Погоня за судьбой. Часть IV

Глава VIII. Сопротивление

Почти половина пути позади — без малого две тысячи километров по скоростным воздушным магистралям. Мы сместились сильно южнее, и при средней скорости в двести пятьдесят вполне можно было уложиться в сутки с учётом сна. Это радовало, ведь если ничего не случится, уже наутро мы будем в Каталонии…

В кабине фургона было прохладно, но печка мне была не нужна — я грелась о бок Софи, впитывая её нежное тепло и, прильнув к стеклу, разглядывала серые бесснежные прямоугольники полей, тёмные лесные массивы и извилистые речушки, петлявшие по лоскутному одеялу земной поверхности. Вечерний горизонт таял во влажной дымке между небом и уходящей в тень землёй, тут и там воздух прорезали тонкие, едва заметные ниточки дыма заводских труб, а земля мерцала бессчётными алыми огоньками — словно россыпью рубинов, маячками вышек и мачт. Транзитная воздушная магистраль пролегала на высоте километра, и вид отсюда был замечательный.

Глайдер потряхивало и покачивало порывами высотного ветра, но он уверенно шёл в быстром потоке машин. Софи успела подружиться с Гагиком, и всю дорогу они щебетали обо всём подряд. Я мысленно благословила Софи за то, что она взяла на себя удар. Наконец-то мне не приходилось изображать из себя живую кивающую собачку на его приборной панели.

… — Кофе? Никакого кофе! — воскликнул Гагик, в очередной раз всплёскивая руками. — Кофе — это отличное мочегонное, но он совсем не бодрит! В дороге нужно пить крепкий чёрный чай! Вот! — Он выудил из-под сиденья большой цветастый термос. — Здесь урц, нана, долька лимона…

— Урц? — переспросила Софи. — Что это?

— Этот, как его… Чабрец, он же тимьян — для сердца чудо как хорош, да и при простуде помогает. Нана — горная мята, высушенная под утренним солнцем. Но если очень долго чай с травами настаивать — получится лекарство, так что не перестарайся.

— У нас в Испании обычно пьют либо пиво, либо кофе, — заметила Софи. — Если ты придёшь в кафетерию или бар и попросишь чай, то тебе, возможно, его даже принесут. Но решат, что ты или больна, или в депрессии, или тебя бросил парень… Знаете, как у нас готовят чай? Кладут в чашку пакетик самого гадкого дешёвого покупного чая, наливают холодной воды из-под крана и ставят на пару минут в микроволновку. Чай готов, buen provecho!

Гагик застонал.

— Вай, хорысарэв! Что за люди! Нельзя, нельзя так относиться к чаю! Вот, на! Попробуй!

Отпустив штурвал, он открутил крышку термоса, заполнил импровизированный стакан до краёв и передал его моей подруге. Салон наполнился запахом горной свежести. Софи принюхалась и сделала глоток.

— Восхитительный чай… От него так и пахнет лесной избушкой на берегу реки… Зато в испанской кухне что ни блюдо — то произведение искусства! Не чаем же единым жив человек!

— Чай не пить — так на свете не жить! — многозначительно сказал Гагик.

— В данном конкретном случае я, пожалуй, с вами соглашусь. Кстати, уже минут пять у вас мигает лампочка низкого заряда. Может, спустимся?

— Надо, София-джан, надо. По навигатору ещё километров десять до станции осталось, дотянем. Правда же, мой старый друг? — Гагик ласково похлопал ладонью по приборной панели, а я напряглась.

Падать отсюда было высоковато…

Поток ухнул вверх, земля стала приближаться. В полутьме наступающего вечера проступали россыпи щедро развеянных под ногами крохотных деревенек и хуторков. Краснели крыши домиков, огороженных высокими заборами, тут и там выделялись светлые пятна мечетей. Их было много, и возле каждой белёсым призраком из земли восставал минарет. Кажется, их было ничуть не меньше, чем разбросанных по земле высотных мачт связи, огоньки которых бессчётными алыми светлячками мерцали на фоне горизонта.

Через некоторое время впереди показалась озарённая неисчислимыми вечерними огнями транспортная станция, и наш глайдер взял курс на снижение. Широкое наземное шоссе прижалось к боку станции, обвило её щупальцами эстакад, заключило частоколом многочисленных фонарей, а в отдалении вздымались ввысь сияющие небоскрёбы большого города. Сбоку расплывалось обширное синее пятно гигантского водохранилища, а внизу, вокруг огромной станции мухами сновали планеры и автомобили.

