Погоня за судьбой. Часть IV

Глава IX. Туда и обратно

Сквозь белёсую дымку проглядывали горы — приземистые кряжи оттеняли по-настоящему огромные, наполовину погружённые в молоко полупрозрачные высокие взгорья. Они постепенно проступали в таящем утреннем тумане, словно дозорные, безмолвно охраняющие побережье плотными рядами сторожевых цепей.

Где-то монотонно, то нарастая, то затихая, рокотали далёкие корабельные двигатели, отдаваясь вибрацией по самой земле, по всему телу. Узкую улочку обступали низкие жилые дома, ровные заборы из слоистого камня чередовались с аккуратно постриженными живыми изгородями. Навстречу мне попадались редкие пешеходы — неспешно гуляющая пожилая пара, девушка в спортивном костюме на пробежке, курьер службы доставки. Мимо бодро проскакал четвероногий тандем — робопёс вёл за собой на поводке белого кучерявого пуделя.

Позади меня по переулку разносился гул мотора, крякнул гудок, и я посторонилась — небольшой грузовичок прокатил вперёд. В кузове машины покачивался разноцветный рогатый козёл — он жевал траву и пялился на меня одним глазом, пока грузовик не скрылся за изгибом дорожки…

За домами возвышались шпили изящных минаретов — они были привычной частью Европы, которую уже давно захватили люди другой веры. Ветер доносил далёкое мелодичное пение муэдзинов, смешивавшееся с мощным ракетным гулом невидимых отсюда кораблей. Этот пригород был очень мирным и был бы тихим, если бы не постоянный шумовой фон.

Время близилось к полудню, мягкое Солнце передо мной постепенно ползло к зениту, а я неспешно брела по петляющему проулку. Вскоре глухой переулок сменился улочкой пошире, появились редкие автомобили. Вокруг текла размеренная провинциальная жизнь; в зелёных огороженных двориках уютных домов гулял ветерок, разбрасывая дисперсную морось от вращавшихся газонных поливалок…

Ночное происшествие никак не выходило из головы, я шла и постоянно оглядывалась по сторонам, высматривая погоню, но вокруг было тихо и спокойно. Чтобы как-то отвлечься, я размышляла о том, как Гагик будет добираться обратно в Содружество, и гадала — что же за гостинцы он прихватил «своим»? Полдюжины увесистых пакетов, позвякивающих стеклом, которые он бережно укладывал во вместительный фургон, выдавали в нём любителя хорошего вина и отъявленного гурмана…

Административные границы Пан-Евразийского Содружества были полупрозрачными. Идеально работала лишь система денежных сборов — каждая выезжающая за пределы своего региона машина автоматически становилась на миграционный учёт, и с её владельца ежедневно списывалась кругленькая сумма сборов за пребывание в чужой юрисдикции. Контроль грузов и досмотр пассажиров на границах стран был символическим — сухопутная Евразия представляла собой единое таможенное пространство. Впрочем, все производимые товары сразу же попадали в базы «Счетовода», где можно было в реальном времени отследить путь каждого изделия и продукта с момента упаковки на конвейере и до той секунды, когда пустая тара находила покой на мусорном полигоне.

А ещё в «Счетовод» попадала вся деятельность человека, который пользовался благами цивилизации — начиная с поисковых запросов через нейроинтерфейс и заканчивая банковскими операциями. Сотни и тысячи нейросетей просеивали информацию в поисках подозрительной активности, анализировали общение в соцсетях и в личной переписке, прослеживали маршруты и встречи с другими людьми. Тотальный контроль за всеми в мире, где каждый был на виду. Именно по этой причине я зареклась использовать киберпространство с помощью интерфейса…

Что касалось транспорта — все перемещения грузовиков, глайдеров и наземных автомобилей учитывались в «Счетоводе», который по совместительству обеспечивал навигацию беспилотных аппаратов. На каждой машине стоял заводской маячок, и при попытке удалить, заглушить такой маячок или вывезти машину с планеты прописки сразу же срабатывала сигнализация. В считанные часы после этого на место прибывала полиция и очень жёстко наводила порядок.

Исключением из правил был наш старый глайдер «Шинзенги», обломки которого остались в грузовом отсеке пропавшего «Виатора». Кардану каким-то образом удалось продублировать его в Системе и вывезти с Земли, а затем перебрать машину до винтика, сняв с неё все следящие устройства. В нашем инструментарии это когда-то стало действительно удачным приобретением — именно поэтому полиции так и не удалось выйти на наш след после перестрелки в Институте…

Что, кого и куда ты везёшь в своей машине — было совершенно неважно. Всё равно, в случае какого-либо происшествия отследить через «Счетовод» все передвижения в этом районе за нужный промежуток времени не составляло никакого труда, поэтому наказание было неизбежным. Полиция не была на виду, и почти везде, кроме особо охраняемых зон и больших городов, создавалось обманчивое ощущение безнаказанности…

Неожиданно из переулка между домов выскочило нечто, чуть не сбив меня с ног, и вприпрыжку поскакало по тротуару. Это нечто было одето в белые кроссовки, пышные малиновые штаны, а верхняя половина тела представляла собой бордовую, невообразимых размеров плюшевую вишню с торчащим из макушки зелёным хвостиком. На поверхности вишни были нарисованы распахнутые белые глаза и дебильно-радостная улыбка. Слегка съехав набок, костюм смешно дрыгался, а ряженый пробежал по тротуару несколько шагов и ринулся на проезжую часть — прямо под колёса проезжающего мимо автомобиля.

