По ту сторону моря

Глава 10

Эту сказку нам часто рассказывала ша. Она хотела, чтобы мы хорошенько ее запомнили. И ей это удалось. Образ трехголового чудовища навсегда запечатлелся в моей памяти. И вот теперь я вдруг осознала, что не зря так боялась этой истории и что этот монстр уже давно захватил Города.

Главная площадь гудела от собравшейся здесь толпы, на огромных экранах мелькали лица советников, стоящих на трибуне, и охотников, выстроившихся вокруг них. По бокам, чуть в стороне от главных лиц Объединений, расположились чуть менее важные личности и, к удивлению многих, мы – надоевшие всем изгнанники. Сотни глаз устремились на трибуну, все ждали, когда нам поведают о решении Собрания. В этот раз оно продлилось целых три дня, и все Города сгорали от страха и любопытства. Советники знали об этом, но не спешили начинать.

Статные, утомленные, мрачно-торжественные лица оглядывали толпу. На нас глазело Тщеславие. Всего лишь горстка людей, от которых зависели сотни жизней. Как не опьянеть от этого чувства! Я поискала глазами Маргарет, и ее мрачное выражение лица мне не понравилось. Неужели ей не удалось отговорить других советников? Неужели поезд… В горле застрял комок, от порывов холодного осеннего ветра стало зябко, я поежилась, поплотнее запахнула куртку и поскорее перевела взгляд. Все больше советников поднималось на трибуну. Они кивали друг другу, жали руки с таким видом, будто пришли на чьи-то похороны. Духи, когда они уже начнут!

Среди советников я заметила Брон и невольно задержала на ней взгляд. Помнит ли она, как я выходила из лифта? Думает, что ей померещилось, или она даже не видела меня? Если бы не Тьма, я бы уже болталась на виселице, или что еще похуже… Он помог мне. Опять. Мне стало еще холоднее. Ну почему, несмотря на все, что он делает для меня, я испытываю такой страх? Сомневаться в том, что жители Аберненна были правы, больше не приходилось. Ему нужна я, а не Вэнди или Джоанн. Хотя роль девочки во всей этой истории до сих пор оставалась пугающе непонятной. Но почему я? Что ему нужно? И мои родители… Неужели он правда убил их? Он…

– Вы рано отчаялись, – я вздрогнула, вырываясь из собственных мыслей, и повернулась к Леонарду. Писатель кутался в длинное серое пальто и оглядывал площадь с удивительной невозмутимостью.

– С чего вы взяли, что я отчаялась?

– Видели бы вы свое лицо, – усмехнулся он. – Позвольте себе немного расслабиться, решение уже принято, история уже определила курс, и вы с этим ничего не поделаете. Так есть ли смысл переживать? Все просто!

Его беспечный тон раздражал меня, и я ощетинилась:

– Ну, раз история уже определена, то, может, какой-нибудь писатель, как вы, вложит мне в голову и решение?

– Нет-нет, – протянул он с легкой улыбкой, – тут вы ошибаетесь. Если я пишу историю, то редко вижу наперед и тем более никогда не знаю, что произойдет дальше. А потому ничем не могу помочь своим героям, им приходится выпутываться самостоятельно. Мне дано лишь наблюдать и строчить побыстрее. Опять же, нечего и волноваться!

– Иногда мне кажется, что вы не в себе, – без обиняков произнесла я.

– Да, зачастую и мне так кажется. Но что поделать? Каждый волен выбирать свой путь. Вот взять моих героев… Я могу дать им подсказки и возможности, но используют ли они их? Кто знает! То же самое и в реальной жизни. Мир дает нам инструменты, и мы, в большинстве случаев, начинаем с энтузиазмом колотить ими по всему подряд, превращая свою жизнь в руины. Не так-то просто сразу стать искусным скульптором, – он подмигнул мне, – это требует упорства и тренировки.

Я устало покачала головой. Если бы все решалось одним лишь упорством, то я давно уже сидела бы на другом берегу рядом со своими друзьями!

Округу оглушил гудок, толпа дружно вздрогнула и замерла в тишине. Все взгляды обратились к трибуне. Я сглотнула и еще крепче обняла себя за плечи. Степенной походкой к микрофону вышел Дэвид Руквель, и мне невольно вспомнился его кабинет. Знает ли он…

–Дорогие жители Объединений! – его бархатистый голос пролетел над площадью. – Будучи первым советником принимающего Объединения, я удостоился чести объявить о решениях Большого Собрания. Это были долгие три дня, все вы с нетерпением ждали нашего выступления, потому что волнение за наше будущее не отпускает никого из нас. Это были тяжелые годы… – он говорил и говорил об опасностях Пустоши, о заботе Советов о народе, о защите стен и все никак не мог перейти к сути. Одни и те же слова, которые мы слушаем из года в год и которые ничего на самом деле не значат.

Я оглядела толпу, ожидая увидеть скучающие лица, но с удивлением обнаружила мрачную сосредоточенность и чуть ли не слезы на глазах жителей.

– Неужели они воспринимают это всерьез? – прошептала я. – Они же слушают это постоянно!