Пригородный транспортный узел встретил нас сияющей вывеской «Добро пожаловать в Будапешт!». Гагик аккуратно загнал глайдер под навес одной из зарядных станций, вышел, воткнул кабель в разъём и куда-то исчез. Зарядка металловодородных аккумуляторов была делом небыстрым, поэтому у нас в распоряжении было как минимум полчаса…

За это время мы с Софи успели выпить кофе с пончиком в закусочной, пройтись по магазинам и прочесть рекламный проспект межпланетных туристических путешествий, взятый из ящичка возле входа на заправку. Глянцевая брошюрка была первой свежести — в ней напрочь отсутствовали упоминания о Пиросе, будто этой планеты никогда и не существовало.

— Девушки, не желаете повеселиться с настоящими мужчинами? — раздалось сбоку.

Модно одетый смуглый черноволосый паренёк белозубо улыбался и крутил в руке брелок от дорогого глайдера, в свете витрины его куртка переливалась радужными разводами. Чуть поодаль сгрудились ещё несколько загорелых молодых людей. Они с каким-то надменным интересом поглядывали в нашу сторону, о чём-то переговаривались и хихикали.

— Да вы же ещё мальчики совсем, — сказала я.

— Мальчики? — Он фривольно щёлкнул языком. — Зато тебя, девочка, я сделаю женщиной, — гордо заявил он, затем позвал куда-то в сторону: — Ахмед, иди сюда!

От группы отделился чернобородый крепыш, подошёл поближе, сунул руки в карманы и вопросил:

— И охота тебе возиться, Муса? Лучше бы своим венгеркам из гарема внимание уделил, а то сидят дома необласканные…

— Я не для себя стараюсь, а для тебя, Ахмед, — великодушно ответил первый. — Посмотри на тёмненькую. Неужели ты отказался бы с ней развлечься?

Ахмед оценивающе, будто покупатель на базаре, с ног до головы оглядел Софи.

— Да, сердцем чувствую, очень горячая женщина, — протянул он и прищурился.

Вдруг дверь заправки отворилась и на улицу выбрался Гагик, несущий по два пакета в каждой руке. При виде нас он засиял и сообщил:

— Столько всего купил! Гостинцев своим в Севан прихватил, вина хорошего…

Приставучие чёрные переглянулись, Ахмед негромко сказал:

— Пойдём, Муса, они не одни. Полетели лучше в клуб, там щёлку найдём…

— Номерок не дашь? — обратился Муса ко мне, не обращая внимания на Ахмеда. — Как-нибудь встретимся, пересечёмся? Со мной ты почувствуешь себя царицей.

Я поймала его наглый взгляд, медленно, с вызовом, провела языком по губам, набрала воздуха и смачно харкнула его прямо на сияющий кроссовок. Плевок получился сочным, со звуком. Он заметно вздрогнул, лицо его поползло вниз, сглаживаясь маской чистой, животной ярости. Рука его судорожно дёрнулась к карману.

Я же, вынув руки из карманов куртки и обнажив мехапротезы, встала в стойку. Привычно, буднично, кулаки перед собой, взгляд исподлобья — как делала это десятки и сотни раз. Гагик тяжело шагнул вперёд, а Ахмед тем временем ухватил Мусу за локоть и настойчиво потянул его во тьму. Оживлённая парковка кишела автомобилями, люди сновали мимо нас туда-сюда, поэтому арабы, очевидно, решили не развивать конфликт и скрылись в вечернем полумраке стоянки.

Вернувшись к глайдеру, мы помогли Гагику уложить в фургон огромные пакеты.

— Я уже не помню, когда ела на природе. — Я вдруг словно почувствовала на языке вкус сочного мяса, приготовленного на огне, и мечтательно закатила глаза. — А давайте куда-нибудь от дороги отлетим, да и устроим пикник? Как вам идея? — Я махнула рукой в сторону входа в огромный сияющий гипермаркет. — Мяса купим, мангал, шашлык будем жарить!

— Отлично! То, что надо! — хором поприветствовали мою идею Софи и Гагик.

Докупив недостающие для пикника ингредиенты, мы погрузились в машину. Гагик включил двигатели, и аэромобиль, дрожа и чуть ли не треща по швам, с усилием оторвался от земли…

Минут через пятнадцать мы медленно ползли по воздуху вдоль широкой реки, высматривая полянку, на которой можно было бы приземлиться. В черте самого Будапешта и его пригородов Дунай был плотно застроен, а прилегающие к берегу участки — огорожены высокими заборами. Вся прибрежная полоса давно превратилась в частную собственность, а арабы, которые составляли большинство населения, вели себя совершенно свободно — отхватывали куски земли там, где желали, на быстрые и шальные деньги отстраивали целые таунхаусы в заповедных районах, а когда дело касалось законов — взятки и связи решали абсолютно всё…

На подступающих к водной глади тут и там грунтовых дорожках останавливаться не хотелось, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Через некоторое время, когда огни города остались далеко позади, глядевшая вперёд во все глаза Софи воскликнула:

— Вижу местечко! Вон там, левее, притормози!

