Поцелуй чернокнижника

Глава Вторая

С рычанием Меррик захлопнул книгу, оперся ладонями о стол и вскочил на ноги.

Он был раздражен, когда ощущение покалывания в затылке известило, что двое людей пересекли охранный рубеж главных ворот, прервав его концентрацию несколько минут назад. Это первоначальное раздражение усилилось, когда он услышал шаги на крыльце, пока нарушители медленно обходили дом; относительная тишина поместья и его обостренные чувства сделали тихие шаги слышными даже из кабинета.

Но раздражение переросло в ярость, когда он услышал звук разбившегося стекла в фойе. Очевидно, что обычного желания, чтобы кто-то просто ушел, не хватало, несмотря на огромную силу в распоряжении Меррика.

Посетители приглашенные или нет — всегда были редкостью. Это было одной из причин, почему он выбрал это место. То, что оно было расположено возле древней лей-линии⁴ было приятным бонусом; он был более заинтересован в удаленности. До того, как Луна раскололась, большинство незваных гостей, бросив один взгляд на поместье, сразу уходили, правильно истолковав послание, которое Меррик намеревался передать внешним видом — это место не для вас, уходите.

Очевидно, это послание было проигнорировано современными людьми. Между этими двумя и группой подростков-вандалов, которые забрели сюда в пьяном угаре, он значительно превзошел терпимость к нарушителям границы.

Он направился к двери, ведущей из кабинета, стараясь передвигаться тихо, несмотря на гнев. Он никогда не был высокого мнения о людях, и это было еще одним доказательством, подтверждающим его точку зрения.

Что бы не происходило в остальном мире, бедственное положение человечества не было делом Меррика, это не давало людям право приходить на его землю и вламываться в его дом. Избегать взаимодействия с людьми было невозможно на протяжении длинной жизни. Хотя ему редко нужно было есть, он все еще нуждался в пище и припасах, и его мало привлекало жить в лачуге посреди леса без каких-либо современных удобств. Но он имел дело с людьми только на своих условиях.

Электрические щупальца магии пробежали по коже, когда он открыл дверь и пересек галерею. Силы, пульсирующей в нем, было достаточно, чтобы испепелить любого смертного, на которого он решит ее направить — это был бы самый быстрый и легкий способ решить вопрос. Если бы они пришли с хорошими намерениями, они бы постучали в дверь. Они бы просили его о помощи.

Он все равно не доверял бы им, но его раздражение, по крайней мере, не переросло бы в ярость.

Энергия, собравшаяся в его руках, была грубой и яростной — две мерцающие сферы хаоса, вырванные из арканной субстанции, лежащих в основе вселенной — было приятно ощущать эту магию, текущую через него в таком чистом виде. Когда Луна раскололась — событие, которое люди метко окрестили Расколом в нескольких радиопередачах, которые еще работали в те дни, — сила Меррика значительно возросла, но раньше не было причины использовать ее подобным образом.

Меррик остановился, когда нарушители, стоявшие прямо в дверном проеме, появились в поле зрения. Никто из них не смотрел в сторону верхнего этажа. Их внимание было направлено в другое место, их глаза были широко раскрыты, а челюсти отвисли.

Один из них был ребенком, мальчиком слишком юным, чтобы у него были волосы на лице, а другая была женщиной. Они оба держали ножи, нож мальчика выглядел комично большим в руке.

Женщина повернула к лицо к Меррику.

Действуя чисто инстинктивно, Меррик сжал пальцы в кулаки, погасив нарастающую магию, и велел близлежащим теням окутать его тело словно саван. Взгляд женщины задержался на том месте, где был Меррик, но по движению глаз он понял, что она не разглядела его в полумраке.

Человеческие глаза с трудом видели в темноте.

Он изучал ее в течение нескольких ударов сердца. Большие карие глаза светились страхом и неуверенностью, и все же они были абсолютно прекрасны — это были самые выразительные глаза, которые он видел. Полные губы были соблазнительно розовыми. Она носила каштановые волосы собранными в хвост, а несколько завитых прядей свисали по бокам у лица.

В ее чертах царила соблазнительная, женственная мягкость, но также они свидетельствовали о суровом мире, из которого она пришла, ее скулы были подчеркнуты намеком на изможденность щек, а под глазами залегли темные круги.

