Поцелуй чернокнижника

Глава пятнадцатая

Адалин лежала, прижавшись к боку Меррика, с закрытыми глазами. Пару часов назад наступила ночь, Дэнни, который почти безудержно зевал, улегся в постель, и в камине уютно потрескивал огонь. Диван, на котором они с Мерриком отдыхали, был не самым удобным местом в доме, но она ни за что не стала бы двигаться. Его рука обнимала ее, сильная и надежная, и ее окутывал его успокаивающий аромат. Это было именно то место, где она хотела быть.

Сегодня был хороший день. Сегодня был лучший день, о котором Адалин могла только мечтать.

Она сделала глубокий вдох, вдохнула аромат Меррика и медленно выдохнула, прижимаясь к нему.

— Я никогда не осознавал, насколько пустым казался этот дом до того, как появились вы с братом, — сказал Меррик глубоким, но мягким голосом.

Адалин открыла глаза и запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Он смотрел в огонь, его глаза светились бледно-голубым.

— Ты вновь показала мне, что я живой, — продолжил он, и его слова казались тяжелыми от торжественности. — Ты показала мне, что Раскол не был концом света. Это было новое начало.

— У тебя действительно все было так плохо до всего этого?

Меррик повернул к ней лицо и грустно, сдержанно улыбнулся. Он слегка покачал головой.

— Я так не думал. Но оглядываясь назад… это было неплохо. Просто одиноко. Смертные жили и умирали вокруг, а я просто существовал. Даже если бы я доверял им, какой смысл был строить отношения? На какие вопросы мне пришлось бы отвечать, когда они состарились, а я оставался бы прежним? Теперь я знаю, чего мне не хватало все это время… Но я не думаю, что кто-то, кроме тебя, мог бы показать мне это.

Печаль в его тоне пронзила ее насквозь, и она опустила глаза, прежде чем он успел заметить это в них. Что она делала? Она была такой… эгоистичной. Глупо было верить, что она сможет пережить эти моменты с Мерриком, сохраняя при этом все, что их связывает, чисто физическим, глупо было верить, что между ними не возникнет более глубокой и крепкой связи.

Она умирала. Она знала это, Меррик знал это — даже если отказывался принять, — и это было просто так…

Несправедливо.

Адалин не могла сожалеть об их времени, проведенном вместе, не могла считать это неправильным, какой бы эгоистичной она себя ни считала. Все в Меррике казалось правильным. Но он… он будет жить дальше. Ему придется нести бремя горя и потерь. Вечно.

Ей казалось, что в сердце вонзается нож, когда она думала о том, что делала с Мерриком и Дэнни. Каждый день у нее были новые воспоминания о них, счастливые воспоминания. Но в то же время ей казалось, что она только усугубляет возможные раны, которые они понесут.

Что, если… что, если я уйду? Пока не стало слишком поздно. Прежде чем он… полюбит меня.

Могла ли она уйти? Сама ее душа кричала нет. Но заставлять их смотреть, как она страдает, когда начнется следующий приступ, заставлять их смотреть, как она умирает? Заставить их смотреть, как она… превращается в одну из этих тварей, зная, что им придется ее убить?

От этой мысли ее затошнило.

Она не могла позволить этому случиться. Она не хотела, чтобы последнее воспоминание Дэнни и Меррика было о ней, как о чудовищной нежити, жаждущей их крови. Видеть своих родителей в таком состоянии было уже чересчур.

Я не могу остаться.

Это была удручающая, выворачивающая наизнанку, душераздирающая мысль.

Пальцы Меррика сжали предплечье Адалин, возвращая ее к действительности.

— Что случилось, Адалин? — спросил он. — Я чувствую твое беспокойство.

Адалин прижалась к нему чуть крепче, потерлась щекой о его грудь и покачала головой.

— Ничего. Расскажи мне о своем прошлом.

— Я не позволю тебе так легко уйти от ответа.

— Все в порядке.

— Тебе не нужно лгать мне, Адалин.

Адалин подняла голову и встретилась с его глазами, стараясь, чтобы ее мысли не отразились на лице. Она мягко улыбнулась и коснулась губами его губ.

