увидев кораблики Ханнеса, девочка захотела вниз. Когда папа ее туда перенес, она потянулась к корабликам, но тут поезд качнуло, и только рука мамы удержала девочку от падения.

— У тебя есть свои игрушки, Дарина.

Мама вытащила дочери из сумки нарядную куклу, а за ней — расческу, зеркальце и бант.

— Не хочу, — ответила девочка.

Отодвинув куклу, она подошла к столику с корабликами Ханнеса.

Ханнес внимательно следил за ней. Видя, как девочка смотрит на его флот, он понял, что та выбирает лучший кораблик, но никак не может выбрать. Тогда Ханнес протянул ей пароход с двумя трубами. Девочка помотала головой.

— Я хочу все, я не хочу этот.

Ханнес взглянул на отца.

"Все просит", — беззвучно подтвердил Телль. Он положил руку на край стола — между флотом сына и девочкой.

Забрав дочку от чужих игрушек, мама снова попыталась увлечь ее куклой.

— Не хочу куклю, хочу колаблики! — тянула девочка руку в сторону бумажного флота.

Отец посадил ее на верхнюю полку.

— Папа, сделай мне такие колабли! — попросила его девочка.

— Вы ее спать положите, она устала уже, спать ей надо, — сказала из своего угла бабушка.

— Дарина, давай завтра приедем, купим альбом, и я тебе все сделаю, — не столько обещал, сколько уговаривал отец.

— Я не хочу завтла, я хочу сейчас! — взмахнула кулачками девочка.

Телль посмотрел на сына, сын — на него, и они вместе собрали корабли со столика. Сложив флот Ханнеса в сумку с едой, Телль решил отнести ее к себе, а сыну показал, чтобы тот лез отдыхать.

Закинув на свою полку сумку, Телль вытер глаза, уставшие от режущего света ламп на потолке.

— Нет, ну вы только посмотрите на них! — неожиданно воскликнул его сосед снизу, взмахнув газетой. — Они будут еще указывать, что нам делать!

Телль наклонился, чтобы понять — не ему ли сосед это сказал? Тот, похоже, не нуждался в конкретном собеседнике, но, поймав взгляд Телля, обратился уже к нему.

— Не хотите почитать?

Телль подумал, что из этой газеты можно сделать восемь корабликов для той девочки. Он протянул было руку, но сосед снизу отложил газету и сел, опустив ноги в тапочки.

— Вот как разговаривать с теми, кто толкает нас к войне! — воскликнул он, разведя руками.

— Это вы про недавнее выступление ихнева секретаря? — кивнув на фото в газете, спросил пассажир с левой нижней полки.

— Ну конечно, — соседа Телля удивило, что можно было подумать о ком-то еще.

— Они считают, что за океаном их не достать, — подхватил, привстав на локоть, мужчина с правой верхней полки.

— Вы слишком упрощаете, — несколько свысока не согласился с ним сосед Телля. — Там тоже неглупые люди сидят, и они знают, что говорят.

Он поправил висящий на крючке у изголовья длинный, почти до пола, плащ, провел по нему рукой. Телль увидел на лацкане значок Нацпартии.

— Эй, аккуратней нельзя? — донесся со стороны, где был Ханнес, раздраженный голос.

Телль повернул голову. Отец девочки поправлял под матрас, где лежала бабушка, простынь, которую нечаянно сдвинул Ханнес, забираясь на свою полку.

Ханнес был спиной к мужчине и не мог знать, что к нему обращались. Телль быстро подошел к сыну, накрыл его, а сам сел вниз. Глядя в отражение окна, он ждал, когда отец девочки полезет к себе. Саму девочку мама положила у стены на нижней полке и легла рядом. Поцеловав дочь, она гладила ее по голове.

Как только отец девочки перестал ворочаться, Телль тихо направился к своему месту. Он расправлял постель, собираясь ложиться, и тут девочка захныкала.

— Опять! — вскочил, хлопнув рукой по полке, сосед Телля. — Да что ж там такое?

Он выглянул в проход.

— Девочка маленькая, — пожал плечами Телль.

— Это я понял уже. Она же не одна едет?

— С родителями и бабушкой.

— Вот почему они не могут успокоить ребенка? — разводил руками сосед Телля. — То читать невозможно было, теперь уснуть как?

— Девочка сейчас уснет. Она сильно устала, потому и плачет, — объяснял Телль, но его никто не слушал.

Все стали обсуждать чужих детей, своих, себя маленьких. Телль забрался наверх, лег лицом к стене и накрылся с головой — не потому, что было холодно, а просто, чтобы не участвовать в этом разговоре.