— Ну смотри мне, София-джан, чтобы там пенёк не торчал. — Гагик погрозил пальцем в воздухе. — А то останемся мы здесь надолго…

Глайдер спланировал вниз и упруго коснулся земли, я открыла дверь, спрыгнула на сочную траву и вдохнула полной грудью прохладный лесной воздух. Снега в этих местах давно уже не бывало, поэтому после занесённой сугробами Москвы с её бесконечными серо-белыми пригородами это место показалось мне слегка нереальным. Настолько разной была зима на Земле, что стоило переместиться на каких-то полторы тысячи километров — и ты словно оказываешься в совершенно другом времени, в тусклом зелёно-оранжевом осеннем мире.

— Дорогие мои, готовьте стол, а я пока поищу дров и щепок! — С этими словами Гагик исчез из виду и, отдаляясь, зашумел в ближайших кустах.

Софи принялась собирать мангал, а я подняла заднюю створку глайдера и стала разбирать пакеты со снедью…

… — Ну что бы вы делали без меня, курящего человека? — Гагик торжествующе оглядел нас и впился зубами в сочный кусок мяса.

— Высекали бы искры камнем, что же ещё? — ответила Софи. — Или воспользовались бы любезностью Лизы… Лиз, покажешь нам своё чудо техники?

Все с интересом уставились на меня. Я нехотя закатала рукав и отщёлкнула модуль. Вверх взметнулся короткий ослепляющий луч, запахло ионизированным воздухом, а Гагик восхищённо воскликнул:

— Прометей бы от зависти помер, увидев такое!

— Может быть, это было бы и к лучшему, — полусонно протянула Софи. — Тогда бы Зевс не послал людям Пандору с её ящиком… Гагик, друг, подлей мне ещё вина…

Софи уже была слегка навеселе, а Гагик откупорил вторую бутылку. В аккуратном, обложенном камнями костерке тлели угли. Завернувшись в куртку под нависающей надо мной задней дверью фургончика, плечом к плечу с Софи я чувствовала себя в безопасности. Мы расположились сравнительно далеко от цивилизации, но её дыхание было совсем рядом — высоко в небе плыли огни аэротрассы, создавая ощущение близости жизни, её вечного броуновского движения. Посторонние люди не видели нас, но мы при этом хорошо видели их.

— И Лизе налей, не обижай её, — заявила Софи.

— Ты уверена, что это нужно? — с сомнением вопросила я. — Мне бы не хотелось…

— Я настаиваю. — Софи взяла меня за плечо. — Как говорят у нас в Каталонии, бывает хорошая еда, бывает плохая еда — а вино пей всегда. Но я тебя прошу хотя бы разок.

— Ладно уж, уговорили. Под такое славно мясо, пропитанное талантом шашлычных дел мастера, грех отказываться. — Я протянула стакан, и Гагик с готовностью наполнил его до краёв.

Я оглядела полянку: тлеющие угли костра, Гагик, сосредоточенно доливающий остатки вина, сонную Софи у моего плеча. И кольцо, сжимавшее сердце, на мгновение ослабло. Вот они. Настоящие. Не призрачные союзники по несчастью, а друзья. Именно ради этого и стоит жить. Гагик набрал в грудь воздуха, воздел стакан и торжественно произнёс:

— За счастье не пьют — за него борются. За любовь не пьют — ею занимаются. Пьют за мечты — пусть наши мечты сбываются!

Чокнувшись, мы выпили. Вино мягко спустилось вниз по пищеводу, сразу стало теплее.

— Лиза, какая у тебя самая заветная мечта? — вдруг вопросила Софи.

Заветная мечта… С какого-то момента мне всегда хотелось только одного. Однажды появившись, моё заветное желание с каждым днём росло, заполняло собой всё, и только вечный бег куда-то — куда угодно, — помогал мне не сесть и не разреветься от осознания того, что это невозможно.

— Я бы хотела начать всё сначала… Но теперь я в этом не уверена, — немного помолчав, продолжила я. — Я вижу рядом с собой вас, моих друзей, и понимаю, что ни на что не согласилась бы обменять эти минуты.