— Я счастлива. Счастливее, чем когда-либо. Я хочу знать больше о тебе. О твоем прошлом, о том, почему ты живешь в этом большом старом доме совсем один, и как ты получил это.

Она подняла руку и легонько провела пальцем по шраму, спускавшемуся ото лба к щеке.

Меррик откинулся на спинку дивана, тихо вздохнув.

— Мое прошлое долгое и в основном ничем не примечательное. Выживание во враждебном мире требовало многого — свести подозрения к минимуму было жизненно важно. Я родился на территории, которая в то время называлась Мерсией¹⁵, хотя это название перестало что-либо значить вскоре после моего рождения. Сейчас это центральная Англия, хотя полагаю, что эти названия вполне могут снова измениться, учитывая нынешнее состояние мира. Я был молод во времена беспорядков. Короля считали неэффективным, и многие его презирали. Датчане воевали с саксами, власть переходила из рук в руки… хаотичная эпоха, и в тот период я смотрел на мир глазами ребенка с очень ограниченным мировоззрением. В те дни мало кто из людей отваживался удаляться дальше, чем на несколько миль от городов, где они родились. Мои родители были осторожны со своей магией, но все, что выходило за рамки того, что люди считали совершенно естественным в те дни, даже использование природных средств для лечения болезней, часто становилось объектом подозрений.

— Их вытащили из нашего дома, когда мне было одиннадцать или двенадцать, и привязали к столбу, чтобы сжечь, — продолжил он. — Будучи ребенком, я мало что понимал в происходящем, кроме того, что разъяренная толпа пыталась причинить вред моим родителям. Я еще не дорос до своей магии, но даже если бы и дорос, теперь я знаю, что ничего не смог бы сделать. Это, — он дотронулся кончиком пальца до верхней части шрама и провел по нему вниз, — это то, что я получил, когда пытался им помочь. Толпа пощадила меня, потому что считала, что я все еще невиновен, но владелец кинжала, за которым я бросился, не оценил моей попытки отобрать у него оружие. Я успел отпрянуть, прежде чем потерял глаз, но был недостаточно быстр, чтобы полностью увернуться от клинка.

Глаза Адалин расширились. Она узнала о процессах над ведьмами в школе, хотя они происходили через несколько столетий после его детства, ведь ему было больше тысячи лет, — смотрела фильмы, читала книги, но воспринимала эту жестокость как что-то далекое, невозможное в современном мире. Она и представить себе не могла, что такое может случиться в современном мире. Это было нечто такое, что никогда бы не затронуло ее. Но такие вещи повлияли на Меррика. Такой была его жизнь.

— У тебя были братья или сестры? — спросила она. — Они…

— Двое. Двое старших братьев. Их отправили с каким-то поручением, я не помню, с каким, и они прибыли только после того, как костер догорел до тлеющих углей, и ничего не осталось. Они оттащили меня от кучи пепла, и в тот же вечер мы сбежали. Мой вид гораздо более вынослив, чем ваш, но мы ни в коем случае не неуязвимы, и в нашем распоряжении не было магии, которая могла бы спасти моих родителей от такой участи.

Ледяной ужас охватил Адалин. Даже увидев последствия аварии, унесшей жизни ее родителей, она не могла представить, насколько травмирующим, должно быть, было для Меррика наблюдать, как его родители сгорают заживо.

— Мне так жаль.

— Тебе не должно быть. Как я уже сказал, это было очень давно, и ты не была одной из тех, кто принимал в этом участие. После этого мы с братьями некоторое время путешествовали, находя работу там, где могли, чтобы не голодать. Поскольку моя магия еще не пробудилась, и я не достиг своей точки бессмертия, по сути, я был человеком. Мои братья, хотя и владели магией, тоже еще не достигли бессмертия. Это было трудное существование. Большинство людей не доверяли посторонним, но мы справлялись, как могли. Через два года оба моих брата умерли. Были убиты в драке из-за еды.

Его объятия немного усилились, и она почувствовала диссонанс в песне его души.

— Возможно, они переоценили свою силу, или, возможно, это было просто отчаянное желание избавить нас от чувства пустоты в животе. С тех пор я был один.

— Как ты выжил?

Адалин прижалась щекой к его груди и вцепилась в ткань расстегнутого жилета.

