Poor men's judge

Глава 14

Парой лет позже, профессор Стэндфордского университета господин Малкович отвечал на вопросы парочки дотошных и крайне заинтересованных господ в одинаковых серых костюмах. Стараясь не раздражаться, Драган, устало и монотонно излагал понятные любому истины:

— Запомните, господа, никакого феномена не было. Никогда. Что там придумывают журналисты, это не более чем их личные мнения.

— Тогда что вы скажете об известном вам заключении экспертов-психологов, которые заявили, будто дело в том, что щуку бросили в пруд с карасями. Природный манипулятор, к тому же получивший прекрасное домашнее образование, оказался в окружении людей, у которых власть годами повышала уровень внушаемости.

— До некоторой степени верно, но способности Виктора к манипуляции здесь не главное. Да, я знаю, однажды бывшие идеологи из ЦК с огромным успехом вытащили на телеэкран местечкового психиатра. Для коллективных сеансов затуманивания мозгов, так сказать.

Однако, заявить, что Вояру с его навыками менталиста оставалось только брать и лепить людей как глину, будет непростительной ошибкой.

Поймите, манипуляторов в конечном итоге разоблачают даже на сельских ярмарках. Потом — бьют.

В конце концов, манипуляция, это акт разовый, нечто сродни остроумному мошенничеству. Всех можно обмануть один раз, одного человека можно обманывать долго, но всех и всегда — еще не удавалось никому.

Люди, конечно же, до какой-то степени биоавтоматы, ибо в течение дня процентов 70–80 действий происходит на рефлексах, но вместе с тем, они все-таки иногда думают, господа.

Манипуляция имела место быть, но использовалась лишь как средство разрешения острых ситуаций. Долгосрочные проекты не могут быть основаны на манипуляции, а Вояр изначально затевал долгосрочный проект, поверьте.

— Драган, — заметил один из серых, — чуть подробнее о долгосрочности проекта, ладно? К примеру, не могли бы Вы прояснить, какие признаки о том свидетельствуют?

— Начнем с того, что основных действующих лиц проекта с самого начала и до сих пор отсутствует мотив личного обогащения. Более того, эта компания умудрилась так вывернуть социальные отношения в Новом Союзе, что деньги стали играть там весьма и весьма незначительную роль.

Но самое главное в том, что эти люди делали лишь то, о чем подавляющее большинство только мечтало, не надеясь на воплощение в обозримом будущем. Фактически, они повторили, взяв лучшее, успех команды Ульянова.

Слова "эти люди" убежденный либерал Малкович произнес с плохо скрытым отвращением.

— Это же пропаганда, не так ли, профессор? — с надеждой спросили серые.

— К сожалению, нет, — близоруко прищурился Драган, выбирая из стопки распечаток материал, специально заготовленный на такой случай.

— Вот, послушайте. Вояр сказал это на митинге в самом начале пути. В дальнейшем, запись транслировалась множеством радиостанций и телеканалов:

"Людям пора, наконец, осознать простые истины.

В данный момент, позволить рыночному механизму быть единственным вершителем судеб людей и их природного окружения значило бы в конечном счете уничтожить человеческое общество.

Распоряжаясь "рабочей силой" человека, рыночная система в то же самое время распоряжается неотделимым от этого ярлыка существом, именуемым "человек". Существом, которое обладает телом, душой и нравственным сознанием!

Лишенные защиты, люди будут погибать вследствие своей социальной незащищенности; они станут жертвами порока, разврата, преступности и голода, порожденных резкими и мучительными социальными сдвигами.

Мы уже видим, как природа распадается на составляющие ее стихии; реки, поля и леса подвергаются страшному загрязнению; военная безопасность государства стала фигурой речи; страна уже не сможет обеспечивать себя продовольствием и сырьем.

Наконец, рыночный механизм управления покупательной способностью вот-вот приведет к тому, что предприятия будут периодически закрываться, поскольку излишек и недостаток денежных средств окажутся таким же бедствием для бизнеса, как засуха и наводнения — для первобытного общества.

Существующие рынки труда, земли и денег построены на иллюзии, фикции, подмене понятий, в конце концов!

Запомните: труд — это лишь другое название для определенной человеческой деятельности, теснейшим образом связанной с самим процессом жизни, которая, в свою очередь, "производится" не для продажи, а имеет совершенно иной смысл; деятельность эту невозможно отделить от остальных проявлений жизни, сдать на хранение или пустить в оборот; земля — это другое название для природы, которая создается вовсе не человеком, и, наконец, реальные деньги — это просто символ покупательной стоимости, которая, как правило, вообще не производится для продажи.

Мы пришли, чтобы исправить сложившуюся ситуацию".