– И у них постоянно есть еда, лекарства и возможность спрятаться от дождя под теплым пледом. Всего-то и надо что помалкивать и отворачиваться в нужный момент. Слышать только крики птиц и забывать о том, что у соседей когда-то были сын или дочь, – тихо ответил Леонард. – Ведь с тобой такого никогда не случится. Это он или она всегда были странным, все знали, что до добра его поведение не доведет. А с тобой такого никогда не случится. Нам не нужно бороться с Пустошью, нам не нужно выживать, у нас все хорошо. А те, кого забрали, – виноваты сами.

Мурашки побежали у меня по спине, и я медленно повернулась к Леонарду.

– Они никогда нас не поддержат, да? – дрогнувшим голосом спросила я. – Города… Мы им не нужны.

Писатель посмотрел на меня в ответ без привычной улыбки:

– А вы столь наивны, чтобы верить в иное?

– Я… нет… не знаю…

– Вы хотите, чтобы они оставили свою спокойную жизнь и пошли за теми, кого не знают и считают дикарями?

– Но среди этих дикарей есть и их семьи!

– Кто-то мог уже и забыть об этом.

Я задрожала еще сильнее. Резкие порывы ветра проносились над площадью.

– Тогда как вы сможете помочь?

– Те, кто еще помнит, могут подняться на вашу поддержку. Но это будет небольшая часть, учтите.

– И что же делать?

– Юноша на банкете… которого вы так и не вспомнили. Он задал мне не менее интересный вопрос. И, кажется, ответ на него может быть связан с вашим. Он спросил меня: как вы думаете, что случится, если Пустоши вдруг не станет?

Я судорожно вдохнула.

– Я решил, что глупо спрашивать о том, чего не может произойти. Но с другой стороны… Теперь этот вопрос не отпускает меня. Как вы думаете, это что-то изменит?

Я посмотрела вдаль. Деревья раскачивались в разные стороны. Ветер расходился и завывал все громче, заставляя работников трибуны раз за разом повышать громкость динамиков. Что будет, если Пустоши не станет?..

–…эти трагические события не повторились, – продолжал Руквель. – Советникам пришлось продумать множество вариантов и исходов, которые смогли бы обеспечить только один финал – вечный покой и счастье в Объединениях.

Ложь. Ложь. Ложь.

– Мы много спорили, много рассуждали. Такие судьбоносные решения нельзя принимать за пять минут, ведь они коснутся жизней всех граждан, вверивших свои судьбы в наши руки и верующих в нашу защиту. Мы не можем подвести ни одного из вас, это наша святая обязанность. Поэтому на Большом Собрании мы пришли к следующему решению. Изгнанники перешли все границы, они нарушили десятки моральных законов и своими поступками убедили нас в своей дикости и жестокости. Мы не можем позволить им и дальше нападать на Города, на невинных людей. Мы давали этим людям шанс. Оставляли их в живых, несмотря на преступления, которые они совершали в своих родных домах. Мы отдавали их на волю судьбы, которая могла пощадить их. Но в ответ получили только ненависть. Больше такого не повторится. Советники объявляют о начале не просто новой Охоты, мы объявляем Теням войну!

Духи… Ноги ослабли, но кто-то схватил меня за локоть и приказал: «Стой!». По площади прокатился взволнованный шепот.

– Но мы просим наших граждан сохранять спокойствие. Эта война будет проходить за пределами стен. Мы победим преступников и укротим Пустошь, и больше никакой Туман, никакие бури не побеспокоят нас! – Толпа снова загудела, и Руквель повысил голос. – Но для того чтобы выиграть, нам все же понадобится ваша поддержка. Вместе нам удастся установить мир. С сегодняшнего дня во всех Городах одиннадцати Объединений вводятся новые правила: все собрания должны быть зарегистрированы не только в органах Управления за населением, но и в отделениях ОБ. Разрешения будут выдаваться только в случае жизненной необходимости проведения такого собрания; все кружки и организации обязаны пройти повторную проверку на предмет его деятельности и состава участников, в том числе – бывших участников. В Городах вводится новый комендантский час – все жители обязаны возвращаться в свои жилища не позже восьми часов вечера, а также не позже десяти часов во всех жилых помещениях должен быть выключен свет. Все телефонные звонки на время военного положения будут соединяться через контактный центр, прямая связь будет недоступна. Кроме того, просим вас быть готовыми к еженедельным рейдам. Наши стражи будут проверять ваши дома в соответствии с Законом и обыскивать их на предмет хранения излишней нормы продуктов, предметов обихода, а также на предмет укрывательства преступников.

Как мы знаем, такие случаи уже бывали, и, если вы достойные граждане, вам нечего бояться. Отнеситесь к этим временным мерам с пониманием. Кроме того, отныне практика изгнания преступников за стены упраздняется. Мы больше не можем рассчитывать на волю леса. Все, чья вина доказана, будут подвержены казни.

– Что он сказал? – прохрипела я. – Не понимаю, что… – Что-то стучало по моим вискам, и я с трудом могла сосредоточиться на словах советника.

– Наша жизнь – это наша ответственность! Теперь мы ничем не можем рисковать. Никакие ультиматумы, уговоры или соглашения больше не имеют силы. Право на амнистию, объявленное Советами, – также упраздняется. Те изгнанники, которые уже воспользовались этой милостью, будут повторно тестированы и допрошены. В случае выявления опасных мотивов они будут судимы и казнены.