— Я просто… выжил. Я был достаточно молод, чтобы мужчины считали ниже своего достоинства убивать меня. Если бы бушевала война, все было бы по-другому, конечно… Но людям легче доверять одинокому ребенку, и я достаточно усердно работал, чтобы заработать себе на еду. В каком-то смысле… в одиночестве было проще. Не нужно было ни о ком беспокоиться.

— Так было веками. Я продвигался вперед, общаясь со смертными ровно столько, сколько было необходимо — хотя, к сожалению, со временем эта необходимость только возрастала. Мир вокруг меня менялся, люди менялись, а я оставался прежним. Поэтому я стал переезжать каждые десять лет или около того, чтобы избежать вопросов и подозрений. Я осваивал новые профессии, я выучил новые языки и, в конце концов, начал узнавать крупицы информации о том, кем я был и что мог делать. Я так малому научился у своих родителей, потому что не мог использовать свою силу до их смерти.

Меррик вытянул свободную руку и держал ее ладонью вверх со слегка согнутыми пальцами. Маленький голубой шар сформировался в воздухе прямо над его рукой, пульсируя и вращаясь.

— Тогда это казалось таким трудным. Почти невозможным. Мне потребовались годы, чтобы научиться создавать что-то подобное. После Раскола это стало так же легко, как дышать.

Адалин потянулась к шару. Прикасаться к нему было все равно что прикасаться к одному из тех плазменных шариков, которые всегда продавались в сувенирных лавках. Это вызывало гул, который проходил через кончики ее пальцев и поднимался вверх по руке, скорее щекоча, чем причиняя боль. Крошечные волоски на ее руках встали дыбом.

— Накопление богатства на протяжении веков было одновременно и простым, и все более сложным. Я дорос до бессмертия где-то к тридцати годам. Моя магия стала полнее, и потребность в еде и питье уменьшилась. Это облегчило выживание, облегчило сбережение того, что я зарабатывал. Я начал рыскать по миру в поисках всего, что мог найти, что дало бы мне представление о моей магии, собрав огромную коллекцию текстов с обрывками информации со всего мира — некоторые из них содержали то, что я мог бы назвать заклинаниями. Эта коллекция сейчас находится в моем кабинете.

— Ты когда-нибудь находил кого-нибудь еще, похожего на тебя? — она перевернула руку, проведя пальцами по шару, прежде чем опустить ее на его ладонь.

Магическая сфера исчезла. Меррик переплел свои пальцы с ее и поднял ее руку, чтобы коснуться губами костяшек ее пальцев.

— Несколько человек. Но с течением времени необходимость соблюдать осторожность и секретность только усилилась, поэтому мое общение с ними было недолгим. Похоже, большинство из нас, кто остался, выживали в одиночестве и стали недоверчивыми даже друг к другу.

— Поэтому ты никогда… не был в отношениях?

Черт, зачем она мучила себя, задавая этот вопрос?

— У меня никогда не было отношений, потому что единственное влечение, которое я испытывал к кому-либо, было поверхностным. Те несколько раз, когда я заставлял себя выходить в человеческое общество, у меня были отношения с женщинами, но из этого не вышло ничего, кроме мимолетного взаимного удовольствия.

Ревность Адалин поднялась внутри нее и взревела. Она была яростной, она поглощала. Ее лоб нахмурился, и она уставилась на танцующий огонь. Даже когда она поднимала эту тему ранее сегодня, она знала, что у нее не было права ревновать, но, черт побери, она ревновала. Она ненавидела каждую безликую женщину, которая когда-либо прикасалась к нему, к кому он прикасался, кто испытывал хотя бы малую толику того удовольствия, которое испытывала Адалин, когда была с ним.

Смех Меррика был глубоким, раскатистым и сочным. Адалин почувствовала его так же сильно, как услышала.

— Моя маленькая Адалин ревнует? — он скользнул рукой с ее руки на бедро, двигаясь вверх по ее боку, пока пальцы не коснулись нижней части ее груди. — Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так, как ты.

Она непроизвольно крепче сжала его руку, и дыхание перехватило. Бушующее пламя внутри нее усилилось и превратилось в другой вид жара — жара, подпитываемого желанием, жара, доводящего потребность до лихорадочной степени.