Пронзительно завизжали тормоза, машину развернуло, а человек в костюме вишни обогнул автомобиль и с невероятной прытью скрылся между домов. Оттуда, из двора тут же раздалось радостное многоголосое гиканье. Машина тем временем тронулась с места и, крадучись, поползла дальше по улице.

Придя в себя после увиденного, я решила выяснить, что это было. Я сделала несколько шагов в глубь переулка, в сторону шума и гама, и увидела в центре лужайки полтора десятка юношей и девушек, которые возбуждённо гомонили, обступая «человека-вишню», стягивавшего с головы свой нелепый наряд.

… — Амадо, ты проспорил!

— Ничего подобного, там не меньше двух метров было!

— Метра три, а то и четыре, я всё видел!

— Купи себе очки лучше! Чёрт, ну и жарко в этой штуковине…

Компания не обращала на меня никакого внимания, а дурацкий костюм вишни тем временем перекочевал к высокому подростку, который впопыхах уже напяливал мешковатые штаны и приговаривал:

— Сейчас я покажу вам класс. Амадо, смотри и учись!

Пара девчонок подпрыгивали на месте и скандировали:

— Санчо, вперёд! Санчо, вперёд!

Наконец, Санчо влез в плюшевую вишню.

— Ищите меня на «Ю-Токе»! — победно воскликнул он и, цепляясь за зелёную живую изгородь, засеменил в сторону выхода из переулка.

Гомонящая компания направилась следом за ним, а я подошла к одному из ребят и спросила:

— Что у вас тут происходит?

Он обернулся, секунду разглядывал меня и ответил:

— Ну даешь… Это рибблинг на деньги. Это же фишка сезона! Странно, что ты не знаешь.

— А что такое рибблинг?

— Соревнование такое. Типа, кто перебежит дорогу перед машиной, и при этом как можно ближе к ней, тот и победил.

— В дурацком костюме вишни?

— Ну, а почему нет? Если что, он смягчит удар…

— Как по мне, вы занимаетесь ерундой, — заметила я.

— А, так ты не европейка… Куда вам, ханжам заезжим… Чем хотим — тем и занимаемся, ясно? — Юноша презрительно фыркнул и последовал за остальными.

Со стороны улицы раздался протяжный звуковой сигнал, хлопок, будто со второго этажа уронили пуховую подушку, и восторженные вопли подростков. Я пошла на звук. Кто-то хрипло заорал:

— Я вам покажу, сволочи, как под машину прыгать! А ну идите сюда, поганцы!

Навстречу мне суматошной толпой уже нёсся табун давешних подростков. Я едва успела посторониться, а они гурьбой промчались мимо и бросились врассыпную кто куда. Поперёк улицы стояла старенькая легковушка, а на проезжей части лежала и стонала «вишня», катаясь по асфальту и торчащими из-под горловины руками хватаясь за колено. Рядом топтался крупный смуглый мужчина и пытался дозвониться до кого-то по нейрофону.

— Полиция?! Здесь опять эти… идиоты малолетние! Да, снова авария, Сент-Бальдири, дом… Сейчас, минутку… — Хлопнув дверью машины, он пошарил глазами по окружающим постройкам. — Тридцать девять. Да… Не знаю, вроде ничего серьёзного, держится за ногу…

— Нога… Кажется, нога сломана, — сдавленно причитал Санчо-вишня, отложив в сторону гигантскую плюшевую ягоду, пока незадачливый водитель, словно лев в клетке, описывал круги вокруг машины.

Отсюда было хорошо видно проезжую часть. Затаившись в тени между домов, я решила подождать и посмотреть, чем всё это закончится. Буквально через пару минут сверху прямо на дорогу опустился тёмно-зелёный глайдер военной полиции — быстро же они среагировали. Пара человек в форме болотного цвета лениво вышли из планера и направились к месту происшествия.

— Санчо Рубио, опять ты за старое взялся? — разочарованно протянул один из офицеров.

— Да мы просто играем, — покряхтывая, ответил Санчо. — Это же лучше, чем в виртуале дни просиживать или задвигаться синтетикой…

— Родителей твоих это расстроит не меньше. Что ты маме скажешь, когда вернёшься домой?

— А что она мне сделает? Я свои права знаю!

Вмешался разгневанный водитель, срываясь на крик:

— Какие права?! Вас, сосунков, надо палками по задницам лупить! По-хорошему не доходит!

