Петербург

Глава 36

В суете подготовки выхода флота в поход, скомкано провел два заседания совета Ганзы. Вопросов и тут накопился целый вал. Начиная от размахивающих руками финансистов, устроивших форменное потрошение, без анестезии, пожилой организации, и до вежливых намеков советников, что формальности с данами они утрясли и пора рыть очередной канал — а то у них руки чешутся вложить тонны нажитого на войне добра в богоугодное дело. Меня и тут удивили — оказывается, мое состояние, вложенное в Ганзейский банк, заметно приумножилось, особенно последними поступлениями с трофеев. Приятно. Это решает многие вопросы со строительством большого завода на Ижоре.

С рытьем канала помочь, пока, было нечем — кадровый дефицит достиг невиданных высот. Хотя … обещал к осени привести ганзейцам английских инженеров. Поставлю их под начало одного нашего мастера, и пусть делают разметку нитки канала.

Подумав, предложил совету выделить в помощь русскому флоту всех свободных капитанов. В бой, понятное дело, Ганза не полезет — это не их война. А вот в результате этой войны образуется масса английских кораблей без экипажей — которые надо будет перегнать на Готланд и получить за это процент от трофеев. Споры о проценте сразу пресек — даже скромный процент, лучше, чем никакого. Работа-то плевая, да еще и под охраной.

От большинства вопросов просто сбежал на базу. Взмыленные дебатами советники проводили меня жадными глазами, и вновь принялись утрясать, какие еще склады строить, где фактории открывать, кого принимать в союз, а кому, из многочисленных желающих, на двери указать. Доходило на совете даже до абсурда — обсуждали, какие ценные подарки будем вручать нашим «почетным» членам. Ну, как тут не сбежать?

Время утекало не просто стремительно, а ухало в бездну, не задерживаясь даже на то, чтоб показать мне язык. Наша эскадра начинала опаздывать на рандеву — нам ведь еще почти две тысячи километров воду резать, до места назначенного свидания.

Только 18 июня с рейда снялась, уходя на маршрут, пара птиц-разведчиков. В это время на канонерки пытались засунуть еще хоть один снаряд, а в транспорты еще хоть несколько ящиков с боеприпасами корпуса. Давненько мы так взрывоопасно не выглядели.

Окончательно понял, что пора завязывать с подготовкой — обнаружив на средней палубе снаряды для соток, сложенные в гамаки моряков. И как жирная точка этой картины — спящий в очередном гамаке пушкарь, нежно обнимающий пару снарядов. Все! Заканчиваем погрузку!

Первые десять дней похода провел в инспекции Духа. Прежний его облик вернуть, безусловно, не удалось — часть листов «отпустили» сваркой, часть вмятин даже выправлять не стали. Теперь Дух напоминал ветерана, с заметными, хоть и поджившими, шрамами. Второй раз лезть на нем под пушки будет крайне опасно. Поэтому, оставил свой вымпел на «ветеране», назначив его целью Портсмут. В помощь ему прилагались две птицы и два фрегата, охраняющие полтора десятка перегруженных транспортов, несущих два полка морпехов. Гонец, с двумя фрегатами шел к Темзе, на встречу с эскадрой союзников, ведя с собой транспорты с еще одним полком корпуса.

За нашей, пока еще идущей вместе, эскадрой — двигалась эскадра ганзейцев из восемнадцати больших транспортов, набитых призовыми командами и инвентарем мародеров — веревками, мешками, корзинами и бочками. Похоже, советники крайне серьезно отнеслись к моему предложению оставить в захваченном городе только голые стены, да и те разобрать, по возможности. Охраняли караван ганзейцев четыре фрегата и две птицы нашей постройки, но под ганзейскими вымпелами. Можно считать — весь боеспособный флот Ганзы принял участие в этом походе.

Данию обогнули через Большой Бельт и после Скагеррака эскадры легли на юго-западный курс, к Английскому проливу.