Он наклонил к ней голову так, что губы оказались у ее уха, и прошептал:

— Если я не ясно дал понять это своими словами, полагаю, мне придется показать тебе, — наклонив голову еще ниже, он прижался губами к тому месту, где соединялись ее плечо и шея. Легкое царапанье его зубов по ее коже вызвало трепет прямо в ее сердце.

Он отпустил ее руку и положил свою на ее правую грудь, обхватив через рубашку. Кончиками пальцев он на мгновение коснулся ее соска, прежде чем двинул обе руки вниз, по ее животу, к поясу брюк.

Ее дыхание участилось.

— Меррик…

— Ты первая, кто стал моей, Адалин, — прохрипел он. — Единственная.

Пульсирующее, покалывающее ощущение распространилось по всему ее телу, пока он расстегивал ее джинсы.

— И ты первая и единственная, кто принимает меня всего, — продолжил он.

Глаза Адалин расширились, а сердце затрепетало, когда ее тело поднялось с дивана, будто она была невесомой. Ее положение не изменилось, но теперь она парила в нескольких дюймах над диванной подушкой. Казалось, что его руки были ее единственным якорем, единственной вещью, удерживающей ее от того, чтобы взлететь к потолку.

Меррик просунул пальцы под пояс ее джинсов и трусиков и медленно спустил их с задницы к бедрам. Что-то невидимое потянуло за ее нижнее белье и манжеты джинсов. Он растопырил пальцы, проведя кончиками по небольшому участку волос на ее тазу, и без особых усилий повел их вниз, когда ее брюки, казалось, снялись сами собой. Шероховатость ткани, скользящей по чувствительной коже, оставляла за собой восхитительный огонь.

Он остановил Адалин прежде, чем она полностью опустилась, и поднял руки вверх, просунув их под подол ее рубашки. От его пальцев исходили крошечные, волнующие электрические разряды, посылая приятные ощущения прямо в ее лоно, когда его руки прошлись по ее животу, проследовали к выпуклостям грудей, коснулись твердеющих сосков и, наконец, остановились на тыльной стороне ее рук. Она инстинктивно подняла их.

Его руки вернулись к ее груди, когда другая невидимая сила сорвала с нее рубашку, на несколько секунд закрыв ей обзор. Кончики пальцев Меррика двигались медленно, намеренно, танцуя вокруг сосков, почти не касаясь их.

Адалин схватила его за предплечья и сжала, когда из нее вырвался стон. Она выгнула спину. Было странно парить, не знать, куда деть конечности, быть обнаженной и невесомой, полностью беззащитной. Но эти мысли растворялись в нарастающем желании, не могли противостоять тому жидкому огню, что струился в ее лоне.

Меррик одобрительно промычал, сжимая ее груди.

— Ты изголодалась, не так ли?

Он снова опустил руки вниз, обхватил внутреннюю сторону ее бедер и раздвинул их. Один из пальцев проник между складок, скользя по чувствительной плоти, чтобы ощутить скопившуюся там влагу.

— Ммм. Да, ты изголодалась. И я тоже, Адалин.

Он медленно поднес палец ко рту. Она повернула голову, чтобы посмотреть, как он просунул его между губ и на мгновение пососал. Удовлетворенное урчание вырвалось из его груди. Это только сильнее завело ее. Она хотела, чтобы его рука вернулась к ней между бедер, хотела, чтобы его пальцы гладили ее, а язык облизывал.

— Но я могу подождать, чтобы утолить свой голод, — сказал он, возвращая руку на ее бедро. Обе его руки оторвались от ее сердцевины, от ее потребности, чтобы провести по коже. — Думаю, я должен тебе за то, что было раньше, не так ли?

— Что? — спросила она, затаив дыхание, не сводя глаз с его рук.

Энергия его прикосновений только усиливалась с каждым мгновением, и маленькие голубые дуги потрескивали на его плоти, но он не двигался быстрее, не касался того места, в чем она нуждалась. Вместо этого он продолжал исследовать ее руками, проводя кончиками пальцев по внутренней стороне ее коленей и вдоль бедер.