Зачитав довольно длинную цитату, Малкович поправил очки и устало осведомился:

— Господа! Кто-нибудь себе представляет, как выглядели два года назад подобные заявления, произнесенные принародно? Это в дополнение к признанию деятельности кредитных организаций антинародной и массовому списанию долгов, в которые к тому времени ссудный капитал втянул полстраны.

— Это… — сразу не нашлись с ответом собеседники.

Заговорить серые сумели лишь после долгой паузы.

— Это… немыслимо… хуже любого коммунизма… подрыв, — почти синхронно прохрипели Правый и Левый, как решил называть их Драган.

— Между тем, ничего подобного, — заявил профессор, сполна насладившись написанным на лицах слушателей изумлением. — Никакого подрыва основ. Всего лишь весьма близкое к тексту цитирование одного достаточно квалифицированного экономиста, работавшего по поручению Рокфеллеров и Баруха. Можно сказать, малоизвестная широкой публике классика.

Сказанное непривычно, да. Но, господа, с выражением возмущения — к мистеру Нельсону Рокфеллеру. Мальчишка просто-напросто великолепно образован и берет лучшее, не смущаясь авторством. Приоритеты и возможные жалобы на плагиат, похоже, вообще его не интересуют.

— О каком образовании Вы говорите?! — недовольно сморщился один из серых. — Господин Вояр заканчивал механико-математический факультет. Специализировался на теории множеств, предмете настолько отвлеченном, что нормальные люди им никогда и не интересуются. Воспитывался преимущественно дедом. Тот действительно когда-то был физиологом, но о его работах никому ничего толком не известно.

Зато известно, что его когда-то вышибли из академических сфер то ли по поводу острого психического расстройства, то ли по поводу полной профнепригодности.

— Нет, с людьми вашей профессии положительно невозможно иметь дело! — возмутился потомок сербских эмигрантов. — Они посмотрели первый попавшийся учебник по теории множеств и сделали вывод, что она бесполезна, так как непонятна лично им! И не найдя работ старшего Вояра в открытом доступе, сочли, что их и не было.

— У нас хорошие эксперты! — огрызнулся один из серых. — И Вы, профессор, один из них. Потому излагайте, что накопали, а выводы предоставьте делать нам.

— Хорошо, — неожиданно миролюбиво согласился Малкович, вспомнив о грантах, любезно предоставленных ему на исследование проблемы.

— В общем-то, с точки зрения неподготовленного человека со стандартными, принятыми в обиходе реакциями, Вы правы. Однако такого рода казуальная атрибуция страдает неполнотой.

— Говорите проще, профессор.

— Хорошо. Их Совет провозгласил: "Мы, русский народ, в целях образования более совершенного Союза, утверждения правосудия, обеспечения внутреннего спокойствия, организации совместной обороны, содействия общему благосостоянию и обеспечения нам и нашему потомству благ свободы, учреждаем и принимаем этот Основной Закон обновленного Союза Республик". И ни слова о социализме!

— Эти гады стащили преамбулу нашей Конституции, слово в слово!

— Повторяю, вопросы плагиата Виктора не интересовали. Как он объяснял, лучше придумать нельзя, потому надо просто брать готовое, сразу включая Поправки в текст. Хотя бы из того соображения, что экономятся средства на труд крючкотворов. Наш текст — рабочий! Как вы думаете, это прибавило им сторонников здесь, у нас?

Особенно если прибавить к сказанному слова Вояра, что он всего лишь действует подобно тому, как поступили Мировые Судьи графства Беркшир, собравшиеся 6 мая 1795 г., в период жестокой нужды, на постоялом дворе "Пеликан" в Спин-хемленде (неподалеку от Ньюбери)?

Они постановили, что тем, кто заработать не может, следует выдавать денежные пособия в соответствии со специальной шкалой, привязанной к ценам на продукты, чтобы нуждающимся был таким образом обеспечен минимальный доход независимо от их заработков.

Почти так же, как в 18 веке, Совет фактически заявил о том, что он возрождает на практике дотоле умозрительное "право на жизнь". И считает, что оно есть у людей только тогда, когда общество готово помогать каждому из своих членов на практике.

Такие действия вполне отвечают национальному характеру наших людей, не так ли?

— Да, конечно. Было море восхищения и орды добровольцев, отправившихся за океан, — с неохотой подтвердил Правый. — И головной боли тоже. Как и все прозелиты, они желают быть святее Папы римского, и действуют по букве и духу Закона Отцов-Основателей…

— Чего у нас, здесь, давно уже не делают, — желчно закончил фразу профессор. — Особенно, если прибавить к тому раздачу земли в виде хомстедов. Но об этом мы поговорим позже.

Теперь, в соответствии с вашими пожеланиями, вернемся к вопросу об образовании.