— Вся наша жизнь — одно мгновение, — с чувством сказал Гагик. — Успеть бы сделать все дела, а мы ещё находим время для хамства, подлости и зла. Вся наша жизнь — лишь две коротких даты. Их высекут, чтоб мир нас не забыл. Но не дай бог нам пожалеть когда-то о том пути, что нами пройден был… — Он отпил, взглянул на меня и добавил: — В колыбели младенец, покойник в гробу — вот и всё, что известно про нашу судьбу. Пей до дна и не спрашивай много. Всё равно не получишь ответа от Бога.

Неформальная обстановка и вино открывали неожиданный ораторский талант Гагика и его природную мудрость. Или начитанность? Мне казалось, что где-то я это уже слышала… Омар Хайям, создатель календаря — вот чью мудрость Гагик разливал по вечерней поляне. Не задавай вопрос, и не получишь ответа, ибо ответ тебе не нужен… Нет-нет, не нужен — уж поверь, мирозданию виднее.

— Ты упомянул Бога, — сказала я. — Когда-то я верила в высшие силы, но в душу закрались сомнения. Как же может находиться под присмотром высших сил мир, в котором жизнь ничего не стоит? Где сегодня тебя втопчут в грязь, а завтра кого-нибудь в грязь втопчешь ты, преумножив зло? Где твоих друзей рвут в клочья, а ты не можешь ничего с этим поделать…

— Не гневи богов, Лиза, — пробормотала Софи. — Мы столько раз были на границе жизни и смерти… Если бы не чьё-то вмешательство сверху…

— Не гневить богов? — Я усмехнулась. — Да во Вселенной столько места, что мы с ними разойдёмся, даже не заметив друг друга.

— Жизнь — это короткая прогулка перед вечным сном, — произнёс Гагик, глядя в огонь. — Время не лечит. Кто сказал, что время лечит — тот не видел большого горя. Боль не стихает, память остаётся с нами навсегда. Раны в сердце не заживают — оно просто привыкает жить с болью.

— Привыкает? Пожалуй, что и так, — согласилась я. — Боль притупляется, а сердце теряет чувствительность, постепенно превращаясь в камень, высыхая. Но стоит только выудить из памяти дорогие, бесценные мгновения…

Я умолкла. Гагик наполнил бокалы, устремил взор куда-то вдаль и заговорил:

— Спросил у чаши я, прильнув устами к ней — куда ведёт чреда моих ночей и дней? Не размыкая уст своих, ответила мне чаша — ты в этот мир ни разу больше не вернёшься. Пей. Когда плачут весной облака — не грусти, попроси себе чашу вина принести. Зелёная травка, что радует взоры, скоро с нашего праха будет расти. Проходит день, проходит час — мы понимаем: всё не вечно. Жизнь бессердечно учит нас, что это время быстротечно. Тому, что надо всё ценить — всё то, что нам даётся. Ведь жизнь — как тоненькая нить. Порой она внезапно рвётся…

Я больше так не могла. Залпом осушив стакан, я отставила его в сторону и поднялась.

— Простите, мне надо побыть в одиночестве…

— Куда ты, Лиз? — Софи, задумчиво молчавшая всё это время, встрепенулась.

— Не держи её, София-джан, иногда уединение — это важно. Друзья должны это понимать… Иди, Лиза, а когда захочешь — возвращайся к нам.

Я сделала несколько шагов от костра — туда, откуда слышался робкий шелест воды, откуда интеллигентно поддувал прохладный ветерок. Друзья, костёр и серая развалюха остались позади, глаза моментально привыкли к темноте, и я узрела величественную реку. Она неспешно несла свои воды куда-то вдаль. Тёмная и неторопливая, она никуда не спешила, ведь ей незачем было спешить — она знала, что всё в этом мире шло так, как должно идти.

Откуда-то с противоположного берега донёсся протяжный крик птицы. И ещё один, будто птица раз за разом безответно звала кого-то. Недалеко от берега плеснула рыба. Присев на траву, я уставилась вдаль — туда, где за рекой над неровной полоской деревьев мерцало зарево цивилизации. Где-то там, освещённый фонарями, жил город, полный людей, жизнь которых была сложна и проста одновременно. Не спрашивать, не искать и довольствоваться тем, что есть — слишком мало для меня, но в то же время бесконечно, недостижимо много.