Голубая вспышка на мгновение окутала его тело, создавая восхитительный жар вдоль спины и ягодиц. Как только свет померк, он потянул ее вниз — на свои голые колени и грудь, его одежда, казалось, исчезла. Твердая длина эрекции пульсировала у ее поясницы, дразня своим теплом.

Положив руки ей на колени, он шире раздвинул ее ноги. Несмотря на тепло, исходившее от камина, воздух, касавшийся обнаженного лона, был холодным из-за отсутствия прикосновений Меррика. Мгновение спустя послышалось гудение энергии, и Адалин ахнула, когда по обе стороны от нее появилось несколько призрачных, едва различимых в звездном свете щупалец. Они касались ее рук, бедер, живота и ляжек, а одно скользнуло к ее промежности. Их прикосновения были одновременно прохладными и горячими, вибрирующими от силы.

Меррик склонил голову ей на плечо, прижимаясь щекой к ее щеке. Борода царапала ее кожу, усиливая пронзающие ее ощущения. Его руки снова поднялись и обосновались на ее груди, оставив щупальца ласкать плоть возле лона — все еще дразня ее, насмехаясь над ней.

— Сегодня ночью ты испытаешь больше удовольствия, чем могла себе представить, — сказал он, — но это будет только по моей прихоти.

Он смял ее груди и зажал соски между указательным и большим пальцами, сжимая и выкручивая ровно настолько, чтобы обдать новой волной удовольствия, от которой ее лоно сжалось.

Адалин ахнула громче. Она изогнулась и схватила его запястья руками, но не отстранила.

Щупальце между ее ног скользнуло по влажным складочкам и коснулось клитора. Оно замерло на месте, как будто вцепилось в нее, и вибрация усилилась.

— О Боже. Меррик!

Трепещущие веки закрылись, она прикусила нижнюю губу зубами и откинула голову назад. Тихие звуки удовольствия вырвались из нее, пока она извивалась на нем, тяжело дыша по мере того, как ощущения нарастали, заставляя ее все ближе и ближе приближаться к пику, пока внезапно… все не прекратилось. Ее глаза резко открылись.

— Нет!

Меррик усмехнулся и снова ущипнул ее за соски, заставив бедра, движимые инстинктивной потребностью в нем, дернуться.

— Это будет не так-то просто, Адалин.

Она отпустила одно из его запястий и потянулась к своему центру, ей нужно было прикоснуться к себе, чтобы сохранить ощущения, нужно было чувствовать.

Одно из темных щупалец Меррика обвилось вокруг ее руки, останавливая движение, и Меррик щелкнул языком. Несмотря на то, что щупальце выглядело таким нематериальным, таким тонким — не более плотным, чем дым, — оно было невероятно сильным.

— Ты жесток, — выдохнула она, заставляя себя открыть глаза и поворачивая голову, чтобы посмотреть на него.

Его глаза ярко вспыхнули, а член дернулся у нее на спине, словно в ответ на ее пристальный взгляд.

— Как и ты, когда дразнила меня без малейших угрызений совести и оставила без освобождения.

Щупальце между ее ног снова ухватилось за клитор и возобновило вибрации. Адалин выдержала пристальный взгляд Меррика, пока ее конечности дрожали, и тяжело дышала, когда веки снова затрепетали. Он быстро подвел ее к кульминации, но она знала, о, она знала, что он не даст ей этого.

Адалин вскрикнула от досады, когда щупальце отпрянуло и погладило ее бедро, словно извиняясь. Ей хотелось проклинать это существо, проклинать Меррика так же сильно, как умолять о большем. Она была такая чертовски разгоряченная, такая влажная, такая возбужденная, что была уверена, что кончит, если это щупальце хотя бы еще раз коснется клитора. По ее попке стекала жидкость, но ей было все равно. Все, чего она хотела, это чтобы он прикоснулся к ней. Мучения, которым он подвергал ее, были в равной степени удовольствием и болью, такими же сводящими с ума, как и другие.

Его щупальца продолжали танец по ее конечностям, заставляя кожу гудеть, она ощущала все прикосновения, какими бы слабыми они ни были. Каждый мускул дрожал от предвкушения — от этой всепоглощающей потребности в освобождении.

Руки Меррика расслабились на ее груди, и он нежно погладил большими пальцами взад-вперед ее твердые, чувствительные, измученные соски.