Подобно Теди Рузвельту и многим известным политикам, Виктор получил преимущественно домашнее образование. Будто бы кто-то из его родни понимал, что школа призвана наградить будущего гражданина лишь комплектом заранее обусловленных морально-когнитивных увечий. Но не знаниями.

Обучение экстерном не оформлялось, оно тогда в СССР категорически не приветствовалось, потому мальчик просто подолгу отсутствовал в школе на основании разнообразных справок о болезнях.

Теперь нам понятно, что те справки были липовыми, поскольку, занявшись в старших классах десятиборьем, Виктор легко выполняет к 17 годам норму Мастера Спорта СССР.

Также, он умудрился использовать школу как некий аналог психологической лаборатории, с успехом ставя опыты на всех, кто ему там подворачивался под руку, от одноклассников, до учителей.

— Вы не преувеличиваете, проф? — раздраженно осведомился левый. — Ну какие-такие опыты мог производить над людьми мальчишка?!

— Хорошо, попробую пояснить — с ангельской кротостью согласился Малкович. — Видите ли, вы заплатили достаточно для того, чтобы не полениться поговорить со всеми бывшими одноклассниками Вояра. Всеми, кто был доступен на момент моей поездки в Россию.

— И что же вы выяснили.

— Скорее, подтвердил свои опасения. Знаете, у нашего героя были достаточно забавные развлечения с самого детства. Можно сказать, с младших классов.

— Подробнее, пожалуйста!

— Хорошо, — еще раз повторил Малкович. Как вам нравится первоклассник, развлекающий друзей наскоро созданными зрительными иллюзиями? Или наивными рисунками, свидетельствующими о неплохом знакомстве с работами Мориса Эшера? Некоторые я выкупил. Гляньте, что рисовал семилетний Вояр, не стесняйтесь, господа!

— Да, это мы как-то пропустили…

— Вы просто не знали, что искать. А я — знал. Потому не поленился просмотреть чудом сохранившиеся библиотечные формуляры Виктора, особенно записи, оставшиеся в системе межбиблиотечного абонемента.

Была у Советов такая милая привычка, хранить МБА формуляры по двадцать пять лет. Там — книги на шести, как минимум, языках. В том числе, на арабском, греческом, латыни, санскрите. Про английский и немецкий и говорить-то неудобно. В советской школе, сами понимаете, так никто не учил.

— И заметьте, — привлекая внимание слушателей, профессор воздел вверх указательный палец. — В добытой с немалыми трудностями автобиографии указано стандартное: английский со словарем. Как вам это нравится, господа?

— Скрытен, выдержан, опасен, — прокомментировал Левый.

— Совершенно верно! — вновь воздел вверх палец профессор. Но знаете, это далеко не все. У нашего милого школьника была привычка играть в шахматы по правилам кшатриев.

— Это как?

— В такой игре делаются перерывы. Скажем, каждые десять минут. Перерыв вдвое короче паузы. Получается, пять минут прогулки вдали от доски каждые десять минут игры. По очереди, один из партнеров вправе снять с доски или переставить любую фигуру. Если вернувшийся этого не заметит, все правильно. Заметит — штраф. Есть минимальное и максимальное время, за которое необходимо сделать ход. Обычно минимум — три минуты, максимум — пять. Чтобы не возникало разногласий, запись ходов обязательно ведет кто-то третий. Да, забыл. В некоторых версиях игра ведется на 121 клетке, и разрешается использовать сбитые фигуры противника как свои. Менее чем на двух досках не играют.

— Интересная забава.

— Именно, — согласился профессор. — Колоссально обостряются способности к запоминанию, господа. Особенно когда начинаешь играть сразу на десятке досок, а на ход есть лишь все те же три минуты. Алехин, говорят, мог на тридцати, но это — гений. Теперь Вы станете возражать, что элементы специальной подготовки прослеживаются четко?

— Возражать не будем, — в один голос отозвались собеседники.

— Так ведь это еще не все. Когда наше дитятко подросло, пришел черед ролевых игр со сверстниками, в которых они охотно участвовали. Потому как было интересно. И вот так, между делом были повторены классические эксперименты Гальтона, Павлова, Милгрема, Эриксона и классический комплекс Института Экологии Человека. Тот самый, для продвинутых специалистов по applied psychology. Последний — вообще никогда не афишировался, потому я ума не приложу, кто ставил парню методики.

Некоторые очень забавные детские истории свидетельствую о том, что объект изучения не только читал, но и творчески переработал воззрения Ортеги и Лурье применительно к советскому социуму. И вновь, под руководством серьезного эксперта.

