Письма солдат

Глава 1 Карибские острова

12 февраля 1941.

Ночь темна. В бездонном небе светят холодные далекие звезды. Над водой скользит рубка подлодки. Низкий обтекаемый как спина касатки корпус субмарины теряется в ночи, скрывается за волнами. Довольно стучат дизеля. Все свободные от вахты счастливчики наслаждаются чистым воздухом на мостике, площадке зенитного автомата, решетчатом настиле за рубкой. Людей выдают огоньки папирос.

— Глядеть в оба! — капитан-лейтенант Котельников старательно набивает трубку и уходит за тумбу перископа.

Большая патрульная П-30 держит малый. Белые буруны от форштевня не видны даже с рубки. Кильватерный след растворяется в ночи. Спешить некуда, субмарина ищет добычу. Океанская касатка, кит-убийца обходит охотничьи угодья.

За последний месяц спокойные было воды Карибского моря превратились кровавый ад. Русские и немецкие подводники устроили дикую охоту. Днем субмарины нехотя перебирали винтами в пустынных районах моря, или отлеживались на дне, а ночью растворялись врата ада. Десятки стальных касаток поднимались из пучины, стальные челюсти торпед и пушек рвали в клочья трепещущую истекающую кровью добычу.

Янки объявив войну не успели озаботиться системой конвоев и наладить патрулирование акватории. Возмездие за опрометчивое решение политиков обрушилось на головы простых моряков и судовладельцев. Американцы пытались хоть как-то справиться с проблемой. Однако, воздушные патрули и спешно мобилизуемые любители на рыбацких баркаса и яхтах помогали мало. Подводные корсары работали ночами, перехватывали и догоняли в надводном положении купцов, били из темноты торпедами и молча уходили. Бывало обстреливали порты, маяки, высаживали диверсантов.

В кровавой потехе посильное участие приняли крейсера. Нет, не отличившиеся в первый год войны отчаянные сорвиголовы на вооруженных теплоходах. Эти бесшабашные романтики оторвы и их команды достойны отдельной саги, но их время прошло. На коммуникации вышли полноценные «вашингтонцы» с большой дальностью плавания, высокой скоростью хода, бронированные, с солидными башенными восьмидюймовками. Справиться с ними могли только авиация или другие «вашингтонцы». Первая еще училась воевать, а вторых оказалось банально мало.

— Зарево на горизонте. Два румба. Право.

— Бинокль.

Слова сигнальщика вызывают неподдельный интерес на рубке. Людей охватывает охотничий азарт. Тем более прошлой ночью подводники удачно нашли и расстреляли из орудия судно в пятьсот тонн прямо в виду скал Монтсеррата, а затем торпедировали пятитысячник в полном грузу. До того с начала рейда отправили к Нептуну три осевших по самую марку каботажника.

— Старшего офицера наверх, — Котельников опустил бинокль и пыхнул трубкой.

— Сближаемся. Руль на один румб вправо. Акустики не спать.

Последнее проформы ради. В надводном положении микрофоны ловят только собственные шумы. Неудачная конструкция, большинство микрофонов стоит выше ватерлинии.

Тропическая ночь одинаково спасительна и опасна и для купцов, и для эсминцев, и для подлодок. Только последним еще хуже, обзор с рубки ни к черту. «Слепые разведчики» и рейдеры. Спасает только то, что саму подлодку разглядеть в темноте вообще не реально.

Разговоры наверху стихли. Люди вглядывались в приближающееся светлое пятно на горизонте.

— Подранок?

— Танкер недобитый, Виктор Николаевич. Если держит ход, значит, пытаются потушиться.

— Суда живучие. Посмотрим. Может и добьем, милосердия ради.

Долгие минуты ожидания. Свет приближается. Неизвестный идет к Мартинике. Наконец на горизонте мелькает отчетливый отблеск. Лодка проваливается между волнами, поднимается, теперь четко виден большой корабль.

— Боевой курс. Все вниз!

На мостике остаются командир, старший офицер и сигнальщик. В отсеках уже все знают, атакуем. Быстро, без лишней суеты команда разбегается по боевым постам. Лишних на субмарине нет, в бою каждому найдется дело.

— Кто это может быть?

— Точно, не наш. Для танкера высоковат.

— Новая серия флотских заправщиков? У них большая рубка.

— Уже не важно, Виктор Николаевич.

