Питомец «Ледового рая»

1

Смех родился, как утро на Луне — в одной точке, — и побежал расходящимися волнами по всему столовняку, откровенный, радостный и звучный. Смеющиеся не сдерживались. Тут же над столами прокатилась ещё одна волна — одинаковых движений. Ещё не закончившие обед курсанты, оторвавшись от тарелок, поворачивали стриженые репы в сторону умывалки, но за спинами сгрудившихся у дверей товарищей, разумеется, ничего не было видно. А хохот разрастался, будто снежная лавина.

— Над чем они гогочут? — вскинулась Ксанка, откладывая вилку.

— Я не в теме, — с привычной готовностью ответил Артём.

С некоторых пор любой Ксанкин вопрос сделался для него приказом к немедленному изложению ответа. Даже если ответа не было…

Кирилл же, подбирая корочкой хлеба остатки гуляшной подливки, лишь плечами пожал.

«Эти вкусные мясные кусочки в соусе…» — вспомнил он слоган модного в последнюю декаду рекламного клипа и хмыкнул. Почти про курсантов ГК…

— Я слетаю, посмотрю? — спросил Артём, по-прежнему глядя на Ксанку.

— На активный выхлоп, Спирюшка, — сказала та, снова берясь за вилку. — Народ ведь мимо мишеней ржать не станет.

Артём вскочил и кинулся к умывалке.

Кирилл посмотрел ему вслед и подумал, что Спиря без одобрения Ксанки шагу не ступит. Надо полагать, втюрился в метёлку по самые локаторы!..

— Ты сегодня опять какой-то душный, Кир, — сказала Ксанка, поворачиваясь.

— Душный не бездушный. — Кирилл вновь пожал плечами. — Война — муйня, главное манёвры.

— Его дерьмочество достало? — тон Ксанки сделался участливым.

Его дерьмочество и в самом деле достало. Вчера вечером перед отбоем опять к себе вызывало. Воспитывало. «Боец ГК, курсант, должен быть добрым по отношению к товарищам, а вы как крыса корабельная…»

И где это капрал на кораблях крыс видел? Их, говорят, давно на жрачку пустили, в котлы ГК…

Да уж, достало Его дерьмочество!.. Но не хватало ещё Кириллу метёлкиной жалости!..

— Всё в зените, Ксана, не срывай сопло! — Он постарался, чтобы в голос не пробилась охватившая душу злоба. — Я башни не теряю.

Ксанка кивнула, будто соглашалась неведомо с чем. Разве лишь с самой собой. Потому что все Кирилловы намёки всегда пролетали мимо её ушей.

Вот и сейчас — наколола на вилку кусок мяса и трескает как ни в чём ни бывало.

Вернулся Артём:

— Там наш неведомый Пушкин свою очередную «гмыровиршу» вывесил.

Кирилл повернул голову в его сторону:

— Ну и как?

— Задом об косяк! — Артём кусал губы, изо всех сил пытаясь не рассмеяться. — Естественно, про Дога и по-прежнему в точку. Короче, сами прочтёте!

Доедали завтрак под продолжавшийся смех народа.

Кирилл не отрывал глаз от тарелки, но чувствовал, что Ксанка то и дело принимается изучать его физиономию, и хмурился.

Ну что ей, в конце концов, от него надо? Хоть бы поесть спокойно дала, метла безбашенная!.. Верно говорит прапор Оженков — если баба стреляет в тебя из парализатора, это одно, а если глазками, это совсем другое… Ей надо. И всему миру известно — что!

Наконец было покончено со знаменитой последней частью кулинарного «галактического корпуса» — компотом, — и троица, отставив стаканы и сыто отдуваясь, поднялась из-за стола.

— Ну что, заценим? — Ксанка опять пялилась на Кирилла.

Тот снова пожал плечами, но двинулся к умывалке. Честно говоря, он бы хоть к дьяволу отправился, лишь бы метёлка не смотрела на него вот так, с недоверчивым ожиданием. Будто он ей чем-то обязан или что-то обещал…

Артём пошёл следом за ними, он хоть и увидел уже эту виршу, но ему очень хотелось понаблюдать за реакцией друзей. Особенно, разумеется, — за реакцией Ксанки…

Столпотворение иссиня-чёрных мундиров перед умывалкой закончилось, и троица вошла внутрь без толкотни.

Триконка висела так, что её многочисленные отражения в зеркалах создавали бесконечную цепочку переливающихся четырехстрочий:

Последняя строчка звучала для постороннего уха очень странно. Такие выражения любил Артём — он вообще увлекался старинными русскими словечками, время от времени пытаясь перевести их на инлин и теряя при переводе всю смысловую прелесть, — но Артёму ни в жизнь не создать такой триконки. Впрочем, подобное выражение мог использовать всякий, кто был знаком с Артёмом Спиридоновым и русским языком, а таких в «Ледовом раю» — пруд пруди, как опять же говаривал Артём…

— И кого же это он, интересно, отдрючил? — тут же спросила Ксанка.

— А ты разве не в теме?! — удивился Артём. — Да Сандру же Каблукову!

Ксанка смерила его взглядом и фыркнула:

— Неужели, Артюшенька, она тебе сама об этом трепанула?

— Нет, конечно… Но ведь все в теме, Заича! Весь взвод…

— Рота, смир-р-рна-а!!! — раздался сзади громовой бас.

