Последний рубеж

Глава X

И снова госпиталь. Снова белые стены, белый пол, белая мебель и такой же до невозможного белый потолок. В какой-то момент Дмитрию уже начало казаться, что он обречен постоянно оказываться на больничной койке. Не иначе как «день сурка». Хотелось уже наконец-то вырваться из этого замкнутого круга и начать жить нормально. Но… Нормально не получалось. Да и то, что раньше называлось нормальной жизнью, «процветающие» для всех остальных с легкостью переименовали в «существование».

Дмитрий осторожно поднялся с постели и принялся одеваться. Он провалялся здесь почти две недели — непростительный срок для того, кто в любую минуту ожидает нападения. Теперь у них был телепорт, а, самое главное, «блуждающий во сне», который мог выйти на связь с другими выжившими полукровками. Нужно было действовать, а не таращиться в потолок, периодически отвлекаясь на прием посетителей.

— Опять решил сбежать? — внезапно услышал он голос Кати.

Завязывая шнурки, Лесков не заметил, как дверь в палату тихонько приоткрылась, и в комнату вошла Белова. Обычно она предпочитала навещать его исключительно вместе с Иваном и Ромой, но сейчас, проходя мимо, все-таки не удержалась и заглянула к нему. Девушка надеялась, что застанет Дмитрия спящим, и ей не придется разговаривать с ним наедине, но сейчас уходить было уже глупо.

— Почему опять? Всего лишь в третий раз, — отозвался Лесков и, выпрямившись, с улыбкой посмотрел на свою гостью. — Я же сказал, что чувствую себя нормально.

— Доктор Вайнштейн так не считает.

— Альберт всегда любил преувеличить масштабы катастрофы. Не обращай внимания. В конце концов я — полукровка. Чешуя скоро сойдет, и на мне не останется даже царапины.

Катя чуть заметно улыбнулась:

— Надеюсь, что ты прав. Но еще больше я надеюсь, что ты усвоил урок и больше никогда не пойдешь на поверхность один. Эрика Фостера я в расчет не беру- уж больно он непредсказуем.

— Тем не менее он спас мне жизнь. Именно он дотащил меня до «арки», когда, казалось бы, все было уже кончено. Хотя запросто мог бросить.

— Мы уже в курсе этой героической истории. Он кричит об этом на каждом углу и постоянно напоминает всем своим обидчикам, что у него в должниках сам Черный Барон… Кстати, почему он дал тебе такое прозвище?

— Это… не он дал, — чуть помявшись, ответил Лесков. — Это еще с тех времен. Помнишь, у меня была нефтяная компания, называлась «Би Ар Эн»? Собственно, нефть — это черное золото, и вот… Нашлись люди, которые сочинили это прозвище на пьяную голову. И, к моей величайшей досаде, оно так и закрепилось за мной.

— Кличка «Сенатор» тебе больше подходит. Ты еще в детстве умел договариваться с людьми, а теперь и вовсе объединил их вокруг себя.

— Объединил? — с губ Дмитрия сорвался смешок. — Ну разве только всеобщей неприязнью к себе.

— Ошибаешься. Отношение к тебе заметно изменилось: люди уважают тебя, они благодарны. К тебе допускают только друзей, но были и другие желающие навестить тебя. И среди солдат, и среди гражданских.

В глазах Лескова промелькнула тень удивления, однако он поспешил скрыть охватившие его эмоции.

— Люди рубят головы так же легко, как и коронуют, — задумчиво произнес он. — ▻ бы не стал обольщаться на этот счет. Еще неизвестно, что будет дальше.

— Согласна, но они хотя бы стали нормально воспринимать полукровок. Руслан больше не боится выходить из своей комнаты, а люди перестали коситься на чешую на его лице. Надо добавить, большое влияние на них оказали Лёша Ермаков и Оксана… Которая «Алюминиевая Королева». Она очень хорошая.

— Да вы у меня все хорошие, — улыбнулся Дмитрий. — Даже Фостер в чем-то бывает человечнее чем большинство людей вместе взятых.

— Ты имеешь ввиду мальчика, за которым он пошел? — девушка удивленно вскинула брови.

В ответ Лесков едва заметно кивнул, после чего спросил:

— Каково состояние Адэна?