Субмарина держит 15 узлов. Волнение в три балла позволяет. Вокруг волшебная тропическая ночь. Теплый февраль субтропиков. Сложно поверить, что вокруг райских островов идет война. Как и во времена флибустьеров команды утлых суденышек выслеживают двуногую добычу чтоб впиться ей зубами в загривок, почувствовать на языке дурманящий вкус свежей крови.

— Лево три румба. Дистанция?

— Две тысячи!

— Сближаемся.

Расстояние неумолимо уменьшается.

— Первый, третий, второй, четвертый — Товсь! Скорость сорок узлов. Глубина шесть метров. Отставить. Восемь метров.

Командир отрывается от окуляров прибора торпедной стрельбы, с его губ срывается удивленно восхищенное:

— Авианосец!

— Откуда? — старший офицер поднимет бинокль. — Действительно. Кто это может быть?

Силуэт в ночи плохо различим. Хорошо видна массивная надстройка, труба по правому борту. Корпус высокий. Копаться в справочниках времени нет. Старший офицер фотографирует корабль, молится, чтоб хоть один кадр из дюжины получился.

— Дистанция шестьсот.

Котельников колдует над аппаратом, задает упреждение, углы отклонения и растворения торпед. Подлодка удачно вышла прямо на цель. Вот, он красавец! Пожар на корабле уже потушен, но порывы ветра срывают с палубы целые облака искр, проемы в ангаре светятся. Видно, команда справилась с бедой. Корабль держит 20 узлов, крена, серьезных повреждений не заметно.

— Эсминец! — истошно орет сигнальщик.

Старший офицер поворачивает и каменеет. Глаза широко открыты. Лицо бледное как мрамор. Прямо на субмарину несется эскортник.

— Пли! — командир сжимает кулак, чувствует, как ногти впиваются в плоть. Только боль помогает ему не поддаться панике.

Патрульная подлодка вздрагивает. Четыре рыбки вырываются из труб и уходят к цели.

— Все вниз! Срочное погружение! — Котельников бросает в люк командоаппарат.

Трое моряков скатываются по трапу, люк с чавканьем прилипает к уплотнению. Щелкают фиксаторы. Насосы гонят воду в цистерны. Захлопываются заслонки, клапана, смолкают трудяги дизеля. Субмарина с дифферентом на нос ныряет под волну. Минута. Другая. Прямо над головами с гулом проходит корабль, поют винты. Успели. П-30 проваливается на спасительную глубину. Дизеля встали. Только тихо шуршат насосы.

Атмосфера на центральном посту наэлектризована, напряжение как тягучая резина, патока. Взгляды прикованы к старшему офицеру.

Удар. Три взрыва сливаются в один гулкий рокот. Старший офицер поднимает секундомер и победно улыбается. В отсеках тишина. Только слышны шорохи с поверхности, треск, стон смертельно раненного зверя. Через полчаса глухо рвутся котлы неизвестного.

На глубине сто двадцать капитан-лейтенант Котельников выжидает час, затем субмарина меняет курс и на самом малом уползает на аккумуляторах. Эскорт проспал, упустил след подводной смерти. Или занят спасательными работами.

В полпятого утра из волн в белой пене выныривает рубка. Распахиваются люки. Подлодка запускает дизеля, над водой растекается сизый солярный выхлоп. Вокруг шелест волн, над головой холодные далекие звезды. Море молчит. Ни следа от недавно разыгравшейся трагедии.

Котельников не знал, что он и его команда сыграли сегодня главную роль в документальном кино. Немецкая U-56 так же шла на огонь в двух милях по правой кормовой раковине. С рубки союзника сняли три взрыва у борта и последние минуты «Беарна», первого и единственного межвоенного авианосца Франции.

Корабль странной судьбы. Весной 40-го он ушел в США с грузом золота в оплату за военные заказы, заодно получать новые палубные самолеты, там задержался до капитуляции Франции. Авианосец интернировали. Так он и стоял у причала под арестом с опечатанными радио, снятыми замками орудий. В октябре «Беарн» конфисковали как выморочное имущество, команду сняли с корабля, на мачте взметнулся звездно-полосатый флаг. Не стоит винить американцев, они готовились к войне.

Этой ночью по пути на Тринидад курс «Беарна» пересекся с дорогой крейсера «Громобой». Что ж, кого-кого, а янки трудно назвать трусами. Четыре эсминца заставили отвернуть большой тяжелый крейсер. Пусть сам «Беарн» пылал погребальным костром, а два эсминца на своей шкуре ощутили мощь крейсерского калибра, «Громобой» предпочел отвернуть, чтоб не налететь в темноте на торпеду.