Неделя плаванья прошла скучно и однообразно. Северный ветерок периодически заходил к западу и усиливался, но волну выше трех метров не разгонял. Эскадры шли уверенно, изредка поливая палубы брызгами из-под форштевней. Хорошее время — лето. Жаль только, небо затянуло облачностью баллов до семи — то есть, 70 % неба покрыли облака. И температура упала градусов до пятнадцати. Боюсь, поглядывая на барометр, скоро и дожди ливанут. Не хотелось бы повторить путь Великой Армады.

На траверзе Рамсгейта, ничем не примечательного английского поселка на восточном мысу, славного только тем, что на его обширных песчаных пляжах постоянно кто-нибудь высаживался с негуманными целями — наша эскадра разделилась. Гонец увел, забирая к западу, ударное соединение кораблей, под командованием Памбурга, к Дувру, где истомились в ожидании союзники и часть фрегатов нашего средиземного флота. Дух, с сопровождающими кораблями, взял немного восточнее, обходя союзников по дуге, отмеряя форштевнем последние две сотни километров до Ньюпорта. Там нас ждали фрегаты, как наши, так и противника. Три дня до большой войны.

Мне было грустно, хоть весь состав флота лучился боевым задором и предвкушением. Даже ганзейцы, разделившись, как и мы, примерно пополам, явно спешили поучаствовать в баталии, перестаивая свои порядки и выдвигая вперед фрегаты. Как, оказывается, заразительно это дело — добивание подранка.

Идя вдоль побережья Англии, убеждался, что зимний шторм действительно нанес королевству значительный урон. Побережье выглядело обезлюдившим. Даже паруса рыбачьих лодочек были редкостью, а ожидаемых купеческих караванов не видно вовсе.

Судить о разрушениях по виду берега было сложно, так как не помнил, что тут было раньше. И даже не хотел вспоминать, так как эти картинки вытянут из памяти последний поход Орла.

По вывалу прибрежных деревьев и общему виду берегов — рискну предположить, что шторм был баллов на 10. Людей, конечно, жаль — но нам этот шторм очень даже на руку. Англия ныне не просто подранок, а подранок в нокауте.

Напряжение нарастало по мере приближения к цели. Поймал себя на том, что мурлыкаю, перевирая под обстоятельства, песню Окуджавы:

Хмыкнул странным ассоциациям, и дальше мычал без слов, барабаня ритм по броне правой носовой башни, на площадке которой наблюдал за берегом. Высунувшемуся из вентиляционного люка пушкарю сделал выговор, за разбросанные орудийные чехлы. Но это просто придрался, чехлы просто свешивались кусочком из рундука. Но когда на тебя смотрят как на блаженного, необходимо сказать нечто веское — вот и нашел пушкарям занятие — вытащить чехлы, развернуть, переложить и запаковать, как положено. Потом еще втык боцману сделаю — совсем обленились они в этом круизном рейсе.

К острову Уайт подходили ранним утром, собираясь проведать внешний рейд Портсмута, и еще издали услышали ленивое переругивание пушек наших фрегатов. Все же опоздали мы на свидание. Нехорошо.

Рейд королевского флота выглядел плачевно. И наши фрегаты тут были особ не причем. Из десятков разбитых и выброшенных на берег кораблей на долю жертв пушек пришлось от силы пяток тушек, судя по прогоревшим остовам. Остальное за нас сделал зимний шторм. Более того, многие корабли англичан лежали на берегу и мелководье, опутанные лесами и канатами — тут явно в самом разгаре работа по ремонту и сталкиванию кораблей в море. Вовремя появились тут средиземноморцы.

Диспозиция выглядела следующим образом. В створе Бэмбриджа и Портсмута, аккурат на входе в пролив, ближе к береговым укреплениям Портсмута, стояла пара наших фрегатов, пробуя на вкус, вяло огрызающиеся укрепления. Где промышляла остальная шестерка кораблей Крюйса, пока оставалось тайной. Противника на плаву, в обозримой акватории, не наблюдалось. Все это — крайне подозрительно.