Я прыснула со смеху, и Леонард остерегающе дернул меня за плечо. Но от этого стало только еще смешнее. Я склонила голову, пытаясь скрыть приступ хохота.

– Прекрати, прекрати! – шипел писатель. Его непринужденный тон куда-то делся. – Разогнись сейчас же! На тебя все косятся!

Зря он мне это сказал. Я засмеялась еще громче и чуть не свалилась на землю. Слезы текли по щекам, мне не хватало воздуха, но я продолжала хохотать, как помешанная.

– Каждый из нас – это сила! – гремел голос Руквеля. – Мы наконец-то должны отстоять свой покой, свою свободу! Не будет больше ни взрывов, ни краж, ни нападений! Мы разберемся и с Пустошью, и не будет больше ни звериного воя, ни гроз. Мы сможем не бояться Дороги, не бояться леса! Мы сможем свободно добывать себе все, что необходимо, наши охотники будут целыми и невредимыми возвращаться домой, к своим семьям. Мы сможем построить жизнь, в которой больше не будет различий, где каждый сможет брать то, что ему нужно. Мы доведем идею основателей Городов до конца, воплотим ее в жизнь! Так давайте вместе поборемся за эту жизнь, поборемся за наше будущее. Восславим охотников и стражей, восславим тех, кто добровольно ринется в бой! И поможем им в этой непростой схватке! Да будет Благо в Объединениях! – гром аплодисментов, восторженные крики людей и как заклинание: «Да будет Благо! Да будет Благо!». Воздух дрожал от их голосов. Так ликовало Невежество. И, все еще задыхаясь от смеха, я разогнулась, чтобы посмотреть на него.

Счастливые, полные надежд лица. Мои глаза перемещались от одного к другому, дошли до сияющих глаз советников, а потом остановились на Трое. Мой смех резко оборвался, хотя тело еще продолжало содрогаться. Он смотрел на меня шокированным и отчаянным взглядом. Слишком уж отчаянным. Я резко помотала головой. Ничего не делай, только ничего не делай!

– Убери от меня руки! – раздалось откуда-то сбоку.

Я оглянулась. На нашу трибуну поднялись стражи, грубо подхватывая амнистированных под руки и уводя прочь.

– Да как ты смеешь! Ты хоть знаешь, кто я?! – верещала бывшая жена одного из советников.

Над площадью заиграли фанфары. Руквель снова что-то произнес, и толпа заревела от восторга. Как шумно, духи Пустоши, как шумно!

– Я думаю, вам не стоит сопротивляться, – тихо произнес Леонард, и в его голосе мне послышалось искреннее сочувствие.

– Нет, не стоит.

Перед нами появился Ворон.

– Идем, – твердым спокойным голосом произнес он. – Мы возвращаемся в девятое, где тебя будут судить.

Я пристально посмотрела на стража.

– Так что ж… это мой конец? – я снова захихикала, но на лице Ворона ничего не изменилось. – Хотелось бы умереть дома вообще-то, – я сжала и разжала пальцы. – Как же тут холодно…

– Ты еще не осуждена, – тихо произнес страж.

Что это, неужели жалость в его глазах? Просто смешно….

– Я осуждена уже давно, разве нет? Мне правда нельзя остаться дома?

– Нет. – Ворон схватил меня за руку и потащил за собой.

Я оглянулась, чтобы еще раз увидеть Троя, но за моей спиной воцарился какой-то хаос из изгнанников, охотников и стражей. Я больше не видела ни одного знакомого лица. А фанфары все били и били в голову. И люди кричали:

«Во Благо Объединений!». «Во Благо Объединений!»

***

Два дня я просидела в комнате для допросов. Без посетителей, без новостей, без единого слова. На третий день закованную в наручники и в сопровождении конвоя меня вывели на улицу. Черные машины уже ждали своего часа, чтобы сорваться с места и понести нас обратно в девятое.

Дарио я увидела лишь мельком, Ворона тоже. На этот раз ему не позволили сопровождать меня. Со мной остались лишь водитель и незнакомый страж. Дверцы машины заперли с наружной стороны, а передние и задние сиденья разграничили решеткой. Я только посмеялась. Они снова верят в глупые россказни, о том, что изгнанники ночью превращаются в жутких зверей?

В вечернем свете мы покинули Город. Мой Город. Я не обняла еще раз Сэм, ша и Троя. Не увидела Леонарда или Маргарет, не узнала про поезд. Я не сказала спасибо Синди и даже не кинула очередной злобный взгляд на Брон. Я ничего не успела сделать, не успела попрощаться с домом. Меня снова силой изгоняли из Города. И на этот раз шансов, что я вернусь, оставалось еще меньше. Улицы остались позади, ворота захлопнулись за нами, а я не смогла проронить ни слезинки. Может, и хорошо, что все кончится. Устала. Не надо будет никуда бежать, ничего решать. Может, так будет лучше. Может.

Пустошь стремительно проносилась мимо. Она потускнела, почернела без листьев и зеленой травы. Снег, который должен был уже покрывать землю, пошел только через несколько дней с нашего отъезда. Да и он падал какими-то редкими серыми хлопьями, больше напоминая пепел. А может, это он и был, и где-то сейчас разрастался горький дым пожарища.