— Стабилизировалось, но доктор Вайштейн до сих пор считает, что использовать его способности сейчас — недопустимо. Мальчик слишком истощен, и он чудом пережил перемещение в Россию. Если бы ты не догадался вколоть ему сыворотку, все было бы кончено.

— Но ведь прошло уже две с половиной недели. Как долго он еще будет восстанавливаться? — в голосе Лескова послышались тревожные нотки. — Сколько еще ждать?

— Дим, я говорю только то, что слышала от Оксаны. Тебе лучше самому поговорить с Вайнштейном.

— Учитывая состояние мальчика, Альберт до конца войны не позволит использовать его способности. И тогда все бессмысленно… Впрочем, что там гадать, пойду поговорю с ним, — с этими словами Лесков направился к выходу, но на миг задержался, когда Катина ладонь коснулась его плеча. Она остановила его в дверях и мягко произнесла:

— Не забывай, что Адэн — еще ребенок… Вспомни, какими мы были в его годы…

Дмитрий замер, и в его взгляде Катя внезапно уловила откровенную усталость. Усталость от войны, от бесконечной борьбы, от собственной беспомощности. Столь призрачная эмоция промелькнула всего на секунду, но девушка тут же ощутила, как ее охватывают сочувствие и нежность к этому мужчине. Он заслуживал совершенно иной жизни: спокойной, в уютном доме, с любящей женщиной. Но никак не тот ад, в котором Дима пребывал сейчас.

«Ты не единственный, кто устал», — в отчаянии подумала девушка. «▻ тоже устала постоянно бояться за твою жизнь».

Она смотрела Дмитрию в глаза, и ее сердце предательски забилось чаще. Только сейчас Катя осознала, насколько близко они стоят друг от друга. Ее рука по- прежнему касалась его плеча — единственное допустимое прикосновение, после которого она не будет себя ненавидеть.

И, словно уловив ее эмоции, Лесков накрыл ее ладонь своей, после чего отстранился и молча скрылся за дверью. Несколько секунд Белова стояла неподвижно, прижавшись спиной к стене и стараясь успокоиться. Казалось, ее рука до сих пор удерживает его тепло, но в груди уже начала разливаться знакомая тяжесть. Та самая, которая в очередной раз подтверждала, что ее любовь к Дмитрию никуда не исчезла.

Лесков же направился на поиски доктора Вайнштейна и вскоре обнаружил его, сидящим в комнате отдыха с чашкой кофе в руках. Потягивая напиток, Альберт сосредоточенно разглядывал результаты каких-то анализов, но на его лице не было привычного беспокойства. Мужчина казался скорее раздосадованным.

— Мне кажется, или комната отдыха действительно стала твоим вторым кабинетом, где ты можешь спокойно поработать? — с иронией поинтересовался Дмитрий, прислонившись к дверному косяку.

Услышав голос друга, Вайнтейн оторвался от своего занятия и удивленно уставился на вошедшего.

— А ты чего это по коридорам разгуливаешь? — спросил он. — ▻ же велел соблюдать постельный режим. Ранение в легкое — это тебе не простая царапина, которую лечат подорожником. Возвращайся в палату, я тебя не выписывал.

— Допустим, я сам себя выписал, — ответил Дмитрий, проходя в комнату. Он опустился на стул напротив и, повернув к себе планшет, с интересом взглянул на график. — И что это? Эпинефрин?

— Нет. Это яд, который я разработал для уничтожения «костяных». И, судя по результатам, он убьет одну взрослую особь в течение шести минут и сорока девяти секунд. В теории, с вероятностью в восемьдесят два процента.

Услышав эти слова, Лесков заметно оживился:

— Удивлен, что ты до сих пор не проверил. Можно было выбросить из лифтовой кабины отравленный кусок мяса, и «дзями» сразу бы примчались отведать угощение.

— И что бы мы без тебя делали! — с сарказмом произнес Вайнштейн, после чего сердито нахмурился. — Мы еще неделю назад пытались реализовать твой план, но ни одного «костяного» найти не удалось.

— Что значит, не удалось? Ими кишит все метро, не говоря уже о поверхности.

— Кишело…, - врач поморщился, словно разжевал горькую пилюлю, — как только я нашел необходимую формулу, ударили заморозки. Прямо в ту самую ночь! А на утро беспилотник зафиксировал этих тварей, валяющихся повсюду без малейшего движения, припорошенных снегом. Не могу утверждать наверняка, сдохли они или впали в спячку, но, если верить энергетике в тоннелях, они мертвы. Не смотри на меня так… ▻ знаю, что создал яд, когда уже к чертям никому не надо. Ни дать ни взять, победитель по жизни.