Последнее. Та самая теория множеств, о которой так презрительно отозвались ваши эксперты — на самом деле является фундаментом математической логики. Страшненького, по большому счету, инструмента…

— Последний вопрос на сегодня, профессор. Охарактеризуйте Ваше видение ситуации вокруг исследуемого феномена.

Досадливо скривившись при повторном упоминании так не понравившегося ему определения, профессор ответил:

— Поначалу, в автономии и ближайших к ней районах сложилась типичная для любой смуты ситуация. Как гражданская, так и военная администрация, застигнутые тектонического масштаба подвижками общественных процессов, по сути были укомплектованы одинаковыми людьми: гражданскими менеджерами. То есть, личностями, склонными минимизировать любые риски и всегда готовыми к разумному компромиссу.

По хорошему, утвердившимся в столице реформаторам было вполне достаточно обозначить перед каждым из оказавшихся между молотом и наковальней, ясные и однозначные гарантии сохранения уровня доходов и влияния в регионе, и затею с новым составом Советов и Ополчением неминуемо бы свернули. От добра добра не ищут.

Но так уж сложилось, что реформаторы к моменту описываемых в книге событий полностью ошалели от безнаказанности. Остановить их могла только пуля или петля. В точности по старине Марксу, писавшему об отношении деловых людей к пороговым уровням доходности бизнеса.

В строгом соответствии с постулатами никогда не мывшегося (исторический факт, господа!), страдающего от паразитов и десятка кожных болезней бородатого еврея, прежняя элита была приговорена. Как минимум, к утрате активов и бегству. Сложив два и два, она по необходимости начала действовать.

Азбучная истина, безусловно известная вам: без крайней нужды никого не следует загонять в угол, тем более, заранее обрисовывать нерадостные перспективы. Планируя чье-то полное и окончательное уничтожение с жертвой следует вести себя уважительно, бережно и до поры не пугать.

Такой линии поведения придерживаются не только разумные люди, крупные хищники ведут себя точно так же, используя страх лишь в самом конце охоты. Когда исход уже ясен и осталось только окончательно деморализовать испуганную жертву. Но фундаментальный закон загонной охоты на людей был нарушен.

Назначенный по критерию личной преданности и управляемости политический бомонд и новоявленные олигархи попросту не могли поступить по-другому. А чего еще можно ожидать от людей, привыкших безнаказанно разворовывать все, до чего дотягиваются руки: от гуманитарной помощи до собственности, созданной поколениями их предков.

Стратегии на сколь-нибудь далекую перспективу у помойных крыс не бывает. Ее с успехом заменяют всегда готовые к вылету "Джеты" и "Гольфстримы", и полученные от нас методички.

У методичек, руководящих указаний и прочей макулатуры есть два фундаментальных недостатка: во-первых, всего предусмотреть невозможно. Во-вторых, система, управляемая в "ручном режиме", не создает обратных связей, обеспечивающих ее дополнительную устойчивость. Потому, реагирует на неожиданные изменения шаблонно и с большой задержкой.

Даже столкнувшись с типовым, абсолютно законным противодействием, государственная машина оказалась способна лишь к предписанным реакциям. Что по определению, всегда проигрывает в эффективности обостренному инстинкту самосохранения людей, поставленных на грань выживания. В таких случаях государство способно победить лишь за счет чудовищной инерции запущенных процессов, то есть далеко не всегда.

В подавляющем большинстве случаев, наибольшие шансы на победу имеет та сторона, за которую играет Личность. Тоже, кстати, старый закон.

Однажды Заратустра саркастически пошутил: "Была бы Личность, а уж История случится обязательно". Как мы видим, шутка старику удалась, полторы тысячи лет прошло, но люди — помнят.

Короче говоря, в создавшихся обстоятельствах объект вашего интереса закономерно эволюционировал в политика.

— А что, политики так уж серьезно отличаются от нас, грешных? — скептически подняв брови, осведомился Правый.

— Несомненно. Большая политика — занятие не для человека, во всяком случае, такого, каким его предполагает большинство. Одновременно обладать беспощадно-объективным, предельно логичным мышлением, каменным сердцем и стальными яйцами — это немного слишком для добропорядочного гражданина, как выразился в 50-х годах 20-го века один знаменитый француз. Он, кстати, всеми упомянутыми качествами обладал в полной мере, потому к его словам следует относиться серьезно.

При всей внешней схожести с людьми, ведущие политики — это, совершенно отличная от всего остального человечества категория двуногих прямоходящих. Не умнее, не лучше, не цивилизованнее остального человечества. Но — другие. Можно сказать, это погонщики людей по призванию, обуреваемые сверхценными идеями. Люди с повышенным в разы по отношению к норме уровнем энергетики, полностью лишенные каких-либо моральных ограничений. Даже если они с пеной у рта доказывают обратное.

