Подземный флот маркшейдера Вольфа

Глава 3

Глава третья.

С появлением дерзкой княжны на аэроплане-трансформере,

а также — представлением других необыкновенных персонажей

и подозрительных бронзовых львов.

Не успел Кит моргнуть, как получил еще одно подтверждение тому, что провалился в «одна тысяча дремучий»: из-за леса, что рос поодаль на склоне, слева от дороги, вылетел самый настоящий старинный самолет — биплан.

Если всю эту массу впечатлений, навалившихся на Кита, представить в виде большого красивого торта, то настоящий старинный биплан в синем небе мог претендовать на роль шоколадки или вишенки, водруженной на вершину такого торта.

— Доннер ветер! — почему-то очень недовольно пробурчал князь, и Кит только на другой день узнал, что это такое немецкое ругательство, а не сила или направление ветра.

Биплан, тем временем, заложил вираж вправо, и теперь, снижаясь, летел навстречу.

Кит мигом догадался, кто там сурово сидит в небесах за штурвалом биплана. Он же сидел внизу, в старинном авто, бедный и бледный, и смотрел на летний простор и биплан над этим простором, забыв выдохнуть воздух московской подворотни начала двадцать первого века…

От биплана вдруг отделилась темная точка-капелька и полетела вниз, будто птичка сделала то самое на лету… Капелька достигла земли и — БА-БАХ!

Огонь! Комья земли во всех стороны, удар воздуха в лицо, шевелюра дыбом!

С князя сорвало фуражку, она плюхнулась на заднее сиденье.

— Дьявол! — вскрикнул князь уже по-русски. — Немец, что ли, впрямь?!

Он резко притормозил, поднялся в рост и, повернувшись назад, вперился в аэроплан, заходивший на новый круг.

— Ах, Лизон, Лизон, подведешь ты нас под монастырь! — очень сокрушенно пробормотал князь.

В ответ на этот упрек, биплан, замкнув круг, нагло так покачал крыльями и с рокотом пронесся у них над головами.

— Карцер по тебе плачет! — прямо-таки рассвирепел князь.

А Кит так и сидел себе — ни жив, ни мертв…

Князь, бормоча себе под нос всякие невинные, какие-то старинно-аристократические ругательства, немного прибавил скорости.

Они стали проезжать мимо аккуратного прямоугольного прудика, на берегу которого сидел на аккуратном складном стульчике ровесник Никиты, белобрысый босой чувак в белой рубашке с рукавами, закатанными до локтей, и темных брючках, закатанных почти до колен.

Князь притормозил около него, сделал важный приветственный жест и выкрикнул фразу на английском языке, которую Кит, по счастью, знал на память:

— Good afternoon, Tom!

«Добрый день, Том».

— Скоро познакомлю, — с необъяснимым воодушевлением сказал князь Киту. — Тоже светлая голова, как и вы.

Кит только тупо, по-дурацки сказал любимое:

— Угу.

И кивнул.

Дорога поворачивала налево и вверх, и, как только они повернули, Кит увидел на склоне дом. Даже пофигистских знаний по истории вполне хватило Киту, чтобы определить, что это настоящий старинный помещичий дом, усадьба… Не очень большая. Гораздо меньше Останкино, которое Кит видел почти каждую неделю, потому как жил неподалеку. Но всё было при ней, этой не больше приличного современного коттеджа, помещичьей усадьбе — колонны, два грозных льва у входа.

И всё же это был не обычный старинный дворянский дом, потому что сверху на нем была сооружена настоящая обсерватория. И вот это Киту сразу понравилось, ведь у него самого был дома небольшой телескоп, который он возил летом на дачу.

Увидев обсерваторию, он, наконец, смог выдохнуть и вздохнуть. Получился вздох облегчения. Князь заметил это, улыбнулся.

— Милости прошу в Веледниково, — сказал он, потом добавил: — Остатки былой роскоши, конечно… — И добавил еще с непонятным смущением: — Наука и техника требуют жертв…

Машина, с немалыми усилиями одолевшая подъем, остановилась у входа в дом с колоннами и львами. Львы вблизи оказались какими-то странными. Не белыми, гипсовыми, какие бывают обычно у входа в «остатки былой роскоши», а с виду металлическими, бронзовыми или латунными. Причем они казались скроенными из отдельных кусков металла и сбиты по швам частыми заклепками. Морды львов напоминали большие рыцарские шлемы, будто их можно было снять и надеть себе на голову. Киту даже показалось, что глазницы у львов темные и пустые, будто в них и вправду дырки, чтобы смотреть изнутри.

Князь отпустил руль, пару раз сжал и разжал пальцы и красивым актерским жестом снял очки.

Кит невольно посмотрел на него — и увидел за его плечом, как идёт на посадку биплан. Внизу, на лугу, была посадочная полоса… Только какая-то очень короткая.

— А-а, спускается с небес на грешную землю леди Сорви-Голова, — угадал князь, что видит Кит, и сам повернулся.

Тут снова произошло нечто необъяснимое. Если бы такую аномальную посадку Кит увидел в своем собственном, а не в этом невероятном мире, то снова бы ему пришлось сказать себе: «Глюк! Точно!»

У самой земли старинный биплан вдруг заискрился, будто был обклеен весь мелкими осколками зеркала, и… пропал, исчез.

Князь вдруг резко развернулся весь к Киту, будто нарочно закрывая картину загадочного исчезновения биплана при посадке.

— Подождите удивляться, Никита, — с загадочной улыбкой сказал он. — Еще успеете…

А Кит уже и не удивлялся — так он успел наудивляться с ночи, что больше на это сил не осталось.

Он только невольным движением, подался чуть влево — и продолжал смотреть на задний план. Последовательность аномальных явлений получилась такая: биплан садился за левое плечо князя и, замерцав, пропал, словно рассыпался на молекулы, а из-за правого плеча князя парой мгновений позже выехал… мотоцикл, а на мотоцикле сидела… кто?! Ясно кто!

Теперь уж удивляться нечему было, даже если бы очень-очень захотелось!

— А вот и Евсеич Первый! — громко сказал князь, явно отвлекая Кита от пытливых наблюдений.

И отвлек. Кит невольно повернулся, чтобы посмотреть, какой-такой бывает Евсеич Первый, киборг что ли, или клон?

От дома неловкой трусцой спешил к ним высокий, худой человек лет пятидесяти, одетый в какую-то форменную одежду. Кит не знал, как ее назвать, но по ее виду мог уверенно сказать, что она тоже очень старинная, как и всё вокруг. Человек забежал со стороны князя и открыл дверцу машины.

— Барин, заждались уж вас! — как-то уж слишком подобострастно и прочувственно выговорил он. — Да всё слава Богу! А с Лизаветой Януариевной так и не сладили! С ней и самому кайзеру немецкому не сладить!

Князь взялся за руль одной рукой и, повернувшись к этому Евсеичу Первому, выставил левую ногу на ступеньку.

— Сколько можно повторять, Евсеич. Оставь эти допотопные замашки, в двадцатом веке живем, — стал он как-то уж слишком высокомерно выговаривать Евсеичу. — Если уж совсем неймется, тогда вместо «барина» изволь — «капитан» или уж, если для краткости, пускай останется по-старинному — «княжич». И все дела.

Очень не понравился этот разговор Киту, сильно его напряг.

— Между тем, у нас очень важный гость, — сказал князь, вышел из машины и повернулся к Киту. — Никита Андреевич Демидов. Оказал нам честь визитом, который мы с таким нетерпением ожидали.

Евсеич Первый пригнулся. С огромным интересом, будто на привезенного экзотического зверя, он посмотрел на Кита и резко, словно уронил что-то и дернулся следом за упавшим предметом, поклонился Киту.

— Очень рады, Никита Андреевич, милости просим, милости просим! — сказал он так же подобострастно.

Еще больше напрягся Кит, наблюдая, как Евсеич Первый шустро обегает машину и открывает дверцу ему, Киту.

Кит вышел просто и сказал запросто: «здравствуйте».

— Здравия и вам желаем, Никита Андреевич, — всё рассыпался Евсеич Первый в любезности, от которой Кита уже тошнило.

Он догадался, конечно, что если сейчас — это «до революции», то значит, этот Евсеич, натурально слуга, прямо настоящий лакей, раз так весь рассыпается. Все это Киту не катило.

— Кваску не желаете с дороги, Никита Андреевич? — спросил Евсеич Первый. — Холодненького? Или морсику?

«А кока-колы у вас тут нет холодненькой?» — очень захотелось спросить Киту, но он решил никого не обижать.

— Можно, — только и буркнул он.

— Чего изволите-с? — опять рассыпался Евсеич.

— Квасу, — лишь бы тот отстал, буркнул Кит.

— Сию минуту-с.

И Евсеич побежал в дом.

Однако князь тормознул его:

— Погоди, боцман, — вдруг позвал он слугу очень даже уважительно и, подождав, пока тот развернется, сказал: — Второй-то где?

— Держит контроль по контуру, — преобразившись вдруг, важно ответил тот. — Как вы велели, капитан.

— Ах да, — махнул рукой князь. — Не суетись только. Теперь и так все в сборе, слава Богу. Я сам всё покажу Никите Андреевичу, а ты пока обычными делами займись.

— Есть, капитан! — опять клюнул вниз Евсеич Первый и уже не побежал в дом, а пошел с достоинством.