Хотя она явно была взрослой женщиной, в ее лице была некоторая невинность, но это была невинность, которая обострилась и закалилась под воздействием опыта.

Странное, но сильное желание возникло внутри Меррика, затрепетав в груди. Ему потребовалось мгновение чтобы осознать, что это был магический резонанс, песня маны, звучащая мягко и сладко — нежная мелодия, существующая под его собственной, существующая внутри нее.

Неожиданно, ему захотелось спуститься вниз, захотелось подойти к ней. Не для того чтобы убить ее или напугать, не для того, чтобы сделать ей выговор или противостоять ей, а для того, чтобы быть рядом с ней, узнать, почему она выглядела так, словно несла на своих плечах весь мир, узнать почему она была такой печальной, такой измученной, и в тоже время такой чистой.

Мальчик вышел из поля зрения Меррика, направляясь в гостиную.

— Дэнни, мы должны… — прошептала женщина, прежде чем поспешить за мальчиком. — Дэнни!

Брови Меррика низко опустились. Он шагнул вперед и схватился за перила, наклонившись вперед, чтобы взглянуть вниз, но эти двое уже скрылись под навесом.

Он усилил хватку и стиснул челюсть. Почему он колебался? Почему он, по крайней мере, не потребовал от них объяснений? Вместо того чтобы противостоять нарушителям, он спрятался и уставился на женщину, как влюбленный дурак.

Они вломились ко мне в дом, напомнил он себе, и они — люди. Это делает их такими же опасными, как и любого другого монстра, пробудившегося после Раскола.

Меррик оттолкнулся от перил и спустился вниз. Шаги и голоса людей донеслись до него из гостиной. Они говорили приглушенными, но возбужденными голосами, волнение мальчика подпитывалось восхищением, а женщины — страхом.

Проигнорировав их на мгновение — он сказал себе, что это не потому что он беспокоился, как на него повлияет еще один взгляд на женщину, — Меррик обратил внимание на входную дверь. Они разбили стекло в левом окне, рядом с задвижкой. Ущерба, вместе с тем фактом, что они оставили входную дверь открытой, было вполне достаточно, чтобы вновь разжечь его раздражение.

Было бы слишком милосердно выставить их целыми и невредимыми.

Он тихо закрыл дверь и поднял руку, призывая магические потоки. Все во Вселенной — и живое, и неживое, органическое или нет, — было затронуто магией и обладало своим магическим резонансом, каждый из которых был подобно уникальной песне, созданной из маны.

Он раньше работал со стеклом. Он знал его энергию, знал, как оно ощущается, как резонирует.

Осколки стекла поднялись с пола, слабо светясь голубым, когда он окутал их магией, перемещая к пустой оконной раме. После нескольких секунд манипуляций, кусочки выстроились и встали на место. С последней вспышкой энергии, Меррик запечатал трещины между осколками. Когда свет угас, не осталось ни следа повреждений.

Это была незначительная трата магии. Раскол оставил ему огромные запасы энергии, которые увеличивались от близости к лей-линии. Починка оконного стекла была похожа на вычерпывание чашки воды из океана. Но он все равно позволил этому ненужному расходованию подпитывать свое раздражение. Если бы не люди, он бы сидел наверху, в своем кабинете, мирно читая, а не ремонтируя окно, которое оставалось целым более века.

Он отвернулся от входной двери и увидел, как люди выходят из гостиной и идут по северному коридору. Тяжело вздохнув, Меррик извлек больше теней из окружающего пространства, делая свой саван плотнее и выпуская немного магии, бегущей по рукам и потрескивающей вдоль позвоночника. На этот раз он не сводил взгляда с мальчика, вызывало беспокойство, что его глаза сами собой перешли в сторону женщины.

— Дэнни, правда, — прошептала женщина. — Нам нужно убираться отсюда.

Да, вам нужно.

— Все хорошо, Адди. Если бы кто-то здесь был, он бы уже показался, верно?

Меррик сжал кулаки, они дрожали от ярости. Это человеческое отношение — просто еще одна версия «Потому что я могу», — испортило его жизнь с самых юных лет. Но люди бездарно растратили свое время на вершине. Им не удалось закрепить господство до того, как мир изменился. Теперь пришло время для таких существ как Меррик.