Стоит заметить, что большинство идей, захватывающих воображение народных кумиров, им не принадлежит. Более того, зачастую это изысканно-алогичные, человеконенавистнические, вредные для живущих порождения извращенных умов кабинетных теоретиков. Тем страшнее бывает, когда подобное непотребство воплощаются в жизнь.

Явление, широко известное как харизма — на самом деле явственная, легко читаемая в глазах, жестах, манере себя вести готовность убирать преграды на своем пути любыми способами. Такого действительно следует бояться. И боятся. А чтобы оправдать свой подсознательный страх, говорят о почтении, трепете перед авторитетом, благородством, уважении и прочем, призванным хоть как-то прикрыть инстинкт самосохранения вопящей от ужаса голой бесхвостой обезьяны.

Да и как их не бояться, политиков, они же и говорят-то не по-людски:

— "Мочить в сортире", — эта фраза вообще на первом месте, полууголовный перл в исполнении главы государства.

— "Я освобожу вас от химеры совести" — сказано хуже, но ненамного.

— "Гастреливать, непременно надо больше гастреливать", — почти безобидно, по-доброму изящно, с чуть картавым французским прононсом, приобретенным за долгие годы эмиграции, грассировал самый человечный.

На таком фоне предложенная Вояром безопасность, достоинство и благополучие смотрятся подарком с Небес.

Радует лишь одно. По-настоящему серьезных политиков не бывает много. Появление яркой личности в этой области человеческой деятельности неминуемо приводит к тому, что менее одержимые либо уходят в тень сами, либо уничтожаются физически.

— Ну, это мы и сами знаем, — ответили благодарные слушатели.

Преподаватели Лондонского Королевского Колледжа совершенно заслуженно славятся своей изобретательностью и способностью мотивировать студента учиться лучше.

Если бы дисциплина "внушение мотивации" существовала, преподаватель политологии Оливер Френсис II обязательно получил бы звание "мастер-наставник". Как только сведения об организации ополчения достигли залитого весенним солнцем Лондона, Оливер пришел на занятия с кипой газет и распечаток.

— Господа, — с довольным, как у обожравшегося сметаной кота, лицом, начал он урок. — Мне будет намного легче вести занятие, если выяснится, что в этом классе помнят магистра математики Вояра.

По классу волной прокатились веселые шепотки.

— Замечательно, — подумал мистер Френсис, — похоже, о Викторе здесь слышали.

Тем не менее, счел не лишним напомнить:

— Этот, без сомнения, достойный джентльмен в прошлом году был у нас по программе обмена студентами.

— И вовсе он не джентльмен! — послышалась громкая и крайне раздраженная реплика из задних рядов.

— Кто сказал? — мгновенно спросил Оливер, всматриваясь в обитателей "горы", вдруг попытавшимися стать незаметными. — А, это был мистер Игер! У нас только он так прожевывает гласные. Итак, мистер Игер, почему, по вашему мнению, Вояр — не джентльмен?

— Он не имеет титула и ведет себя неподобающе.

— По поводу титула вы твердо уверены?

— Э… — Мистер Игер, судя по манерам и достижениям Виктора, о его благородных предках вскоре будет известно многое. Даже если таковых не было. Но я клянусь вам, леди и джентльмены, их обязательно обнаружат!

Переждав недоуменный шепот аудитории, мистер Френсис продолжил:

— Таким образом, вопрос о достоинстве у нас отпал сам собой. Остается неподобающее поведение. Что сэр Виктор делал неподобающего?

Ученики заговорили наперебой. Оказывается, за свое недолгое пребывание в колледже Виктор успел стать местной знаменитостью.

— Он приволок откуда-то ящик фломастеров и подбил общежитие устроить фестиваль боди-арта! Нас тогда фотографировал Берни Роджерс из "Таймс", а мы ничего не знали, — пожаловался чрезмерно полный юноша по имени Майк — А потом все спохватились, что смывать чернила нечем, пришлось лить виски. И запивать им пирожные. "Гвенливет" Виктор заказать не забыл!

По тому, как парень мотнул головой, было понятно, с тем виски ассоциируется многое…

— Почему же такое поведение не подобает джентльмену? — спросил преподаватель.

— Потому что он нарисовал на мне дракона с головами Сталина, Ленина и Че Гевары, и этот дракон забавно шевелил крыльями и хвостом, когда у меня трясся жир! И все смеялись! А у меня обмен веществ, мне виски совсем нельзя! — выпалил парень. — Так до сих пор трехголовым дразнят!

— А еще он уговорил девчат из группы подержки маршировать по крыше топлесс! — со вздохом сообщила конопатая молодая леди с явно ирландскими корнями.