Сбоку появилась Софи и опустилась рядом, прижавшись к моему плечу. Долго ли продлится наш с ней путь? Или эта нить тоже оборвётся, и подруга также стремительно исчезнет из моей жизни, как и появилась? Ответов не было, как всегда…

Я притянула её ближе, укрыв пуховиком, как одеялом. Через пару минут её дыхание выровнялось, стало глубоким и спокойны. Она свернулась калачиком, уложив голову мне на колени. Неужели так удобно? Или она так измотана, что смогла уснуть даже на твёрдом металле и слое эластошерсти? Я вслушивалась в крик одинокой птицы и в редкие всплески возле берега, впитывая в себя лёгкий и свежий ночной ветерок, мерцающие в вышине быстрые огни и дыхание близкого человека рядом.

Глаза сами собой закрывались, нега и покой пеленали мой разум, и я уже почти заснула, как вдруг что-то завибрировало, заколыхалось в голове, словно чья-то невидимая рука легонько ударила в беззвучный камертон. Я распахнула глаза и огляделась. Было совершенно тихо и безлюдно — многоголосо трещавшие до этого сверчки теперь молчали, широкий и спокойный Дунай шёл мимо, а странная вибрация всё нарастала, оглушая до пронзительного звона в ушах. Птица на той стороне реки издала последний крик и затихла, и неожиданно мир вокруг мелькнул и погас…

Деревья…

Будто со дна колодца, я в мельчайших подробностях видела деревья — неровные, волокнистые складки коры рывками надвигались из темноты и исчезали позади, а под корой мелькали бордовые вспышки. Дерево проплыло в полутьме слева, затем второе. Дерево справа… Внизу мягкий травянистый ковёр — серый, будто в старинном монохромном телевизоре — потрескивал ломающимися ветвями. Какие-то блики разбегались в стороны — крохотные насекомые до смерти боялись и торопливо освобождали дорогу тому, что наощупь пробиралось сквозь ночной мрак. У этих маленьких существ не было ни сердец, ни мозга, ни разума, но те, что не успевали убраться с пути, падали замертво, тут же сморщивались и съёживались, словно сухие сгоравшие листья…

Оно приближалось. Потный, липкий страх прошиб спину горячей влагой, и я встрепенулась.

— Софи, вставай! Софи! — воскликнула я, расталкивая её, тряся изо всех сил.

— Ты с ума сошла? Что такое?! — сквозь полудрёму пролепетала она. — Сколько времени?

Откуда-то издалека, со стороны леса донёсся душераздирающий собачий вой. К протяжному воплю присоединился ещё один голос. С того берега — ещё несколько собак. Все они страшно взрёвывали и отчаянно выли почти в унисон, а я уже знала, что это означает. После мёртвых болот Каптейна я ни с чем на свете не спутала бы это.

— Подъём, быстро! — рявкнула я подруге прямо в ухо и вскочила на ноги.

Оскальзываясь на влажной траве, я ринулась в сторону фургона, где оглушительным храпом сотрясал окрестности мирно спящий Гагик. Костёр давно догорел, на остывшем мангале лежал одинокий шампур с нанизанным на него мясом. Споткнувшись о какую-то корягу, я с грохотом опрокинулась на мангал, вскочила, невзирая на саднящий бок, и стала яростно тормошить спящего водителя. Тот сел и принялся тереть глаза.

— Что? Что случилось?! — бормотал он, ошалело оглядываясь вокруг. — Неужели полиция?

— Хуже! — выпалила я, не помня себя от страха. — Заводи машину, немедленно! Нам надо валить отсюда!

— Зачем такая спешка, слушай? Неужели до утра не дотерпит?

— Да мы все умрём на хрен, если сейчас же не уберёмся! — воскликнула я.

Бормоча неразборчивые ругательства, Гагик неуклюже поднялся и заковылял в сторону водительской двери. Софи была уже рядом — хватала с травы всё, что попадётся под руку и бросала прямо в открытый кузов фургона. Умница моя, сообразила, мельком подумала я.

Новый удар беззвучного камертона набирал силу, размывая, топя во мраке поляну, забирая мои силы, и я схватилась за створ двери, чтобы удержать равновесие. Ворвался звук — с деревьев, из кустов, с речной глади панически свистя, щёлкая, гогоча взметнулись в небо десятки птиц.

И появилось оно.

На краю поляны серая стена леса с чёрным подножием деревьев застыла, превратившись в недвижимый в безветрии монолит. Внизу, меж стволов, будто вспучилась чёрная вуаль, и от тьмы отделился высокий сухощавый силуэт. На сливавшемся с лесными тенями аккуратном костюме светлым пятном проступал треугольник белоснежной рубашки. Размытая фигура замерла.