— Уж извините его, Никита, — сказал князь, заметив сильно кислую физиономию Кита. — Он и его брат-близнец — совершенно равноправные члены нашей корабельной команды, от них зависит очень многое, но никак не удается выбить из них старорежимные холопские повадки. Крепостная традиция, так сказать, в крови, еще их отец был крепостным, застал ту эпоху во всей её красе… Я уж им, понятное дело, не говорю, что у нас тут всего через два с половиной года случится, как нас тут всех в будущую революцию разнесут по кусочкам. Все равно не поверят. Скорее умом повредятся. Я понимаю, как вы лично на это смотрите… но ведь заметьте, в вашем же классе есть, так сказать, господа, которые такой обиход примут как должный. Разве я ошибаюсь?

Пока князь разлагольствовал, как бы оправдываясь перед прогрессивным — с виду, по крайней мере — далеким будущим в лице Никиты Демидова, снизу, с дороги, нарастал треск. К бабке-угадке не надо было ходить, чтобы сказать: это треск очень старинного, но явно нового мотоцикла.

— Возвращается ветер на круги своя, хотя порой это кажется невероятным…

Князь, кажется, еще не закончил свою туманно-философскую мысль, как решил прерваться. Он явно посчитал ниже своего достоинства надрывать голос, перекрикивая накрывший их мотоциклетный треск. Он замолк и косо, с неодобрением проследил за мотоциклом, объехавшим их широким кругом и остановившимся в десятке шагов, прямо у крыльца усадьбы, подо львом.

— А вот сейчас я представлю вас старшему помощнику и вечному возмутителю спокойствия, — сказал князь. — Но сначала, простите, прилюдная выволочка. Иначе не проймешь.

Он решительным, военным шагом направился к «возмутителю», вернее возмутительнице спокойствия, которая, тем временем, откинула ногой консоль внизу, потом оставила мотоциклетное седло, изящно перекинув правую ногу через старинный руль, похожий на длинные тараканьи усы, улыбнулась решительному князю и сняла мотоциклетные очки, в точности повторив то эффектное движение рук, каким снимал очки и сам юный князь Веледницкий.

— С благополучным возвращением из будущего, Жоржик! — невинно прощебетала юная летчица-мотоциклистка.

— Что вы себе позволяете, старший помощник! — резким, хорошо поставленным голосом стал отчитывать ее князь. — Помимо прочего, хорошенький приём вы устраиваете нашему гостю — пытаетесь напугать его до смерти.

— Не похож он на пугливого гимназиста, — как бы между прочим, заметила летчица, бросив в сторону Кита короткий взгляд, авиационной бомбы пострашнее. — А что касается бомбёжки… Во-первых, я маскировала ваш переход под военные маневры… Мало ли чьи шпики тут могут водиться. Во-вторых, тренировалась. Война всё-таки идёт, Жорж. Может пригодится навык прицельного бомбометания…

Князь бессильно развёл руками. «Пронять» сестру ему не светило.

Мотоциклистка, тем временем, продолжала невинно улыбаться.

Кит же чувствовал только, что каменеет и врастает в землю.

Наконец, мотоциклистка по-дружески, по-родственному похлопала братца ладонью по груди и сказала:

— Ну что ты так раскипятился, Жоржик, да еще при госте. Он подумает про нас невесть что. Я посчитала, что все-таки важно прикрыть контур сверху, с воздуха. Оттуда, знаешь, — она ткнула в небо пальчиком, — легче проследить, нет ли в округе подозрительных лиц. На худой конец, отвлечь внимание тех же шпиков, которых ты так опасаешься… И к тому же, посмотрел бы ты сверху, как он красив, переход сквозь время… Если бы ты видел эту изумительную шарообразную радугу!

— Вот где истина — одни красоты ей, красоты важны! — всплеснул руками князь, уже смиряясь с тем, что «выволочка» пошла насмарку. — Верно говорил папа, — ударение в слове «папа» князь сделал на второй слог, — на тебя, Лизон, нет никакой управы, кроме полицейской.

Лизон сразу нахмурилась, и словно тень упала на ее лицо.

— Не говорил, а говорит… — грустно и очень тихо, но очень твердо проговорила она.

Князь резко повернулся к Никите, чего-то смутившись.

— Приношу извинения, Никита Андреевич, за семейные недоразумения на нашем, так сказать, корабле, — громко произнес он. — Позвольте представить вас моему старшему помощнику и просто родной сестре Елизавете Януариевне Веледницкой.

Елизавета Януариевна насмешливо взглянула снизу вверх на брата и решительной походкой, сильно напоминающей военную походку брата, двинулась навстречу Никите.

— Я представлюсь сама, — бросила она брату через плечо.

Кит однажды читал о таком необъяснимом и страшном аномальном явлении, как самовозгорание людей. В истории известны несколько достоверных случаев, когда на глазах пораженных свидетелей кто-то сгорал мгновенно и бесследно, вспыхнув ослепительным шаром… Кит чувствовал, что вот-вот сейчас сам также мгновенно воспламенится и исчезнет, оставшись тут, в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году, кучкой золы… а может, и вообще без всякой золы. Лицо у него уже страшно горело.

Дерзкая и неуправляемая летчица-мотоциклистка подошла к Киту и подала руку в перчатке.

— Лиза, — сказала она, глядя в глаза Киту так же дерзко, лукаво и… ну, не опишешь как. — Называйте меня просто Лизой… А вас как можно величать?

— Никита, — выдавил из себя Кит, отвечая на рукопожатие.

Хорошо, что рука девчонки была в перчатке, потому что рука Кита была сейчас мокрая и холодная.

— Можно просто Кит, — добавил он и сразу догадался, что зря.

— Кит? — приподняла одну острую бровку княжна Лиза. — Это очень внушительно и весомо.

Трудно сказать, что подвигло князя сказать то, что он сказал, поспешно подойдя к ним. Наверно, он просто хотел подбодрить чересчур смущенного Кита.

— Со стороны посмотришь, так будто вы накоротке, знакомы давно, — весело сказал князь.

И тут Кит брякнул:

— Виделись уже…

Брат с сестрой изумленно переглянулись.

— Когда ж это вы успели? — с недоуменной улыбкой спросил князь, думая, что Кит так шутит.

— Да сегодня… Ночью, — так честно и признался Кит.

И с трудом сглотнул.

Княжна Лиза ахнула. Она ахнула так протяжно, будто делая вздох после долгой задержки дыхания:

— А-а-а-а-а-а-а-а-х!

И отшатнулась. И жутко побледнела. И тут же жутко покраснела. И закрыла лицо обеими руками, облаченными в перчатки-краги.

— Так вы нас видели?! — полушепотом спросил пораженный князь.

— Угу, — только и буркнул Кит.

— И слышали к тому же? — постепенно осознавал всю ужасную новость князь.

— Слышал, еще как, — просто ответил Кит.

Ему вдруг резко стало легче.

— Какой эффект! — Князь картинно схватился за голову. — Кто бы мог подумать!

И он вновь, с чувством полного на это права, накинулся на сестру:

— Вот! Вуаля! Я же тебя предупреждал, Лизон!

Он повернулся к Киту и сделал изящный поклон:

— Простите великодушно, Никита Андревич! Мы перед вами кругом виноваты! Последствия научных экспериментов порой вылезают за пределы всяких допустимых приличий… Просто как кипящее молоко из кастрюли.

Больше всего в мире прошлого Кита напрягали эти длинные, складные речи, которые казались совершенно неестественными, будто их умело зачитывали наизусть. Как в театре!

— Да ладно, — уже вполне уверенно махнул он рукой. — Бывает. Проехали.

Княжна, тем временем, так и стояла, закрыв лицо.

— Элиз! — строго, по-отечески окликнул ее брат. — Ты-то что столбом стоишь! Приноси извинения. Ты же, как мне видится, совсем не проехала и не пролетела… или ты считаешь, что вполне достаточно моих?

И тут произошло еще одно аномальное явление.

Княжна Лиза вдруг повернулась назад — и бросилась бежать. На крыльце она чуть не сшибла Евсеича Первого, вышедшего из дома с подносом, на котором стояли две больших, как пивные, белых кружки.

И тут Киту совсем полегчало. Он понял, что жить можно. Даже в далёком-предалёком прошлом.

— Вот так у нас, — развел руками князь. — Закладывать в воздухе фигуры что великий авиатор Нестеров — никакого страха, а вот чтобы принести извинения за допущенную вульгарность, так сплошной ужас и скрежет зубовный.

— А вот и квасок… — вовремя подоспел Евсеич. — Извольте, господа!

Князь изволил первым. Взял кружку, пригубил.

— Холодненький! — сказал он, нарочно отвлекаясь от неловкой темы.

Кит не успел протянуть руку, как Евсеич опустил поднос к нему. Кит взял белую фарфоровую кружку, посмотрел в нее, из кружки шибануло мощным и приятным холодком — и Кит хлебнул. Квас был, и правда, холодным, с кучей всяких вкусов — приятной кислинкой, духом черного хлеба, пряностями какими-то. Кит не постеснялся и стал пить, уже не отрываясь, — тушить и остужать себя всего изнутри, пока не успел сгореть дотла.

Оба — князь и Евсеич — с очень довольным видом смотрели на него.

— Спасибо, — сказал Кит, облизнув губы. — Вкусный…

— Рады стараться, Никита Андреевич, — по-военному отчеканил Евсеич.

— Это Петровна рада стараться, — опять с фирменным аристократическим холодком в голосе уточнил князь. — А ты тут на подхвате. Но вовремя, благодарю.