Теперь Меррик был тем, у кого была сила, и люди узнают, насколько они действительно беспомощны.

Бесшумно, как крадущийся кот, он последовал за людьми по коридору, отставая от них на несколько шагов.

Адди старалась не отставать от Дэнни, но не раз задерживалась, осматривая окружающее пространство и заглядывая в темные комнаты с явным беспокойством на лице. Она была старшей из них двоих, так почему она не взяла ситуацию под контроль? Почему она не остановила ребенка до того, как они поступили неправильно?

Дэнни внезапно остановился и повернул голову направо.

— Смотри, Адди! Держу пари, что там есть еда!

Как крыса, вынюхивающая зерно.

Почему Меррик следовал за ними? Он уже должен был действовать, должен был противостоять им. Он просто хотел посмотреть, как далеко они зайдут, чтобы разжечь пламя своей ярости?

Мальчик зашел на кухню. Адди колебалась, повернувшись, чтобы посмотреть в сторону Меррика. Ее брови были сдвинуты в тревоге, а губы приоткрылись в легком выдохе. Она смотрела сквозь него. Он знал, что это было следствием его магии, но это было странно разочаровывающе.

Как бы она выглядела с расслабленными чертами лица, с сочными губами, приоткрытыми в улыбке? Как бы она выглядела, если бы во взгляде сверкала радость, а не страх? Как бы она выглядела с этими большими выразительными глазами, полуприкрытыми от желания?

Когда он вдохнул, воздух был пропитан ноткой лаванды — ее запахом. Глубокая боль пронзила его пах, и покалывающее тепло на мгновение пробежало по коже.

Когда я в последний раз спал с женщиной? Когда я в последний раз испытывал какое-либо вожделение? Возможно, я просто слишком долго подавлял эти позывы…

Но это не казалось правдой. Он не мог вспомнить, когда в последний раз испытывал подобное желание. Это можно было бы легко объяснить склонностью избегать контактов с людьми, насколько это возможно, но чтобы желание так сильно вспыхнуло в нем после одного взгляда на привлекательную женщину…

Резонанс, который он ощутил, когда впервые увидел ее, вновь дал знать о себе, Меррик позволил ему отойти на задворки сознания, но теперь не мог его игнорировать. Он манил его ближе к Адди, уговаривая мягко и сладко приблизиться к ней. Исходило ли это от нее? Он не понимал, как это возможно — почему-то чувство казалось знакомым, но он никогда не видел эту женщину до сегодняшнего дня.

Он снова отвлекся от песни маны, ему нужно было сосредоточить внимание на текущей ситуации.

Это больше, чем влечение… и то, что я не могу объяснить это, раздражает.

Адди поджала губы и направилась на кухню, чтобы присоединиться к Дэнни. Меррик последовал за ней, остановившись в дверях, чтобы наблюдать.

Дэнни уже вернул нож на пояс и в данный момент рылся в шкафах Меррика.

— Что ты делаешь, Дэнни?

Адди поспешила к нему.

— Это странно, — ответил он, отступая в сторону, чтобы показать ей содержимое одного из шкафов. — Посмотри.

— Это просто контейнеры с мукой и специями.

Адди потянулась, чтобы закрыть шкаф, но Дэнни остановил ее.

— Не контейнеры, Адди. Банки. Как… древние банки. Посмотри на проволочные штуковины на крышках. И большинство крышек деревянные.

Складка между бровями Адди почему-то стала глубже. Она огляделась по сторонам, как будто ожидала увидеть кого-то наблюдающего за ней — при других обстоятельствах Меррику это показалось бы забавным, — прежде чем вынуть одну из банок и рассмотреть ее.

— Это не странно, она просто старая, — сказала она. — Что ожидаемо в таком доме, не так ли?

Она поставила банку на место, и на этот раз Дэнни не сопротивлялся, когда она закрыла шкаф.

— А теперь давай пойдем, хорошо? У нас еще осталось немного света. Мы… — она слегка покачнулась и несколько раз быстро моргнула, будто пытаясь прояснить зрение, — мы просто… просто должны найти приличное место в лесу.

— Здесь есть еда, я знаю это. И здесь тепло и сухо, Адди.