— Ну вот, здрас-с-сьте, вы не ждамши, а мы притопамши… — тихо пробормотала Ксанка.

В столовую собственной персоной ввалился господин ротный капрал Гмыря, он же Димитриадий Олегович, он же Дог, он же Его дерьмочество… Ростом под два с половиной метра; как в старину говорили — косая сажень промежду плеч; бритый череп похож на гигантскую коленку, а иссиня-чёрный китель сидит на нём как влитой…

Курсанты мгновенно застыли по стойке «смирно» — каблуки армейских ботинок вместе, носки врозь, лапьё по швам, грудь колесом.

Гмыря уже знал о происшествии, поскольку проследовал прямым курсом в умывалку, медленно ознакомился с мерцающей триконкой, недовольно хрюкнул, будто кабан перед кучей подгнивших желудей.

— И чьих же это ручонок дело, дамы и господа?

Гмыря всегда называл курсантское лапьё ручонками.

Дамы и господа скромно помалкивали, поедая глазами пространство перед собой. Заметь Дог, что кто-то хотя бы скосил глаза в его сторону, наряда не миновать!

— Так чьё же, матерь вашу за локоток!

Молчание продолжалось.

Когда оно сделалось совсем тягостным, Гмыря достал из нагрудного кармана кителя магнитную стиралку.

Триконка перестала танцевать в воздухе и переливаться. А потом по умывалке разнёсся горький плач смертельно обиженного ребёнка.

Капрал едва стиралку не уронил.

— Дядя Гмыря, пощади, — сказал плаксиво чей-то гнусавый голос. — В карцер бяку посади.

Триконка оказалась очень даже непростой. Автор снабдил видеоформу акустическим сопроводом.

Опешивший поначалу капрал быстро разобрался в чём дело. Поднял стиралку, оценил параметры стабилизирующего поля, коснулся сенсоров, изменяя уровни, и триконка прекратила гнусавить. А ещё через пару секунд замерла, поблёкла. И безвозвратно растаяла в воздухе.

Гмыря снова хрюкнул, на этот раз довольно (видно, жёлуди оказались свежее, чем он ожидал), и положил стиралку в карман. Подошёл к Артёму, внимательно изучил его лицо. Потом медленно, словно орудийная башня главного калибра, развернулся в сторону Кирилла. Внимательно изучил его физиономию.

Перебрался к Ксанке. Здесь процесс изучения принял более обширный и серьёзный характер — после Ксанкиного лица Дог долго рассматривал её шею, а потом и грудь, которая в силу естественных причин оказалась выпяченной куда больше, чем у парней.

Ксанка не выдержала пронизывающего взгляда, поёжилась.

— Наряд вне очереди, дамочка! — тут же отозвался капрал. — Мне твои бабьи комплексы до фомальгаута! Здесь ты не женщина, курсант Заиченкова, а будущий боец Галактического Корпуса. И либо ты у меня по стойке «смирно» станешь стоять смирно, либо вылетишь в безмундирники! Ясно?

— Так точно, господин ротный капрал! — звонким голосом отозвалась Ксанка. — Есть наряд вне очереди, господин ротный капрал!

Дог снова принялся поедать глазами её грудь, и Ксанка опять поёжилась. Но ротный, похоже, уже удовлетворил начальственный зуд. Продолжения раздачи дополнительных нарядов не последовало, капрал выплыл из умывалки.

Ксанка тут же сгорбилась и передёрнула плечами.

— С-сучина отстыкованный! — выругалась она шёпотом.

Артём несмело погладил её по плечу. Ксанку вновь передёрнуло.

А из столовой раздался новый рык Дога:

— Рота, стр-р-ройсь!

Троица выскочила из умывалки.

Ещё не покинувшие столовую курсанты, оставив стаканы с недопитым компотом, неслись к фронту построения, который ротный капрал задавал отведённой в сторону левой рукой. Процесс затруднялся тем, что в столовке находилась не вся рота, и приходилось на ходу соображать, кто за кем должен стоять.

Покинутые столы и стулья тут же поглощали посуду и вливались в пол.

Наконец построение завершилось.

Капрал шагнул вперёд, развернулся к курсантам лицом:

— Р-р-равняйсь!

Кирилл повернул голову и уставился на грудь третьего справа. Вернее, на могучие груди третьей справа, потому что это была ефрейтор Сандра Каблукова, которую в роте называли не иначе как Громильшей.

— Сми-и-ирна-а!

Курсанты пронзили взглядами пространство перед собой.

Дог прошёлся перед строем, переводя злобный взгляд с одного юного лица на другое.

— Вот что, мерзавцы, — сказал он. — Даю вам всем время до завтрашнего утреннего построения, матерь вашу за локоток. Если к этому моменту вонючий стихоплёт… этот жалкий ублюдок… этот моральный диверсант… не явится ко мне с признанием, вы, дамы и господа, пожалеете, что ваши мамашки выпустили вас из своих детородных органов на свет божий. Можете передать мои слова отсутствующим. Всем всё ясно?

— Так точно, господин ротный капрал! — громыхнули дамы и господа.

Догу этот гром не приглянулся.

— Отставить, дамы и господа, почему не дружно?… Ещё раз… Всем всё ясно?

— Так точно, господин ротный капрал!

У строя сейчас была самая настоящая единая глотка.

Но команда «Р-р-разойдись!» последовала только после пятого повтора.