Увы, спасти от новой беды горящий авианосец не получилось. Три торпеды под днищем, это слишком много для перестроенного из старого дредноута корабля.

В этот же день в Овальном кабинете одного известного своей лужайкой здания в Вашингтоне мужчина в дорогом костюме резким движением откатил кресло от стола и сложил руки на животе. Взгляд человека направлен на посетителя спокойно ожидавшего своего разговора.

— Гарри, ты пришел сообщить о сложностях на Тихом океане?

— Нет, Франклин. Обсудить мою поездку в Канаду.

Оба давно привыкли к разговору без условностей и ритуалов. Один из них лидер, другой вовремя понял, что он вечный второй и удачно выбрал себе правильного сеньора. Их можно было назвать друзьями, если не знать, что на самом деле это симбиоз генератора идей и вождя с исполнителем.

— Гарри, думаю ты прекрасно справишься с делом. Мы всегда за свободу, равноправие и против тирании. При этом нам нужна правильная королева. Канадцы, южноафриканцы, австралийцы должны стать нашими союзниками добровольно. Королева нам тоже нужна. Пусть играются в свои столетние Хартии, кичатся родословными, это все условности. Они должны думать, что стали нашими добровольно.

— Тогда я должен афишировать границы без таможни, доступ канадцам на наш рынок, политику открытых дверей. Я могу это обещать?

— Конечно. Это именно то, что нам в первую очередь нужно. Взаимно открытые границы, взаимно открытые рынки. Нам нужны честное сотрудничество и рынки для нашего бизнеса.

Франклин продемонстрировал широкую открытую улыбку. Да, это именно то, ради чего он работал. Это именно то, о чем он договорился со своими спонсорами. Нельзя у бизнеса только брать, надо обязательно давать взамен. Непреложное правило, о котором позабыли тупые джерри.

Правило, которому следовали самые опасные враги, со своим собственным цивилизационным проектом. Первый конкурент сумевший соединить передовое трудовое законодательство, реальную демократию правого гражданского общества, идею национального единства с архаичной абсолютной монархией, чуждой прогрессу идеей чести и верности.

— Дурак Гувер хотел с ними дружить, — сорвалось с губ.

— Что?

— Все нормально. Вспомнил о наивных мечтах того республиканца.

— Инвестиции в Россию? Они многих спасли, помогли выходу из Депрессии, — иногда госсекретарь мог себе позволить иметь свое мнение.

— Он не думал о последствиях. Гувер многое делал правильно. Из Депрессии мы рано или поздно бы вышли, но уже в мое правление. Зато своей необдуманной политикой Герберт усилил нашего врага. Став третьей-второй экономикой мира русские неизбежно пришли на порог войны с нами. Он этого не понимал, не понимает и не поймет.

— Мне говорили, он до сих пор переписывается с царем Николаем.

— Дурак, — в устах президента это прозвучало как грустная усмешка. — Ведь именно Николай вытащил Россию из ловушки, именно он перехватил и извратил наш с Вильсоном принцип: «Право нации на самоопределение». Взял лозунг, присвоил, использовал там и так, как хотел. У себя он это не применял. Вовремя заменил на подлую идею «Сохранения природных особенностей, естественного характера малых народов и защиты инородцев от инокультурного влияния».

Президент цитировал как по писанному. Читал Франклин много, ему приходилось стоять на гребне волны. Противника следует знать, именно из-за непонимания целей и интересов русских, Британия загнала себя в бедственное положение. Президент ведущей мировой державы предпочитал учиться на чужих ошибках.

— Понимаю, мы тогда не успели на войну чтоб на равных участвовать в Версале. Зато сейчас выступили слишком рано.

Лицо президента приняло серьезный вид. Глаза прищурены. Франклин наклонился вперед и взялся за рукояти колес кресла-каталки.

— Гарри, что ты об этом всем думаешь? Давай честно, без прикрас. Мне нужно твое мнение.

Гопкинс отодвинул стул и повернулся к президенту. Задумчиво пригладил волосы. Вопрос серьезный, на грани. Но госсекретарь не боялся с глазу на глаз говорить то, за что иных шельмовали и полоскали на всех страницах до полной потери репутации и имени.