Что девушки делали на крыше, преподаватель спросить не успел. Жалобы посыпались одна за другой.

— Я ездил с ним во Францию на футбол, — сообщил лучший регбист колледжа Брэндон Мид. — И там, глазом не успел моргнуть, как вместе с русскими дрался против каких-то тряпкоголовых. Потом мы вместе с французами лупили бошей. Но я ночевал в участке, а Вояр дал полицейскому в глаз, сиганул через забор и был таков.

— Теперь понятно, кто принял болельщиков "Манчестера" за немцев, — ехидно прокомментировал Оливер.

— Он пишет стихи на латыни о гильбертовых пространствах и теории инвариантов, а не о девушках! — с обидой произнесла первая красавица класса Кларисса Джун.

— На спор ходил по канату, протянутому между корпусами в кампусе, — поделился неприятными воспоминаниями Эдвин Поп. — Все, кто поставил на то, что Вояр сверзится, проиграли приличные деньги. Мне пришлось месяц голодать.

— А Вояр?

— Всегда угощал пивом с хамоном. У него в холодильнике это добро не переводилось, — с неохотой признался Поп.

— А если бы он тебя о чем-нибудь попросил? — спросил мистер Френсис.

— Да без проблем!

— Ясно!

Затем преподаватель, прерывая бурный поток воспоминаний, поднял руку и воскликнул:

— Минуточку внимания!

Выждал классические пятнадцать секунд, необходимых для того, чтобы в классе смолкли последние шепотки, после чего задал вопрос:

— Так каково основное предназначение джентльмена?

— Вести за собой людей, — автоматически ответил Брэндон Мид. Как профессиональный регбист, он почти ни о чем не задумывался, предпочитая действовать на рефлексах. Тех, кто слишком долго соображает, в старинных аристократических интернатах без жалости лупят розгами. И смысл в этом есть. В общем, именно поэтому Брэндон успел раньше всех.

— Именно! — восхитился Оливер. — Вы же всё прекрасно знаете! И это здорово! Плохо то, что ни один из вас не проанализировал поведение Виктора. В каждом из случаев, о котором Вы рассказали, раскрывалась его личность, понимаете? И в каждом случае, за исключением одного, о котором рассказала Кларисса, он вел за собой людей! То есть, поведение, которое вы считали неподобающим, на самом деле было в высшей степени джентльменским.

Класс озадаченно притих. Было слышно, как о промытое до хрустального сияния окно бьется жирная сизая муха. Насладившись разлитым в воздухе недоумением, мистер Френсис продолжил:

— Итак, как положено делать при защите диплома, пойдем, начиная с первого вопроса. Майк сообщил нам о фестивале боди-арта. Господа, для нас в данном случае важно понимать, что это устроил, организовал и с блеском провел магистр Вояр, за что честь ему и хвала.

Рисунок на вашем теле, Майк, тот самый, шевелящий крыльями дракон — просто штришок к портрету человека, нарисовавшего его. У Виктора твердая рука и он понимает анатомию человеческого тела. Любого джентльмена такие качества только украшают. Потому рисование, развивающее мелкую моторику рук — неотъемлемая часть воспитания юного лидера. Помимо всего остального, рисунок карандашом учит лаконичности и точности.

Продолжаем. Умение уговорить скромных девушек, ревностных прихожанок англиканской церкви, промаршировать топлесс — это тоже не лишнее для джентльмена качество. В этом мире слишком многое зависит от женщин, чтобы пренебрегать возможностью наслаждаться общением с ними. Тем более, возможностью манипуляции.

— Он и не на то мог бы нас уговорить! — смешно двинув конопушками, сообщила классу Джун.

Ученики сохраняли напряженное молчание. Неуместная шуточка Клариссы будто бы ушла в никуда. На лицах без пяти минут выпускников застыло полное заинтересованности внимание. Так голодный смотрит на подрумянивающийся кусок мяса.

Мистер Френсис прошелся между рядами старинных, светлого дуба парт, выделанных еще при ранних Стюартах. Потом заговорил вновь. Слова его падали на учеников, будто тяжелые камни, прижимая молодых людей своей тяжкой определенностью.

— Все остальные примеры — из того же ряда. За исключением последнего — обиды Клариссы. Но даже этот случай наглядно демонстрирует нам превосходство Виктора на большинством из сидящих здесь.

— Кто тут способен складывать рифмованные строки на латыни? — могильной плитой упал на класс безадресный, как бомбежка по площадям, вопрос.

— Кто способен с одинаковым успехом договариваться с русскими, албанцами, англичанами и французами? Кто понимает речь и повадки арабов и прочих мусульман? Хоть один из вас может похвастаться знанием шести языков? Да таким, что носители языка говорят с ним, как со своим.