— А у моего брата двое своих и четверо приемных детей, — шептал голос за его спиной. — Так, вы знаете, ему платили за каждого приемного по четыреста в месяц. Я тогда получал четыреста пятьдесят. Так брат говорил, что ему даже работать не надо.

— Приемные? Из детдома? — спросил сосед Телля.

— Ну да.

— Значит, дети нацпредателей, — заключил сосед Телля. — С ними надо внимательнее и осторожнее. Яблоко от яблони…

— Не, там все нормально. Там родители в аварии погибли или отказались. Политических не было. Брат специально брал их растить, чтоб деньги получать. Сейчас, говорит, уже бы не взял. Там, вроде, сейчас уже не платят за них.

— И как они теперь? Хватает им? — спросил пассажир с левой нижней полки.

— Ну, дети все выросли. Свои остались, приемные уехали. Когда им 18 исполнилось, на них перестали деньги давать. Если только в институт или там куда-то еще не поступят. А кому там поступать?

— Ясно.

— Они, как уехали, так больше и не общаются. Брат про них не узнавал, те сами не пишут. Сколько лет прошло, а что с ними, где они…

— А родные дети брата не узнавали про них?

— Нет, — произнес с сожалением голос с полки за спиной Телля.

— Ясно.

Как только разговор прекратился, Телль заснул. Разбудил его храп снизу. Он занял все место в голове, не давая ни спать, ни думать. Даже двигаться стало тяжело. С трудом перевернувшись, Телль выглянул на своего соседа снизу — его оказалось очень хорошо видно под светом луны. Сосед лежал на спине с приоткрытым ртом, откуда и вырывался храп. Телль постучал костяшками пальцев о низ своей полки. Рот соседа закрылся, сам он, вздохнув, повернулся набок.

Телль долго ворочался. Он хотел спать дальше, но подушка была маленькой, полка — короткой, а голова — заполнена тяжестью. Телль мучился-мучился, но потом провалился в сон. Он открыл глаза, когда уже рассвело. Поезд бежал по мосту через овраг, усеянный бумагой, консервными банками, обрывками одежды и другим мусором. Телль выглянул в сторону сына. Ноги отца девочки вылезли с верхней полки в проход.

Телль спустился на пол. Проснувшиеся попутчики занимались своими делами. Ханнес лежал на спине и смотрел в окно.

— Доброе утро, сынок! Как ты? — спросил Телль.

Ханнес показал, что все нормально, но слезать вниз не захотел.

— Еще полежу, — попросил он.

Телль пошел умываться. Когда он вернулся, одно из сидений под Ханнесом заняла бабушка девочки. Сама внучка устроилась на ее постели и расчесывала куклу. Телль сел по другую сторону столика.

— А у меня вот что есть, — показала ему девочка зеркальце.

Она была отдохнувшей, доброй, полной сил. Телль улыбнулся девочке. Мама ее еще спала, или, может, просто лежала с закрытыми глазами. Отец зевал на своей полке.

Сверху выглянул Ханнес. Уступив ему место, Телль кивнул сыну в сторону туалета, а сам пошарил рукой под сиденьем в поисках его ботинок. Спустившийся Ханнес показал отцу на сиденье, занятое бабушкой девочки. Ботинки были под ним.

— Разрешите, — попросил бабушку Телль.

Поставив сыну обувь, он принес сумку с едой. Свое питье у них закончилось, нужно было сходить за кипятком. Телль подумал, что, если бабушка так и не встанет, им с Ханнесом придется завтракать по очереди.

Наконец со своей полки слез отец девочки. Потянувшись, он взял полотенце и направился к уборной. Поскольку там уже умывался Ханнес, Телль стал вполглаза следить за мужчиной. Не хотелось бы, чтобы он что-то сказал сыну, как вчера вечером.

Тем временем поднялась мама девочки. Она обняла дочку и посадила ее к себе на колени.

— Выспалась ты у меня, отдохнула, — качала мама свою девочку.

Уступив место вернувшемуся Ханнесу, Телль взял его кружку.

— Пойду воды принесу.

— А себе? — сын достал из сумки кружку отца.

— Потом себе.

Расчесав девочку, мама наскоро расчесалась сама.

— Ты уже ходила туда? — спросила она бабушку, показав в сторону туалета.

— Да я потом, — махнула та рукой.

— Потом все пойдут, — настаивала мама девочки. — Иди, займи нам очередь.

Облокотившись о столик, бабушка тяжело поднялась. Принесший воду Телль сел вместо нее напротив сына.

— Так, — потерев руки, он стал выкладывать еду из сумки. — Что там у нас осталось?