Князь изящно поставил свою, практически полную кружку на поднос, вернее Евсеич подхватил княжью кружку снизу, как только заметил жест барина. А Никита сам успел протянуть свою кружку и поставить, потому как был из нормального, прогрессивного будущего, где такие старорежимные порядки еще не везде успели вернуться… Князь едва заметно усмехнулся.

— Спасибо, Евсеич Первый, — тем не менее, вполне искренне сказал он. — Пойдемте же.

Они двинулись к дому. Евсеич, конечно же, сразу успел унестись вперед и распахнул свободной рукой дверь.

Кит не оглядывался по сторонам, но мог поклясться, что необычные, латунно-бронзовые, все в заклепках львы у крыльца оба разом повернули головы и посмотрели на него, Кита. Взяли его на миг в перекрестие взглядов. И резко отвернулись…

— Только не кланяйся, ради Бога, уже невозможно, — предупредил князь Евсеича у дверей и красивым жестом предложил Никите войти первым. — Прошу вас, Никита, милости прошу в наш дом.

Никита вошел — и на него пахнуло музейным духом.

Лепные потолки, лестница, художественный паркет. Папаню бы сюда! По обеим сторонам от лестницы стояли высокие и странные металлические фонари. Их прозрачные круглые плафоны размером с арбуз были схвачены крупной металлической сеткой. Внутри вместо ламп было нечто, похожее на клубки металлической стружки.

— Детали — чуть позже, — сказал князь, заметив интерес Никиты, — давайте сначала самое насущное.

И он повел Никиту направо, по коридору первого этажа. Кит ощущал себя на экскурсии в старой усадьбе. Типа, наглядный урок истории.

— Я, с вашего позволения, начну с самого-самого насущного, что порой случается важнее спасения мира, — снова стал по-своему, по-старинному разлагольствовать князь. — Вот это, кстати, ваша комната, — указал он по ходу на одну из дверей. — А вот дальше… — Они прошли еще немного. — Вот тут — жизненно необходимые удобства.

Двумя руками он указал на две двери, поменьше.

— Слева — сами понимаете, какие, а вот здесь — ванна и всё такое. Что я готов безоговорочно признать за вашим временем, так это прогресс в удобствах… Остальное, по большей части, спорно. Но и здесь, в моей усадьбе, все максимально прогрессивно, по меркам нашего времени. Такого оборудования сейчас немного найдете в России. Последнее слово английской техники, — умело, без излишней кичливости, хвалился князь и вовремя притормозил: — Впрочем, давайте без церемоний. Вы с дороги. Я на несколько минут оставлю вас. Вы немного обвыкнитесь, взгляните на свою комнату, в ней у двери увидите звонок. Когда возникнут вопросы, жмите кнопку без стеснений. А пока чувствуйте себя, как дома.

И князь пошел. В учтивости и предупредительности ему, конечно, нельзя было отказать. Оставил он Кита вовремя. Квас быстро добежал во все стороны, от него даже немного голову повело… Ну, и всё такое.

Кит зашел в туалет. И ухмыльнулся. Ну, конечно! Последнее слово английской техники! Такое «последнее слово» с бачком под потолком и цепочкой он видел два года назад в Питере, в какой-то дремучей коммуналке, когда они ездили в Петербург с мамой и, по ходу, навестили какую-то ее дальнюю родственницу, столетнюю старушенцию, которая назвала себя «баронессой Врангель» и посмеялась при этом, на минуту сильно помолодев…

Не случалось ли вам замечать, что в туалете порой очень хорошо утрясаются мысли и приходят на ум очень здравые выводы и решения?

Вот и у Никиты многое успело утрястись. По ходу дела он успел о многом здраво подумать. Например: может быть, это и не прошлое, а такая необычная реконструкция… Многие ведь любят теперь ролевые игры с реконструкциями различных исторических событий и эпох. Может, и его, Кита, заманили-затянули в такую реконструкцию… Только зачем? И кто? И уж больно дорогая какая-то реконструкция получается, с полётами аэропланов и крутыми спецэффектами, прямо голливудский бюджет на нее нужен…

Еще он успел подумать-прикинуть, как бы кто поступил на его месте. Вот мама, она, конечно, сразу бы отказалась не только кататься с незнакомым человеком в старинной машине, но и разговаривать бы с ним не стала. А если бы еще и в фиолетовое смещение пространства попала, а потом — совсем в другой мир, то наверняка бы подумала, что сошла с ума, упала бы в обморок и из него бы не выходила, пока всё бы не кончилось. А вот папаня бы, наверно, сразу поверил — и тут же стал бы все зарисовывать и фотографировать. Выходит, сейчас он, Кит, поступает почти, как папаня, только без папаниного фанатизма, с маминым обычным спокойствием.

А что бы на его месте сделал Дум? Наверно, Дум решил бы, что это мощный глюк после каких-нибудь «колёс». Дум бы, наверно, так сказал себе: «Фигассе, круто торкнуло!» И в прошлое не поверил бы… В общем, оставалось допустить на всякий случай, что он, Кит, и правда, попал в 1915-й год.

И наконец, Кит пришел к выводу, что падать в обморок бесполезно, а первым делом нужно спросить, когда и как можно ему вернуться на урок с перемены. Худший вариант — то, что это его могли захватить какие-то маньяки или террористы, которым нужен выкуп — он с собой даже не обсуждал. Очень не похоже было.

И тут Кит вспомнил, что в кармане у него коммуникатор. Вот оно! Главный, можно сказать, определитель реальности.

Кит сделал все дела, дернул за ручку. И пока гудело и булькало, он достал коммуникатор и, на всякий случай не выходя из туалета, всё проверил. Связи не было! Вот наикрутейшее доказательство, что он в прошлом. Кит попробовал кликнуть координаты, чтобы определить свое местоположение на земном шаре. Глухо! Вот еще одно веское доказательство! Тогда Кит поставил третий эксперимент. Он сфотографировал «последнее слово английской техники». Камера зафиксировала объект… значит, наверняка он был реален.

С такими вот научными результатами и выводами Кит использовал напоследок умывальник с ножной педалью и покинул самое нужное даже в часы спасения мира помещение. Он заглянул и в ванную — там тоже было «последнее слово» в виде изящного чугунного корыта на смешных львиных ножках и сверкающий латунный смеситель с краниками.

Следующим объектом была предложенная ему, как гостю, комната. Она оказалась раза в три больше комнаты Кита в их квартире, и в ней очень сильно пахло старой дачей. В комнате были: старинная широкая кровать с двумя огромными подушками, большой старинный шкаф с зеркалом, мощное кожаное кресло. И еще два особо интересных предмета. Первый — большой письменный стол со столешницей, покрытой зеленым сукном, и необыкновенной надстройкой в виде небольшого книжного шкафа, забитого золотыми корешками. На столе стояли старинный письменный прибор, большая настольная зеленая лампа, и, понятное дело, не было никакого компьютера… отчего вся комната казалась почти пустой. Второй предмет — необыкновенный маленький диванчик на кривых ножках и с кривой спинкой, стоявший у стены, напротив огромного кресла.

И еще в комнате, в уголке у двери, стоял небольшой умывальничек, который слегка покоробил Кита своей совсем уж дачной примитивностью… хотя пора было бы уже привыкнуть. Прошлое, оно и в Африке прошлое.

Было очень тихо. Кит понял, что в этом мире невероятно тихо, когда всё осмотрел и прислушался… Такой неподвижной глухой тишины он в жизни не слыхал. И тут ему стало становиться немного жутко. Именно от этой тишины… Вдруг, словно нарочно, раздался какой-то далекий гулкий звук. Что это? Кит не понял, пока вечером снова не увидел коров… Но в тот момент мычание оказалось очень кстати — прогнало накативший страшок. Кит понял, что пора нажать на кнопку звонка, чтобы включить новые события. Где он, этот звонок? Вот на стене, у двери, — большая кнопка в латунной оправе.

Кит нажал.

Спустя несколько секунд из коридора послышались быстрые шаги, прямо-таки рысь, и Кит сразу догадался, что это точно не князь.

— Чего изволите, Никита Андреевич? — вопросил от двери Евсеич.

Кит хмыкнул и сказал:

— Это… Георгий… — и он тоже добавил отчество, чувствуя, что сейчас так положено, — Георгий Януариевич просил передать… когда освобожусь…

— Сию секунду-с, Никита Андреевич, — клюнул Евсеич и пропал.

Еще через минуту снова послышались шаги, но теперь совсем другие — крепкие, спокойные, властные.

И вошел князь.

— О, осваиваетесь! Прекрасно! — сказал он. — Как вам у нас?

Кит чуть не сказал «круто», но осекся.

— Нормально, — сказал он.

— Я понимаю, — улыбнулся князь и сел.

И сел он как раз на тот самый необыкновенный диванчик. И сел, как надо садиться на такие диванчики. Очень артистически: слегка так изогнувшись, откинув руку на спинку, а одну ногу закинув за другую.

Тут только Кит обратил внимание, что у князя на ногах. Он был в узких таких брюках, заправленных в гетры, а на ногах у него были ботинки с крагами на ремешках. Наверно, так одевались в то время все настоящие автолюбители…

— Располагайтесь, располагайтесь, Никита, в ногах правды нет, — сказал князь, явно имея в виду большое кресло напротив.

Кит сел и слегка утонул. Но, в общем, в кресле было клёво.