— Сеньор, успокойтесь, пожалуйста, — примиряюще сказал полицейский. — Не нужно нервничать.

— Да я…

— Сеньор, мы вправе применить статью четырнадцать закона «О защите прав детей». Прошу вас успокоиться, мы всё уладим… Санчо, подумай о своём будущем. Через два с половиной года тебе будет двадцать один, и к тебе будут применяться все нормы права, как к совершеннолетнему. Тебе пора браться за ум.

— Два с половиной года, — надменно фыркнул Санчо. — Да за это время что угодно может случиться, а жизнь — вот она! Я хочу жить в своё удовольствие, и никто мне в этом не помешает! А если вдруг что — я знаю, кому позвонить. И вас всех, сеньоры, будет ждать встреча с ювенальной полицией. Вот так!

Я почти физически ощущала жар, исходящий от красного закипающего водителя. Он зарычал:

— Да это просто неслыханно! Да в моё время дети уважали старших! Да он…

— Сеньор, пожалуйста, успокойтесь и сядьте в свой автомобиль! Вальдес, вызови медфургон для молодого человека…

Следующие несколько минут Санчо сидел на бордюре и охал, схватившись за колено, а полицейские составляли протокол. Водителю была обещана полная выплата по страховке. Компания дождалась прилёта аэромобиля скорой помощи, в который погрузили «вишню» и увезли в неизвестном направлении. Вскоре полицейский глайдер улетел, водитель сел в машину и скрылся за поворотом, а я осталась, озадаченно почёсывая затылок…

В ярко-голубом небе воцарилось Солнце. Становилось жарко, так что я сняла куртку и перекинула её через плечо. Коттеджная застройка постепенно сменилась малоэтажными домиками покрупнее, я вышла на живописный, довольно оживлённый, но очень грязный проспект. Тут и там валялось битое стекло, глянцевые упаковки и пустые пластиковые бутылки. Вдоль дороги на тротуаре стояли зазывные вывески, туда-сюда расслабленно ходили легко одетые люди и рассматривали прилавки многочисленных магазинчиков, скрытых в тени навесов.

Из проезжающих мимо блестящих машин гремела музыка; с противоположной стороны дороги, из парка, доносился дружный подростковый хохот; кто-то пьяным басом орал из открытого окна; звенело бьющееся стекло. Навстречу мне прошла шумная компания откровенно одетых существ неопределённого пола — размалёванных, бессмысленно ярких, словно какие-то попугаи, с матерными надписями на футболках и топиках, — которые громко, на всю улицу обсуждали пикантные подробности вчерашней вечеринки. Мимо на грависамокатах пронеслись трое гогочущих подростков — они ехали задом наперёд и явно претендовали на премию Дарвина…

В воздухе царила атмосфера беззаботности и какой-то вялой курортной суеты. Я миновала несколько отелей, возле одного из которых стоял огромный автобус, исторгающий из себя новоприбывших туристов. За оградой шумела вода, раздавались весёлые крики, играла музыка.

Я поймала себя на том, что завидую этим людям. Выключенные из жизни, ни о чём не подозревающие, они развлекались в прибрежном курортном городке. Они и представить себе не могли, что творится в мире, да и не хотели. Они никогда не видели гиблых болот Каптейна и обжигающих пустынь Пироса. Никогда не вглядывались во тьму тёмного коридора в ожидании встречи с монстром и не видели ночного ужаса, проникающего прямиком в душу. Эти люди купались в блаженном неведении, и они были счастливы…

В противоположность эйнштейновскому принципу гравитационного замедления времени я бы, пожалуй, смогла вывести свой принцип — принцип его ускорения. Размеренные будни с чётким распорядком дня могли незаметно перемолоть целые месяцы и годы. Шведский стол, бассейн, море и ласковое солнце, которые не требовали от человека ровным счётом ничего, были способны дать фору любой, даже самой долгой гибернации. Мне довелось лично в этом убедиться когда-то давно, в пансионате на ныне погибшей Циконии, где целый месяц пролетел буквально за долю секунды, оставив после себя лишь обрывки воспоминаний…

Миновав несколько кварталов, я наконец добралась до места назначения. Симпатичный трёхэтажный многоквартирный дом встретил меня аркой, ведущей в тихий внутренний дворик. На той стороне закутка сквозь приоткрытую калитку проглядывали зелёные заросли, укрывавшие подножие холма. Слева, возле стены были небрежно брошены пара машин. Справа выстроились шеренги коричневых горшков с деревцами и кустиками, ряды цветочных клумб и баночек с ростками.

Откуда-то сверху, с балюстрады, опоясывающей дворик, лилась музыка. Настойчивая виолончель дополняла волнующую скрипку, выписывая в воздухе всё нарастающие вибрации. Я стала подниматься по лестнице. Светлые мраморные ступени исчезали под ногами одна за другой, а музыка, летящая со второго этажа, становилась громче. Смычок скрипки спускался вниз и снова взметался к вершинам струн.