Бросив якоря километрах в полутора, от укреплений Портсмута начал разбираться в положении. Ситуация складывалась удивительная. Средиземный флот, под командованием Крюйса, сопровождающий транспорты и линкоры союзников, разделился, как и планировали, перед самым проливом Солент седьмицу назад. Основная часть кораблей и транспорты прошли южнее острова Уайт, а отделившийся наряд, в составе восьми фрегатов, вошли в пролив, собираясь просто пройти его насквозь и оценить обстановку. По крайней мере, именно так утверждал возглавивший наряд Корнелий.

Могу себе представить, что они увидели, если и сейчас побережье украшают монументы прошедшего шторма.

Более того. Огибающая остров с юга восьмерка фрегатов, уже на подходе к Портсмуту, застала хвост уходящей в море, на перехват основных сил союзников, эскадры англичан.

Дико неприятная для королевского флота вышла ситуация. Перед ними перестраивались колонны неприятеля, выдвигающие на свой левый фланг уже знакомые английским адмиралам фрегаты, а тут еще эти же ненавистные паруса возникли за кормой. К чести, а может и к глупости, этих адмиралов — назад они не повернули. Точнее повернули, но не все. 14 линкоров, избавившись от всех нелинейных кораблей строя, попытались, довольно успешно, прорубиться сквозь строй охраны к транспортам.

Через час мне эту баталию красочно расписывали капитаны пары дежурных фрегатов, обстреливавших Портсмут. К этому времени уже появилась некоторое представление о силах и средствах противника, а так же общем положении дел.

По паре наших фрегатов затыкали пролив с обеих сторон, еще пара закупорила множество корабельной мелочи в аппендиксе Саутгемптона, не давая кораблям англичан выходить в пролив и, скорее от безделья, пристреливаясь к замку Калшот. Оставшаяся пара, на которой и держал флагманский вымпел Крюйс, курсировала патрулем внутри получившегося треугольника, иногда, для острастки, постреливая по Каусу — самому крупному городку на северном побережье острова, лежащем в устье реки Медины.

Паршивая, словом, была обстановка. Для англичан. Вот только прошедшие дни и морская блокада, наверняка подготовили наземные силы бриттов, которые теперь с нетерпением ждут, когда наши корабли войдут в зоны поражения пушек крепостей. Все же, плохо, что десант опоздал. Первый шок у защитников прошел, и за стенами береговых укреплений наверняка скопились все, кто нашел себе оружие.

С другой стороны — может оно и к лучшему. Все защитники в одном месте — не надо будет по всему городу их собирать. Да и при стрельбе по площадям концентрация противника для нас выгодна. Говорил же, надо быть оптимистом и искать плюсы, а не минусы. Для минусов надо просто иметь запас снарядов и запасные лейнеры к орудиям.

День еще только разгонял с берегов Альбиона утренний туман. Впереди, до вечера еще масса времени. Откладывать наши дела смысла не имело. Отдал приказ заряжать Сороки.

Замечу, что на первый залп нового оружия собрались посмотреть все моряки канонерки, да и борта транспортов, стоящих рядом на рейде, усыпали черные точки любопытных. Испытания Сорок, после монтажа в Висбю, не проводили. Точнее, не проводили полного залпа, ограничившись одиночными выстрелами для настройки прицела и механизмов.

Даже одиночные выстрелы, оставляющие характерные дымные следы и столбы подрывов в море, заставили флот и десант бурлить слухами. Благо, применение прошлым летом Гарпунов подготовило наших моряков к потрясениям этого лета. И все равно, замечал, как к пусковым установкам Сорок ходили экскурсии из разных экипажей, с обязательным осмотром новинки и поиском на ней церковного знака.

Первый залп Сорок подгадали к английскому динеру, то бишь, полуденному приему пищи. Надеюсь, англичане пунктуальны.