— Теперь, я думаю, самое время ввести вас в курс дела более определенно, — сказал князь. — Я думаю, у вас уже накопилось множество вопросов. И недоумений.

— Точно, — согласился Кит как-то тупо, как если бы он сидел в кабинете зубного врача и врач сказал ему: «Всё! Глубокий кариес во всех зубах. Надо лечить всю голову. Согласен?»

— Я удивляюсь вашему спокойствию, вашей невозмутимости и прямо-таки завидую, — сказал князь.

Ага, наконец-то хоть где-то пригодилась фирменная лицевая бесчувственность Кита, от которой он порой сам страдал в своём веке! Пусть хоть в нереальном мире прошлого…

— Нормально, — ответил Кит, как если бы стоматолог спросил его: «Не больно?», а боли и вправду не было…

— Отлично, — сказал князь и закинул руки за голову, всем своим видом давая Киту понять, что ничего страшного ему не скажут. — Что вы знаете об одна тысяча девятьсот пятнадцатом годе?

— Ну… через два года эта… — Кит подумал, стоит ли говорить, и решил, что никуда не денешься от этой истории, тем более что князь уже дал подсказку. — Революция будет…

— Увы, — без особой, на вид, печали, кивнул князь и обвел рукой окружающую реальность. — Всё это обречено на полное уничтожение… Бренность, помноженная на неизбежность. — И снова закинул руку за голову. — Мы сейчас на последнем островке более или менее спокойного времени… Вы там у себя, в начале двадцать первого века, тоже, кстати, на острове, только побольше… Но об этом потом… Можно было бы насладиться последними деньками, так сказать, летними каникулами… Как вы считаете?

Странные вопросы задавал князь. Проверял, что ли?

— Перед смертью не надышишься, — понял, как надо ответить Кит.

— О! — весь выпрямился князь, в глазах его сверкнул прямо-таки восторг. — Святые слова! Мы в вас не ошиблись, Никита! Точно так! Времени в обрез, и нужно многое успеть, очень многое… А что вы еще знаете по истории нашего времени?

На «трояк» Кит уже натянул, точно!

— Первая мировая война, — сказал он.

— Так и есть, — кивнул князь. — И положение на фронте — пока ох как ни ахти… А тут еще, представьте себе, движется на нас, на Москву и на Питер, огромный подземный флот вражеских геоскафов… На огромной глубине… И не только на нас, в нашем времени, но и, представьте, на вас… Впрочем, пока это вам представить совсем нелегко.

Князь указательными пальцами обеих рук указал вертикально в пол.

— Адские машины, скажу я вам! — продолжил он с жаром. — И никто об этом не знает! И никто в это не поверит, даже если я добьюсь аудиенции не только у министра, но и у самого государя… Бес-по-лез-но. Меня запрут в психиатрическую лечебницу, откуда я немногим позже и констатирую всеобщую гибель. Вы догадываетесь, к чему я клоню?

— Догадываюсь, — машинально кивнул Кит.

Чего уж непонятного! Все понятно! Кому-то надо остановить этот невероятный подземный вражеский флот… если этот флот есть и князь действительно в своем уме… Но фиолетовое смещение, переход во времени — это всё, значит, было… значит, и существование фантастического подземного флота каких-то геоскафов теперь допустить — раз плюнуть.

— Вы всё отлично понимаете и принимаете! — вновь восхитился князь, на что даже можно было обидеться. — Эти геоскафы изобрел Максимилиан Август Вольф. Несомненно великий изобретатель. Когда-то он был другом моего отца… — Князь развел руками. — Если бы здесь был отец, мы бы, может быть, и справились бы втроем — так сказать, по-семейному… Но возникли непредвиденные обстоятельства. И вот вы здесь… Естественный вопрос с вашей стороны: «почему именно я»? Вы очень сильны в комбинаторике, причем на интуитивном уровне. Вы еще не знаете, на что способны, и, надеюсь, сегодня вечером вы удивите не только нас, но и самого себя. Именно эти ваши способности могут сыграть решающее значение в войне с подземным флотом бывшего маркшейдера Вольфа. Ваши и еще трех персонажей особого значения… или назначения, если угодно.

На Википедию надежды не было, и Кит не постеснялся спросить, кто такой «маркшейдер». Оказалось, горный инженер, специалист, так сказать, по подземным измерениям и всяким ходам-проходам.

Потом Кит сидел и слушал… и, казалось, проваливался всё глубже и глубже в доисторическое кресло.

— Далее, — продолжал князь. — В вашем доме оказалось несколько вещей… старинных, в вашем понимании, вещей. Представьте себе, они образуют своего рода электрическую цепь во времени.

Папаня, действительно, собирал когда-то разные старинные штучки, по большей части механические — всякие сломанные часы, граммофоны… Говорил, что покупал их по бросовым ценам «еще на старой доброй Тишинке»… Вот так! Притащишь что-нибудь в дом, а оно как сработает!

— …и может быть, главное, — это пластинка с романсом «Последний рейс», — совсем удивил Кита князь. — В это совсем трудно поверить, но для нас связь с будущим оказалась возможной благодаря особому использованию, извините, самого дешевого граммофона и звуковых волн, образующихся при звучании некоторых песен… конкретно — в исполнении одного редкого баритона. В подробности я пока вдаваться не буду, ибо сейчас важно другое. Первое — подземный флот угрожает и вашему времени, о чем тоже никто у вас не подозревает и во что никто… кроме разве вас… поверить не найдет в себе никаких умственных сил. Второе — это вопрос вашей безопасности. Видите ли, перемещение во времени дает эффект почти полной неуязвимости человека, перемещенного в иное время. Вы как бы находитесь в невидимой броне, и никакой предмет в чужом для вас времени не может нанести вам серьезного ранения, большой синяк разве. Вот если бы вы решили воевать с маркшейдером Вольфом в своем времени, тогда да — вам бы сразу стала угрожать смертельная опасность. И возможно, будет угрожать… Понимаете?

— Ну да, — кивнул Кит. — А как же вы сами?

— Блестящая логика! — опять неизвестно чему восхитился князь. — Здесь опасности подземной войны угрожают пока только нам — мне с сестрой и обоим Евсеичам… Ну и всей России, конечно… Но не беспокойтесь: если с нами что-то случится, вам достаточно будет завести ту же пластинку… Более ясные инструкции я вам дам немногим позже… А пока вполне достаточно соблюдать некоторые банальные меры предосторожности. Для вас, вернее для вашего тела, здесь опасны только большие отрицательные ускорения. Понимаете, куда я клоню?

— …отрицательные ускорения? Это когда сильно ударишься? — не долго догадывался Кит.

— Совершенно верно! — подтвердил князь и ткнул пальцем в потолок. — Иными словами, по крышам, если придется, ходите с осторожностью, а если моя неуёмная сестренка предложит вам пролетаться на нашем аэроплане, то нужно будет хорошо подумать, стоит ли. Если сверзитесь с небес… шмякнитесь то бишь, — князь хлопнул одной ладонью по другой, изображая жесткое приземление, — оба убьетесь насмерть, к бабке-угадке ходить не надо.

В этот момент за дверью вновь послышались шаги, и раздался осторожный, дробный стук в дверь, будто дятел клювом слегка поорудовал, нет ли в старинной двери жучков-червячков.

— Войдите, боцман! — громко сказал князь.

Вошел Евсеич Первый со сложенными газетами в руках.

— Капитан, вот сегодняшние газеты, как вы приказали, — доложил он.

— Очень хорошо. Оставьте.

Князь указал на письменный стол и поднялся.

— А что, боцман, не пора ли нам приодеть нашего гостя по форме? — с хитринкой в голосе спросил он.

— Самое время, ваше сиятель… — Евсеич Первый дернулся. — Простите, капитан!

— Никита, как вы понимаете, ходить в нашем времени в таком… — Князь повел рукой сверху вниз перед все еще тонувшем в кресле Китом. — Как это у вас называется?

— Прикиде… — не стыдясь, стал просвещать древних Кит.

Капитан и боцман переглянулись.

— В этом — тем более нельзя, — улыбнулся князь. — Прежде всего с целью избежать подозрений со стороны чужаков и полиции…

Кит мог и так согласиться: бледный школьный прикид — обязательный темный костюмчик и голубенькая водолазка — ему самому были совсем не в кайф. Хотя он был ни рэпером, ни готом, а просто пофигистом, у него были предпочтения — простые нормальные джинсы, нормальные, типа, толстовки или «кенгуру» и нормальные кроссовки.

Князь подошел к большому шкафу — и эффектно приоткрыл его дверцы. На вешалке висели всякие костюмы-пиджаки, на полках белели очень белые, очень тщательно сложенные… Ну, в общем, там так тщательно всё было сложено, что Кит не на шутку испугался: даже мама, когда она вдруг, вероломным набегом, врывалась в его комнату и складывала одежду в его шкафу, — даже она не была способна достичь такого абсолютного, магазинного порядка. Кит похолодел, осознавая, что никогда не сможет поддерживать такой, наверно, обязательный здесь порядок, и невольно поднялся из кресла, будто его вытолкнула вверх мощная воздушная сила.

— Для вас, Никита, тут подготовлен гардероб на все здешние, так сказать, случаи жизни и погоды… Хоть на рыбалку, хоть на войну, хоть на придворный бал, — с гордостью сказал князь.

— А откуда вы узнали мои размеры? — вдруг нашел, как защититься хоть на время Кит. — Вы у меня уже бывали?