Пустошь казалась на редкость тихой и пустой. Как будто она уже умерла. Слова Советов о том, что они выжгут лес дотла, были просто чушью. Ни одно оружие, никакой огонь, известный людям, ей не навредит. Но что будет, если она на самом деле исчезнет? Что будет с рейтами и Тьмой? Хотя какая разница. Это уже не мое дело.

На этот раз мы останавливались в Городах реже и проводили там значительно меньше времени. Дарио торопился вернуться в девятое. Мне ни разу не удалось поговорить с ним, но даже издалека я слышала его гневные приказы и видела его суетливый взгляд. Спешил ли он из страха, что узнавшие о войне Тени нападут на нас в дороге? Или ему не терпелось развернуть свою кампанию по всеобщему уничтожению? От мысли о нападении изгнанников в груди вдруг кольнуло. Они могли бы забрать меня, я могла бы сбежать. Я бы дошла до моря и села на это чертов поезд… Поезд. Что с ним будет? Что будет с ребятами? Я должна что-то сделать… должна… Или они все уже давно мертвы, и мне не стоит больше думать об этом. Наверное, они и впрямь уже все мертвы, иначе почему они бросили меня здесь? Почему я должна была выслуживаться перед советниками и терпеть Ранко? И все для того, чтобы угодить на виселицу! Меня бросили, все бросили… Как же я хочу домой!

Лес, Города, лес, и вот мы снова в девятом Объединении, в его центральном Городе. Ворота открываются перед нами, охотники и стражи выстраиваются идеальными рядами и отдают честь. Чуть поодаль, за оградительной линией – толпа, радостно скандирующая имена советников и особенно Дарио. Их защитники, их добродетели вернулись домой! Мне становится противно, и я заставляю себя вспоминать Маргарет, чтобы убедиться – не все советники одинаковы, нельзя грести всех под одну гребенку. Но меня все равно снедает ненависть, такая же острая, как тогда, в ночь, когда мы с Льюисом подорвали башню. Перед глазами всплывает его лицо, его отрешенный взгляд. Интересно, теперь я выгляжу также?

Машина подъезжает к зданию ОБ. Его стены возвышаются над нами, меня охватывает паника, и я вдруг понимаю, что не хочу умирать. Не хочу, НЕ ХОЧУ! Я отшатываюсь в противоположный конец сиденья, как будто это может помочь, и судорожно цепляюсь за ручку двери. Выпустите меня, выпустите! Ни водитель, ни страж не обращают внимания на мое поведение. Машина тормозит, и нас окружают охотники. Паника захлестывает меня. Кажется, как только откроется дверь, я без раздумий брошусь бежать, даже не думая о том, что меня застрелят на месте. «Успокойся, – твержу я себе, – успокойся!»

Дверь щелкает, и меня грубо выволакивают наружу. Холодный резкий воздух врывается в легкие и отрезвляет голову. Я быстро осматриваюсь: бежать невозможно, по крайней мере, не сейчас. И куда подевался Ворон?

Охотники ведут меня внутрь ОБ. По коридорам разливается горячий воздух, но это тепло я бы предпочла свежести зимнего леса. Здесь пусто, наши шаги отдаются гулким эхом. Мы идем с такой скоростью, будто за нами кто-то гонится. Знакомое место, снова коридор, лифт на нулевой этаж. Внизу новый полутемный коридор, здесь прохладно и пахнет сыростью. По обе стороны тянутся стальные двери, за которыми не слышно ни звука. За некоторыми из них держат Тима и тех, кто проник в Город вместе с ним. Он же поверил, что я могу вытащить их… Надо что-то придумать, надо что-то придумать!

Меня заводят в одну из комнат. Я машинально дергаюсь, видя эти белые стены и чувствуя этот омерзительный лекарственный запах. Воспоминания о галлюцинациях возвращаются тут же, и во рту собирается горечь, словно меня вот-вот вырвет.

– Отпустите! – выдыхаю я и бездумно пытаюсь вырваться. – Отпустите!

Меня заталкивают внутрь, и я падаю на колени. Яркий свет слепит глаза, дышать этой вонью просто невозможно. Двэйн, ты где? Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне!

Хлопок. Дверь за мной закрывается, а потом что-то шипит, и в комнате раздается искаженный микрофоном голос.

– Переодевайся! Твоя форма на кровати. Все старые вещи и в том числе содержимое карманов положи на пол у двери.

Я медленно поднимаюсь и смотрю на стекло, за которым прячутся охотники.

– Пошевеливайся, иначе я раздену тебя сам! – рычит он.

Мерзкое пугало!

На ватных ногах я подхожу к кровати. Белая широкая рубашка и больше ничего. Ну спасибо, что хоть не голой оставили! Я быстро скидываю куртку, стягиваю футболку и штаны, чувствуя себя до смерти униженной. Хватаю рубашку и ныряю в ее широкое горло. Она, словно платье, спускается чуть ниже колен. Слишком просторная и легкая для этой прохладной комнаты. Меня заставляют снять обувь, носки и даже белье. Наверное, не хотят, чтобы я задушила себя им раньше, чем они меня. Босиком я шагаю по холодному кафелю и складываю одежду у двери. На секунду мой взгляд задерживается на куртке, в которой лежит флешка с данными из третьего Объединения. Моя сделка…

– А теперь отойди в угол!

