Полюс Доброты

Глава 15

Кирилл. Шахты. 1009 км от Бункера

Пока пробирались к своим, Кирилл размышлял.

Теперь, по крайней мере, понятно, почему убили Леху. Не повезло наткнуться в лесу на девочку, собиравшую землянику. Отец, или кто уж при ней не был, увидел чужака и испугался за ребенка.

Вопрос — чего он так испугался? Нормальный, судя по устройству поселка, цивилизованный человек — не обдолбанный Дикий? Это первый вопрос. То есть, по значимости, второй. А первый — откуда вообще в поселке дети? Что за бред с иконой Матери Доброты и люлькой?

Объяснение может быть только одно: где-то здесь, на юге, изобрели аналог нижегородского порошка или бункерной вакцины. Додумались адаптировать человеческий организм под новые условия, как это сделали в Нижнем, или синтезировали состав, схожий с тем, который изобрел Вадим — неизвестно. Факт то, что дети на юге рождаются. Только, судя по словам женщины, подслушанным Джеком, далеко не у всех желающих. Дети — большая редкость, в поселке их всего двое. По прикидкам Кирилла, основанным на подсчете обитаемых домов, человек на сорок взрослых.

В Доме у источника, где жил Кирилл, число детей возрастом от младенческого до верзил вроде Серого и Мрака уже сравнялось с количеством взрослых. Еще пару лет подождать, и третье поколение появится, обитатели поселка — не только их, но и прочих в Цепи — едва успевали обживать новые дома. А здесь — вот так. Продолжение рода, судя по словам женщины, награда для избранных, тут еще и какой-то странный культ под это дело подложили. Почему? Нехватка ресурсов для синтеза вещества? Возможно... Жаль, нельзя в предыдущие поселки вернуться. Посмотреть, везде у них тут «Матери Доброты» молятся, или как. Если везде, то можно будет сделать выводы.

— Да еще не хватало, возвращаться, — проворчал Джек — оказывается, последнюю фразу Кирилл произнес вслух. — Две недели ковылять! Лучше посмотрим, что там дальше. Теперь хоть знаем, что детвору за километр обходить надо. Но вообще, по-хорошему, языка бы взять и расспросить как следует. И вот не надо про «нас сюда не звали!» — предупреждающе поднял руку он, — Леха того козла тоже не звал! Хватит одного трупака, я лично с открытыми глазами дальше идти хочу.

На это у Кирилла не нашлось что возразить.

***

Взять «языка» удалось нескоро. Жилые поселки на пути не попадались долго, встречались только брошенные — люди, по прикидкам Кирилла, ушли отсюда лет семь-восемь назад. Он высчитал это по датам последних смертей жителей — здесь точно так же, как в Цепи, на задах поселков устраивали кладбища.

Когда-то жизнь тут кипела. Люди возделывали поля, ухаживали за скотиной, строили сараи и конюшни, помогали живым и хоронили мертвых. А сейчас и поля заросли подлеском, и кресты на кладбищах едва видны в сорной траве. Кирилл бродил по брошенным селениям, пытаясь понять, почему их оставили жители. А то, что отсюда именно ушли, уведя с собой домашний скот, прихватив одежду и утварь, было понятно по состоянию домов и хозяйственных построек.

Из-за холодов и снегопадов — тех, от которых собирается уводить людей он сам?.. Вряд ли. Климат здесь, по мере продвижения на юг, становился все мягче, земля все плодороднее. В брошенных садах клонились к земле, под тяжестью созревающих плодов, еще не одичавшие яблони и сливы. В огородах пробивались сквозь сорняки подсолнухи, по стенам домов вились хмель и виноград. В одном из поселков Кирилл обнаружил даже водопровод — от реки к домам тянулись трубы, когда-то, судя по всему, снабженные механическими насосами. И электричество здесь было — Кирилл не раз видел навесы, похожие на те, что сооружали в Цепи для установки генераторов. Самих генераторов не увидел, главную ценность жители забрали с собой, но, скорее всего, это были аналоги тех, что собирали в Бункере. На юге цивилизацию пытались поддерживать теми же способами, что и на севере... Так почему же ушли люди?

Кирилл снова посмотрел на кладбищенские кресты, почти незаметные в высокой траве — устав от тяжелых мыслей, он присел на поляне неподалеку от кладбища и сидел тут, кажется, давно. Странно, что до сих пор бойцы не хватились... Хотя, может, специально не трогают — чувствуют, что не стоит.

Кирилл встал. Зачем-то снова пошел вдоль ряда могил, раздвигая высокую траву и читая выжженные на деревянных табличках надписи.

Владимир, сорок восемь лет.

Анна, сорок девять.

Михаил, сорок шесть.

Все эти люди умерли в разные дни, и то была не вспышка эпидемии — они уходили естественным путем, от старости. Здесь, на юге, верхняя граница продолжительности жизни по-прежнему находилась на отметке пятьдесят, перешагнуть ее удавалось немногим.

