Глава 14 "Далекое море"

Александр открыл глаза и принялся шарить рукой по подушке. Поняв, что кровать пуста, он вскочил на ноги и, когда понял, что комната тоже пуста, ринулся в ванную, но тут же ударил себя по лбу. В его ушах все еще стоял отголосок любовных стонов вильи и потому Александр не сразу услышал шелест материи. В два прыжка оказавшись подле шкафа, он распахнул его створки, но вильи не увидел: ее отлично скрыли платья, которые она еще при жизни повесила здесь на вешалки.

Он не успел позвать ее по имени — Валентина напрыгнула на него, как мартышка и повалила спиной на деревянные половицы. Граф поднял руки, чтобы удержать ее, решив, что его вилья перемахнет через поверженное тело и ринется к двери, но она никуда не побежала. Наоборот прильнула к его груди и замерла, точно решила прилечь поспать. Но нет, она искала ухом сердце и, не найдя, выдала:

— Не бьется.

— Не бьется, — подтвердил граф тихо.

— Вот потому ты и не слышишь, как бьется сердце моей дочери.

И вилья, расцепив его руки, перевернулась через голову, и только у двери обернулась, чтобы обиженно сказать:

— Заперто.

— Заперто, — повторил за ней граф и пошел собирать разбросанную по полу одежду.

Вилья уселась на пол наблюдать за тем, как он одевается. Поймав внимательный взгляд, Александр подошел к раскрытому шкафу и вытащил первое попавшееся платье. Оно оказалось зеленым, но вампир заставил себя снять с вешалки именно его, вспомнив, что Валентина выбрала это платье для танца с ним, считая самым красивым.

Вилья поднялась и покорно подняла руки, как научил ее вчера Дору. Граф натянул на нее платье и отошел в сторону. Нижнее белье ей лишнее. Она все равно не знает, для чего людям служит одежда и полезет в воду прямо в платье.

Настало время отодвинуть засов, и граф приглашающее распахнул дверь в темноту коридора, но Валентина осталась стоять на прежнем месте, внутри башни.

— Пойдем! Чего ты ждешь?

— Поводок. Я жду поводок. Ты сказал, что будешь выгуливать меня, как собачку. Только не сказал, что такое собачка.

Он вздрогнул и хотел сказать, что пошутил, но передумал: вилья не понимает разницы между шуткой и ложью. Поэтому вернулся к шкафу в надежде найти шарф, но его не было, потому что Валентина уехала в декабре, обмотав им укушенную шею. Пришлось графу вытаскивать из собственных брюк ремень. Вилья не вздрогнула — она понятия не имела, для чего еще, кроме как поддержки брюк, люди используют ремень. Граф попросил у нее руку, и Валентина покорно подала ее, чтобы он затянул петлю на тонком запястье, где не было больше никакого напоминания про прошлые укусы. Однако ж Александр знал, что будет видеть их вечно.

Он довел Валентину на воображаемом поводке до кабинета и усадил в свое кресло. Проходя мимо дивана, она даже не взглянула на свой рюкзак.

— Вот! — граф выложил перед вильей акварели. Сверху лежала та, на которой был изображен фонтан, находящийся внутри Дубровника. На крыше позади него красовалась статуя собаки, новшество, которое сначала покоробило графа, а теперь заставило его мертвое сердце возрадоваться.

— Где собака? — переспросила Валентина, и граф приподняв ее руку, ткнул пальцем прямо в статую. — Красивая. А что это?

Она указала на море, и Александр разложил по столу все морские пейзажи.

— Море! Это вода… Изумительного голубого цвета с отблесками зеленого. Валентина уставилась на рисунки, медленно переводя взгляд с одного на другой.

— Мне нравится твое море, — произнесла она наконец. — Отведи меня туда сегодня?

— Не могу. Ты не добежишь.

— Ты же умеешь летать… — Валентина подняла на него удивленные глаза.

— Это далеко, — уточнил Александр.

— Что значит далеко?

— Далеко значит больно. Слишком тяжелые воспоминания.

Она рассмеялась. Не зло, а весело и задорно, но графу вдруг не захотелось улыбнуться в ответ. Он сгреб все акварели и спрятал в стол. Валентина проследила за его руками и перестала смеяться.