Множество эмоций промелькнуло на лице Адди, когда она уставилась на Дэнни. Она выглядела так, будто внутри нее шла борьба, как будто ее совесть боролась с желанием согласиться с мальчиком.

Кем был этот мальчик для нее? Меррик изучал их обоих, волосы у Дэнни были прямые и на несколько тонов светлее, чем у Адди, но у них были похожие носы, а глаза — хотя и разного цвета — были близки по форме. Был ли Дэнни ее сыном? Она казалась слишком молодой, чтобы иметь такого взрослого ребенка, по крайней мере, по современным человеческим стандартам.

На мгновение разум Меррика перенесся назад через долгие, горькие годы к его собственной юности. Он узнал отношения, которые, по-видимому, существовали между Адди и Дэнни, хотя прошло много времени с тех пор, как он испытывал это сам.

Они были братом и сестрой, разделенными достаточным количеством лет, чтобы Адди взяла на себя материнскую роль по отношению к мальчику.

Адди вздохнула.

— Нам действительно стоит уйти. Владелец может вернуться в любой момент.

— Давай, Адди. Нам нужно поесть. Тебе нужно поесть, — Дэнни прищурился. — Не думай, что я не заметил, как ты отдаешь мне большую часть своей порции еды.

Ее рука крепче сжала ручку буфета, но плечи поникли.

— Совсем чуть-чуть.

Дэнни нахмурился, но больше ничего не сказал, вместо этого он повернулся, чтобы открыть еще несколько шкафов и порыться в их содержимом.

Адди отпустила ручку буфета и подошла к раковине, рассеянно повернув один из кранов. Она вздрогнула от неожиданности, когда из крана полилась вода.

— Дэнни! Вода!

— О, блядь!

Она повернула голову и ткнула в него пальцем.

— Не ругайся.

— Да ладно тебе, — заныл он. — Кого это теперь волнует?

— Меня волнует.

Меррик, похоже, забывший, что должен был злиться на них, почувствовал, как его губы изогнулись в кривой улыбке. Он не знал точно, вызвано ли его веселье уверенностью, с которой она отчитывала мальчика, или абсурдностью того, что она следила за его речью, находясь в доме, в который они проникли, и из которого собирались что-то украсть.

Дэнни застонал и возобновил поиски.

Адди положила нож рядом с раковиной и сняла рюкзак. Открыв его, она достала три бутылки. Окрутив крышки, она наполнила емкости водой по одной за раз.

Как только бутылки были наполнены и снова закрыты, она сложила ладони под струей воды, наклонилась вперед и выпила несколько пригоршней. После того, как она напилась, она плеснула водой на лицо и оттерла часть грязи с кожи.

Глаза Меррика скользнули к изгибу ее задницы, очерченному сквозь ткань брюк. Судя по слегка впалым щекам и мешковатой одежде, было ясно, что она похудела недавно — вероятно, из-за нехватки пищи, — но у нее все еще оставались соблазнительные, женственные изгибы.

Тепло разлилось по его венам и собралось внизу живота, усиливая боль, которую пробудил ее аромат.

— Арахисовое масло! — Дэнни достал большую пластиковую банку с красной крышкой. — О боже, я целую вечность не ел сендвич с арахисовым маслом и желе.

Улыбка Меррика исчезла так же быстро, как и появилась. Он знал, что у него в кладовке есть еще несколько банок арахисового масла, но это было то, что он не мог приготовить сам, а ведь он был чрезвычайно неравнодушен к нему.

На протяжении большей части своей жизни, Меррик не нуждался в еде так часто, как люди, — и после Раскола его потребность в еде еще больше уменьшилась, — но когда он все-таки ел, арахисовое масло занимало первое место в списке любимых продуктов. Он пытался игнорировать то, что эти люди вторглись на его территорию, сдерживал себя, несмотря на то, что они разбили окно и проникли в его дом без приглашения, и, возможно, даже был готов — по крайней мере, до недавнего времени — дать им немного еды и отправить восвояси, но это было уже слишком.

Он не потерпел бы кражи джиф⁵.

Энергия потрескивала вверх и вниз по его рукам. Сжимая кулаки, он рассеял тени, скрывавшие его.