Ясное дело, звучало это так: со взломом проникли в комнату, пока меня не было, и хоть ничего не стырили, но все полапали и замерили. Даже трусы и всё такое!

Князь и Евсеич Первый снова таинственно переглянулись. Князь знал, как ответить, что не подкопаешься:

— Вы могли заметить, Никита, что сегодня ночью мы впервые установили прямой визуальный контакт с вашим временем, а затем — и предметный. Но мы имели возможность оценить антропометрические параметры вашего отца… Мы провели большую исследовательскую работу…

— Позвольте, капитан, я по-простому, — вдруг смело встрял Евсеич.

— Валяй, боцман, — весело позволил князь.

— Никита Андреевич, вы же сами сказали: прикид. Вот мы и сделали прикид на глазок, — действительно просто объяснил Евсеич. — Издалека. Никакого взлома, Боже упаси! Сами извольте проверить. Наверняка, что-нибудь великовато или узко. Извольте примерить. Немедля подгоним.

— Ай, боцман, молодца! — восхитился князь. — Ясность необыкновенная. Вот и помоги примерить… А закончите, позови снова.

— Может, я сам… это… прикину, — смутился и застеснялся Кит, представив, что сейчас «боцман», он же слуга юного князя, будет с ним тут возиться, пуговицы застегивать, шнурки завязывать, пиджачок подавать…

Фу, шняга!

И надоели уже эти снисходительные переглядки князя со слугой, их игры в капитана и боцмана… будто специально для него, Кита, комедию ломают.

— Видите ли, Никита, вы, конечно, вольны всё сами перемерить на свой вкус, — учтиво развел руками князь. — Но некоторые трудности состоят в том, что вы должны вполне соответствовать… У нас тут есть свои условности. К примеру, в чем гостю приличней выйти к обеду, который, кстати, не за горами…

Тут князь вытащил золотые карманные часики, откинул крышечку.

— Считайте, что вы попали в другой пояс времени во всех смыслах, — сказал он. — Примерно в десять двадцать мы выехали из Москвы вашего века, а сюда, на век раньше, добрались, вернее сказать, нырнули к часу пополудни. Евсеич, как у нас с обедом?

— В пути, капитан! — доложил боцман.

— Никита, вы не откажетесь от приглашения на ранний обед?

Кит вдруг прочувствовал, что и впрямь успел проголодаться. Проголодаешься тут, с такими-то чудесами и путешествиями!

— С дорожки-то как хорошо, всяк проголодается! — будто прочёл его мысли Евсеич.

— Можно… — согласился Кит.

— Что и требовалось доказать… — с аристократической ухмылкой заметил князь. — Вот боцман и покажет вам, во что у нас принято облачаться к обеду… Подгонит, что придется. А потом я завершу предварительные инструкции.

Словно избегая лишних вопросов и сомнений Кита, князь быстрой, легкой походкой вышел… А Кит остался. С Евсеичем.

Евсеич посмотрел на потерявшегося — давным-давно уже потерявшегося Кита, и постарался улыбнуться ему как можно более радушно.

— Да вы не робейте, Никита Андреевич! Мы же всё понимаем. Для вас тут пока всё прямо как в Японии какой-нибудь, не знаешь, как и повернуться, — сказал он. — Как скажете, так и сделаем. Хотите, за дверью подожду, хотите тут постою, отвернусь, пока вы примеритесь…

Ничего не скажешь, Евсеич умел внести ясность и облегчение в жизнь, в отличие от князя, который, хоть и объяснял все толково, вводил в курс, был вежлив и всячески излучал доверие, но…

— Только позвольте уж указать, что надо примерять для начала, — твердо предупредил Евсеич.

Он подошел к открытому шкафу и ловкими движениями фокусника быстро все разложил на виду — одно на кресле, другое на прихотливом диванчике. Поставил у кресла дурацкие, по мальчишеским и всем прочим меркам XXI века, ботинки.

— А что, это всё надо надевать? — робко спросил Кит, вперившись, однако, не в дурацкие, сверкающие покупной новизной туфли, а в галстук — черный, в белый горошек.

— К обеду приличествует, — довольно-таки категорическим тоном подтвердил Евсеич. — Тем более для первого знакомства с обществом… Как сказали бы их сиятельство, с «командой»… Уж извиняйте, Никита Андреевич.

За что было извинять Евсеича: не за то ли, что без «сиятельств» опять обойтись не мог…

Кит, тем временем, стоял похолодевший. Слово «общество» повергло его в ужас. Он вспомнил про дворянский этикет и всё такое — и ему дурно стало. Он же, и вправду, тут троглодит натуральный! Йети! Ну, вилку с ножом держать, конечно, может, но ведь наверняка же еще… даже представить страшно, сколько еще всего!

— Как-то жарко вы одеваетесь летом, — пробормотал он, уже чувствуя, что этот старинный пижонский галстук затягивается на его шее, как висельная петля.

— Ничего, Никита Андреевич, у нас в столовой прохладца стоит. Отмучаетесь, а потом передохнете вволю, — успокоил Евсеич.

Долго ли, коротко ли, а минут через пятнадцать Кит стоял перед зеркалом натуральным господином начала двадцатого века. Вся одёжка подошла, только одну сорочку сменили как великоватую. Даже ботинки почти не жали. Все эти точные попадания в размеры могли-таки вызывать всякие подозрения, но уже не вызывали. Впереди было нечто неведомое и по-настоящему страшное — обед в дворянской усадьбе, хотя Кит себе в зеркале понравился… Особенно понравилась эта сверкающая заколочка в галстуке. Неужели настоящий брюлик-бриллиант! От этого князя всего можно было ожидать, он тут, видимо, главный Карабас-Барабас со своим театром.

Чего-то не хватало… Кит огляделся. Конечно, есть вещи, которые всегда должны быть с тобой. Ключи от квартиры… Теперь они прямо как талисман, залог возвращения домой… Коммуникатор.

Кит взял то и другое и стал соображать. Коммуникатор — во внутренний карман пиджака… Стоп! Выключить срочно! Тут же зарядника нет… Кит даже вздрогнул, осознав это.

— Ключи вот в этот чехольчик удобно, — поняв затруднение по-своему, услужил Евсеич Первый, протягивая кожаный кошелечек с изящной цепочкой, не такой массивной, как у Кита, и, чего доброго, золотой.

Кит еще раз глянул на себя в зеркало… Видела бы его сейчас Лена Пономарева… Маманя бы, наверно, не узнала и долго бы так смотрела-вглядывалась, а папаня, наверно, заржал бы сразу, но — совсем не обидно, и кинулся бы рисовать сына в этом крутом джентльменском прикиде.

— Хоть сейчас в аглицкий клуб, — эхом Китовых мыслей отозвался Евсеич.

— Всё, да? — спросил Кит.

В «аглицкий клуб» его совсем не тянуло.

— Тютелька в тютельку всё, Никита Андреевич, — кивнул Евсеич. — Я побегу сообщить.

— Может, позвонить легче… — не думая, брякнул Кит и сделал шаг к звонку.

Евсеич одним прыжком оказался между ним и звонком. Вид у него был одновременно веселый и обескураженный.

— Их сиятельству? Звонком?! — проговорил он и оставил рот открытым.

Кит подумал и понял.

— Ну, как хотите, — сказал он.

Евсеич исчез.

Кит снова повертелся. Одетый по-новому, вернее по-старинному, он как-то по-новому увидел и комнату. Ощущение, что он попал в хорошо продуманную кем-то и хорошо обставленную игру, только усилилось, когда он еще раз, в одиночестве, посмотрел на себя в зеркало и потрогал мерцающую заколку на галстуке. С другой стороны, усилилось и желание поучаствовать в этой игре, узнать поподробней её правила, отказаться на время — вопрос, на какое? — от своего пофигизма и присоединиться к компании, позвавшей его, типа, в чужой, таинственный и опасный двор…

Тут, в этой игре, было много интересных вещей, которые вдруг захотелось потрогать, подержать в руках, попереставлять с места на место.

Кит подошел к столу и посмотрел на верхнюю газету.

Это была газета.

Судя по всему, совсем свежая, по меркам местного «линейного времени».

«Рановато что-то они тут каникулы затеяли», — подумал Кит и глянул новости. Читать со всякими твердыми знаками было не просто, но понятно.

По первой полосе картина мира сразу становилась ясной.

«Ничего себе, театр…», — мрачно ухмыльнулся Кит и глянул на другую газетную колонку.

«„Обычная“ — это как? — не понял Кит. — Отсюда и до обеда…»

Странными, какими-то очень будничными показались ему военные сводки… Ведь и вправду война не понарошку тут… вроде как.

Кит повертел газету и невольно зацепился взглядом на последней странице за колонку.

«Это ж какое время тихое… отстойное, если даже о такой ерунде в центральных газетах пишут! — поразился Кит. — А у нас пока не замочат какого-нибудь мэра в „мерине“, никакую газету не торкнет…»

Старинные буковки, старинные такие «карандашно-гравюрные» картинки.

Только бумага была новой, а не пожелтевшей, какая положена для древних газет в библиотеке, в каких никогда не бывал Кит. Эта бумага сильно пахла вроде как машинным маслом.

Если и подделка, то очень качественная.

Кит решил, что здесь, как и когда-то в глубоком детстве, на свалке за заводом «Калибр», которую называли «самолёткой», тоже можно найти кучу неведомых вещей, ничем не стоит брезговать, ничего не надо чураться. Всё может оказаться интересным и для чего-нибудь нужным.