— А у меня нет тяжелых воспоминаний, — произнесла она громко.

— Счастливая, — горько усмехнулся Александр.

— Нет, несчастная…

Граф замер в ожидании продолжения фразы.

— Потому что ты вечно лжешь. Ты обещал мне парное молоко. Где оно?

— Туда я могу тебя донести, — рассмеялся он нервно.

— Это недалеко? — переспросила Валентина серьезно.

— Это близко.

— Тогда я могу добежать туда сама.

— Но я хочу донести тебя туда…

— Мне плевать, что ты хочешь!

Она встала ногами на стул, затем влезла на стол, прыгнула на подоконник и, замерев на нем, выкрикнула слезно:

— Высоко.

— Что значит высоко? — спросил граф, встав у нее за спиной.

— Высоко значит страшно. Я не могу. У меня нет крыльев.

— Ты же прыгала со стены…

— Я не знала, что это страшно, а теперь знаю.

И она заплакала.

— Почему ты плачешь? — обнял ее граф и снял с подоконника.

Но на пол не поставил. Присел на стол и устроил ее у себя на коленях.

— Я хочу молока… — Валентина вытерла слезы об его рубашку.

— Дору! — крикнул граф, и в окне тут же показалось лицо сына.

Он висел на руках и не собирался входить.

— Сумеешь раздобыть козу и молоко?

Дору кивнул и исчез. И граф, отстранив Валентину от груди, обтер ей щеки носовым платком.

— Я тоже голодный, если тебя это немного утешит.

— Не утешит, — мотнула она головой. — Мне плевать на тебя.

— Тогда я пойду поем, — сказал Александр, глотая обиду, пересадил вилью в кресло и положил ей под нос лист бумаги и карандаш.

Валентина взяла карандаш и сунула в рот, но откусить не смогла.

— Зачем это? — спросила она, вытирая ладонью язык.

— Подумай. И когда я вернусь, скажешь.

Он вышел, оставив дверь открытой. На руке Валентины по-прежнему болтался ремень — она никуда не уйдет. Увы, ему пришлось пару раз подтянуть брюки, пока он сбегал по лестнице. В столовой Эмиль сразу протянул ему свой пояс.

— Каков результат? — спросил он, когда граф застегнул ремень.

— Ты о чем? — огрызнулся Александр.

— Глупо спрашивать про этот результат так быстро! — усмехнулся Эмиль, возвращаясь на стул, с которого встал, чтобы отдать графу часть своего наряда. — Она что-нибудь вспомнила?

Граф мотнул головой.

— Знаешь, я не очень и хочу уже, чтобы она вспоминала. Какой в этом на самом деле прок?! И еще, у нее затянулись все раны и отрасли волосы — мне кажется, ничего уже не изменить. Она такая, какая есть. И она меня устраивает. С ней не скучно.

Граф взял принесенный горбуном кубок и осушил его залпом.

— Тина такая милая в своей злости, — улыбнулся он мечтательно. — Она ужасно милая…

Тут до его слуха донеслось козье блеяние, и через минуту Дору появился в столовой с глиняной кружкой.

— Рарá, тут даже на половину не хватило с двух коз. Но больше двух я решил не красть.

— Больше двух ты бы и не донес, — усмехнулся граф, взял кружку и направился к лестнице. — Не провожайте меня такими сочувственными взглядами. У меня все хорошо. Я — счастлив.

— Ваши слова да… — Дору не договорил и сел на стул.

— Все будет хорошо, — сжал его руку Эмиль и даже легонько потряс. — Могло быть намного хуже. У нас мог бы наступить вечный траур.

— Очень смешно! — вскочил со стула юный граф.

А Эмиль наоборот откинулся на резную спинку своего стула.

— Я не шучу. Английский юмор, он не на посмеяться, он на подумать.

Дору направился к выходу и у самых дверей бросил, не обернувшись к столу:

— Я пойду чистить пруд. Хочешь, присоединяйся.

— Не хочу… — буркнул Эмиль, но поднялся со стула. — Как будто у меня есть выбор!