— Поставь это обратно.

Дэнни и Адди подпрыгнули. Мальчик отшатнулся назад, выронив банку, и повернулся к Меррику с широко раскрытыми глазами. Адди повернулась к Меррику с большим самообладанием и решимостью, схватив свой нож и держа его наготове. Ее рука слегка дрожала, но глаза встретили взгляд Меррика без колебаний.

— Дэнни, подойди сюда, — сказала она.

Парень не колебался, он вытащил свой огромный нож и встал перед ней.

— Назад!

— Я не люблю, когда мне угрожают, особенно в моем собственном доме, — сказал Меррик, нахмурившись.

— Дэнни, подойди сюда, — прошептала Адди, протягивая свободную руку, чтобы притянуть мальчика к себе. Она ни на мгновение не отводила взгляда от Меррика. — Простите нас. Вы… напугали нас. Мы не знали, что здесь кто-то есть.

Взгляд в ее глаза произвел на Меррика странное действие — это вызвало в нем мощное, незнакомое ощущение, которое заставило его грудь сжаться, а живот затрепетать. Он не мог оторвать от нее глаз.

Но он не мог простить их проступки из-за какого-то неопределенного чувства, не так ли?

— О? Разве это не делает возможным вламываться в чужой дом? — спросил он. — Должно быть, я все эти годы неправильно толковал закон.

— Мы… мы… — она зажмурилась и прижала ладонь ко лбу. — Нам очень жаль.

— Жаль за разбитое окно, за вход в мой дом без приглашения или за намерение украсть у меня еду?

— З-за все… Мы просто… уйдем.

Она открыла глаза. На мгновение они были расфокусированы, прежде чем закатились, показав белки. Женщина наклонилась в сторону, немного покачнулась и рухнула. Ее нож звякнул об пол, когда тело содрогнулось в конвульсиях, конечности напряглись и дернулись.

Мальчик развернулся и упал на колени.

— Адди! — он выпустил нож и схватил ее за руку, чтобы перевернуть на бок. Слезы наполнили его глаза. — Все в порядке, Адди. Все в порядке. Я здесь.

Меррик нахмурился. Стеснение в груди усилилось, но теперь оно было горячим и едким, откровенно неприятным. Он шагнул к людям.

Мальчик повернулся, чтобы посмотреть на Меррика, и лихорадочно схватил свой нож с пола, размахивая им в одной руке, а другой придерживая плечо женщины. На его лице боролись ярость и тревога.

— Не подходи!

— Убери нож, мальчик, — сказал Меррик.

Дэнни взмахнул лезвием. Меррик остановился, и кончик ножа рассек воздух менее чем в дюйме от его ноги. Он не мог отрицать ни храбрости мальчика, ни его глупости.

Меррик нахмурился. Долгие годы не наделили его терпением, чтобы справиться с этим.

— Я сказал, убери нож. Она и так в достаточно плачевном состоянии, хочешь, чтобы стало хуже?

Мальчик поколебался, но в конце концов опустил оружие.

— Не причиняй ей вреда.

Сделав еще шаг вперед, Меррик опустился на колени рядом с Адди. Ее конвульсии продолжались, изо рта потекла пенистая слюна. Он не понимал причины своей заботы о ней. Он не понимал, почему собирался попытаться помочь ей, когда должен был выгнать их — или убить — в тот момент, когда они разбили окно.

— Кем она тебе приходится? — спросил Меррик.

— Ее зовут Адалин, и она моя сестра. Она больна.

Меррик нахмурился, снова взглянув на женщину.

— Что ты принес в мой дом?

— Она не заразна, — ответил мальчик с резкостью в голосе, — и сейчас ей намного хуже, чем тебе. Извини, что я прикоснулся к твоему гребаному арахисовому маслу, чувак, но просто… помоги ей, пожалуйста.

Слова мальчика не должны были иметь никакого влияния на Меррика. Сколько людей умерло за время его жизни? Миллиарды? Это число было непостижимым, когда родился Меррик, но сейчас для него это не имело большого значения. И все же что-то в этой человеческой женщине звало его. Что-то в ней побуждало его сделать все, что в его силах, чтобы помочь ей.

И мольба ее брата, какой бы грубой она не была, тронула Меррика.