С этими словами врач оттолкнул от себя планшет и устало потер глаза. Чуть помолчав, он продолжил:

— Столько ночей работы, и все коту под хвост. Знал бы, что так будет, по- человечески бы высыпался, а не носился бы из лаборатории в лабораторию, то к своему яду, то к эпинефрину… Радует только то, что Ермаков с группой уже несколько раз поднимались на поверхность и возвращались без каких-либо проблем. Роботы бродят по городу, но их мало — видимо, «процветающие» еще не активировали всю армию. А с «костяными», похоже, всё.

— Кто разрешил им подниматься без меня? — в голосе Дмитрия внезапно послышалась сталь.

— Полковник… Да погоди злиться! Они пошли за выжившими, восемь человек спасли, из них — трое детей. Не знаю, как они выжили… ▻ их проверил, энергетика чистая. Это обычные люди.

— И кто ходил наверх?

— Кто-кто, наша лучшая группа — собственно, сам Алексей, Иван, Ким, Стас,

Руслан, а с ними Суворов, Лосенко и еще пара солдат, которых я не помню по именам. Другие станции тоже отправляют свои группы. Беспилотник находит людей, фиксирует их координаты, а мы отправляем за ними группу.

— Но почему мне никто не сообщил?

— Наверное, знали, как ты отреагируешь. Ты уже выступал против эвакуационных вылазок после случая с «Адмиралтейской». «Спасскую» с тех пор считают самой трусливой станцией из всех.

— Мне безразлично, что там считают, — ледяным тоном произнес Дмитрий. — Мы уже потеряли одну станцию из-за халатности. Хватит. И терять толковых солдат я тоже больше не намерен. Если Полковнику так хочется спасать людей, я устрою ему прогулку на поверхность.

— Дима, ты сейчас говоришь об отце женщины, с которой спишь, — мягко напомнил ему Альберт. — Я понимаю, что вы ненавидите друг друга, но пожалей хотя бы Эрику. У нее и так брат инвалидом остался. Лучше успокойся и навести ее, она, определенно, по тебе скучает.

— Она тебе что-то говорила? — губы Дмитрия внезапно тронула тень улыбки, и Вайнштейн не удержался, чтобы не улыбнуться в ответ. Не на вопрос Лескова, а скорее на его резко изменившуюся энергетику — она сделалась заметно теплее.

— Воронцову можно пытать, она ничего не расскажет, но ее энергетика похожа на твою. Которая именно сейчас.

Улыбка Альберта сделалась веселее, но теперь уже от того, что Дмитрий, который славился умением сдерживать свои эмоции, немного смутился.

— Ладно, я вообще-то хотел поговорить про Адэна, — чувствуя себя не в своей тарелке, Лесков решил перевести тему. Благо, услышав это имя, Альберт тоже сделался серьезным.

— Мальчик слишком сильно истощен, чтобы сейчас заставлять его активировать телепорт и уж тем более искать других «полукровок».

— Прошло уже две недели, — начал было Лесков, но Альберт решительно прервал его:

— Нужно время! Энергетика Адэна слабее чем его пульс. Я удивлен, что «эпинефрин» не убил его.

— Возможно, этот мальчик сильнее, чем кажется? Он говорил, что спокойно выдерживал по трое суток без системы?

— Но он не тратил столько сил за один раз. Все это время его держали в коме, подрывая его силы, как могли. И он смог разрушить действие препаратов и к тому же сумел обмануть ученых. И активировать телепорт! Дважды!

Лесков устало вздохнул:

— Думаешь, я этого не понимаю? Я в его возрасте только открыл свои способности, а его с рождения держат в лаборатории… Кстати, ты не спрашивал Адэна, почему его оставили в живых?

— Он не знает. Сказал только, что его «случаем» занимался сам основатель лаборатории, Корнелиус Адлер. Его имя широко известно в научных кругах.

— Не только в научных. Он один из самых богатых людей на планете, его кандидатуру Совет Тринадцати даже не рассматривал. Сразу приняли на Золотой Континент.

— Что же такого особенного в этом мальчике?