Совсем рядом, под боком заурчал двигатель фургона, задребезжали его стальные потроха, загудели, начиная выход на рабочую мощность, антигравы. Я сделала усилие, чтобы пошевелиться — тщетно. Тело стало чужим, неподконтрольным более моей воле, а в голову заползло нечто чужое. Словно длинные, слепые черви, незримые пальцы скользили по извилинам моего разума, выискивая, за что уцепиться, нечто важное, чем можно взять — и вывернуть всё моё нутро наизнанку. Тошнота подкатывала к горлу.

— Нет! Вон отсюда! — крикнула я, отчаянно сопротивляясь.

Чёрные провалы очков увидели то, что наконец нащупала невидимая длиннопалая рука — и удовлетворённо ощерились. Вот он — скрытый от глаз потаённый страх, вожделенный и всепоглощающий. Краеугольный камень — вырви его с мясом, и вся остальная шаткая конструкция маленького слабого человечка рассыплется в прах!

— Проваливай, чудовище! Уходи, или я убью тебя! — Мой голос гас среди деревьев.

Преодолевая липкий страх, по мокрой траве я сделала несколько шагов в сторону кромки леса и выбросила вперёд руку; щёлкнуло запястье, обнажая ионный резонатор. Какая-то новая, невидимая воля чудовищным усилием тормозила меня, не давала выстрелить — словно кто-то ещё вмешался, болевым захватом придушил рассудок, не позволяя нервным импульсам достичь умозрительного спускового крючка в управляющем интерфейсе, размыкая цепь между мозгом и машиной.

Новый оглушительный удар немого камертона — мир вспыхивает, оседает вниз падающими звёздами, появляется вновь, и я обнаруживаю себя стоящей возле фургона.

Я стояла в стойке, и жерло бластера было направлено Софи прямо в лицо. Её глаза, широко распахнутые и устремлённые мне в душу, были полны не страхом, а шоком. В голове моей мелькали беспорядочные образы, обрывки несформированных мыслей. Словно фрагменты сотен и сотен пазлов, десятками тысяч они неслись по спирали огромного яростного смерча противоборствующих сил. Сделав последний надрыв, свободной рукой я перехватила распахнутое жерло бластера и до боли в укушенном мирмитерой плече прижала его к животу.

Софи, моментально придя в себя, сгребла меня в охапку и что было сил швырнула нас обеих вбок, внутрь глайдера. Хрустнули какие-то пакеты, звякнуло стекло, металлическая поверхность подо мной задрожала, накренилась, и аэрофургон, с трудом оторвавшись от травы, пополз над водой. Ноги мои свисали вниз, а я лихорадочно пыталась ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы не вывалиться наружу. Позади оставалась поляна и царивший на ней кошмар; ураган в голове стихал, и я постепенно обретала способность слышать — гудел аэрофургон, свистел ветер сквозь открытую дверь.

— Что… что это было? — голос Софи срывался, она тяжело дышала.

Я пыталась ответить, но язык не слушался меня, будто пьяной

— Не… не знаю, Но это была смерть, Софи. Мы были в полушаге…

— Да уж, ты меня чуть не пристрелила, — вполоборота заметила она. — Но ведь ты никогда бы этого не сделала, правда?

— Никогда… Это была не я, оно управляло мною.

— Управляло? — Софи нахмурилась. — Ты что, имеешь в виду телепатию?

— Я не знаю, как это назвать, — пролепетала я. — Я видела это существо раньше — когда-то давно оно сломало все наши планы и убило дорогого мне человека. И сейчас всё чуть не повторилось снова!

— Может, полицию позвать? — вполоборота крикнул Гагик из-за штурвала.

— И что мы им скажем? — Софи горько усмехнулась. — Господа офицеры, мы тут полулегально пересекаем Европу, а ещё нас пыталось убить чудовище-телепат.

Гагик не ответил. Привалившись к стене фургона, я пыталась совладать с телом — меня всю трясло, будто в лихорадке, в груди что-то сжималось, было тяжело дышать. Софи отлипла от заднего стекла, подошла ко мне и села рядом.

— Всё обошлось, всё хорошо, за нами никто не гонится.

— Обошлось, но только на этот раз, — дрожащим голосом произнесла я. — Теперь ты понимаешь, почему мне нужно было уйти? Понимаешь, почему я не хотела впутывать тебя во всё это?

Софи не ответила. Кое-как нашарив в полутьме бутылку с водой, она сорвала с неё крышку и дала мне напиться вдоволь, а затем в несколько глотков опустошила её и бросила на пол…

Машина бодро несла нас вперёд, смешной пёс на приборной панели радостно кивал головой, а с Гагика всё было, словно с гуся вода. Глядя на его великолепные усы, я понимала — ему просто не доводилось сталкиваться с подобным, он не знал, что это такое. А может, он старался своим видом приободрить и отвлечь нас? Он словно бы позабыл ночное происшествие, преспокойно крутил баранку фургона и не умолкая травил байки.