А граф между тем вернулся в кабинет и замер: на чистом листе появилась собака, сидящая на морских волнах. Рисунок был выполнен мастерски, пусть по содержанию и был абсолютно абсурдкым.

— Тебе понравилось рисовать? — спросил граф тихо, но Валентина вместе ответа вырвала у него из рук кружку и жадно выпила все, что в ней было.

— Я хочу еще! — выкрикнула она раздраженно.

И даже замахнулась на графа кружкой, но в последний момент передумала и поставила ее на стол.

— Больше нет? — спросила она тихо.

— Увы, больше нет. Но завтра днем Серджиу сможет три раза подоить коз. В итоге к вечеру наберется полная кружка. Не переживай. Давай лучше сходим за яблоками.

Александр подал вилье руку, но Валентина вложила ему в ладонь конец ремня.

— Позволь снять с тебя поводок? — спросил граф осторожно, но вместо ответа вилья загнула его пальцы на ремне и сделала шаг к двери, опасливо покосившись на окно. — Тина, я грозился водить тебя на поводке, только если ты не будешь меня слушаться…

Она обернулась и чуть приподняла руку, натягивая ремень до предела.

— А я разве слушаюсь тебя?

Александр замер, испугавшись того, что может сейчас в гневе выкинуть вилья. Ее тело вспомнило живые навыки рисования, но голова пока, увы, оставалась головой неразумного ребенка.

— Я не запирал тебя в башне. Ты сама пришла туда…

— Нет, ты сейчас врешь, — вскинула голову Валентина. — Я пришла за зеркалом. И буду приходить и дальше, пока цветет мой пруд. Но спать я хочу в саду. И если ты хочешь спать рядом со мной, выходи в сад.

Александр поджал губы и даже зажмурился. Такими обидными были ее слова и такими яркими — глаза.

— Ты ведь отлично знаешь, что я не могу спать с тобой под яблоней, когда светит солнце.

— Тогда не спи, — просто ответила она. — Ты нам не нужен.

— Кому вам? — прошипел разозленный граф.

— Мне и моей дочке, — ответила Валентина спокойно и тут же нетерпеливо дернула за ремень, и граф сделал к ней шаг, не понимая уже кто кого куда и, главное, зачем тащит.

В саду ему вообще пришлось бежать, чтобы догнать вилью, которая рванулась к воде.

— Зачем…

Александр не договорил — он готов был плакать: в пруду не осталось ни ряски, ни кувшинок. Он блестел, как начищенное зеркало, и отражал вилью лучше любого зеркала в замке и, уж точно, в нем она была краше, чем когда гляделась в глаза графа — в них она была злой, в озере — счастливой.

Валентина тут же позабыла про своего спутника, и Александр, бросив ремень, поплелся в замок, чтобы напуститься на сыновей.

— Кто вас просил…

Они тут же поняли, о чем идет речь, но не догадались об истинной причине отцовской тоски. Он сел на стул, не в силах идти дальше к камину.

— Зеркало было единственной возможностью заманить Тину в замок. Теперь она не уйдет от пруда.

— Зачем ей в замок? — спросил Эмиль и тут же встретился с гневным взглядом графа.

— Потому что здесь ее бы окружали предметы, созданные человеком, а там, в саду, она все время будет наедине с природой и окончательно забудет то, что сумела сохранить после смерти от живой Валентины.

— Papá… — протянул Дору. — Валентина счастлива в своем забытье. Неужели вам так принципиально иметь в спутницах человека?

Граф вскочил со стула, сделал шаг к лестнице, но, не занеся ногу на первую ступеньку, обернулся:

— Я полюбил Валентину и не совсем уверен, что смогу любить вилью, потому что…

Он не закончил фразу, потому что не знал ее окончания. Совсем как смертельно усталый человек, Александр Заполье начал подниматься по лестнице, крепко держась за поручни, и никогда еще путь в кабинет не отнимал у графа столько времени, даже при жизни. Наконец Александр добрался до окна, чтобы затворить его, и увидел, что Валентина продолжает сидеть на том же месте, где он ее оставил. Только сейчас на ее голове красуется венок. Из крапивы. Новый.


Загрузка...