Вайнштейн пожал плечами:

— Его энергетика кажется мне совершенно обычной. Я не чувствую в нем какой- то скрытой силы. Возможно, «процветающие» все-таки захотели сохранить для себя одну живую особь из вида «блуждащих».

— Тогда почему не забрали на Золотой Континент? — Лесков вопросительно вскинул бровь. — Быть может, мальчика сохраняли для кого-то? В тайне от Совета?

— В этом есть доля смысла: когда «блуждающий» находится в коме, он не может использовать свои способности, а истощили его для того, чтобы никто не мог обнаружить его, ориентируясь на энергетику или «сны». Интересно, кто сдал его в лабораторию? Само собой, это сделал не отец. Скорее всего мать. Возможно, если мы узнаем ответы на эти вопросы, что-то более-менее прояснится. Я пытался разговаривать с Фостером, но он ведет себя в свойственной ему манере, поэтому я плюнул на эту затею. Может, сам поговоришь с ним?

— Говорил. Он тоже ничего не знает. И я склонен ему верить.

В итоге проведя за разговором еще несколько минут, Дмитрий согласился дать мальчику еще какое-то время на восстановление. Перспектива ожидания пугала его, но и риск, которому мог подвергнуться Адэн, был слишком велик. На данный момент этот ребенок был их единственной надеждой, и не уберечь его — означало подписать себе смертный приговор.

Погруженный в свои мысли, Лесков сам не заметил, как добрался до кабинета Воронцовой. С момента его возвращения из Вашингтона, они виделись всего несколько раз: возможно, Эрика приходила чаще, но в те моменты он спал, и поговорить не удавалось. Их встречи ограничивались короткими фразами и быстрыми поцелуями, после чего девушка снова возвращалась к себе.

Дмитрий мог открыть дверь прикосновением к сенсорному замку, но в этот раз он решил постучать. Поначалу Эрика пыталась вести себя сдержанно, даже отругала Лескова за то, что он покинул свою палату. Но через минуту они уже жарко целовались. Только сейчас мужчина осознал, насколько сильно он по ней соскучился: по ее запаху, теплу, прикосновениям. На какой-то момент они отстранялись друг от друга, чтобы что-то произнести. Дмитрий вроде бы собирался извиниться за доставленное волнение, Эрика вроде бы хотела взять с него обещание, что он больше никуда не пойдет один. Но в итоге все слова куда-то подевались — остались лишь поцелуи, от которых по телу разливалась сладкая истома.

Ни Дима, ни Эрика не услышали звук приближающихся шагов, поэтому, когда щелкнул сенсорный замок, они не успели отстраниться. В помещении повисло гробовое молчание. В глазах девушки отразился страх, а взгляд Лескова сделался настороженным, если не сказать, испытующим. На пороге стоял Николай Степанович Воронцов и пристально смотрел на этих двоих, словно полицейский, застукавший воришек прямо на месте кражи.

Эрика отступила на шаг, поспешно выскальзывая из объятий своего любовника, однако от ее привычной дерзости не осталось и следа. Она затравленно смотрела на своего отца, не смея произнести ни слова. В свою очередь Дмитрий терпеливо ждал, пока Полковник сам к ним обратится. Что-то объяснять, подбирать какие-то правильные слова и уж тем более оправдываться он не собирался. И мужчина, замерший в дверях, определенно, чувствовал его настрой.

— Пшел вон! — сквозь зубы процедил Николай Степанович, глядя на Лескова. Эта фраза буквально сочилась плохо сдерживаемой яростью, но на Дмитрия, казалось, это не произвело должного эффекта

— Осторожнее с выбором слов, Полковник, — отозвался он.

— Я сказал, выйди! Я хочу поговорить со своей дочерью наедине.

— Дима, оставь нас, пожалуйста, — мягко произнесла Эрика, желая избежать назревающего конфликта. То, что ее отец был в гневе — это ничего не сказать. — Я попозже к тебе зайду.

— Уверена? — Лесков все еще медлил. Он не хотел, чтобы девушка отбивалась одна, но ее просящий взгляд все-таки заставил Диму направиться к выходу. Поравнявшись с Николаем Степановичем, он задержал взгляд на его угрожающем лице, после чего нехотя скрылся за дверью. Раздался характерный щелчок сработавшего замка, после чего Полковник обратился к дочери.

— Эрика, — он попытался смягчить тон, но вышло натянуто и фальшиво, — ты… Ты вообще понимаешь, что делаешь?

