Маргарита не преувеличивала, в жилой части Теремного дворца действительно было тесновато: сливкам российского общества четырех анфиладных комнат никак не хватало, особенно днем, когда все толклись возле печей и столов.
Сначала Президент занимал и спальню, и Престольную, где он проводил совещания и корпел над историческими статьями, доказывающими, что никаких стран, кроме России, никогда и не было.
В красном углу Престольной находился небольшой царский трон, обитый алым бархатом. Трон стоял на возвышении, и это стало удачной альтернативой длинному столу для заседаний. Тем более что большинство столов уже распилил генерал Шойгу, не ведающий покоя.
Престольная палата испокон веков служила кабинетом действующего царя, попадали туда лишь избранные бояре, и просто шарахаться по ней туда-сюда было делом немыслимым. Но в Соборной и Проходных сенях жили так скученно, что постепенно, с Дмитрий Анатолича Медведева, началась ползучая (в прямом смысле слова) экспансия.
Как-то раз Дмитрий Анатолич строил снеговика и оттого припозднился, в связи с чем не нашел для сна ни единого свободного уголка: его соратники по борьбе с мировым сатанизмом распростерлись везде — и на полу, и на лавках, и на сдвинутых стульях. С горечью и досадой Медведев вспомнил лето, когда за окном было так тепло, что он совершенно спокойно ночевал в Царь-Пушке.
Дмитрий Анатолич стоял посреди кромешной тьмы и не без отвращения слушал сопение, какие-то кошмарные хрипы, кашель, храп и прочие звуки, которые издают во сне временно пожилые люди. Одна створка двери в Престольную была приоткрыта, и слабый свет подрагивал в дальнем углу, где стояло главное кресло страны; значит, Президент продолжал свою работу над бумагами.
Экс-президент перекрестился и заполз в Престольную на карачках, надеясь, что ни Первое лицо, ни караульные его не заметят. И точно, ему удалось пробраться прямо к красной изразцовой печи, где он мгновенно разомлел и уснул на ковровой дорожке.
Лиха беда начало: потихоньку-полегоньку в Престольную перебрались многие представители политической элиты страны. Сначала вползали исключительно на ночь, а потом, поняв, что будущий Император не обращает на них ни малейшего внимания, стали ошиваться там и в дневное время. Говорили всё еще вполголоса, но кастрюльками звенели безо всякого стеснения и валенки у печи сушили запросто.
Вскоре насельники Престольной палаты полюбили засыпать под шорох старинных карт и негромкие государственные разговоры Президента с его ближайшими помощниками, часть из которых, судя по всему, была невидимой. Иногда бомонд видел только Президента в тепленькой кацавеечке и вязаной шапке, он с кем-то снисходительно спорил или, наоборот, что-то такое чеканил и приказывал караулу изгнать незримого собеседника.
Спали, конечно, на полу, но так было даже интереснее: лежишь как в детстве и умиротворенно слушаешь взрослые разговоры о том, что надо бы на днях переименовать Землю в Россию, потому что Господь, сотворив твердь, сказал: да будет Российская империя! Прямо так и заявил, об этом говорится в тайных древних рукописях, которые Мединский с боем вырвал у могучих кремлевских крыс. Это потом уж враги России, всякие евреи, бендеры и англосаксы, его слова специально переврали и исказили так, чтобы им было хорошо, а нам плохо. Но пришло время восстановить историческую справедливость и вернуть планету в лоно Российской Федерации.
Также радостно было послушать, что мы все-таки не допустили развала России, сохранили и наши ресурсы, и наши традиционные ценности, буквально все до единой, а также защитили русскоязычное население планеты и отодвинули НАТО от границ страны. И на душе становилось так спокойно, так хорошо. Цели СВО достигнуты, что еще надо для счастья истинному патриоту. Так и засыпали.
В Проходных сенях и Соборной разговаривали посвободнее, поскольку не были стеснены царско-президентским присутствием. Иногда вспыхивали склоки за козырные места возле двух изразцовых печей, но до мордобоя доходило редко, время от времени кого-то ловили на похищении чужой плотвы, но и тогда ограничивались тычками и оскорблениями. Патриарх, конечно, мог и проклясть. А в целом сосуществовали мирно.
Перед сном обсуждали историческую миссию России по поддержке и развитию Русского мира, от души потешались над клоуном Зеленским и над слабоумными американскими президентами, планировали следующий день: если он, к примеру, был банным, то следовало натопить снега, а где банный день, там и постирушки, что означало необходимость поснимать с натянутых веревок рыбу, освобождая таким образом место для сушки белья.
Будучи людьми пока еще не молодыми, подробно говорили о здоровье: многие жаловались на грыжи в спинах, на больные мениски, тазобедренные и плечевые суставы тоже оставляли желать лучшего.
Депутаты, советники Президента и прочие его приближенные маялись запорами, диабетом, повышенным давлением и головными болями, боялись непредсказуемых магнитных бурь и вспышек на Солнце — от них ломило лоб и затылок, кружилась голова, тошнило, а куда деваться, если, к примеру, сегодня твоя смена и надо идти на поиски деревянной мебели для обогрева.
Жаловались также и на сердце. Стенокардия, аритмия, сердечная недостаточность, ишемическая болезнь заметно ухудшали качество жизни российского бомонда. Хорошо, в Кремле сохранилось несколько аптек.
Боярышник и пустырник исчезли оттуда мгновенно, и все знали, кто за этим стоит. Но остальные препараты были на месте, поэтому в Теремном дворце густо пахло валокордином, корвалолом, камфорой, валериановыми каплями, а также мазями и гелями, которыми народные избранники растирали друг друга перед сном. От суставных и мышечных болей использовали финалгон и меновазин, абсцессы лечили ихтиоловой мазью, а частые ожоги и порезы — мазью Вишневского.
Случилось за это время и несколько инфарктов с инсультами; тяжелых больных — депутата Картаполова, официального представителя МИД Марию Захарову и еще с десяток человек — пришлось оттащить на Сенатскую и сбросить в яму, поскольку помочь им было невозможно. Прощание старались подгадать под плановый поход к воронке с очередной партией ларцов и шкатулок, чтобы не ходить туда-сюда дважды. Каждому страдальцу в знак любви и уважения обязательно пели песню с припевом: «если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой». Поэтому — ну, скорее всего — мучались они там недолго. Жаль, конечно, что и врачи оказались в числе народа, погибшего в бою за свое счастливое будущее.
По утрам осторожно вставали, грели кипяток, заваривали чай и растворимый кофе, мерили давление. Обсуждали результаты, подозревали ретроградный Меркурий и антихриста. Народ натягивал валенки, тулупы и шубейки и уходил по своим народным делам, а элита, если не было заседаний и совещаний, оставалась лежать на нагретых ковриках. Смотрели в расписной потолок, любовались стрельчатыми витражными окнами, ощущали себя персонажами ожившей русской сказки. Подолгу слушали, как в печи потрескивают ножки и дверцы какого-нибудь шкафа.
До возвращения Народа с рыбалки в иные дни особо и не шевелились: кто-то дремал, кто-то лениво перебрасывался замечаниями о непредсказуемой погоде, кто-то наблюдал за тем, как носится туда-сюда караул Президента. Первому лицу полагалось неограниченное питание, и мыться он мог, когда захочет. К счастью, этим занималась служба охраны в лице двух одинаковых недовольных лосей. Раньше их было четверо, но потом вторая пара караульных куда-то делась.