У меня нет никакого желания спорить. Я возвращаюсь к кровати и забираюсь на нее с ногами. Щелчок, шум движения, снова щелчок. И тишина.

Минут пять я сижу без движения, пытаясь осознать все, что произошло и что еще может произойти, и только потом замечаю на прикроватной тумбе маленькую записку. Я резко хватаю ее, чуть не падая с кровати (неужели я решила, что там может быть что-то хорошее?), и дрожащими руками подношу к глазам:

«Дорогая Алиса, очень жаль, что ты снова попала туда, откуда началось наше знакомство. Надеюсь, ты понимаешь, что я не властен противиться решению Большого Собрания. Поэтому спешу заявить, что наша сделка больше не имеет силы. Будь у меня больше власти, все могло бы пойти по-другому. Возможно, однажды так и будет. Хочу успокоить тебя: никакого тестирования не будет, никаких галлюцинаций и прочих радостей жизни. На твой счет уже вынесен приговор. Спасибо, что хорошо послужила нам, но надобность в твоей кандидатуре отныне исчерпана. Ты была очень полезна, и благодарности мои искренни. Надеюсь, затея с флешкой тебе удалась. В противном случае я все-таки передумаю и напомню тебе перед окончанием твоей карьеры о нашей первой встрече. Я слышал, что в ясный ум Дарио пришла та же мысль, он послал тебя в тот же кабинет, что и я. Если ты уже успела отдать ему флешку, то я также позабочусь о том, чтобы ты меня не забыла. Если же я ее получу первым, то можешь не беспокоиться, ты и другие пленники не будут подвержены пыткам. Вам будет дарован тихий и безмятежный конец. А это дорогого стоит. Как видишь, я умею быть благодарным. На этом наше знакомство заканчивается. Пожелай удачи мне, а я пожелаю тебе. Да будет Благо в Объединениях!

P. S. Да, забыл сказать – в твоих друзьях-программистах надобность также исчерпана. Вы сможете увидеться с ними в день казни.

С наилучшими пожеланиями, Ранко».

«…в твоих друзьях-программистах надобность также исчерпана»… «в твоих друзьях-программистах надобность также исчерпана»… «в твоих друзьях-программистах…». Нет, нет, нет…

Меня затрясло. Я вскочила с кровати и бросилась к стеклу.

– Ранко! – заорала я, бешено колотя по металлу руками. – Не смей! Не смей! Ты трусливый подонок! Ранко! Позовите его ко мне! Кто-нибудь, позовите его ко мне!

Бом-бом-бом – раздавалось по комнате от моих ударов.

– Пустошь тебя уничтожит! Вот увидишь, она разорвет тебя на куски живьем! Ранко!!!

Ноги не выдержали. Я скатилась на пол, захлебываясь от рыданий.

– Они не заслужили, они же не заслужили! Так не должно быть…

Я плакала до тех пор, пока к горлу не поднялась тошнота. А потом так и осталась валяться на полу. Что же делать…что делать… что делать…надо придумать что-то…они не должны умереть!

Ложь, Невежество и Тщеславие. Это чудовище сожрало не только Объединения, но и меня саму. Я лгала и себе, и другим, уверяя, что смогу защитить своих друзей и близких, смогу хоть кому-нибудь помочь. А какой воз лживых историй тянулся за мной с того дня, как я пустила в свой дом изгнанника, никто не сосчитает и за целую жизнь.

Я невежественно полагала, что такие люди, как Ранко или Дарио, могут отпустить нас, могут поступить по совести. Я не смогла предвидеть, рассчитать, чем обернется моя служба в ОБ. А это ведь было так очевидно!

И я тщеславно решила, что после Пустоши и истории с Льюисом я могу справиться с любым делом, могу ворошить тайны Советов и обращаться за помощью, подвергая риску других. И результат… хм… он вполне ожидаем. Шон бы очень красочно прокомментировал всю ситуацию! Духи, как же мне их не хватает!

Лежа на кровати в этой проклятой белой комнате, я пыталась сохранить хоть каплю самообладания. Я не могу умереть… я же… я не могу! Это же просто чушь! Я не хочу умирать! Мне все казалось, что вот откроются двери, и кто-нибудь, как это часто бывало, придет и спасет меня. Может, даже Князь… Забавно, теперь я даже хотела, чтобы он появился, пусть внутренности все равно сжимались в комок от одной только мысли об этом. Но Его нет. Никого нет. Бедная моя Сэм… Если мы с ша уйдем, она потеряет за раз слишком много.

Я звала и просила поговорить хоть с кем-нибудь: с Ранко, Дарио, Вороном, Хофман, с кем угодно! Я готова была унижаться, только бы это спасло ребят, ну и, если повезет, меня заодно. Чувство вины разъедало, как ржавчина. Это я их подставила, это я…

Нам предстояло умереть позорной смертью. Казнь через повешение – это дань традициям прошлого, воспоминание о мире до Пустоши. В далекие времена на виселицу отправляли только бедняков и самых опасных преступников, потому как верили, что так душа не сможет покинуть тело и будет вечно страдать на земле. Интересно, что станет с нашими душами? Куда они отправятся потом, если отправятся вообще? Я редко задумывалась над этим вопросом – в Городе осуждали разговоры обо всем внетелесном, а в рейтах верили, что умершие становятся частью леса. Что если я стану одним из его монстров? Надеюсь, в таком случае мне удастся перегрызть Ранко горло! Но ша говорила о свободе… Может, я, как и она, просто стану птицей? И буду летать рядом со всеми, кого люблю.