Читая всякие прикольные новости-старости и объявления, он даже не заметил легких шагов в коридоре…

И стук в дверь был какой-то очень тихий.

— Никита Андреевич, вас можно побеспокоить? — тихий раздался такой голосок.

Кит — сколько можно, пора бы привыкнуть! — снова похолодел.

— Можно… — выдавил он из себя.

Кто вошел в комнату, догадываетесь?

Только теперь она была уже совсем другая. Совсем! Может, близнец, подобный Евсеичу? И эта ли княжна Лиза разыгрывала из себя наглого призрака-пилота сегодня ночью?.. Но нет, не близнец. По глазам было видно. По этому хитрому и острому, «лазерному» огоньку в глазах можно было точно определить, что она — одна единственная и неповторимая…

Эта княжна Лиза была одета… ну, как сказать? Девчонки бы сказали, как она одета, а Кит — не мог. Ну, просто клёво, по-старинному одета. Но строго так. Не в каком-то голубом-пушистом платьице, а… ну, скажем, так, будто девочка из какого-то очень крутого лицея с крутым, хоть и не ярким дресс-кодом.

— О! — сделала княжна пораженный вид. — Никита Андреевич, вас просто не узнать! Вы теперь истинно джентльмен!

Никита как стоял с развернутой старинной газетой, так и остался стоять. Он первый раз в жизни видел себя со стороны: ничего себе так — стоять, прямо как совсем взрослый, в классном старинном прикиде с галстуком и с развернутой газетой в руках. Он и газету вот так в руках никогда не держал — зачем они, если Интернет кругом и телек… Кто бы из своих, из своего времени посмотрел!

— И вас тоже, — сказал он. — Не узнать…

И тут с Китом случилось настоящее озарение, будто на миг он стал старше сразу… ну, не сосчитаешь на сколько лет и веков!

Он сказал такое, чего в жизни еще ни разу не говорил. Никому!

— Вам это тоже идет гораздо больше.

Вот что он вдруг взял и сказал!

И сам удивился. Не поверил, что мог сказать такое.

Глаза княжны вдруг словно затуманились, «лазерный прицел» расплылся и пропал. И вся она как будто на миг затуманилась.

— Благодарю вас, Никита Андреевич, — тихо сказала она и… как это называется?… ну, присела чуть-чуть, прихватив юбку с боков.

Кит потом нашел в Википедии: «книксен» — вот как это называется.

— Вы очень любезны, — продолжила она… и вновь стала самой собой, дерзкой княжной с острым «лазерным» взглядом. — И вам тоже, надо сказать, гораздо больше к лицу мода нашего времени. Однако же дело не в этом. Я пришла к вам с самым искренним покаянием. Я вела себя сегодня… ночью, — «лазер» стрельнул, не увернуться, — я имею в виду ночь вашего времени… совершенно вульгарно и отвратительно, хоть к батюшке на исповедь идти… Изображение было таким зыбким, неясным, что я даже не подумала, что нахожусь не в синематографе и вижу настоящего живого человека, отделенного от меня целым веком… И еще… я в тот момент была не в себе, я была зла на брата, мы спорили… как всегда. Опять же, хоть на исповедь…

Тут княжна опустила глазки.

«Изображение зыбкое, неясное» — врёт, конечно! Иначе не тупилась бы так. Вот что подумал Кит. Но уже простил…

— Короче говоря, простите мне мою вульгарность… Брат говорит, что это — из-за недостатка воспитания, и он совершенно прав.

Похоже, брат княжны Лизы обладал особым талантом — появляться на сцене вовремя. Тут же раздались его шаги — и, услышав их, Кит сразу весь пришел в себя и понял, что медлить нельзя.

— Да всё в норме, Елизавета… Ян… Януариевна. — Он споткнулся на этом экзотическом княжеском отчестве. — В нашем времени это, вообще, ерунда. Как ничего не было. Никаких проблем.

Дверь распахнулась как раз тогда, когда князь мог услышать, что уже «никаких проблем». Он теперь тоже был одет по-другому. Почти так же, как Кит. Только в костюм более светлого оттенка.

— О! — произнес князь, видимо, фирменное, громкое и высокое родовое «о» князей Веледницких. — Похоже, и вправду, уже нет и не может быть никаких проблем. Стоит переодеться, сменить допускающий всякую смелость и дерзость пилотский костюм на новейший, по самой прогрессивной моде… как это у вас называется, Никита?

Кит промолчал, стиснув зубы. Теперь он получил право встать не на сторону князя…

— Да-да… вспомнил… — Вампирским блеском сверкнули глаза князя. — Достаточно модного прикида от самой мадемуазель Коко Шанель, только что доставленного кружным путем из Парижа и потому стоящего не меньше мотоцикла, как все проблемы разом кончаются.

— Жорж, ты невыносим, — по-змеиному прошипела княжна, не поднимая головы.

— Всё, всё, умолкаю! — весь переменился и снова стал веселым и лучезарным князь. — Лизон, ты прелесть, ты неподражаема и неотразима. Тебе страшно идет эта обнова… и главное, она — ко времени.

Он оглядел сестру со всех сторон и кинул мимоходом:

— Что пишут, Никита Андреевич? Какие новости?

Кит нарочно свернул газету, положил ее на стол и… и снова превзошел себя! Вот что значит попасть в невероятное приключение! Становишься совершенно другим. Делаешь вещи, которые никогда бы и в голову не пришли, а если бы и пришли, то ни за что бы духу не хватило их сделать.

— Да, ничего нового. Почему-то не написали о главном, — сказал он.

— О чем же это? — успела первой полюбопытствовать княжна.

— О том, что Елизавета Януариевна неподражаема и неотразима, — брякнул Кит, сам себя не слыша.

Уж поверьте, когда Кит станет совсем взрослым, он сам будет думать, что самым взрослым он был именно в этот момент, когда его настигло такое великое просветление…

Переход во времени, переход сквозь непостижимую мембрану, разделяющую эпохи… Кто видел такой переход, говорит, что со стороны этот феномен выглядит, как невообразимой красоты шарообразная радуга.

— А-а-а-а-а-а-х! — сказала княжна Лиза и закрыла лицо руками.

Вот, наверно, когда ей стало по-настоящему стыдно за «троглодита»!

А потом как будто случилась вокруг них эта необыкновенная шарообразная радуга только без всякого перехода из века в век… А потом Кит только помнил, что вот они уже просто сидят втроем — и никаких проблем! Веселая и довольная жизнью княжна Лиза — на изящном диванчике, её брат — на стуле, отодвинутом от письменного стола. А сам Кит снова усажен в кресло. Брат с сестрой не ссорятся, князь отдает Киту «последние предварительные инструкции».

Теперь Кит знал, что в усадьбе осталось только пятеро «коренных жителей», или, как не постеснялся себя назвать князь, «туземцев» — они с сестрой и близнецы-Евсеичи, на которых лежит все хозяйство, и еще одна служанка, близкая родственница Евсеичей. Когда-то прислуги было побольше, но всех куда-то отправили-пристроили по необходимости соблюдать страшные тайны подготовки к великой войне… Еще оставалась какая-то загадочная «железная Петровна», про которую было обещано рассказать позже и особо. Он, Кит, был последним необходимым членом «команды», которого, наконец, удалось заполучить и без которого спасение страны и мира было невозможно… И он, Кит, был в команде единственным представителем «самого далёкого будущего» в сравнении со «временем постоянного проживания» остальных членов команды.

От Кита требовалось не распространяться по поводу грядущих мировых событий и смотреть на жизнь оптимистически.

— Вы, Никита, человек пытливый и догадливый, многое воспримите как должное и поймете сами по ходу событий, — продолжал князь. — С одним из славных воинов нашей маленькой спартанской армии связана ваша легенда. Вы его уже видели.

Кит уже был в курсе многих семейных событий рода Веледницких. Мать молодого князя и его сестры умерла вскоре после вторых родов, то есть родив Лизу, которая выросла очень на нее похожей. Отец же их, путешественник, естествоиспытатель и к тому же страстный изобретатель, князь Януарий Георгиевич Веледницкий, находился в некой секретной и очень дальней экспедиции, в которой, к великому несчастью застрял с большой опасностью для своей жизни. Таким образом, в усадьбе хозяйничали его дети.

И таким вот удивительным образом на них и легло великое бремя грядущей борьбы с подземным флотом маркшейдера Вольфа, который грозил вот-вот двинуться в глубинах земли на Москву и Петроград… и не только в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году, но и — как бы опасным проездом — через далекое, прямо-таки Китово будущее! «Со временем вам многое станет понятно», — обещал князь.

Короче говоря, Кит узнал, что один из трёх посланцев иных времен, составивших «спартанскую армию» — тринадцатилетний американец, что зовут его Томас и он не кто иной как будущий знаменитый изобретатель Томас Алва Эдисон… Именно он рыбачил на приусадебном пруду, когда они выехали в Веледниково из двадцать первого века.