Он знал, что это была очередная трата его энергии, очередная трата времени, а он даже не был уверен в том, сработает ли это. Его магия могла делать очень многое, но исцеление смертных не входило в число ее сильных сторон. И все же он должен был попытаться.

Дэнни напрягся, когда Меррик потянулся к Адалин, но мальчик просто сжал губы и ничего не сказал.

Меррик положил руку ей на лоб. Он чувствовал слабую дрожь, пробегающую по ее телу, чувствовал, как в ней нарастает напряжение. Он закрыл глаза и сосредоточился, следя, чтобы его магия не проявилась видимым образом.

У людей был свой собственный магический резонанс; это была мелодия, общая для всего их вида, но у каждого индивидуума была своя вариация, уникальная гармония, наложенная на него. Такие песни маны были сложными и трудными для разучивания. Ее песня была не менее сложной, чем любая другая, с которыми он сталкивался, но она была сильнее — и ее знакомость простиралась дальше, чем он почувствовал, когда впервые увидел ее.

Он изменил свою магию, чтобы соответствовать ее резонансу, и между ними открылся гудящий путь энергии.

В ней была безмерная красота, он мог чувствовать это, но была густая, гнетущая тьма, затуманивающая ее ману — ее надвигающаяся смерть. Меррик почти отшатнулся, когда коснулся ее, оно было злобным, голодным, чем-то похожим на мертвецов, которые сейчас бродили по Земле. Но это был не подпитываемый магией монстр. Это была мутация, дефект. Человеческое несовершенство, которое, как он знал, он не мог вылечить, несмотря на силу, имеющуюся в его распоряжении.

Он сжал челюсти и собрал энергию, циркулирующую глубоко внутри, направляя ее через свою руку в нее, все еще стараясь не допустить, чтобы магия проявилась на его коже и раскрыла мальчику природу Меррика. Он накапливал эту силу в общем пространстве между их умами и душами, желая, чтобы он был связан с ней вот так по веской причине, по правильной причине, мечтая наслаждаться сиянием ее красоты на досуге.

И как только магия превратилась в пульсирующую массу, он направил ее на ее болезнь, обратив свою песню маны — теперь смешанную со привычным, изысканным резонансом Адалин — против диссонирующих нот болезни, пожирающей ее.

Тьма отступила. Как только это начало происходить, в голове Меррика нарастало непреодолимое давление — пульсирующая, пронзительная боль, какой он никогда не чувствовал. Жар его магии усиливался, она не была предназначена для этого. Так много текстов предостерегало от этого, но все тексты, касающиеся того, кем он был и какой магией владел, были расплывчатыми в подобных вопросах — хронисты, которые документировали подобные вещи в соответствии со своими эпохами часто писали метафорами, которые допускали тысячу противоречивых интерпретаций.

Тело Адалин расслабилось, и ее голова опустилась. Меррик разорвал с ней связь и отдернул руку, как будто та была объята огнем, опустив ее на бок, чтобы скрыть от Дэнни дрожь.

Ее кожа выглядела болезненно-бледной, если не считать багровых мешков под глазами, а изо рта текла слюна, но черты ее лица больше не были напряжены, и она была неподвижна, если не считать вздымающейся и опускающейся груди в такт медленному дыханию.

Боль в голове Меррика не утихала, каждый ее импульс наполнял его зрение звездообразными вспышками. Впервые за долгое время он почувствовал себя… опустошенным.

Какая бы болезнь ни пустила корни внутри Адалин, его усилия были бессмысленны. Это был ее конец. Ее гибель. И это знание вселило в него всепоглощающее чувство беспомощности и отчаяния, которого он не испытывал больше лет, чем мог счесть — если вообще когда-либо испытывал нечто подобное.

Голос Дэнни звучал тихо и благоговейно, когда он спросил:

— Что ты с ней сделал?

Разочарование снова вспыхнуло в Меррике, он не понимал, что сделал с ней, знал только, что никогда не пытался сделать ничего подобного. Теперь она была расслаблена, пребывала в покое, но он знал, что не победил злобное присутствие внутри нее.

Он протянул другую руку — которая тоже дрожала — и схватил кухонное полотенце со стойки, чтобы аккуратно вытереть пену со рта Адалин. Он позволил полотенцу упасть в сторону, как только закончил, и сменил положение, чтобы просунуть руки под нее.