Прошло четыре дня. На пятый мне перестали приносить еду, только воду, а значит, казнь была уже близко. Я заметалась по комнате. Надо что-то делать! Я звала Тьму, молилась Свету и всем богам прошлого, просила Пустошь, но ничего не помогало! Духи, это не мог быть мой последний день, это же невозможно!

Утро. В комнату вошло несколько девушек. Они обмыли меня, причесали, нарядили в красивую белую одежду. Конечно, казнь должна была выглядеть как можно приличнее, ведь за ней будут наблюдать интеллигентные люди! Я не противилась их действиям – бороться сейчас не имело смысла, дальше комнаты мне не убежать.

Спустя пару часов в двери снова щелкнуло, и передо мной предстал стражник. Один. Молодой еще, даже юный. В горле было сухо, я кусала потрескавшиеся губы до крови, и никак не могла осознать, что это все. Сегодня меня повесят. Я безучастно наблюдала, как стражник уверенными шагами пересекает комнату, рывком поднимает меня на ноги и достает наручники. Я пыталась рассмотреть его лицо, но черты как будто расплывались перед глазами. На запястьях щелкнул металл, и этот резкий звук среди общей тишины немного пробудил меня от оцепенения. Он один. На удивление безоружен. И он боится. Его руки мелко подрагивают, и он не поднимает на меня глаз. То ли ему не хочется видеть лицо человека, которого он поведет на смерть, то ли думает, что я ведьма и, словно сама Пустошь, могу что-то сотворить с ним. Таких слухов по Объединениям летает масса. Мои губы дергаются в нервной улыбке. Это хорошо, что ты меня боишься, это хорошо! Желудок сжимается от волнения, я окончательно прихожу в себя и вдруг ощущаю ярый прилив энергии. Я могу справиться с ним! Я могу постараться.

Мы выходим из комнаты. В коридоре пусто и тихо. Непонятно, то ли ночь сейчас, то ли день. Я втягиваю носом воздух, как звереныш, и только через мгновение понимаю, зачем делаю это. Я надеюсь, что не услышу запах Ранко. Его парфюм не спутать ни с чем. До меня долетает запах коридорной сырости и немного пота от юноши, который грубо тащит меня вперед. «Сейчас!» – проносится в голове. Я резко торможу, от неожиданности парень чуть спотыкается, и я без промедления заряжаю ему локтем в лицо. Он охает, на подбородок ему льется струйка крови, и он, наконец, поднимает на меня ошарашенный взгляд. И откуда такое удивление? Ты же знал, что ведешь изгнанницу! Он делает слабую попытку ударить меня, я отскакиваю, а потом бью его коленом в живот и в пах. Юноша со стоном валится на пол, я ударяю его в голову, и стражник отключается. Я часто дышу, меня трясет, я смотрю на юношу в полном недоумении. Он вообще собирался сопротивляться? Я, конечно, тренировалась и с Льюисом, и с Двэйном, но вряд ли выстояла бы в бою с мужчиной. Я присаживаюсь на корточки, стараясь не смотреть на лицо стражника, и, отыскав в одном из его карманов ключи, трясущимися руками отстегиваю от запястья наручники. Даже дышать как будто становится легче. Осмотрев его куртку, обнаруживаю короткий нож и забираю его с собой. Никакого другого оружия мне найти больше не удается. Но хоть что-то! Я еще раз бросаю взгляд на бездыханного юношу. Он такой неопытный, или же слухи о сверхъественности изгнанников достигли какой-то невразумительной степени? Нет времени думать. Я цепляю наручники на стражника, поднимаюсь на шатающихся ногах и кидаюсь в тот конец коридора, где держали Тима. Надо найти их!

Остановившись у нужных дверей, я замираю и прислушиваюсь. Тишина. Проверяю ручку, со страхом и надеждой обнаруживая, что дверь открыта, проскальзываю внутрь и замираю перед стеклом. По другую его сторону белеет пустая комната. Вот же черт! Черт!

Я выскакиваю обратно в коридор и, как умалишенная, принимаюсь бегать от одной камеры к другой, открывая все новые пустые комнаты. Ни охраны, ни пленников. Но кто-то же должен быть здесь! В голове вдруг проносится мысль: а вдруг их всех уже убили, вдруг их увели на виселицу раньше меня. Ужас от этой мысли окатывает меня ледяной волной, желудок скручивает, и кажется, что меня вот-вот вырвет. Лоб прошибает пот, становится тяжело дышать, я опираюсь о стену и пытаюсь сделать хоть один глоток воздуха. Я же освободилась, у меня же получилось, я должна вытащить их!

– И долго мне тебя еще ждать? – проносится по коридору знакомый голос.

Я застываю и медленно оборачиваюсь. Ранко здесь… Ранко здесь…

– Я понимаю, ты у нас едва ли не главная гостья, но нельзя же заставлять всех ждать.