… — Время у меня свободное было между заказами, — рассказывал он. — А на крыше машины — маячок такси светится. Стою это я у Пушки, сижу за рулём да кофе пью. И тут задняя дверь открывается, садится девушка-красавица в свадебном платье, и говорит: «Поехали, ара!» Я думал, может в ЗАГС опаздывает, подвезти туда попросит, так нет, наоборот — заказала другой конец города. Девушку я довёз, да так и не спросил, что да как. А она вышла из машины и пошла в чисто поле прямо через высокую траву, да так там и скрылась. Не догнал я её, не спросил ни о чём, хотя интересно было до жути…

— Да уж, больше на сцену из кино похоже, чем на реальную жизнь, — протянула Софи.

— Иногда реальная жизнь пострашнее всякого кино будет… Вызвали меня в два часа ночи человека довезти. Добрался до места, и села ко мне женщина в длинной чёрной юбке с чёрным платком на голове — не иначе как на похороны собралась. А в руке у неё было что-то вроде чемодана или сумки, покрытой тканью. В салон она это класть не стала, а попросила открыть багажник. Изнутри послышались звуки, похожие на карканье. — Гагик драматично понизил голос. — В ответ на мой недоумённый взгляд она приподняла покрывало, а там… Огромный чёрный ворон! И вот, в три ночи мы наконец добрались до места — до отдалённой церкви. Она расплатилась, забрала клетку, вошла в ночной двор церкви и скрылась во тьме. Как открывается дверь здания, я так и не услышал. Только пару раз каркнул ворон, и всё. Не хотелось мне там больше оставаться, я и поехал…

Внизу, в предрассветной мгле, плыли поля и теплицы — бесконечные вереницы длинных-длинных седых теплиц и прямоугольных коричневатых полей. Мелькали пальмовые рощицы, полузаброшенные заправки и приземистые магазинчики вдоль дорог. Холмы, покрытые жухлой жёлтой травой, сменялись солончаками пересохших озёр…

Не в силах больше бодрствовать, я сдалась на милость усталости и закрыла глаза. Меня моментально укачало, я привалилась к окошку пассажирской двери и задремала…

… Запрокинув голову вверх, я видела Землю — сине-зелёный шар, стремительно вращавшийся, подставляющий Солнцу то один бок, то другой. Оборот, и ещё один, и ещё — день, сменяющий день и уходящий в небытие вслед за прошедшим… Земля рассекала пространство, удаляясь по своей орбите настолько далеко, что теперь отсюда она казалась точкой. Вот эта точка скрылась за пылающей сферой Солнца, показалась с другой стороны и опять приблизилась по дуге. Я уже могла разглядеть тонкую паутинку городских огней на тёмной стороне шарика, но планета снова уходит, виток за витком отмеряя годы, приближая неизбежное…

Наконец, я оторвала взгляд от бесконечной гелиоцентрической круговерти. На лесную опушку, в центре которой я стояла, опускался вечер, набрасывая тени на деревья и пробуждая ночные звуки, доносившиеся из чащи. Взгляд мой встретился с двумя голубыми огнями, сияющими во тьме меж деревьев. Они приближались, и я увидела проступившие очертания величественного оленя с ветвистыми рогами на голове. Огромное животное вышло из-за деревьев и уверенно направилось прямо ко мне, а я уже знала, что мне нужно делать.

Я мягко провела рукой по гладкой шелковистой шерсти, подошла к оленю сбоку и одним рывком взлетела вверх, оседлав его. Живой стан подо мной играл мышцами, биение большого сердца отдавалось в моём теле. Олень сделал несколько шагов, ускоряясь, и понёс меня вперёд, а я, ухватившись за ветвистые рога, изо всех сил старалась удержаться на широкой спине.

Я знала, что он донесёт меня туда, где я должна быть. Душа моя испытывала подъём, граничащий со счастьем…

… — Лиза, просыпайся, мы приехали. — Софи встряхнула меня за плечо.

— Хвост! — Я встрепенулась и принялась ошалело оглядываться по сторонам. — За нами не было хвоста?!

— Не было, Лиза, всё хорошо, — успокаивающе ответил Гагик. — Мы хорошенько попетляли и убедились, что никто не гонится. Мой железный конь быстрый и сильный — это только с виду он кажется развалюхой.