Кирилл, тридцать восемь... Ну, здравствуй, тезка. И почти ровесник, всего на три года старше. Вот бы знать, сколько ему самому осталось! Чтобы поточнее всё спланировать.

Как показали последние годы, в Цепи у людей, использовавших нижегородский порошок, не только восстановилась репродуктивная способность — продолжительность жизни тоже увеличилась. Герману, к примеру, пятьдесят один, а он по-прежнему бодр, скор на расправу, в маразм впадать не собирается, и здоровью молодые позавидуют. Джек рассказывал, что на соревнованиях по рукопашному бою — они во Владимире с подачи Германа начали проводиться еще лет десять назад, с каждым годом набирая все большую популярность — Герман не уступил ни одному сопернику, включая самого Джека. Он по-прежнему, несмотря на возраст, лучший боец в Цепи. Верхняя планка отмеренного людям срока сдвинулась, это точно — понять бы, на сколько... Эх, тезка-тезка. Хотя, ты-то вряд ли умер от старости, все-таки тридцать восемь от пятидесяти далеко... И тут Кирилла пронзило внезапной догадкой.

Люди уходили, потому что их оставалось слишком мало для того, чтобы обслуживать поселок, понял он. Старики умирали, а молодежи взяться было неоткуда. Самым молодым из тех, кто когда-то здесь жил, сейчас не меньше, чем тридцать три. А скорее всего, больше — вряд ли в день, когда все случилось, население поселка состояло из одних только грудных младенцев. Кирилл представил, каково тут было жить, и содрогнулся. Поселок небольшой, и если начинался он, допустим, человек с тридцати-сорока, то за двадцать лет наверняка опустел втрое. Десятку людей возделывать поля, ухаживать за скотиной, чинить изношенные генераторы и прочее оборудование — да врагу такой жизни не пожелаешь! Похоронив очередного старика, жители поселка, вероятно, решили, что надрываться дальше не в состоянии, и ушли. Туда, где были готовы их принять — возможно, в такое же полумертвое селение, объединив усилия, выжить проще... Да. Скорее всего, так и было. И вот, представил Кирилл, посреди этой безнадеги у людей появилась надежда.

В Цепи за восемнадцать лет, прошедшие с тех пор, как поселки облетела невероятная новость — Стелла беременна, люди к появлению детей привыкли. Их рождение стало обыденностью, привычной составляющей жизни. А здесь долгое время все шло так, как могло идти в Цепи, если бы не синтезированный в Нижнем порошок. Причем, вот странно — Дом у источника от ближайшего поселка южан отделяет всего-то сотня километров, а как разительно все отличается! Здесь как будто альтернативная реальность, Кирилл встречал эти слова в читанных в детстве книгах. Мир развивается так, как развивался бы в Цепи, если бы не «миссия»... Нда, веселого мало. Наблюдать за тем, как постепенно, один за другим, уходят в мир иной старики, видеть, как с каждым годом сокращается число родных тебе людей — представлять-то больно, не то, что в этом участвовать. Хотя... Стоп. Южанам ведь предлагали выход!

То есть, Кирилл, к стыду своему, о том, что на юге тоже живут люди, вспомнил далеко не сразу — только года через три после рождения Серого, когда удалось нормализовать применение порошка, и сумел вздохнуть относительно свободно, — но ведь вспомнил! К южанам они ходили вдвоем с Рэдом, собирались подробно рассказать о нижегородском чуде. Догадывались, что слухи о рождении в поселках Цепи детей должны были давно просочиться на юг, Рэд еще удивлялся, что соседи «не чешутся» и не идут на сближение сами. А Егор удивил их еще больше: он гонцов даже за ворота не пустил.

Выслушал в пол-уха — похоже было, что ничего нового не узнал — и махнул рукой: «Не надо нам вашего зелья. Народ пуганый, потравиться забоятся. Может, потом когда... Мы уж сами придем». И не нужно было быть Джеком для того, чтобы понять — от незваных гостей Егор спешит избавиться.

Тогда Кирилл списал нежелание Егора контактировать на вероятность того, что до него докатились слухи о смертях из-за передозировки катализатора, с некоторыми торопыгами такое случалось. Хотя после первого же летального случая Кирилл, поначалу окрыленный успехом и раздававший порошок без ограничений, ввел жесткий порядок: никакой самодеятельности! Катализатор применять только под присмотром медиков. А может, думал он тогда, дело в суевериях — неизвестно, что за легенды распространены у южан. Из Цепи не раз долетали слухи о возрождении старых религиозных верований и зарождении новых — то в одном, то в другом дальнем поселке. Ничего удивительного, в общем-то, еще Сергей Евгеньевич рассказывал о непреодолимой людской тяге в чрезвычайных обстоятельствах уповать на высшие силы. Поначалу Кирилл ждал, что соседи одумаются и придут, а потом решил, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. О существовании поселка Егора попросту забыл — своих дел хватало, — и вспомнил о нем не так давно. А сейчас внезапно понял, что тогда, пятнадцать лет назад, нижегородский порошок не заинтересовал Егора по другой причине. А именно — в поселках южан к тому времени, как они с Рэдом решили осчастливить соседей, уже появились дети.