— Ты так прекрасна, Адалин. Такая дикая, такая страстная, — он провел губами по ее лбу, щеке.

Щупальце на ее бедре скользнуло обратно к ее промежности. Вместо того, чтобы вернуться к клитору, оно погрузилось внутрь нее.

Адалин выгнула спину от внезапной полноты, от огня и льда, закружившихся внутри, и застонала, когда щупальце отодвинулось и снова толкнулось внутрь.

— Ты отдашь мне все, Адалин.

Щупальце пульсировало, толкаясь внутрь и наружу, и Адалин покачивала бедрами вместе с ним. Она сжимала запястья Меррика, когда наслаждение в центре тела становилось все сильнее и сильнее. Дрожь пробежала по ней.

Щупальце выскользнуло полностью.

— Нет! Нет, нет, нет! — закричала она, извиваясь, когда лоно запульсировало и сжалось вокруг пустоты. Она была так близко.

— Меррик, пожалуйста! Перестань дразнить.

Она повернула к нему лицо, грудь поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию, и встретилась с ним взглядом.

Как бы сильно она ни хотела кончить, она не хотела, чтобы это произошло из-за его магии, какой бы материальной та ни была. Она хотела его. Только его. И она знала, что он тоже хотел ее. Она могла чувствовать напряжение в его теле позади нее, вокруг нее. Могла чувствовать влагу на своей спине от его просачивающегося предэякулята. Видела, как в его горящих глазах вспыхивает желание.

— Хватит, — взмолилась она. — Просто займись со мной любовью.

Меррик прикусил нижнюю губу и медленно, прерывисто выдохнул. Все его тело дрожало от возбуждения и магии. Неудовлетворенное желание бушевало в нем, угрожая поглотить, несмотря на борьбу — и теперь она умоляла его сдаться. Умоляла прекратить сопротивляться.

И он больше не мог отказывать ни себе, ни Адалин. Его член ныл от такой сильной боли, какой он никогда не испытывал, когда его дразнила ее теплая плоть и извивающееся тело, а живот был влажным от семени.

Магия заструилась по его рукам, устремляясь от кончиков пальцев к плечам, постоянно меняющимися, похожими на молнии путями, но сейчас он не собирался использовать ее. Нет, он хотел прикоснуться к ней своими руками. Он хотел доставить ей удовольствие своим телом. Как бы сильно он ни воспринимал силу, обитающую внутри, как часть себя самого, это была не та часть, которую он жаждал использовать прямо сейчас.

Он опустил руки ей на бедра и поднял ее со своих колен, повернув лицом к себе. Она развела ноги в стороны, оседлав его, и обняла руками его шею. Меррик посмотрел ей в лицо. Ее щеки пылали от страсти, блестящие глаза были полуприкрыты, губы приоткрыты от быстрого, неглубокого дыхания. Песня ее маны лилась высоко и сильно, переплетаясь с его, исходя из каждого дюйма ее восхитительного тела.

Упершись коленями в диванные подушки по обе стороны от Меррика, она нависла над ним. Ее глаза повторили мольбу, которую она произнесла мгновением ранее: просто займись со мной любовью.

Меррик убрал одну руку со своего бедра и обхватил член у основания. Он наклонил ствол так, чтобы прижать головку ко входу в ее лоно. Медленно, очень медленно, она опустилась на него. Рука Меррика вернулась на ее бедро. Ему потребовалось все его мужество, чтобы не притянуть ее к себе, не толкнуться и не погрузиться в теплое, влажное лоно. Внутренние стенки обхватили его член, и он застонал, когда Адалин приподнялась и опустилась обратно, погружая член все глубже и глубже, пока не села на него полностью.

Он крепче сжал руки на ее бедрах и прижал ее к себе, запрокинув голову назад, борясь с огромной волной давления, угрожающей заставить его пролить семя. Адалин опустила одну руку ему на плечо и провела ею вниз, к груди. Она снова провела ею вверх, вдоль его шеи, и обхватила подбородок. Волосы Адалин коснулись его кожи, когда она наклонилась вперед, чтобы прижаться губами к его рту.