Миновав пролёт, я увидела человека. Щуплый и белоснежно седой, он сидел спиной ко мне в кресле-качалке у планшира, который отделял затенённую галерею второго этажа от внешней стороны дома, выходящей на аллею, по которой периодически проносились редкие автомобили. По ту сторону дороги над одноэтажным коттеджем открывался вид на синюю полоску воды — далёкую, отделённую от нас плешивыми увалами и низкими разноцветными домиками, но тем не менее хорошо видную отсюда, с предгорий.

Скрипка шла к кульминации — разрывая на части душу, заставляя слёзы проступать на глазах. Крещендо последних аккордов птицей встрепенулось под сводами галереи, и музыка из небольшой портативной колонки, стоящей на столике возле кресла, оборвалась. Человек повёл плечами, кресло развернулось, и из тени на меня уставились два внимательных водянистых глаза.

— Ноябрь, — слабым старческим голосом произнёс человек. — Не правда ли, прекрасная музыка? Рихтер написал её полтора века назад, а она до сих пор берёт за душу.

— Да, очень сильная композиция, — согласилась я, разглядывая незнакомца.

— Ты знаешь, про что она?

Лёгкая рубашка с коротким рукавом обнажала тонкие морщинистые руки, аккуратные серые брюки со стрелками дополнялись светлыми летними туфлями. Рядом, прислонённая к дощатому столику, возлежала трость.

— Наверное, про старость, — ответила я первое, что пришло в голову.

— Какая старость, дурёха? — ворчливо вопросил он. — Она про быстротечность жизни. Про то, что её нужно посвятить чему-то бо͐льшему, чем набивание брюха… Что ты на меня так уставилась? Никогда стариков не видела?

— Я видела много стариков. — Я вдруг вспомнила дядю Ваню и его «Виатор». — Один из них даже переселился в тело робота, чтобы ещё немного покоптить наш воздух.

— Трусливый человек, боящийся принять свою судьбу, — фыркнул он. Потом окинул меня взглядом прозрачных глаз с ног до головы, прищурился и заметил: — Я не видел тебя здесь раньше. Как тебя зовут, девушка с железными руками? И что ты тут делаешь?

— Меня зовут Лиза. Я пришла к подруге, но её пока нет дома. — Я машинально нашарила в кармане пару карточек. — Она оставила мне свой ключ.

— Ключ оставила, значит… Тогда дуй вниз, во двор, раз тебе нечем заняться. Поможешь дедушке — всё равно бездельничаешь. — Он в нетерпении уставился на меня. — Ну что стоишь столбом?! Человеческого языка не понимаешь или у тебя модуль-переводчик сломался?

Развернувшись, я ссыпалась вниз по ступеням и вышла на середину двора. Старик уже стоял, облокотившись на перила балюстрады. Он вытянул костлявую руку и указал пальцем на дальний угол двора, за одну из машин.

— Вон там зелёный шланг, бери его… Теперь открывай краник в стене. Да не этот, дурочка с переулочка! Левый! — каркнул он, и мне вдруг захотелось облить водой его самого. — А теперь поливай. Гвоздикам и гибискусам — побольше… Цветы не повреди, бестолковщина! Лантанам воды поменьше, они не жадные…

Интуитивно я поделила для себя весь дворовый гербарий на цветы, кусты и деревья. Старик зорко следил за мной и покрикивал, если я вдруг делала что-то не так…

— Это не гацания! Гацания — жёлтые, а красные — это пеларгония! Вот же разиня! И чему вас только учат в школах!

— Не надо на меня так орать! — возмутилась я, борясь с желанием окатить прохладой вздорного деда. — В школе меня не учили названиям всех цветов этой планеты!

— Сейчас в школах учат стакан до рта доносить да зад подтирать! — парировал он. — Остальное молодёжь на улицах добирает… Ну что, здесь закончили? А теперь сделай напор побольше и вон тех, за калиткой, порадуй. С кустами поделись, с деревьями!

Выкрутив кран, я встала в проёме калитки и открыла клапан на оконечнике шланга. Вода широким веером понеслась над землёй, окропляя колыхавшиеся на тёплом ветру заросли, одаряя их влагой.

— Вот так! Не скупись, раздай всем жаждущим! — торжествующе кричал дед.

Облив наконец все близлежащие заросли и деревья, я вернулась во дворик и поднялась на второй этаж. Дед снова сидел в своей качалке и что-то сосредоточенно записывал мелкими убористыми буквами в большую тетрадь в красном кожаном переплёте.

Увидев меня, он положил блокнот и спросил:

— Так кто твоя подруга?

— Софи Толедо, — ответила я.

— Ага, ясно, ясно… То к ней мальчики ходили, а теперь вот — девочки. — Он наморщил лоб и покачал головой. — Спасибо хоть, что не урод какой-нибудь бесполый или чернозадый любитель халявы.