Он стоит около моего стражника, сложив руки на груди, и с чрезмерно утомленным видом смотрит на меня. Я делаю шаг назад и выставляю вперед руку с зажатым в кулаке ножом.

– Не подходи, – хриплю я и, придерживаясь за стенку, отступаю еще дальше.

Ранко недовольно цыкает и бросает презрительный взгляд на юношу.

– Кто бы сомневался, – бурчит он и поднимает глаза обратно на меня. – Хочешь заколоть меня? – снисходительный смешок. – Может, и получилось бы. Никогда не забуду, как ты брыкалась и кусалась в больнице. Будь тогда у тебя нож, вполне могла бы и зарезать пару лекарей. Но ты, Алиса, кажется, так и не поняла суть наших с тобой прошлых встреч.

Он шагает вперед, я – назад. Моя рука трясется, и я до боли сжимаю челюсть.

– Ты не сможешь меня убить, – продолжает Ранко. – Даже напасть на меня не сможешь.

– Еще посмотрим! – выкрикиваю я.

– Я человек практичный и всегда продумываю ходы наперед. – Еще шаг. – Помнишь, как я приходил к тебе, когда твои галлюцинации заканчивались?

Два шага назад. Духи, почему мне так страшно?!

– Так помнишь? И что я говорил тебе? Что повторял каждый раз?

Я недоуменно гляжу на мужчину: к чему все это? Мысли непроизвольно уплывают в те дни, когда Ранко мучил меня иллюзиями. А потом… «Все будет хорошо, – эхом отдается в голове. – Все хорошо, все закончилось».

– Все хорошо, – повторил Ранко вслух, и я вздрогнула. – Все заканчивается, когда я прихожу. Все становится хорошо.

Я смотрю на него, как завороженная, сердце глухо отдается в висках, а рука с ножом почему-то опускается.

– Все хорошо. Все закончилось, Алиса, – он подходит еще ближе, а я даже не шевелюсь. – Теперь ты понимаешь? Твой организм строит цепочку: когда меня нет – тебе плохо, у тебя болезненные галлюцинации, а когда я возвращаюсь – все заканчивается, твое тело и твоя психика могут расслабиться. Со мной приходит покой, когда я рядом – все самое плохое заканчивается.

Он еще ближе, а я не могу двинуться. Меня наполняет ужас, но в то же время тело странно обмякает.

– Ты можешь осознавать это головой, но я уже сформировал в тебе те рефлексы, которые мне нужны, – он улыбается. – Поэтому ты никогда не сможешь напасть на меня. Никто не мог, даже если хотел. Так что, – он оказывается совсем близко и протягивает руку, – отдай мне нож. Все хорошо.

Моя рука (она сама, клянусь!) отдает ему мое единственное, хоть и не самое эффективное оружие, и я тут же чувствую себя такой жалкой и бессильной, что съезжаю вниз по стене. Слезы беззвучно катятся по лицу. Никогда еще осознание конца не было таким ярким.

– Вот и умница. А теперь пойдем. Я хотел протестировать этого болвана, но ты затянула со своим маленьким бунтом. Нас уже заждались.

Он хватает меня за локоть, заставив с отвращением морщиться, поднимает на ноги и ведет вдоль по коридору. Мимо пустых камер, мимо застонавшего стражника, которого он благополучно игнорирует, мимо моей комнаты. Я не замечаю, куда он меня ведет. Я потрясена случившимся, потрясена его ловушкой, тем, что он сделал из меня рабыню своей воли, по-другому и не назовешь, и даже на миг забываю о том, что ждет дальше. Но только на миг.

Надо выпрямить спину, надо сделать гордый вид, как и положено изгнаннику. Я уверена, что Двэйн сделал бы так же. Даже Ли бы постарался. Но от гордости не осталось почти ничего.

Лестница, еще коридоры, двери, стражники. Много стражников. А потом меня ослепляет солнце, и ледяной холод пробирает до костей. Моя погребальная одежда слишком легкая для такой почти зимней погоды. Шум толпы, бой барабанов, оскорбительные выкрики. Будто не те же люди недавно с жадностью следили за моей жизнью и с уважением отзывались о моем желании «исправиться». Советники на трибуне на местах с лучшим обзором. И солнце, яркое, слепящее, но холодное.

Меня ведут через ряды охранников, и я, наконец-то, вижу Ворона. На его непроницаемом лице не дергается ни один мускул, он смотрит на меня без всякого сочувствия или тепла в глазах. Предатель! И стоило тогда так проявлять заботу раньше?! Я кривлюсь и отворачиваюсь, снова бросая взгляд на трибуну советников. Дарио ежится, кутаясь в меха, и глядит на нас с нетерпением, как будто хочет поскорее со всем этим покончить. Я нервно усмехаюсь. Вы боитесь нас, советник? Правильно, изгнанники никогда вам этого не простят! Они снесут все ваши башни, и Пустошь поглотит руины на веки вечные! Я перевожу взгляд и теперь смотрю только перед собой. Все словно превратилось в сон, и мне с трудом удается осознавать происходящее. Только от холода лихорадочно дрожит тело, и стучат зубы.