Он ласково похлопал по приборной панели, а я огляделась — аэрофургон стоял в самом тупике асфальтовой дорожки. Дальше асфальт обрывался, сменяясь узкой тропинкой, которая петляла по склону холма, исчезая в редком кустарнике. Уходящий вверх склон покрывали пучки жухлой желтоватой травы, а с другой стороны, внизу, шумела и пенилась вода.

Скалистые берега окаймляли крошечный залив; справа, на каменистой косе за высоким забором белели какие-то двухэтажные постройки, а левее, за торчащей из воды щербатой грядой открывалась бескрайняя морская гладь.

— Отсюда пойдём пешком, — объявила Софи. — За тем забором начинается охраняемая территория, и на машине нас могут остановить с расспросами.

Я открыла дверь и выбралась на асфальт. Тело ныло после сна в неудобной позе, я вытянулась и кое-как размяла спину.

— Какой у нас план? — спросила я.

— Сперва я должна встретиться с родителями, но не знаю, как надолго это может затянуться. Как-никак, почти год не виделись.

Софи накинула сумку на плечо и повернулась в сторону синеющего в отдалении моря. Ветерок ласкал её волосы, тонкий профиль смуглого лица озаряло восходящее солнце.

— Ну что, на этом всё, да? — В голосе Гагика звучали нотки досады.

— Боюсь, что так, — с грустью ответила Софи. — Тебе здесь лучше надолго не задерживаться, днём патрули начинают облёт территории. Спасибо тебе, Гагик, что подвёз нас. Вот — за потраченное время и за три дня пребывания в Союзе. — Софи протянула Гагику пачку купюр.

— Нет, здесь слишком много, — запротестовал Гагик. — Не надо столько!

— Я настаиваю. Считай, что это за спасение наших жизней. — Она настойчиво сжимала деньги в вытянутой руке. — Миграционные сборы уже списываются с твоего расходного счёта, пока ты в Союзе. Даже если ты об этом не знаешь. А если останутся лишние деньги — не беда. Тебе надо перебрать движки, им явно не хватает тяги.

Некоторое время Гагик переводил глаза с Софи на меня и обратно, пребывая в явном замешательстве — памятуя о событиях прошлой ночи, он решал, остаться ему или уехать. Усы шевелились и елозили из стороны в сторону на его широком загорелом лице.

— С нами всё будет хорошо, — с лёгкой улыбкой сказала Софи. — Не волнуйся за нас. Тебе есть, о ком позаботиться.

— Ну хорошо, как скажешь, спорить не буду, — тяжело согласился Гагик и сунул деньги в карман.

Галантно поцеловав руку Софи, он неуклюже приобнял меня и сказал:

— Лиза-джан, помни и не забывай. У Бога тысяча и одна дверь. Если закроется тысяча — одна обязательно откроется. — С этими словами он забрался в свой облезлый аэромобиль и, сверкнув оттуда золотым зубом, крикнул: — Хаджох! Доброго солнца вам! Если что — мой номер знаете!

Машина натужно оторвалась от земли и, набирая скорость, поплыла над пригорком. Через несколько секунд аэрофургон скрылся за холмом, а Софи достала из кармана две карточки, протянула их мне и сказала:

— Вот, держи ключ от моей квартиры. А на этой карте есть немного денег. Располагайся там, а я, как всё закончу, приду.

— А куда идти-то? — пожала плечами я. — Я здесь в первый раз.

— Момент, — спохватилась Софи. — У тебя же есть блю-арк? Включи-ка его…

Через несколько секунд пакет геоданных развернулся в моём нейре, маршрут построился и лёг на сетчатку глаза.

— Я буду ждать, — сказала я.

Софи кивнула, чмокнула меня в щёку и бодро зашагала по извилистой асфальтовой дорожке вниз, в сторону белой ограды, а я осталась одна.

Неторопливо шагая по маршруту, я вспоминала прошедшую ночь, обернувшуюся кошмаром — и чуть не ставшую трагедией. Только сейчас, по прошествии времени, я понимала — внутри меня разразилось противостояние двух мощных сил. В этот раз чудовище потерпело поражение, но я чувствовала нутром — оно не успокоится, пока не настигнет меня.

Странный сон, последовавший за ночными событиями, вызывал двойственные ощущения. Я упустила что-то важное, ускользнувшее в последний момент, и была несколько разочарована тем, что мне так и не удалось добраться до места назначения на могучем олене. Но когда я открыла глаза, то осознала странную вещь: впервые с Пироса меня не преследовали во сне кроваво-красные глаза Рамона. Этот сон, пусть и обрывочный, был о чём-то ином. О силе.