— А чем вам не угодили чернокожие? — спросила я.

— Их стало слишком много. Но это только полбеды. — Лицо его выражало сожаление и горечь. — Настоящая беда в том, что они здесь чувствуют себя как дома, а ведут себя так, будто это поляна для пикника, которую можно засрать и отправиться дальше. Поэтому они срут там, где едят, обижают и унижают наших женщин, а убирают за ними наши мужчины — коренные жители, униженные и раздавленные собственной властью… А, ну его к дьяволу…

Он махнул рукой и отвернулся к далёкому морю, по которому бежали солнечные блики, давая понять, что наш с ним разговор окончен. Я бросила взгляд на большой блокнот на столике — на нём витиеватыми буквами было начертано: «Туда и обратно»…

Квартира Софи располагалась на третьем этаже. Я приблизилась к двери, приложила карточку к считывателю, и замок едва слышно щёлкнул. Оказавшись внутри, я закрыла за собой дверь. В прихожей тут же зажёгся мягкий свет, а откуда-то из короткого коридора донёсся звук — торопливое щёлканье и заливистый птичий щебет. Раздвижная дверь в японском стиле была закрыта, сквозь матовые стёкла ничего не было видно — но звук шёл прямо оттуда.

Сняв обувь, я осторожно отодвинула дверь и оказалась в просторной комнате с высоким потолком. Первое, что я увидела — это крошечную птичку, похожую на канарейку, с переливавшимся всеми цветами радуги оперением. Она сидела на жёрдочке под самым потолком и изучала меня любопытными глазами. Через секунду она соскочила вниз, сделала полукруг по комнате и зависла напротив меня, трепеща крылышками. Ещё мгновение — одна из стен словно бы вспучилась, и на ней возникло бледное лицо — очень детальное и подробное, на котором можно было разглядеть даже поры на коже.

Женский голос, взявшийся из ниоткуда, вежливо попросил:

— Пожалуйста, представьтесь.

— Лиза Волкова, — слегка опешив, ответила я. — Софи дала мне свой ключ, и я…

— Оповещение о проникновении в дом отправлено хозяйке квартиры, — отчеканил голос, а птичка, в последний раз обдав меня лёгким дуновением воздуха, взмыла под потолок и заняла место на жёрдочке, неотрывно сверля меня глазами-камерами.

Глядя на себя, стоящую на пороге комнаты, я восхищалась тем, насколько в деле имитации жизни шагнули технологии. Робоптаха была выполнена столь изящно и натуралистично, что я мельком подумала — нам на «Виаторе» для полного счастья не хватало именно такого устройства. Просыпаться под такой будильник было бы настоящим блаженством. Кстати — интересно, сколько у неё функций?

— Как тебя зовут? — спросила я у птицы.

— Моё имя Жозефина. Я — домашний помощник.

— И что ты умеешь?

— В мои функции входит: регулярный уход за помещением, ведение календаря и планирование времени, администрирование расходов и покупок, прогнозирование и наблюдение за погодой… Входящее сообщение… Получен ответ от хозяйки квартиры — вам даны полные права на управление системой. Дайте знать, если что-нибудь понадобится.

На огромном интерактивном экране возник план квартирной робототехники с подробным меню взаимодействия. Квартира была совсем небольшая, но очень светлая — снежно-белые стены, россыпь овальных лампочек на потолке, окно, выходящее на холмы, в противоположную от улицы сторону. Пол был покрыт нежным ворсистым ковром кремового цвета, а посреди комнаты властвовала необъятная кровать, выдавив в угол возле окна небольшой письменный стол с закрытым ноутбуком…

— Доложи статус, — не зная с чего начать, приказала я.

— Сегодня двадцать четвёртое января, тринадцать часов и три минуты. Погода ясная, без осадков, двадцать девять градусов тепла, ветер юго-восточный, четыре метра в секунду. Предыдущая активация: семнадцатое января, Изабелла Толедо. Статус энергоблока: полностью исправен. Статус солнечных батарей: полностью исправны. Статус водяного фильтра: полностью исправен, чист. Статус холодильника: полностью исправен, пуст. Список рекомендуемых ресторанов выведен на главный экран. Музыкальные рекомендации на основе предпочтений выведены в быстрый поиск…

Судя по плану квартиры, все вспомогательные элементы — ультразвуковой моющий шкаф для одежды, четвероногий робот-уборщик, молекулярный принтер — были убраны с глаз и спрятаны в стены. На кухне меня встретил девственно чистый биополимерный холодильник, светящийся изнутри зеленоватым светом. Я дотронулась до поверхности охлаждающего геля, и тот мягко спружинил в ответ. На столешнице возле раковины лежала одинокая магнитно-индукционная грелка для посуды, а рядом с вытяжкой на кронштейне «спал», сложив длинные суставчатые руки, кухонный робот.