Дэнни напрягся. Костяшки его пальцев побелели от того, как он сжимал нож, но он больше не поднимал оружие.

— Что ты делаешь?

— Перемещаю ее.

— Куда? — спросил он.

— В темницу, — сухо ответил Меррик.

Брови Дэнни нахмурились, губы приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но прошло несколько секунд, прежде чем он смог произнести хоть какие-то слова.

— Я не знаю, серьезно ты это или нет. Но… если ты навредишь ей, я убью тебя.

Мальчик с опаской отступил назад, когда Меррик поднял Адалин с пола и встал. На мгновение комната закружилась вокруг Меррика, но он уперся бедром в стойку, чтобы не упасть. Как только головокружение прошло, он направился к двери.

— Собери свои вещи, — сказал Меррик.

Позади него вспыхнула суета — шаги в ботинках по полу, шуршание ткани, плеск воды в бутылке и щелчок складывающегося ножа.

Меррик остановился в дверях и оглянулся через плечо, пока Дэнни застегивал молнию на одном из рюкзаков.

— И верни мое чертово арахисовое масло, пока я не передумал помогать.

Дэнни застыл, уставившись на Меррика глазами размером с обеденные тарелки. Он медленно запустил руку в небольшое отверстие рюкзака и вытащил банку арахисового масла с красной крышкой. Не отводя взгляда, он поставил ее на стойку.

— Хороший мальчик. Может, ты все-таки переживешь эту ночь.

Меррик вышел в коридор и понес Адалин в гостиную. Ботинки Дэнни стучали по коридору позади него.

Женщина казалась такой хрупкой, такой нежной, такой драгоценной. Теперь даже ее резонанс уменьшился. Меррик с трудом сдерживал желание прижать ее крепче, он боялся, что любое лишнее движение может сломать ее. Как ей удавалось так долго выживать во враждебном мире?

Это был глупый вопрос. Он видел ее дух. Он знал его свет, его силу. Он был уверен, что это было все, что заставляло ее идти до этого момента. Ее дух… и ее младший брат-защитник.

Сгущающийся вечер делал гостиную мрачной. Тени ничего не значили для Меррика, но он сомневался, что Дэнни хорошо видит во тьме. Эти сомнения подтвердились, когда раздался громкий удар, и кофейный столик задребезжал. Мальчик тихо пробормотал проклятие.

— Смотри под ноги, — сказал Меррик. Он остановился у одного из диванов — того, что стоял лицом к камину, — и осторожно уложил на него Адалин. Ее резонанс взывал к нему сквозь дискомфорт в голове, и, несмотря ни на что, его мучительно тянуло вновь установить с ней связь.

Он отбросил это желание и подошел к камину. Дэнни поставил их сумки на пол возле дивана и опустился на колени перед сестрой.

— Она будет в порядке? — спросил Дэнни, убирая прядь волос с лица Адалин.

Пальцы Меррика дернулись, ему захотелось вот так же откинуть ее волосы в сторону, захотелось, чтобы кончики его пальцев легко провели по ее бледной, нежной коже. Вместо этого он повернулся спиной к Дэнни и Адалин и наклонился, чтобы разжечь огонь.

— Откуда мне знать?

Как только огонь разгорелся, Меррик встал, держась рукой за каминную полку, поскольку приступ головокружения грозил опрокинуть его. Использование магии никогда раньше так на него не действовало, и не должно было влиять сейчас, независимо от количества затраченной энергии — он все еще был далек от своего предела. Что это было? Что он натворил?

Он оглянулся через плечо. Дэнни присел у ног сестры, роясь в одном из их рюкзаков. Диван был окутан мягким оранжевым светом от огня, который отражался в капельках пота на ее коже и отливал медью в каштановых волосах.

Кем она была?

Меррик глубоко вздохнул и оттолкнулся от камина, не позволяя себе ни секунды колебаний, прежде чем подойти к дивану, протянуть руку и выдернуть волосок из головы Адалин. Электрические разряды пробежали по его пальцам и вдоль руки, когда кончики пальцев на мгновение коснулись ее кожи, но она никак не отреагировала.