— С чего вы взяли? — огрызнулся Эдвин.

— С того, что вы плясали под его дудку, Эдвин. Вы — все — слушали магистра Вояра как своего, понимаете?! А он — просто от души развлекался!

Кстати говоря, Виктор, идя по канату, ничем не рисковал — у настоящих джентльменов стальные нервы. Их хорошо воспитывали, понимаете? Вы же ставили данные вам родителями гинеи на падение. Ну не глупость ли?

Или вот вы, Брэндон. Ну какого лешего вы вместе с незнакомыми вам русскими дрались у ворот стадиона непонятно с кем?

— Виктор… — начал говорить Брэндон, осекся и смущенно замолчал.

От стыда многие участники буйных забав русского, потупили взоры.

Преподаватель не спеша вернулся на кафедру, слегка постучал по пюпитру указкой, и пользуясь безраздельным, напряженным как струна внимание класса, подвел итоги:

— Итак, вы убедились на собственном опыте, что джентльмен или леди — лишь те, кто способен и действительно ведет за собой людей. Теперь это утверждение врастет вам в плоть и кровь, оно подтверждено вашим личным опытом. Кроме того, вы поняли, как отличить джентльмена от всех прочих двуногих бесхвостых приматов.

Далее, из прочитанного вам курса следует, что всегда и во всех случаях возглавляют революции исключительно джентльмены. Их этому учили. Они это умеют, они к этому готовы. Джентльмен умеет легко поставить на место хама, и способен за считанные минуты переубедить толпу вооруженных простолюдинов. Знает, как и способен на практике подчинить своей воле людей многих национальностей. Понимает, что секрет успеха кроется в умелом управлении людьми, используемыми в своих интересах.

Профессионально владеет риторикой, логикой и осведомлен об основах тактики и стратегии вооруженной борьбы. И это — всего лишь необходимый минимум.

В классе кто-то вполголоса вспомнил, что Вояр часто цитировал Гераклита и Ксенофонта, особенно, "Анабазис".

— По молодости с джентльменами случается, — продолжал преподаватель, — затеять какую-нибудь мелкую войну или революцию просто чтобы почесать когти. К примеру, вам должно быть известно об одном молодом человеке, отправившемся создавать свое государство с пятью пулеметами и пятьюдесятью сторонниками. Класс не отреагировал на провокацию. Пример был хрестоматийным. Мистер Френсис продолжил:

— Психологи говорят, что у молодых людей, прошедших подобающее обучение, это просто реакция на неожиданную свободу после многих лет суровой муштры.

Все присутствующие прекрасно понимали преподавателя. Сложно забыть интернат. Британские привилегированные интернаты — вне времени. И потому их никто, из учившихся там, никогда не забудет. И подросших детей повзрослевшие господа вновь отправят именно туда.

Туда, где холодные, никогда не обогреваемые спальни. Где приходится играть в регби под дождем на раскисшем от грязи поле, а после, стискивая зубы, отмываться в ледяной воде.

Юные джентльмены навсегда запомнят парфорсную охоту, во многом подобную Дикой, когда приходится править через поваленные стволы с торчащими в разные стороны кривыми сучьями, каждый из которых способен стянуть с седла седока или распороть брюхо лошади. Не забудутся и постоянные, не прекращающиеся издевательства ребят постарше. Розги, демонстративно отмачиваемые в дубовой кадушке, поставленной на видном месте. И бесконечные, выматывающие психологические экзерсисы преподавателей.

При этом, за тех кто не выдержал, интернат ответственности не несет. Потому, да, бывает. Выбравшись на волю, где (о чудо!) в душе всегда есть горячая вода, по туалетам не гуляют сквозняки, в спальне — тепло, никто не требует 17 оттенков понимания и не заставляет придумывать многослойные логические концепты, молодые люди иногда считают себя просто обязанными оторваться по полной.

Кто-то едет в Гоа и Непал, кто-то уходит на яхте в круиз, дабы всласть почудить с податливыми, мягкими, как глина азиатками, кто-то вступает в ряды вооруженных сил, надеясь совместить романтику дальних странствий с карьерным ростом.

Поэтому никто не удивился, узнав, что Виктор пошел служить своей далекой Родине. Джентльмен всегда остается таковым, даже если он числится ботаником или филологом.

Но вот то, что прозвучало дальше, вызвало неподдельное удивление.

— Наш милый магистр теперь глава Русского Ополчения, — сообщил мистер Френсис. — И развлекается тем, что методично стирает с лица земли один маленький, но вредный народец. Зная Виктора, уверен, что скоро от нохчей не останется ни единого человека, как на нашей земле не осталось ни одного пикта. И если кто-то даже убежит, то единственно, чего беглец добьется, это небольшой отсрочки.