Под окном, у модуля питания стояла небольшая капсула робота-теплицы, в которой цвела россыпь сине-голубых фиалок. Такие автоматические микротеплицы были очень популярны у терраинвенторов в самом начале межпланетной экспансии, и я никак не ожидала увидеть одну из них на Земле. Квартира Софи была обустроена со вкусом, и притом по последнему слову техники. Пирос, напоминавший Землю полуторавековой давности и даже наводнённая людьми Москва — по крайней мере, та её грязная и усталая часть, где жили простые люди, — здесь и рядом не стояли.

Я вызвала и оплатила доставку на дом небольшого продуктового набора — старательно избегая блюд, произведённых из разнообразных насекомых, — а затем присела за компьютер, чтобы сориентироваться в происходящем.

Я находилась в небольшом городке на взгорье рядом со Средиземным морем, в тихом и довольно благополучном районе. Чуть ниже и в стороне по побережью разлился шумный и беззаботный курортный город. На горном плато в нескольких километрах отсюда располагалась одна из операционных баз Космофлота с региональным штабом Солнечной системы. Это объясняло постоянный шум и тот факт, что на автопроисшествие с Санчо-вишней отреагировала именно военная полиция. Вдоль скалистого берега протянулся закрытый флотский посёлок для высшего командования и их семей, куда, похоже, Софи и направилась…

Жизнь в городке текла размеренно и тихо, если не сказать — вяло. Основная активность Космофлота давно уже переместилась на периферию Сектора, и Земля отвечала лишь за хозяйственные операции и снабжение. Конфедерация не скупилась на флот, сделав его своим любимым ребёнком и задвинув в дальний угол все остальные подразделения. Штабные офицеры получали огромное жалованье, купаясь в славе и почёте, которым всегда были окружены лётчики, поэтому мечтой чуть ли не каждого подростка было попасть в ряды Флота, а немалого числа пилотов — пробиться в один из головных штабов…

Налив себе чашечку кофе, я вышла на уютный балкон и опустилась в удобное плетёное кресло. Передо мной разворачивался лёгкий уклон желтоватой бугристой степи, усеянной кустарниками и россыпями «зонтиков» пинийских сосен. Вдалеке возвышались горы. Небо было кристально голубым, без единого облачка, ласковый ветерок доносил откуда-то издалека взрыкивания корабельных двигателей. Внезапно почти над самым ухом грянул голос Жозефины:

— Ваш заказ прибыл, дрон ожидает у фасада. Перенаправить на балкон?

— Да, пожалуйста, — попросила я.

Спустя несколько секунд напротив балкона повис жужжащий, словно стая комаров, беспилотник размером с собаку с запечатанным бумажным пакетом в манипуляторе. Он аккуратно вплыл под навес, немного повисел в воздухе и разжал механическую лапу. Пакет звонко шлёпнулся об пол, а дрон развернулся и скрылся в жарком небе.

Обалденно. Огранённый алмаз цивилизации, — и он не в состоянии аккуратно положить пакет на стол. А если бы я заказала что-нибудь в стеклянной таре?

Впрочем, было грешно жаловаться. Технологический рай с доставкой продуктов прямо на балкон — не к этому ли веками стремилось человечество? Предполагалось, что прогресс развяжет людям руки, избавит их от необходимости распыляться на рутинные операции, и сэкономленное время люди направят на саморазвитие. Человек, обрастая достижениями прогресса, непрерывно развивался и рос над собой — так это себе представляли утописты прошлого. Но раз за разом история показывала, что у медали прогресса есть и другая — зловещая сторона.

Человеческое существо не сможет превратиться в настоящего человека без регулярных усилий, без постоянного преодоления себя самого. Обучившись пользоваться благами цивилизации, но не умея и не желая распоряжаться собственным временем, homo sapiens с лёгкостью и удовольствием деградирует в гикающую обезьяну, у которой в голове щёлкает весёлый метроном — тик-ток, тик-ток… И даже если эту обезьяну изо всех сил тянуть в светлое будущее — её не спасти от скуки. Той скуки, которая заполняет собой пустую голову бездеятельного заводного болванчика, который отвечает только на внешние раздражители.

Наверное, недаром говорят, что скука — это состояние ума, и выбраться из этого состояния порой стоит немалых усилий. Погибающая от тоски сытая и обеспеченная молодёжь, которая шла на всё — лишь бы хоть чем-то занять рухнувшее на них свободное время, — была очередным тому примером. И так называемый «рибблинг» был, пожалуй, не худшим вариантом убить время…

Охлаждающий гель холодильника услужливо принял из моих рук продукты и затянул их под свою поверхность. Проигнорировав кухонного робота, старым добрым ножом я нарезала зелени, сыра, колбасы, сделала себе пару горячих бутербродов и вернулась на балкон. Тёплый ветерок щекотал лицо, термокружка с кофе источала пряный дразнящий аромат.