— Мы не вовремя объявили войну русским и немцам. Понимаю, надо было раньше, пока Британия не капитулировала, но ты не мог это сделать до выборов. Лучше было дождаться подходящего момента и повода. Инцидент с «Мацонией» хорош, но, я правильно понимаю, что его можно было сдвинуть на графике?

— Правильно, — губ президента коснулась легкая холодная улыбка.

— Что до войны, сейчас самое неподходящее время. Все силы на Тихом океане, мы отступаем и обороняемся. Против России и Германии у нас один авианосец и полдюжины старых линкоров. Это не только мое мнение, — уточнил госсекретарь. — Мы еще не воюем, но уже несем серьезные потери. Каждый день гибнут транспорты, страховки и цена фрахта взлетели до небес. Люди гибнут. Под угрозой грузооборот с нашим «задними двором». Интересы бизнеса.

— Ты все честно сказал, как есть. Спасибо, Гарри, за прямоту. Все правильно, но не совсем. Наоборот, в декабре было самое лучшее и единственно возможное время сделать ставку в этой Игре. Если бы чертов гемофилик не оказался столь умен, все прошло бы еще лучше. Но он выиграл только Англию, а мы Британскую Империю и всю войну. Ты можешь сказать: стоило дождаться пока в строй не вступят новые корабли, пока мы не насытим эскадрильи и авиакрылья новыми самолетами, пока не подготовим отмобилизованную армию? Можно было. Только тогда бы мы безнадежно опоздали.

Президент покачал головой.

— Я много думал, советовался со специалистами. Все варианты против нас. Мы втянулись в войну с Японией. Откладывать ее бесконечно невозможно. Должно было взорваться. Русские соответственно поставляют микадо нефть и оружие. Конечно, мы сильнее, конечно мы победим. Но за это время европейцы уйдут вперед. Они пользуются преимуществами мира, выкачивают ресурсы из завоеванных стран, перестраивают их под себя, у них появляются деньги чтоб подкупать туземные элиты и не сильно грабить покоренные народы. Да, со временем углубится конфликт между Россией и Германией. Немцы не смогут надолго идти за лидером без попыток реванша. Но к тому времени мы опоздаем. Это уже будет не наш мир, мы к тому времени свой шанс упустим.

— Но мы несём потери. Адмирал Кинг даже не может наладить конвойную службу и противолодочную оборону наших прибрежных зон.

— Опять согласен. Мы несем потери и это хорошо. Нам сейчас нужно, чтоб гибли люди и горели беззащитные каботажники, — президент сплел пальцы перед собой. — Американцы сильные, хорошие люди, но чтоб их разозлить, заставить драться всерьез, сначала надо разбить им нос в кровь. Тогда они звереют и идут напролом до конца.

Гарри внимательно слушал, наклонив голову набок. Франклин редко откровенничал. Тем более почти никогда не говорил такое. Оба понимали, утечка приведет к такому скандалу, что знаменитая Панама и дело «Стандарт Ойл» покажутся детскими играми. Оба знали — утечки не будет. Они привыкли доверять своим, знали один нужен другому.

— Адмиралы не могут пока защитить торговцев. Со временем научатся. Русским и немцам ведь тоже придется перебрасывать армии через океан, тогда мы возьмем реванш. Тогда наши парни на подлодках, крейсерах, торпедных катерах будут злее, у каждого за спиной семья, дети, у каждого убитые европейскими пиратами друзья и знакомые. Они будут топить социалистов и монархистов, компрадоров без сантиментов.

— Нас ждут страшные годы, — Гарри вдруг вспомнил одну историю.

Тогда в далеком сентябре 39-го Франклину позвонил Буллит посол в Париже, сообщил о немецком вторжении в Польшу.

'Прекрасно, Билл! Наконец свершилось! Да поможет нам Бог! " — вскричал Франклин. До этого президент так же радовался взрыву немецкого броненосца в Данциге.

— Страшные и славные годы. Война началась. Пусть она идет на наших линиях и на наших условиях. Так у нас будет меньше затрат и меньше жертв.

Гарри Гопкинс согласно кивнул. У русского царя гемофилия. У Франклина полиомиелит. Оба умны, оба сильные бойцы, волевые лидеры. Интересный получается расклад, на этом ринге в финале сошлись человек не способный шаг ступить без врачей, живущий на донорской крови и паралитик в кресле-каталке. За мир дерутся два инвалида. Все остальные грызутся только за подачки великих и свои маленькие зоны интересов.