Подняв руку, чтобы зарыться пальцами в ее волосах, он притянул ее к себе еще глубже в поцелуе. Ее губы без колебаний раскрылись, и он скользнул языком между ними, встретившись с ее языком в танце, который идеально соответствовал их переплетенным песням маны.

Адалин приподнялась и опустилась, повторяя движения снова и снова. Она тихо застонала ему в рот, не прерывая поцелуя, даже когда ее темп увеличился. Каждое движение ее лона доставляло Меррику удовольствие и вызывало волнующие вспышки магии, усиливая энергию, растекающуюся по его коже, но он ощущал ее возросшую яркость только сквозь закрытые веки. Теперь его миром была Адалин — ничто другое не имело значения, кроме ее вкуса, ее ощущения, ее запаха.

Мышцы Адалин напряглись, дыхание участилось, и ее охватила внезапная дрожь. Ее лоно сжалось вокруг него. Песня ее маны достигла крещендо, и ногти впились в его кожу. Маленькие уколы боли только усилили удовольствие Меррика.

Снова обвив руками ее бедра, Меррик взял ситуацию под контроль, продолжая то, что она начала, ускоряя темп. Он потянул ее вниз, навстречу поднимающимся бедрам, немного жестче с каждым толчком, и она вскрикнула ему в рот, содрогаясь от блаженства.

— Меррик, — выдохнула она между стонами, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему.

Он стиснул зубы и боролся с неизбежным взрывом внутри себя, изо всех сил стараясь удержаться, продолжать двигаться, продлить это как можно дольше — он никогда не хотел, чтобы этот момент, эта близость заканчивались. Но из-за движений ее тела и силы ее песни маны у него не было ни единого шанса.

Даже с закрытыми веками, когда он достиг оргазма, все вокруг озарилось ярко-синим светом. Давление, которое нарастало в нем большую часть дня, наконец лопнуло, и его тело задрожало от силы этого. Наслаждение захлестнуло его разум, уничтожив все разумные мысли, оставив только чистое ощущение. Кончики его пальцев вдавились в плоть ее бедер, спина выгнулась, и он издал неровный, отчаянный рык, извергая в нее свое семя.

Наконец Меррик откинулся на спинку дивана. Адалин обмякла на нем, положив щеку на руку, ее мягкие губы прижались к его подбородку. Их прерывистое дыхание постепенно выровнялось, и жар, исходивший от тел, немного угас. Затянувшееся удовольствие проходило медленнее, каждого крошечного движения ее лона было почти достаточно, чтобы вернуть его к действию, но он не позволил себе пошевелиться. Это была еще одна часть близости, которой он жаждал, — держаться друг за друга до конца, когда тела, сердца и души все еще были связаны.

Она сделала глубокий вдох и выдохнула с тихим, довольным урчанием.

Его собственное довольство было нарушено, когда в голову пришла неприятная мысль — этот момент может стать последним, который они проведут вместе. Любой момент, начиная с этого, мог стать последним. Судьба привела к нему Адалин, и судьба заберет ее, когда ей заблагорассудится, с предупреждением или без него.

Если только Меррик не изменит ее судьбу.

Меррик рассеянно провел пальцами по ее спине. Она воспротивилась, когда он в последний раз поднял эту тему, и с тех пор они избегали этого. Так все было счастливее, но он знал, что это маячило, темное и зловещее, в ее сознании, точно так же, как и в его. Меррик понятия не имел, сколько времени у нее осталось, но он остро осознавал, что оно тает с каждым мгновением.

— Что, если бы был способ исцелить тебя, Адалин?

Ее тело напряглось.

— Меррик, не надо. Не порть это.

— Если не сейчас, то когда? — требовательно спросил он. — Я должен ждать, пока не станет слишком поздно?

Она отстранилась от него и соскользнула с дивана. Прохладный воздух обжег его кожу — его теперь обнаженный член — с арктической силой. Как бы он ни сожалел, что затронул эту тему в данный момент, как бы опустошенно и одиноко он ни почувствовал себя внезапно — отступать он не собирался. Им нужно было обсудить это. Нельзя оставлять невысказанное, словно тень, таящуюся между ними.

Адалин схватила свою рубашку и натянула ее через голову.

— Это должно было оставаться просто сексом, — тихо сказала она.