Может, это то самое место, которое все эти годы искала моя беспокойная душа? К этому шуму можно было легко привыкнуть — уже сейчас он воспринимался как нечто естественное, незыблемое. Привыкнуть можно было даже к местным жителям — видала я публику и похуже. Мне уже никуда не хотелось, я была готова остаться здесь навсегда, а рядом не хватало лишь одного недостающего элемента жизни — моей Софи. Моей надежды, моей связующей нити, что помогла мне не рассыпаться на части. Моей… Я сладко перекатывала на языке это слово, столь непривычное и едва осознаваемое.

Словно по волшебству, из дверного проёма раздался мягкий голос Жозефины, адресованный не мне:

— Добро пожаловать домой, София. Чем могу быть полезна?

— Привет, Жози, — потухшим голосом ответила та. — Включи шестую симфонию, «Пасторальную». Лиза здесь?

Заиграла классическая музыка.

— Ваша гостья проводит время на балконе.

Я встала из плетёного кресла и вышла в комнату. Софи сбросила обувь и поспешила мне навстречу. Вид у неё был удручающий, заплаканные глаза поблёскивали на бледном лице. Я стиснула её в объятиях и спросила:

— Что случилось?

— Ну да. — Она всхлипнула, словно беззащитная маленькая девочка. — Не знаю… Был разговор с папой, он сильно расстроился из-за того, что я ушла с «Фидеса». И расстроился — это ещё мягко сказано. Он назвал меня вторым самым большим разочарованием в своей жизни после моего брата…

Я отчаянно хотела избавить её от всех невзгод и печалей этого мира, забрать их себе, но не знала, как. Прижавшись к ней всем телом, я ласково, насколько смогла, выдавила из себя:

— Всё наладится. Он погорячился, скоро остынет и поймёт, что был не прав.

— Вряд ли, — возразила Софи, а плечи её опускались и поднимались, тело расслаблялось, и взгляд её огромных карих глаз, словно двух сияющих хризобериллов, блуждал по моему лицу. — Но сейчас это всё неважно, моя хорошая, ведь у меня есть ты…

Моё раскалённое сердце билось, норовя выскочить на свободу. Она потянула меня к кровати…

Матрас прогнулся, будто принимая в себя не человека, а пустоту в бронежилете из плоти. Можно было встать, уйти, сказать, что нездоровится. Но я лежала, потому что двигаться было тяжелее, чем лгать.

София прижалась щекой к моей. Кожа была влажной от слёз, которые она даже не вытерла. Я чувствовала их солёный привкус на губах, которых ещё не коснулась.

— Папа прав. — Её голос был обрывком дыма. — Я свернула не туда. Но когда я здесь… Когда я здесь, мне всё равно, где дорога и куда она ведёт.

Её губы коснулись моей шеи. Это не было поцелуем. Это было запечатыванием — так кладут печать на документ о капитуляции. Её язык скользнул по моей коже — не со страстью, а с отчаянием молитвы: «Стань моим забвением».

И я не отталкивала её. Не могла. Я просто не держала. Я была кратером, а она — метеором в свободном падении. Рука её скользнула под край футболки, заставляя кожу сжаться, будто по ней провели лезвием — не раня, но оставляя след.

— Лиза… — её дыхание обожгло ухо. — Разреши мне… хотя бы на минуту… перестать быть собой.

«А кем ты станешь?» — пронеслось у меня в голове. — «Призраком в моих руках? Кем стану я? Кем ты меня видишь? Пластырем для души? Но я же не спасение! Я та, кто тонет и хватается за чужую руку, чтобы утянуть за собой…»

Горы в отдалении постепенно укутывались дымкой, а по небу плыли рваные перья облаков, облитые багрянцем невидимого отсюда заходящего Солнца. Ранние вечерние сумерки принесли с собой прохладу. Она шла откуда-то из-за седых сопок, падая на степь и едва слышно подвывая лёгким ветерком, угодившим в ловушку внутреннего дворика. Давешняя калитка была почти под нами, и с балкона я наблюдала те самые растения, которым по велению вздорного старика дарила драгоценную влагу несколькими часами ранее.

Кофе стоял между нами, будто нейтральный наблюдатель. Дымился, остывал, не спрашивал.

— Ты сделала то, что хотела? — спросила я.

— В общем, да. — Софи неопределённо мотнула головой. — Зашла через папин компьютер в сеть базы, загнала на расшифровку массив данных с астероида. Не знаю, сколько времени это займёт, но нейросеть должна справиться быстро. Лишь бы никто не заметил падения производительности на других операциях…

Со стороны гор по ушам били какие-то новые звуки — потрескивания и могучие раскаты, словно раз за разом в одной и той же точке за щербатыми утёсами сталкивались облака, порождая электрические оглушительные взрывы с напряжением в миллионы вольт — молнии.

— Помимо того, что ты инженер, ты ещё и хакер? — Я удивилась — так легко и непринуждённо она всё это сказала, будто делала каждый день.