С этими словами преподаватель раздал классу кипу прекрасно иллюстрированных материалов о разгоревшейся в Подгорном Крае войне. Наибольший успех фотографии седого как лунь Вояра имели у прекрасной половины человечества.

Потом мистер Френсис спросил:

— Как вы думаете, чем займется Виктор после того, как за пару месяцев угомонит горцев?

И сам же ответил на вопрос:

— Ему потребуется еще больше власти, господа. И я, право, не знаю, на чем он остановится. На месте тех, кто сейчас сидит в Кремле, я бы уже начал беспокоиться…

Вновь прогулявшись между рядами, Оливер остановился у окна так, что перед внимательно смотрящими на него учениками предстал лишь темный силуэт. И класс услышал давно известные максимы, вдруг прозвучавшие свежо и остро:

— Настоящих леди и джентльменов в любой стране крайне мало, что, безусловно — благо. Но полное их отсутствие гарантированно губит страну. Джентльмен — этот тот самый цадик, на которых держится мир, и о которых так любят поговорить иудеи.

Как вы теперь понимаете, уделом талантливых недоучек становится как максимум, бунтарство. Их не учили тому, что я пытался в течение долгих лет в вас впихнуть.

Запомните: все удачливые революционеры так или иначе получили соответствующую подготовку, что бы ни говорилось в их официальных биографиях. Как вариант, джентльмены безмолвно стоят за спинами рвущихся к успеху революционеров, держа их сердца в своих ладонях. Сити было есть и будет центром мира, и так пребудет вовеки.

Там, где правит Ее Величество, революционеров не бывает. Все остальные удачливые мятежники, то есть французские, немецкие, российские, гвинейские и так далее — выходцы из более или менее интеллигентных семей, обученные нами или по нашим пособиям.

— А американские? — последовал вопрос.

— В Соединенных Штатах водятся маргиналы и экстремисты, но революционеров там нет, не было, и быть не может, — ответил преподаватель.

— Почему?

— А вы не обращали внимания, что ВСЕ американские президенты так или иначе несут в себе кровь короля Иоанна Безземельного? — вопросом на вопрос ответил преподаватель. И, не дожидаясь реакции еще раз удивленного класса, продолжил:

— На завтра подготовьте мне аргументированные ответы, почему потерпел неудачу нигерийский подполковник Бука Сука Димка. Что он сделал правильно, и где ошибся.

И помните всегда: недоучка в нашем сложном, пронизанном массой взаимосвязей мире — обречен. Постарайтесь достойно ответить на экзаменах и совершенствовать свои знания всю жизнь, — закончил урок преподаватель.

Значительно более точные выводы о происходящем в Подгорном Крае, причем намного раньше, сделали — да кто бы сомневался? — они, пикейные жилеты из самого лучшего города у самого синего моря.

Время идет, и кафе, в котором о хребет Мони регулярно ломали кии, уже не то. Давно никто не носит пикейных жилетов. Люди поменялись, но не в главном. Поговорить в кафе за жизнь по-прежнему любят многие.

Профессор еще не приступал к осваиванию гранта по изучению феномена Вояра, мистер Френсис также не помышлял о лекции с использованием образа нашего героя, но старики, предпочитающие со вкусом выпивать у моря, предвидели многое.

— Какие старики? — спросите вы меня. — Старикам сейчас не хватает денег заплатить за квартиру, какое уж тут кафе?!

И я отвечу: они бывают разные, старики Черноморска. Некоторые за свою долгую жизнь стали своего рода ходячими энциклопедиями по методам и средствам выживания. Они с успехом уворачивались от загребущих ручонок бог знает какой по счету шайки жуликов и воров, и потому могут себе позволить…

Уже в середине мая, когда фонари так красиво просвечивают малахитово-зеленым светом сквозь цветущие каштаны, дядя Сема отложил в сторону газету, и, вздохнув, высказался:

— Я им теперь даже не сочувствую.

— Почему?

— Бесполезно, — сказал Семен Семенович, и махнул рукой.

— Почему? — прервав шахматный блиц, спросил с соседнего столика его многолетний партнер Арон. О ком идет речь, Арон понимал с полувзгляда.

— Я знал эту семью, Арон. И я таки хорошо знал дедушку этого молодого человека. Он из ребят Григория Евсеевича, вы помните, семья из Елисаветграда.

— Тогда остается только понять, чего ради Вояры влезли в это тухлое, пахнущее большими потрясениями дело.

— Мне кажется, кто-то сильно оскорбил эстетические чувства молодого человека, и он теперь желает сделать мир чуточку лучше.

— Если так, то да, — согласился Арон. — Какой нам смысл сочувствовать дохлым недоумкам?