Если предположить, что где-то в здешних краях, в каком-то из уцелевших со времен «до того как все случилось» научных учреждений обитал гений, сопоставимый с Вадимом или Борисом из Омска... Если предположить, что под рукой у гения или где-то в пределах его досягаемости находились нужные реактивы и приборы, люди, способные помочь... Тогда неудивительно, что мысль этого человека двигалась в том же направлении, что и ученых Цепи, пусть и отставая на пару-тройку лет. В конце концов, сколько примеров таких одновременных открытий знает мировая история — взять хоть изобретение радио.

В поселке Егора гений, так же, как в радиусе минимум трехсот километров от Бункера, проживать никак не мог, в Институте непременно знали бы о существовании коллеги такого уровня. Но Кирилла с Рэдом в свое время отправили за реактивами не на юг, а на восток. В Новосибирск, за четыре тысячи километров — значит, о существовании чего-то подобного на юге в Бункере не знали.

Или знали? — задумался Кирилл. Просто путь на юг представлялся куда более сложным, чем на восток — где на сотни километров вперед протянулись знакомые и дружелюбные поселки? Вот какой вопрос надо было задать Вадиму при крайнем посещении Бункера, — подумал, злясь на себя, — а не мериться в очередной раз известными местами, выясняя, кто из них прав! Вадим, выращивающий в своем затворничестве новое поколение ученых, носителей стремительно исчезающих знаний, или Кирилл — возродивший в Цепи жизнь, но уже десять лет назад осознавший, что дать детям хотя бы начальное образование, сопоставимое с тем, что дали когда-то ему, не сможет... Ладно, снова обругал себя он, от сожалений Вадим тут точно не появится. В карту надо заглянуть, вот что. Может, она что-то подскажет.

Вернувшись к дому, где решили остановиться на дневку, Кирилл рассказал о своих мыслях бойцам. Они вчетвером окружили разложенную на столе карту.

— Так вот же тебе и причина, — сразу ткнул пальцем Джек, — реку видишь?

И правда. Мог бы вспомнить, не заглядывая — это препятствие они обсуждали, еще когда готовились к походу.

Дон. Широкая, полноводная река. Мосты наверняка смыло в первые дни катастрофы. А на востоке были нижегородцы, освоившие навигацию. Разлившаяся Волга не пугала, напротив — часть пути предполагалось одолеть на пароходе, что, собственно, и произошло. Дальше серьезных водных преград не предвиделось, знаменитые сибирские реки находились восточнее, за Уралом... Да, отправить «миссию» на восток было, пожалуй, оптимальным решением. Идя на юг, в районе Ростова-на-Дону Сталкер с отрядом неминуемо уперлись бы в Дон — и неизвестно, смогли бы его преодолеть или нет. Посему, если на юге и были аналоги новосибирского академгородка, Кириллу о них не рассказывали. Вероятно, чтобы не сбивать с толку и не дарить надежду на существование второго шанса. Который, судя по только что открывшимся обстоятельствам, все же был.

Кирилл в задумчивости барабанил пальцами по столу.

— Выходит, где-то за Доном такой же порошок, как у нас, заделали? — прервал его задумчивость Джек.

Кирилл покачал головой:

— Как у нас — вряд ли. Скорее, аналог той вакцины, которую изобрели в Бункере. Теория Бориса все-таки слишком нестандартна для того, чтобы прийти в голову кому-нибудь еще... В общем, как бы там ни было, дети здесь рождаются. Осталось понять, какое отношение ко всему этому имеет так называемая Мать Доброты... Ты точно запомнил, что сказала та женщина?

— Всего дважды нас одарила Мать Доброты, чтоб у ней веселые травки не переводились — как-то так. Я ждала твоего появления в круге сколько-то там лет.

— Именно «появления в круге»? Не просто «рождения»?

— Не, там про круг было. Я ж чего его искать и пошел.

— Очень странно. — Кирилл потер виски. — Для чего складывать новорожденных в круг? Ведь люлька там стоит, насколько я понимаю, именно для этого?

— Да уж вряд ли для красоты. Хотя, черт его знает — может, на голову надевают и пляшут вприсядку.

— Языка надо брать, — подвела итог Олеся. — Гадать можно долго.

Допрос «языка» вымотал Кирилла больше, чем тридцатикилометровый переход накануне.

— Это самый бредовый бред из всего, что мне когда-либо доводилось слышать, — обескураженно объявил он.