Когда, ревя и заволакивая канонерку дымом, сначала с одной, а потом и со второй направляющей сошли ракеты — признаться, сам застыл соляным столбом. Видеть в кино стрельбу «Катюш» это одно, а находиться рядом с ними — совсем другое.

В небо вытянулись и оборвались множественные дымные копья, сопровождая свое рождение утробным воем. За этим грохотом разрывы, выплеснувшие над Портсмутом облака пыли и камней, до слуха не долетали. Перелет. Ну, условный перелет — так как разброс взрывов продемонстрировал весь спектр нашего производства.

Прокричал поправки на снижение и принялся подгонять заряжающих, взбегающих на верхнюю палубу в обнимку с толстыми оперенными стрелами. Темп, темп! Не давать опомниться!

Со стоящего рядом транспорта отвалили шлюпки с вязанками ракет. Именно с вязанками — полноценную тару под них так и не сделали.

Через двадцать минут и два залпа отдал управление целиком в руки пушкарей. Вроде, дело пошло. Наметилась размеренность в работе расчетов и доставки, начали расходиться любопытные. Даже на транспортах стало заметно меньше зрителей. И действительно, на что тут смотреть? Обычная военная работа.

На втором часу обстрела сбежал из своей каюты на Духе. Пороховая вонь добралась и туда. На палубе работал механизм уничтожения, пережигающий в часы результаты двухлетнего труда. И еще один такой транжира наверняка работает сейчас в районе Темзы. Запоминающийся бенефис у Сорок получился.

От Духа под ветер тянулся густой шлейф дыма, казалось, что канонерка горит. Уже третий час горит, но продолжает расчерчивать небо над Англией.

А вот Портсмут точно горел. Триста ракет в час. Три часа. Этого достаточно, чтоб начали гореть даже каменные дома изнутри. И достаточно, чтоб опустошить немаленький флотский транспорт. Ракеты заканчивались. Причем, самим береговым укреплениям особого вреда они не нанесли, бессильно высекая фонтанчики осколков из непреступных стен, мрачно возвышающихся над самой водой. Приходило время для флотской артиллерии.

Время приближалось к пяти часам — как говорил Кэрролл, устами героев «Алисы» — время пить чай. Шлейф дыма за канонеркой развеивался, не поддерживаемый более Сороками. Сами установки щелкали, остывая, и над всей верхней палубой стоял режущий глаза запах уксуса, которым охлаждали направляющие. Канонерка снималась с якорей, и, мелко подрагивая, начинала сближение с укреплениями.

Огонь береговых фортов, ранее просто бессильно тревожащий нашу эскадру, скачущими по поверхности воды ядрами, вспух множественными дымами, концентрируясь на приближающихся кораблях. По Духу прокатился звонкий удар, будто на голову надели казан и хряпнули по нему поварешкой. Обратил внимание, что команда неторопливо засовывает в уши корпию, переходя на язык жестов, причем, весьма выразительных.

Одно попадание на излете Духу не опасно, но приближаться, явно не стоило — английские пушки неприятно удивили. Отдал команду на открытие огня, сбегая в лазарет за нащипанной корпией — грех не использовать опыт команды, полученный прошлым летом.

Залпы носовых башен встряхнули канонерку и заставили оступиться на трапе. Теряю квалификацию с этими играми а политику. Политик из меня все одно посредственный, а вот колено зашиб, споткнувшись. Верно говорят — не гонялся бы ты балбес за … парой зайцев.

Прихрамывая, пробрался в боевую рубку, где в полумраке, под опущенными щитами, к щелям приник почти весь офицерский состав корабля. Устроил разнос, пользуясь больше жестами и криками — наша артиллерия работала как молотобойцы, ремонтирующие квартиру соседа прямо над ухом. Сколько можно нарушать уставы? А если таки ядром или бомбой пробьют боевую рубку? Ну-ка, яйца — разбегайтесь из этой корзины по оговоренным в судовой роли постам!