Осталось у них три яйца от десятка, который сварила в дорогу Фина, помятый помидор да три огурца с подсохшим хлебом. Ханнес ел, склонившись над столом, чтобы не крошить на брюки. Так его научили еще в детском саду. Телль сидел прямо, держа одной рукой кружку, а второй — кусок посыпанного солью хлеба. Вода в вагоне оказалась совсем не такой, какую выпускали на фабрике. Она была теплой, тяжелой, но, при этом, вкусной.

— Я тоже есть хочу, — сказала маме девочка, глядя на Ханнеса.

— Пошли умоемся, пописаем, и будем есть, — шепнула ей мама.

Она попросила мужа застелить стол, пока они с дочкой будут умываться. Возле двери уборной их ждала бабушка.

Рядом с Теллем остановился проходивший мимо с полотенцем на шее сосед с нижней полки.

— Ваш? — показал он на Ханнеса.

— Мой, — напрягся Телль.

Телль не хотел, чтобы сосед о чем-нибудь спрашивал сына. Но тот, уже забыв про Ханнеса, смотрел на собравшихся у туалета людей.

— Мда, — задумчиво произнес сосед. — Всем нужно в одно время.

Он направился в другой конец вагона. Туалет возле купе проводника оказался закрыт. Телль видел, как, безуспешно подергав его ручку, сосед вернулся на свое место.

Позавтракав, Ханнес отодвинул пустую кружку и вздохнул.

— Наелся? — спросил Телль.

— Ну так… — покачал головой сын. — Каши хочется.

— Приедем — сделаем, — подмигнул отец.

— Долго еще нам? — положил голову на ладони Ханнес.

— К обеду как раз будем. Ты полезай, отдохни пока, — Телль показал наверх. — Не знаю, когда мы найдем, где остановиться.

Семья напротив них тоже завтракала. Девочка сперва сидела на коленях у отца. Но тому было неудобно брать еду, и тогда он посадил дочь рядом. Мама постелила ей полотенце на колени. Девочка съела кусок хлеба, а надкусанной котлетой дразнила Ханнеса, вертя ее на маленькой вилке.

— Не балуйся, Дарина, — попросила мама.

Не успела она договорить, как котлета рухнула с вилки на полотенце. Отец бросил на дочь гневный взгляд.

— Тебя ж просили не баловаться! — сказал он набитым ртом.

Девочка отсела от отца к маме и показала Ханнесу язык.

Телль с сыном переглянулись. Телль снова предложил Ханнесу залезть наверх. Тот согласился.

***

Ханнес тихо лежал на своей полке, пока за окном далеко впереди не показались дома с трубами заводов.

— Пап, — кивнул он на приближающийся город.

Телль поглядел на часы.

— По времени — подъезжаем.

Сняв с самого верха рюкзак сына, Телль пошел к себе за вещами. Сосед уже убрал постель, спрятал газеты в чемодан, выставил столик и устроился на сиденье, над которым висел его плащ со значком. Когда Телль надел куртку, сосед внимательно посмотрел на него.

— Вот вы — не партийный человек?

— Что? — от неожиданности переспросил Телль.

— В партии состоите?

— Нет, — растерянно ответил Телль, не понимая, к чему вопрос.

— Это хорошо! — сказал сосед прежде, чем Телль машинально согласился. — Это честно! А то тенденция такая пошла или, как нынче принято говорить, "мода", — значок не носить партийный.

Телль уже было вздохнул с облегчением, но сосед, оказывается, еще не отпустил его.

— А что ж вы, если не секрет, в партию не вступили?

Пристальный взгляд соседа требовал ответа. Телль хмыкнул, чем удивил навязчивого собеседника.

— Меня не взяли. Сказали, что нет образования, — признался он.

— Серьезно? — еще больше удивился сосед.

— Серьезно.

Это Фине несколько раз предлагали вступить в Нацпартию. Впервые — сразу после того, как она, выпустившись из детского дома, пошла на завод, чтобы потом ее взяли на рабочий факультет института. Фина всегда отвечала, что не думала об этом, что не готова, что вступит позже. В конце концов, от нее отстали.

А вот Телль в юности даже хотел стать партийным. Ведь в партии, думал он, собрались лучшие люди, у которых есть возможность делать больше полезного, нужного для других, чем у простых граждан. Теллю хотелось быть полезным и нужным.

— Какая тебе партия, деревня! Ты же пишешь с детскими ошибками! А считать, поди, вообще не умеешь, — сказали Теллю в первичной парторганизации.

Потом он узнал, что состоявшим в Нацпартии несколько раз в год давали паек, для них в городе был специальный магазин. Члену партии со стажем можно было купить машину или получить участок земли за городом, а в отпуск — поехать на курорт. Даже сейчас у них остались привилегии. Они бесплатно выписывали партийную газету и могли отправиться за счет партии на ее съезд в столицу.