— Представьте себе, это оказалось возможным — присутствие одного и того же человека в одном времени! — с жаром повествовал князь. — Без всяких опасных парадоксов, если только, как я полагаю, не сводить персон одной личности в одном месте. Тогда последствия будут непредсказуемыми и для них самих и для всего мира. А так они разделены полушариями нашей планеты. Впрочем, как вы понимаете, старший Эдисон уже давно в курсе событий, он помнит, какое удивительное приключение случилось с ним в отрочестве, и он не поедет сейчас в Россию, даже если ему миллион предложат! Сейчас, так сказать, настоящему Эдисону, имеющему полное право на жительство в нашем времени, уже ни много ни мало шестьдесят восемь лет. Он старше самого себя, который в нашем времени на правах важного гостя, больше, чем на полвека. Мы взяли слово с нашего Эдисона не вызнавать о своих будущих изобретениях. Он — человек слова… но полагаю, уже догадался о многих своих новшествах. Почерпнул походя. Ведь все электрические лампочки не спрячешь, а ведь их Эдисон придумал! Представляете себе, какими тайнами у нас пахнет?

Кит попытался представить, принюхался… Какое будущее в прошлом ждало его, лучше было даже не гадать! Никакая бабка-угадка не справилась бы. Крыша бы у неё съехала — и всё!

Потом Кита пожалели за слабое знание иностранных языков, вернее за незнание сразу нескольких, и на это Кит ничего не мог возразить. Оказалось, раньше в гимназиях сразу по пять учили!

— А то было бы всё куда проще, — вздохнул князь. — Знали бы вы тот же английский в совершенстве — и мы бы вас выдали за сына русского богатого эмигранта, живущего в американском Детройте, где вы и познакомились с Эдисоном, а он бы рассказал вам поподробнее про этот самый Детройт.

У Кита голова кругом пошла. Он почувствовал себя еще и настоящим разведчиком, которому придумывают целую нереальную жизнь…

— …а так приходится довольствоваться более зыбкой версией, — продолжал князь. — Как вы понимаете, нынче совсем нелегкое военное время, и московская полиция… а то и другой, более опасный для нас департамент может заинтересоваться, что это тут за разношерстная компания на пикник собралась да еще всякой новейшей техникой балуется. — Князь грозно глянул на сестру, а она невинно поморгала в ответ. — Правда, нашего отца в военном министерстве хорошо знают, но это дела не меняет. Вблизи Москвы есть усадьба, и в ней в отсутствие старшего хозяина гостят несовершеннолетние господа, и при том среди них какие-то подозрительные иностранцы, двое из которых по-русски даже не говорят. Да и вас, Никита, если любой полицейский урядник спросит, где вы в родной Москве проживаете… ведь сплошной опасный конфуз выйдет…

— На улице Космонавтов, — как само собой разумеющееся, невольно ответил Кит на вопрос какого-то старинного урядника.

Князь улыбнулся.

— Вот-вот! — как бы подтвердил он, переглянувшись с сестрой. — Если вы ему скажете, что проживаете прямиком на Луне, откуда нечаянно сорвались, он скорее поверит… Прежде, чем вас в участок препроводить. Где эта улица Космонавтов в пятнадцатом году? Какие-такие «космонавты», кому они космы навивают, вы подумали? Да и выговор у вас… акцент, знаете ли, особенный… не похожи вы совсем на нынешнего московского обитателя.

Оказалось, что обо всем уже успел подумать юный князь Веледницкий. На всех его гостей и членов «корабельной команды», как на всяких шпионов-резидентов, были запасены легенды, кто откуда взялся, и необходимые документы. К примеру, Никита Андреевич Демидов, сын морского инженера и друга старшего князя, приехал вместе с неким Томом Эдсоном, сыном еще одного инженера, уже американского и работающего в России по контракту, «прямиком из Владивостока».

— А чего так далеко? — поинтересовался Кит.

А потому что чем дальше, тем труднее проверить — тут вам не двадцать первый век, где послал е-мейл с запросом или проверил, кто где в «одноклассниках» или «в контакте» — и любому шпиону конец, засыпался.

Короче говоря, гости младшего князя собрались тут провести каникулы, а затем продолжить учение в Москве… На каждого имеются письменные распоряжения от родителей, нотариально, то есть законно, заверенные. На Кита тоже. И еще железнодорожный билет, приобретенный во Владивостоке и даже, по словам князя, «успевший проехаться по маршруту».

Князь вынул из кармана пиджака конверт и положил перед Китом. В конверте оказался тот самый билет и еще лист плотной бумаги, исписанной витиеватым почерком. Кит различил только аккуратную расшифровку подписи: Андрей Николаевич Демидов. Так, между прочим, звали его настоящего отца, совсем не морского и тем более не инженера. Подпись была непохожа, но, если бы папаня увидел такую жутко завитую и закрученную подпись, он бы наверняка бы ее перенял и стал бы так подписываться сам.

Еще на бумаге стоял оттиск печати с двуглавым орлом и большой короной.

— Полагаю, вас это еще больше убедит, что мы тут не в детские игры играем, — с важностью сказал князь.

«Вот бы мне в школу такую справку отсюда взять, когда спросят, где был…» — подумал Кит, глядя на орла и вспоминая, какие справки выписывают врачи, если в школу из-за гриппа не ходишь.

И вдруг Кит осознал, что если тут всё действительно правда и совсем не детские игры в прошлое, то, там, дома, в его будущем, время должно как бы остановиться… все стоят на перемене, замерев на месте, как в детской игре в «колдунчики», Дум, может, еще мерзнет у школы, не в силах сдвинуться с места… и часы везде — а главное, в школе — стоят и дожидаются его, Кита, до тех самых пор, пока он не вернется из прошлого назад. Теперь получалось, что, пока Кит здесь и все настоящее тоже здесь, в прошлом, то всё не по-настоящему, как в игре, и всё понарошку там, в его родном будущем. Такая получалась у Кита своя собственная теория относительности.

— Этого пока достаточно, я полагаю, — сказал князь, снова заговорщически переглянувшись с сестрой. — Том легок на общение, с ним трудностей не будет. Прочих гостей просто не стесняйтесь. Они приняли наши правила. В своих временах они, скажем так, весьма значимы и влиятельны. Но пусть вас не смущает их благородное происхождение. Ваши способности дорогого стоят, в том числе и для поддержки их положения, и они об этом осведомлены. Наш гость из Греции, Александр…

Княжна Лиза вдруг прыснула, и ее брат, осекшись, бросил на нее очень строгий взгляд.

— Объясняй тогда сама, — обиженно сказал он.

— Александр — это наш самый особый гость, — сказала княжна и снова едва сдержалась от смеха. — И особо оригинальный, иначе не скажешь. Мы вас ему вообще представлять не будем, ему наши светские правила — совсем не закон. — Озорные искорки так и разлетались из глаз княжны. — А вот что касается еще одной… единственной и неповторимой госпожи в нашей компании… Жорж, может ты?

Князь сделал каменное лицо и сжал губы… Казалось, выйди Кит — и эти юные аристократики опять сцепятся…

— Ладно, ладно, — примирительно махнула ручкой княжна. — Мы, Никита, вас ей представим, а от вас требуется только поклониться ей при знакомстве… Жорж, молю, покажи как.

Князь с тем же каменный видом показал как — согнул шею и прижал подбородок к груди.

— Пока с неё будет достаточно, — каменно сказал он.

— В её время ты бы закончил свои дни на плахе, Жорж, — съязвила княжна.

— Или бы сделался вторым князем Потёмкиным, — хмыкнул в ответ князь.

«Надо было учить историю, — с горечью признался себе Кит: немного он знал про князя Потемкина, знал только, что был такой — и всё. — Тут пропадешь!»

— В общем, поклонитесь ей так, — сказал князь, явно опасаясь новых подколок сестры, — и скажите ей при этом «ваше высочество». И довольно. И внимайте, как она сама представится, — так к ней впредь и обращайтесь. — И он тут же, словно давая Киту время переварить инструкцию, обратился к сестре: — Эта юная герцогиня у нас тут тоже, сдаётся нам, от светских правил своего века отдыхает. Кстати, где она сейчас, ты не знаешь?

— Я полагаю, примерно так в пятом или шестом томе сочинений Александра Дюма, — предположила княжна Лиза. — Там ей куда интересней, чем в нашем историческом захолустье… А если застряла в «Трёх мушкетерах», то, думаю, и к обеду не выйдет.

В этот миг сверху послышалось электрическое потрескивание, и раздался голос Евсеича — да так, будто в потолок были встроены мощные колонки:

— Капитан, обед прибывает на станцию!

Князь поднял взгляд и отдал команду, не повышая голоса:

— Собирай команду, боцман.

Кит обозрел потолок, но никаких встроенных динамиков не увидел.

— Есть, капитан! — раздался сверху и ниоткуда ответ Евсеича.

— Такой техникой и вы ещё похвалиться не сможете, — загадочно и горделиво сказал князь, поднимаясь.

Что было потом — перед самым обедом и во время него — Кит запомнил как отдельные кадры фильма, который украдкой смотришь на планшете после полуночи… погасишь свет в комнате… залезешь с планшетом под одеяло… лежишь себе в наушниках и по ходу дела страшно боишься, как бы маманя не нагрянула стремительной облавой и не смахнула одеяло.

Сначала княжна Лиза сама взяла Кита под руку и показала, с какой важностью надо идти туда, куда надо идти. Кит переставлял ноги так, будто шел к директору школы, не зная, что будет — похвалят ли за победу на очередной олимпиаде или опять пообещают исключить из школы за пофигизм.

Князь шел следом, подбадривая Кита.

Вошли в какую-то просторную комнату со старинной мебелью, похожую на гостиную. Там был только один человек — тот самый Том. Теперь тоже в костюме, как на праздник, а не на простой обед.

Он, как только его Кит увидел, сразу оказался прямо перед Китом и, протянув руку, сказал:

— Том.