— Да прям уж. — Софи усмехнулась и сделала глоток. Рефлекторно поморщилась, когда ещё один, особенно сильный раскат захлестнул наш балкончик. — Папа свой пароль удалённого доступа уже лет десять не менял, а я за это время успела изучить сеть вдоль и поперёк. Они там вообще забыли о безопасности, все на расслабоне. Они все думают — чего им напрягаться? Космофлот исправно даёт деньги за аренду базы, «Крайслер» с подрядчиками обслуживает корабли… Знай себе, сдавай площади да послеживай за автоматикой, чтобы флотские друг в друга не вреза́лись и не сыпались кусками на головы персонала… Но теперь-то всё точно изменится.

— Почему? — спросила я.

Она ответила не взглядом, а рукой — легонько положила ладонь мне на запястье, как будто проверяла пульс. Я не отдёрнула руку. Позволила ей держать, позволила себе быть проводником. Не любви — просто тока, который ещё не выжег окончательно.

— Та история с Вратами… Наша с тобой история. — Она взглянула на меня и улыбнулась. — Там какая-то большая суета, связанная с Пиросом. Идут приготовления… Ты же слышишь, да? Весь день гудят, как пчёлы — аж уши закладывает… Папе теперь не до отдыха.

— А кем числится твой отец? — спросила я, повысив голос, стараясь перебить шум.

— Он командир базы и, наверное, самый дисциплинированный человек здесь… Но это не его! — Софи смотрела куда-то вперёд, а я любовалась филигранным профилем её лица. — Я из года в год вижу, как он чахнет в этом тухлом бюрократическом болоте! Он думает, что его списали за ненадобностью, и в чём-то он прав — что может быть хуже для боевого офицера, чем сидеть на складе — пусть даже за огромную зарплату?

Я проследила за взглядом Софи и повернула голову на звук. Неторопливо поднимаясь и помигивая многочисленными огнями, из-за горы показалась титаническая летающая машина. Чёрная, продолговатая, с рублеными изломами линий, она рокотала и трещала, ослепляя точками многочисленных двигателей, словно синими факелами десятков сварочных горелок. Рядом с ней, почти теряясь на фоне громады, нетерпеливо кружили полдюжины кораблей поменьше.

До взлетающего сверхтяжёлого военного корабля отсюда было километров десять, но пол под нами ходил ходуном. Под ударами раскатистого гула мы наблюдали за кружащей вдали россыпью огней, пока нагруженный исполин преодолевал притяжение Земли и натужно отдалялся от земной поверхности.

— Они что, загнали «Голиаф» на наземную базу?! — воскликнула я.

— Нет, ты что?! Это же «Колеоптера», транспортник! «Голиаф» раз в пять больше — и он никогда не сядет на Земле, потому что потом уже не сможет взлететь! — Софи показала большим пальцем через плечо. — Пошли отсюда! Здесь стало слишком громко!

Закрыв балкон, мы выбрались на внутреннюю балюстраду — здесь гул и треск были не такими оглушающими. Облокотившись на перила, мы глядели на вечернее море в отблесках уходящего дня. Правее, дальше по побережью, мерцало зарево курортного городка — там песчаная береговая линия представляла из себя сплошной прогулочный бульвар со жмущимися к нему дорогими отелями, утопающими в яркой иллюминации.

Проследив за моим взглядом, Софи пояснила:

— Раньше первая линия была дальше, ниже по побережью. Когда пришла большая вода, а берег отступил, она ушла под воду. Потом, когда уровень воды более-менее установился, отели отстроили заново. Это было ещё до моего рождения…

— Знаешь, мне кажется, для любого занятия есть своё время, — сказала я в продолжение разговора об оставшемся не у дел отце Софи. — Человеческий организм слабеет, возможностей всё меньше, а управлять космическим судном — это довольно тяжёлое занятие. Когда-то, наверное, всем нужно уходить на покой.

— Попробуй расскажи это человеку, чья мечта — погибнуть вместе со своим кораблём в каком-нибудь сражении, — хмыкнула Софи. — Он об этом не говорит, но я-то его хорошо знаю.

— Обрести боевую славу — не самое плохое желание. Я готова поспорить, что именно он вдохновил тебя на службу во Флоте.

— Не просто вдохновил, — кивнула она. — А буквально запихнул сначала в инженерное училище, а потом и на службу. И я ему за это безмерно благодарна, но… Иногда мне кажется, что я воплощаю его мечты. Глядя на меня, он будто второй раз переживает свою молодость, проживает ещё одну жизнь. И эти его слова — они, конечно, исходили из глубины раненого сердца. Я не могу его за это винить.

— Родственники… Они всегда хотят нам только блага. Хоть иногда и понимают его по-своему.

Софи немного помолчала и спросила:

— А твои родственники — где они? У тебя что, правда никого нет?

Точный ответ на этот вопрос скрывался в плотном и густом тумане. В те времена я не знала, что может быть хуже неведения. Но я знала точно — ничто не изматывает сильнее, чем ложная надежда…