Перед глазами вдруг появляется деревянный помост. Овальные петли свисают над ним, покачиваясь от легкого ветра. С такой неуместной безмятежностью. У меня чуть не подкашиваются ноги, но я прикусываю губу и заставляю себя идти ровно. В животе что-то булькает, сжимается, а тело вдруг начинает трястись еще сильнее.

С той стороны на помост начинают подниматься люди. Первым из них идет Тима. Наши взгляды встречаются, и он кажется мне удивленным. Словно он не верит в то, что все происходит на самом деле.

– Поднимайся! – кто-то тихо произносит за спиной и мягко подталкивает в спину.

Я послушно двигаюсь вверх по ступеням. За Тимой я вижу Сашу. Она смотрит на меня в упор, но как будто не видит, а когда ее подводят к петле, переводит взгляд на Тима и тянет к нему руку. Ему удается достать только до кончиков ее пальцев, но даже это возвращает Саше более-менее живой вид.

Я невольно думаю о Двэйне. Надеюсь, с ним все хорошо и ему удастся выпутать ребят из беды. Но как же.. как же они нужны мне! Боги…

Я все поднимаюсь. Лестница кажется длиною с мир. За Сашей появляются еще двое. Красивый парень с раскосыми глазами и бледным шрамом, тянущимся от правого уголка губ к глазу, – должно быть, Широ – и девушка со странным мечтательным взглядом, таким не подходящим всей ситуации – Яна. А за ними… Брат и сестра. Рахель плачет, опустив голову вниз, ее судорожно трясет, и она постоянно спотыкается, а вот Азриэль смотрит вокруг лихорадочно ненавидящим взглядом, от которого у меня бегут мурашки. Мы встречаемся глазами, и Азриэль ободряюще улыбается. Широко, искренне, без осуждения. От боли меня чуть не разрывает пополам. Я хочу взвыть от удушающей безнадежности.

Я не замечаю, как заканчиваются ступени, и оступаюсь. Издевательский смех катится по толпе. Люди что-то выкрикивают, но я не разбираю слов. Глаза слепит солнечный свет, меня тошнит и до ужаса хочется в туалет. Духи Пустоши, почему я продолжаю думать о том, чтобы не опозориться?

Меня подводят к намеченному месту и поворачивают к зрителям. Небо ясное, пронзительно голубое, и вдалеке серебрится настоящий белый снег. Первый в этом году. Я втягиваю носом воздух. Чистый, морозный и острый. Что-то неприятное касается шеи. Я больше не могу сдерживать стук зубов, даже голова теперь содрогается. Я сжимаю и разжимаю ладони, но они продолжают истерично трястись. Я смотрю на мир. Как красиво! О, Духи, как красиво! Ничем не запятнанная лазурь, огромное солнце, черные полосы леса за стеной. Мамочка, я не хочу умирать! Заберите, заберите меня! Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Шею неприятно сдавливает, и хотя я еще твердо стою на деревянном полу, уже начинаю задыхаться. Двэйн, почему тебя нет рядом? Двэйн, помоги мне! Хочу домой, хочу домой… Ну пожалуйста! Хочется кричать во все горло, но не получается, тело колотится, как ненормальное. Пожалуйста, заберите меня! Почти ничего не вижу, не понимаю. В ушах звенит. Хочу домой!

Глухой звук. Я машинально хватаюсь за веревку на шее, но не успеваю почувствовать боль, как раздается грохот, и я падаю на землю. Что-то валится сверху, но мне плевать. Вокруг темно, ничего не понимаю, но шею больше не сдавливает. Я сдираю веревку, и меня раздирает кашель. Болит тело, болит в грудной клетке. Рядом валяются какие-то деревяшки, горькая вонь ощущается в воздухе, а я все пытаюсь сделать нормальный вдох.

Снова шум. Рядом какое-то движение. Я начинаю различать крики и чужой кашель.

– Алиса! – Меня хватают за подмышки и вытягивают из завала. Вокруг все заволокло серым туманом, или же это только в моих глазах? Слышатся выстрелы, я и мой спаситель вздрагиваем. Где-то раздается истошный вопль.

– Убили! Советника убили!

– Какого черта ты стоишь!

– Сохраняйте спокойствие!

– Да хватай ты их уже!

Голоса вокруг и только силуэты во мгле.

– Алиса, посмотри же на меня! – Меня трясут за плечи, и я поднимаю глаза.

Ворон. Что это он тут делает? Мысли ворочаются с трудом. Страж тянет меня за собой, но мои ноги заплетаются, и я падаю.

– Давай же, Алиса, соберись! – рявкает он и поднимает меня обратно.

Я оборачиваюсь на кучу деревяшек, которые несколько минут назад были постаментом смерти.

– Другие, – хриплю я.

– Их уведут. Просто иди за мной и ни о чем не думай!

Мы бежим. Думать и не получается. Я просто следую за человеком, который, вероятно, только что спас мне жизнь. Позади гремят выстрелы и звенят крики. Но мы продолжаем бежать. Я задыхаюсь, но все же воздух поступает в мои легкие, и я постепенно начинаю понимать, что выжила. Не могу поверить этой мысли. Но даже радоваться не получается, хочется лечь и уснуть. Но я могу бежать… я могу двигаться… Духи Пустоши, я осталась жива!