— Кит, — прямо сказал ему Кит и пожал руку.

Это было нормальное, крепкое рукопожатие, и Кит понял, что с Томом они тут быстро разберутся и, может, даже подружатся. Только вот языковой барьер! Надо было язык учить!

— Kit! — радостно повторил Том и хлопнул Кита по плечу. — That's great! (Великолепно!)

Прозвище Никиты явно пришлось ему по его американской душе — простое и ясное. Том и Кит. Классно! Прямо как диснеевский мульт!

Тут что-то зашуршало — и как будто легкий порыв ветра пронесся по гостиной. Все разом развернулись лицом к этому легкому и ошеломляющему шквалу.

В двери гостиной — совсем не в те, в которые вошел Кит под руку с княжной Лизой… вернее вошла княжна Лиза, крепко ведя под руку Кита, — так вот в те, другие двери вошла девочка будто со старинного, с очень старинного портрета из Третьяковской галереи.

Она была, наверно, одного возраста с князем, то есть на год или немногим более старше остальных «членов команды». В отличие от княжны Лизы, одетой в строгий «лицейский костюмчик» от Шанель, она была в пышном платье оттенка не яркого, серовато-зеленого, но явно роскошного, с серебристым отливом. Лицо… Ну, что мог рассказать Кит про ее лицо? Ленка Пономарева, конечно, покрасивее будет. У этой кругленькие такие большие глаза, кругленькие очень белые — сильно напудренные, как потом заметил Кит — щечки, кругленький подбородок… какая-то прическа, прямо как на выпускной бал, собранная вся вверх. Зато как смотрела! Настоящая принцесса со старинного портрета! И на фоне дверной рамы позади нее так прямо и смотрелась ожившей старинной картиной.

— Добрый ди-ень, господа, — сказала она с очень сильным иностранным акцентом.

Князь прямо ринулся к ней, сам на себя не похож — ну, чуть ли не шустрым Евсеичем! Что-то сказал ей, похоже, по-немецки и… и в изящном поклоне — Киту так в жисть не научиться! — поцеловал ей руку, когда она церемонно протянула ее ему.

— Сможете так, если подаст? — шепнула рядом княжна, цепко держа Кита за руку у локтя, будто опасалась, что он сейчас сбежит.

— Можно попробовать, — машинально пробормотал Кит, невольно облизав сухие губы.

Ему очень хотелось сбежать.

— Сможете, сможете! — прямо как тренер, подбодрила княжна. — Просто наклонитесь — и дело с концом. Подумаешь, принцесса! — И тут же потянула Кита. — Полный вперед!

В общем, Кит не шел, а был подведен без сопротивления.

— Ваше высочество, позвольте представить вам и рекомендовать, — сказала княжна и представила Кита так, что хоть падай: — Никита Андреевич Демидов, истинный чародей эфирно-корпускулярной механики.

Кит в этот миг был, как говорится, жив, но в коме… А был бы просто жив, наверно, заржал бы. Он бы точно подумал, что княжна опять над кем-нибудь издевается — скорее над этой смазливой и блестящей принцессой со старинной картины, чем над ним.

Тут княжна куда-то исчезла, испарилась… потому что Кит вдруг остался перед «Подумаешь-Принцессой» один, без всякой поддержки под руку и вообще.

Большие кругленькие глаза смотрели на Кита. Это были не «глаза-лазеры» княжны. Это были… с чем мог сравнить Кит? Вот с чем: эти круглые глаза были объективы двух камер очень внимательного и опасного видеонаблюдения… И похоже, они не обнаружили у Кита ничего такого — плохого и неправильного.

Девочка-Со-Старинного-Портрета, она же Подумаешь-Принцесса, милостиво улыбнулась Киту и спросила, с трудом подбирая слова:

— А как там… в веке вашем… должно быть представляться?

— Да просто… — буркнул Кит и вовремя вспомнил про главное: — Ваше высочество… У нас чува… Мальчишки руки пожимают, а так просто… ну, типа, «меня зовут» — и всё…

Видеокамеры наблюдали очень внимательно.

— А как представляться… их величества… правители? — вдруг спросила Подумаешь-Принцесса.

Киту вспомнилось вдруг, как по телевизору здоровался наш президент с какой еще не совсем старинной… то есть не старой королевой из Европы. Просто, за руку.

Кит так и сказал:

— Просто… за руку… — и на всякий случай добавил еще раз, чтоб не обижалась: — Ваше высочество…

— Простота — это есть прекрасно, — сказала девочка и просто протянула Киту руку.

Так протянула, как не протягивают, чтобы, там, перед ней гнулись-ломались и целовали. В кругленьких глазах вдруг блеснуло такое ехидство, что и княжна бы могла позавидовать. И еще «Подумаешь-Принцесса» представилась:

— Простоты ради, София Христиан… Христиановна… Это есть пока…

Ну, и Кит просто пожал ей руку — конечно, аккуратненько так пожал, а она, между прочим, крепко… и еще Кит вспомнил, чему недавно учили, и согнул шею, прижав подбородок к груди… ну, как показывал князь.

Следующая картинка, которую запомнил Кит: это — стоящая с открытым ртом княжна Лиза и как будто весь позеленевший вместе со своим белесым костюмчиком князь. «Чего это они?» — не понял тогда Кит.

Потом появился Евсеич, и князь спросил его, посылали ли за неким Александром Филипповичем. Евсеич разводил руками и отвечал:

— Не можем знать, где он. Известно уже, его как ветра в поле искать…

Князь немного подумал, осторожно посмотрел на Софию Христиановну и как бы специально для нее заметил:

— В России говорят, что семеро одного не ждут…

— Семьдесят семь есть могут ждать сего принца, — важно и спокойно ответила София Христиановна.

Князь замялся. Он посмотрел на сестру так, словно первый раз просил у нее поддержки. Она хорошо поняла брата:

— Так, пока усядемся, господа, там, глядишь, и объявится принц на нашем горизонте… — легко и весело сказала она. — Прошу вас…

И указала на самые красивые и широкие двери в комнате.

Тут снова раздался в стороне непонятный шум, и в комнату вошел… нет, ворвался… кто? Кит мог сказать только так: «крутой пацан». И правда, крутой: ниже всех ростом, но явно круче, сильнее и живее всех. Весь такой — будто только что в футбол гонял… И никаких тебе костюмов: какая-то легкая, светлая, широкая рубаха с рукавами чуть ниже локтей, какие-то широкие, слегка мятые штаны… а на ногах! Сам Кит, уже попривыкнув к чужим временам и ко всяким ихним церемониям, не поверил своим глазам! Кудрявенький пацан был обут в очень легкие сандалии, почти вьетнамки — на босу ногу! Только ремешки на сандалиях были какие-то золотистые, девчачьи.

Киту даже неловко стало, почти стыдно: на фига его-то, Никиту Демидова, тут разодевали всего, рядили прямо как на еще далекий выпускной вечер в школе, если кому-то можно вот так отрываться!.. Хотя, с другой стороны, разок побыть при галстуке с заколкой, как у олигарха какого-нибудь, — тоже можно. Круто! Только одна беда — не расскажешь ведь никому.

Вместе с пацаном с комнату ворвалась настоящая борзая… У них обоих были почти одинаковые движения — легкие, стремительные, свободные, без всяких джентльменских важностей. Борзая пронеслась по кругу, живо всех обнюхав, и около Кита задержалась, ткнулась ему в пальцы.

Пока борзая неслась, пацан быстро обвел всех взглядом, быстро поднял руку и поприветствовал всех почти так же, как многие здороваются и у Кита в школе, в двадцать первом веке, когда видят компанию: «хай»!

Однако ворвавшийся пацан немного прибавил к «хай»: Кит услышал «хайрет». Потом он узнает, что «хайрете» — это греческое приветствие и очень-очень-очень древнее.

И Кит невольно, по школьной привычке, тоже вскинул руку. Борзая так и отскочила. Пацан заметил это, но сначала быстро подошел к князю и схватил его за руку у самого локтя, и князь ответил тем же. Потом пацан пролетел мимо Софии Христиановны, с умелой важностью кивнув ей и получив от нее в ответ целый книксен, потом подлетел к княжне и тоже ей кивнул… И тут Кит увидел, против кого у княжны нет никакого оружия — ни легкого, ни тяжелого, никаких лазеров… Перед этим пацаном княжна в своем ладном, моднючем костюмчике из Парижа присела так, что Киту сразу стало ясно: тут княжне конец. Но Кит не обрадовался этому, а почему-то даже совсем наоборот…

И не успел он подумать обо всем том, что успел увидеть, как пацан оказался прямо перед ним. Он был на полголовы ниже Кита, но посмотрел на него так, как не смог бы посмотреть на Кита сверху Дум, даже если бы встал на парту. Только пацан смотрел совсем без высокомерия и крутости — он просто с интересом смотрел на Кита. Но в глазах пацана была такая сила, что Кит еще успел подумать: с этим всей банде зомби не справиться, он их всех просто раскидает, и даже Кимон, и тот с нго кун-фу не прокатит… этот Кимона так шваркнет, что тот кувыркаться устанет.

А самый крутой, по новым меркам Кита, пацан вдруг крепко взял его правую руку у локтя. Кит догадался: так, наверно, в Греции принято пожимать руки. И он тоже, только осторожно, пожал руку пацана у локтя.

И тот представился. Он старательно и протяжно выговорил свое имя, словно помогая Киту запомнить, как оно звучит:

— Ал-ле-ксан-ндер.