Было ли это ощущение результатом его магии или чего-то большего? Возможно, Адалин была не таким человеком, какой казалась на первый взгляд.

Дэнни поднялся с тонким, изношенным одеялом в руках и встретился взглядом с Мерриком. Храбрость мальчика, проявленная ранее, исчезла, оставив только беспокойство и затаенный намек на страх.

Я не собираюсь сочувствовать мальчику, который вломился в мой дом, чтобы обокрасть меня, который угрожал мне, несмотря на обстоятельства.

Неважно, что они не представляют реальной угрозы…

— Позаботься о сестре, — сказал Меррик, — и оставайся здесь. Он повернулся и направился к холлу, удерживаясь на ногах только благодаря чистой силе воли и сжимая этот единственный волосок между пальцами, цепляясь за него, как за спасательный круг.

Дэнни ничего не сказал, но Меррик чувствовал на себе пристальный взгляд мальчика, пока тот не завернул за угол.

Меррик не знал, должно ли это успокоить его или вновь возбудить подозрения.

Он поспешил вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пересек чердак и вернулся в кабинет, закрыв за собой дверь. Теперь, когда он снова оказался один, его раздражение вернулось — на этот раз направленное не только на двух незваных гостей, но и на самого себя.

Люди — это проблема. Это всегда было правдой и будет так, независимо от того, как меняется мир. Все, что они могут сделать, — это приносить головную боль, и они буквально сделали это в первые же минуты своего появления!

К тому времени, как он добрался до своего стола, его зрение затуманилось из-за пульсирующей боли в голове. Он опустился в кресло, облокотился на стол и сжал большим и указательным пальцами виски, чтобы помассировать их. Каким-то образом он впитал в себя немного того, что беспокоило Адалин. Прикосновение ее тьмы. Он не беспокоился об этом в долгосрочной перспективе — человеческие болезни в любом случае ничего для него не значили, но было неприятно чувствовать себя таким… слабым.

Он испытывал подобные ощущения только после получения ужасных ран — ран, которые убили бы смертного, — и их было немного, учитывая продолжительность его жизни.

Поглаживая виски одной рукой, он рассеянно накручивал волос Адалин между пальцами другой. Как она переносила эту боль? Как она выжила?

Волос резонировал с ее песней маны, Меррик поймал себя на том, что сосредотачивается на нем, позволяя омывать себя звуком, и он принес неожиданное утешение своей сладостью и знакомством.

Меррик знал, что существуют человеческие роды, несущие магию, и он должен был предположить, что эти роды пробудились полностью с Расколом, так же как и его собственная магия пришла в полную силу. Была ли она такой же? Он читал о случаях, когда врожденные арканные силы поглощали смертных изнутри, потому что они не знали, как выпустить накапливающуюся энергию — их физические тела не могли справиться с избытком сил. Было ли это причиной ее недуга?

Так вот почему его так тянуло к ней? Сила, взывающая к силе, была простым объяснением, изящным объяснением, удобным объяснением, но оно не было правильным. Он не почувствовал в ней никакой существенной магии, если не считать впечатляющей силы ее духа.

Он зажмурился и усилил концентрацию, отделяя свой разум от дискомфорта, от других забот, от физического мира, пока не осталась только магия. Только магия и Адалин.

Ее песня маны отразилась в нем от волоска, и когда он снова настроился на нее, то внезапно понял, почему она была такой знакомой, почему она была такой успокаивающей — он чувствовал ее еще до ее появления. Это было там, глубоко внутри него, подчеркивая его собственную песню. Он чувствовал это с тех пор, как его магия впервые пробудилась в подростковом возрасте.

Резонанс Адалин звучал в сердце Меррика, всегда присутствуя, но едва заметно, больше тысячи лет. Звук его собственного сердцебиения заполнил уши, задавая ритм их переплетающихся песен.

Он бросил волос на стол и разорвал связь с ним, с ней, но все еще чувствовал звуки где-то в глубине сознания. Ощущал зов, как песню сирены, манящую его к ней. Зачем человек должен иметь над ним такую власть? Почему он должен быть вынужден быть рядом с ней, помогать ей после столь долгого активного поиска уединения? Почему у него была такая глубокая связь со смертной?

Больной смертной.

Умирающей смертной.