Девушка нервно провела рукой по волосам, стараясь не смотреть на своего отца. Схожим образом она чувствовала себя лишь однажды, когда отец застукал ее за курением марихуаны в компании двух подружек. Но то было почти десять лет назад, и эти ощущения были благополучно забыты. До сегодняшнего дня.

— Послушай, пап, — ласково начала она. — Дима… Он не такой, каким кажется. Я знаю, что у тебя с ним натянутые отношения, и люди разное о нем болтают, но на самом деле это лишь его маска. Обо мне ведь тоже многое говорят, но ты им не веришь, потому что знаешь меня. А я знаю Диму гораздо лучше…

— Я уж вижу, — резко прервал ее Николай Степанович.

— И от увиденного мне стыдно. И тошно. Моя родная дочь, моя кровинушка, моя гордость стала дешевой подстилкой какого-то уголовника, «процветающего», этого… этого недочеловека! Как его там, кайрама?

Губы Полковника искривила презрительная ухмылка:

— Знаешь ты его, да… Молодец какая! А то, что этот выблядок спонсировал геноцид, это тебя не колышет? То, что он работал на Бранна Киву, на котором серия нераскрытых убийств, это для тебя нормально? То, что его лучший друг — киллер по кличке Академик, «убравший» восемнадцать человек, тоже подходит? Этот сучий сын только с помощью своих способностей может довести до самоубийства, и я руку даю на отсечение, что он это делал.

— Даже если это и так, то все уже в прошлом, — голос Эрики дрогнул, но в нем отчетливо послышались металлические нотки. — Я не собираюсь винить его за прошлое, потому что сама не святая. И тебе бы не следовало. Не ты ли завел себе любовницу, когда мама умирала от рака? Я помню, как застукала тебя с ней в ресторане. Помню, как ты мне клялся: якобы та практикантка для тебя ничего не значила, ты был подавлен, от отчаяния закрутил с ней, желая отвлечься.

— Так это ты мне решила отомстить? — Полковник горько усмехнулся. — Связалась с этим, чтобы поквитаться… Чтобы меня побольнее зацепить… А то, что сама в грязи извозишься, это не страшно?

— Причем здесь месть? — прервала его девушка. — Я лишь прошу тебя оставить прошлое в покое, как когда-то оставила я. Теперь Дима — другой человек. Мы все, черт возьми, другие! Не святые и не грешники, просто люди! Он любит меня, пап. И я тоже его люблю.

Эти слова стали для Николая Степановича сродни пощечине.

— Любит? — вскричал он. — Господи, Эрика, а я ведь считал тебя умной! Когда до меня дошли слухи, я не поверил. Но сейчас… Ты защищаешь его? Очнись наконец! Этот подонок трахает тебя назло мне! Будь у меня две дочери, он бы поимел и вторую. Он плюет мне в лицо, а ты ему помогаешь. Что, так нравится быть его шлюхой?

Лицо Эрики вспыхнуло — теперь уже она почувствовала, как ее охватывает ярость.

— Нравится! — выкрикнула он. — Во всяком случае он — единственный мужчина, с кем я чувствую себя счастливой. И не льсти себе, думая, что всех вокруг заботит, что я — твоя дочь! Кто ты вообще такой? Если бы Лесков хотел отомстить, он бы внушил что-нибудь тебе! Ты для него — не противник! Ты…

Девушка не договорила. Хлесткая пощечина обожгла ей щеку, но еще больнее ударили дальнейшие слова отца.

— Даже не представлял, что моя дочь — настолько дешевка! — с презрением воскликнул он. — Помяни мое слово: он бросит тебя, но перед этим опозорит на всю округу! Ты еще приползешь ко мне, будешь молить о прощении. Хочешь быть его потаскухой? Да ради Бога, будь! Пусть над тобой смеются по углам! Только больше не смей называться моей дочерью.

С этими словами Николай Степанович поспешно покинул комнату.

Несколько минут Эрика стояла неподвижно, глядя невидящим взглядом на захлопнувшуюся дверь. Слова отца все еще эхом гремели в ее сознании, щека полыхала болью, но слез не было в ее глазах. Были обида, ярость, но только не слезы. Нет, она не будет реветь, как какая-нибудь сопливая дурочка. Она не доставит отцу такого удовольствия.