Одетая бабушка девочки Дарины прошла с сумками мимо Телля к выходу задолго до того, как надевший фуражку проводник объявил по вагону, что они подъезжают к конечной станции.

Поезд тихо полз мимо серой бетонной стены, за которой торчали, подпирая небо, зеленые башни элеватора. Потом с обеих сторон, заслонив собой все, потянулись бесконечными вереницами коричневые бункерные вагоны, круглые черные цистерны, грязно-белые рефрижераторы. Миновав их, состав оказался на перроне, а за черными прутьями забора стала видна площадь с памятником. Ее закрыл вокзал серого цвета, у которого были большие окна с широкой белоснежной каймой. Оставив вокзал далеко позади, поезд миновал лестницы пешеходного моста, прополз еще немного, качнулся назад и остановился.

Телль махнул рукой сыну.

— Рано вы, — сказал ему сосед. — Еще не все. Сразу видно — давно на поезде не ездили.

Из вагона никто не выходил. Глядя, как проводник ведет обратно бабушку девочки Дарины, Телль показал Ханнесу, чтобы тот оставался на месте.

— Транспортная полиция, — объявил проводник. — Приготовьте документы на проверку, билеты, разрешение на выезд из города, где зарегистрированы.

Телль понял, почему на больших станциях у вагонов стояли нацполы, и почему все так долго выходили. Взяв свой рюкзак, он пошел к сыну. Проводник заметил это, но ничего не сказал.

В тамбуре раздался топот, открылась дверь, и вошли несколько нацполов. Проверка была быстрой. Когда очередь дошла до Телля с Ханнесом, нацпол, просмотрев все, что они приготовили, спросил про цель поездки.

— Сыну море показать, — честно ответил Телль.

Ханнес смотрел то на отца, то на полицейского.

— Хм, — усмехнулся нацпол. — Без моря жить что ль нельзя? Были здесь уже?

— Нет.

— Где собираетесь жить здесь?

— В пансионате, — неожиданно для себя произнес это слово Телль.

Нацпол отдал ему документы.

— Обратного билета только нет, — заметил он.

— Мы самолетом, — сказав это, Телль увидел, как загорелись глаза сына.

Нацпол попросил у него еще раз билет.

— В вашем городе нет аэропорта.

— В соседнем есть. Мы до него долетим, а там поездом два часа, — объяснил Телль.

— Ладно, — бросил нацпол и пошел дальше.

Как только полицейские покинули вагон, проводник объявил, что можно выходить. Телль с сыном оказались в очереди за девочкой Дариной. Пока они шли к выходу, мама ей все время показывала на кого-то за окном.

— Вон дедушка, видишь? — говорила она, подсаживая дочь на сиденье.

Не успела девочка спуститься со ступенек вагона, как ее, подхватив на руки, закружил мужчина с усами. Бережно опустив внучку, он пожал руку отцу девочки, обнял ее маму и улыбнулся бабушке.

— Опоздали на полчаса, — сказал дедушка.

Ханнес смотрел, как они шли с перрона. Впереди — дедушка с внучкой, за ними пыталась поспеть бабушка, а следом, о чем-то разговаривая, неспешно шагали родители девочки.

— Да… — задумчиво произнес Ханнес. — Девочка наглая.

"Она маленькая еще", — написал ему отец.

— Маленькая и наглая, — уточнил Ханнес.

Телль встал перед ним, чтобы сын его хорошо видел.

— Тут девочка не при чем. Она просто маленькая. Плохих детей не бывает, пойми, сынок. Бывают плохие родители, плохие учителя, воспитатели. Какими они детей вырастят, такими дети и станут.

— Разве родители эту девочку не любят?

— Любят, — был уверен отец. — Просто воспитывают неправильно.

Ханнес улыбнулся.

— Вы с мамой — хорошие родители, — с сердцем сказал он и, пока Телль не успел ответить, выпалил: — Но девочка все равно наглая.

— Ты просто устал, — положил ему руку на плечо отец.

Станция заканчивалась небом. В конце соседней платформы лежало, накрытое старым одеялом, тело. Ханнес издали смотрел туда, не решаясь подойти.

— Мальчишка, чуть побольше тебя, — услышал Телль сзади.

Возле них остановился обходчик.

— Полез на вагон, ну его током… — развел он руками. — Нашел где играть.

Телль взглянул на сына. Тот понял, что случилось.

— Зачем играть на вагонах, если есть море? — спросил Ханнес, когда они с отцом вышли с вокзала.

— Наверное, море уже надоело. Всю жизнь ведь на море. Оно никуда не денется от них.

— Кстати, где оно? Мы его так и не увидели, — недоумевающе огляделся Ханнес.

Телль потрепал его по голове.

— Найдем!

Но для начала им надо было найти, где остановиться.