— Это никогда не было просто сексом. Мы оба это знали.

— Большего быть не может.

Его ноздри раздулись от тяжелого выдоха, и он стиснул челюсти, прежде чем вскочить с дивана на ноги. Он сократил расстояние между ними и схватил ее за плечи.

— Не говори, что этого не может быть, когда это уже есть. Отрицание правды ее не изменит, Адалин.

Черты ее лица напряглись, и она встретилась с ним взглядом.

— Ты точно так же отрицаешь правду, Меррик.

Он выдержал ее взгляд, не в силах сдержать бурлящие эмоции, многие из которых были слишком сильными и беспорядочными, чтобы разобраться.

— Мир больше не играет по твоим прежним правилам. Теперь это мой мир. И ты стала моей с той самой секунды, как я тебя увидел.

— Это все равно не меняет того факта, что я умираю! Я живу на одолженном времени, Меррик — времени, которое ты мне дал!

— И я могу дать тебе вечность, если ты перестанешь так чертовски упрямиться!

Адалин сжала губы. Несколько мгновений она молчала, ее взгляд не дрогнул, прежде чем она, наконец, заговорила.

— Какой ценой, Меррик? Насколько сильно это навредит тебе? Какой вред это тебе нанесет?

— Со мной все будет в порядке, Адалин. Как и всегда.

— Поклянись, что это не причинит тебе вреда.

Слова вертелись на кончике языка Меррика, но они отказывались слетать с языка. Он не мог солгать ей сейчас, даже если чувствовал, что должен.

— Не имеет значения, пока это спасает тебя.

— Нет.

Меррик стиснул зубы.

— Я больше не оставляю тебе выбора.

Ее глаза посуровели, даже когда наполнились слезами.

— Это не твой выбор, — она отстранилась от него, подхватила с пола свои брюки и направилась к выходу. — Я отказываюсь платить эту цену, и я отказываюсь позволить тебе заплатить ее за меня.

Меррик шагнул за ней и схватил за руку, прежде чем она успела выйти из комнаты, снова развернув ее лицом к себе.

— Я не позволю тебе умереть. Я заплачу любую цену в тысячу раз больше.

— Я тебе не позволю, — она высвободила руку из его хватки. — Я знала, что меня ждет, Меррик. Я смирилась с этим. Тебе тоже пора смириться.

Из ее глаз потекли слезы.

— Отпусти меня.

— Никогда.

Ярость, вызванная подавляющим чувством беспомощности, с ревом пробудилась к жизни внутри него.

— Я уже говорил тебе, Адалин, ты моя. Я никогда тебя не отпущу. Ты будешь жить, независимо от того, что я должен сделать, чтобы это произошло.

Твердость в ее глазах только усилилась, как будто решимость была углем, превращенным в алмаз. Если он еще не знал этого, то понял в этот момент — она не поменяет решения. Она не отступит. Она не позволит ему связать души.

И все потому, что он не мог гарантировать, к чему это приведет. И все потому, что она не хотела, чтобы он пострадал из-за нее.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и ушла. Звук шлепанья босых ног по полу, когда она стремительно удалялась, нес в себе сокрушительную окончательность, с которой он не мог смириться.

Ярость Меррика больше невозможно было сдерживать. Каждый мускул его тела напрягся, вызвав прилив дикой, бурлящей магии, которая окутала его синей энергией.

Отпустить ее? Отпустить ее? Неужели она действительно не понимала глубины того, что их объединяло, интенсивности их связи? Нет, она просто хотела, чтобы он думал, что она не понимает, что она не чувствует того же. Но он видел это в ее глазах. Он почувствовал это в ее песне так же ясно, как мог видеть синеву неба или ощущать тепло костра.

Эта ярость столкнулась с его разочарованием, вызвав внутри огненную бурю, затмившую рациональное мышление и оставившую только мощное, непреодолимое стремление к разрушению. Он не осознавал ничего другого, когда разнес гостиную в клочья комбинацией магии и голых рук, ломая мебель, срывая обои и разбивая светильники.

Нечеловеческий рев присоединился к какофонии разрушений, перекрывая все остальное. В тумане, вызванном яростью, он не узнал в этом звуке свой голос.