Вот, другое дело. Места у смотровых щелей освободились. Хотя, смотреть было особо не на что. Наши орудия пытались достать артиллерию крепости на выбранном участке прорыва, крепость, в свою очередь, месила море всплесками впереди и вокруг Духа. Второго попадания канонерке еще не перепало, но при подобной плотности «переговоров» — ожидал его с минуты на минуту и удивлялся — как экипаж прошлым летом шел под градом ядер? Ведь звон, наверное, стоял чудовищный.

Отвлекшись на мысли и опустив бинокль, прозевал детонацию одного бастиона, поймав глазами только облако каменных глыб, разрастающееся чуть левее носа Духа. Вот так вот, смерть одних открывает дорогу другим. Фрегаты за кормой Духа заполоскали парусами, перестраиваясь в образовавшуюся брешь орудийного огня укреплений.

Брешь, правда, вышла условной. Соседние бастионы попытались перекрыть ее своим огнем, но артобстрел с кораблей не останавливался. До сумерек еще было достаточно времени, чтоб расширить брешь до дыры в обороне.

Когда, в восьмом часу вечера, смолкли орудия Духа, израсходовав 80 % полуторного боезапаса, операция вступила в завершающую стадию. Самоустранился от расписанной заранее высадки десанта — сидел в штурманской рубке и накатывал листы замечаний по канонерке, пока впечатления свежи. Сырые у нас вышли прототипы. Можно сказать — мокрые, и сочащиеся водой, из пары вновь разошедшихся, сварных швов. Ближе к вечеру канонерка была вынуждена дать ход и сблизиться с огрызающимся бастионом, губящими на корню весь наш план молниеносного штурма. За что и получила по скулам наотмашь. Теперь мне была прямая дорога идти капитаном на брандер, но это ничуть не пугало. У меня вся жизнь, последнее время, напоминает этот самый брандер, продирающийся через огонь к цели, достойной его подрыва. Душу царапнула реальность этой аллегории.

Набивал трубку, сидя на станине передней Сороки. Место тут популярностью не пользовалось, так как сожженная краска верхней палубы и въевшаяся в нее пороховая гарь воняли крайне неаппетитно. Зато тут было безлюдно — что на маленьком кораблике большая редкость.

Смотрел на сполохи над берегом и слушал залпы фрегатов, поддерживающих высадку понтонов корпуса. Вот и оперились мои соколы, уже час как ко мне никто не обращается за распоряжениями. Хорошо. Хоть и немного грустно.

В буханье пушек вплелась трескотня штуцеров и горохом рассыпались взрывы мин — понтоны подошли под стены укреплений и начали высадку.

Перед мысленным взором вставали картины укрывшихся за щитами на носах понтонов стрелков, выцеливающих темные провалы бойниц, на сером камне стен укреплений и не жалеющих патронов. Виделись тяжелые пехотинцы, за спинами стрелков, припавшие к картечницам и закидывающие гребни стен минами. Болью в сердце отдавался каждый ответный залп крепостных пушек. Пусть мы и выбили крупные калибры, пусть штурм накрыли сумерки, четко прорисовав крепость на фоне горящего за ней города. Но картечью целиться не надо, и это знание полосовало душу каждым залпом.

Продолжал сидеть, примерзнув к станине, и держа потухшую трубку. Нет хуже пытки, чем ожидание.

До поздней ночи бдел на верхней палубе, дрожа от озноба. Вроде и ночь выдалась теплая, даже жаркая, а вот же …

Вокруг канонерки бурлила жизнь. Подходили шлюпки, стукаясь о борт и выгружая боеприпасы с транспортов, приходили гонцы от корпуса, докладывающие о прорывах и уличных боях. Кивал докладам, даже вмешивался в ход сражения, велев отводить капральства от укрепившихся внутри города англичан и передав приказ по флоту, накрыть район из орудий, для чего пришлось менять позиции, пристреливаться, и вновь менять позиции. Но все это было как-то на автомате. Только сейчас задал себе вопрос — а почему перед штурмом не послал парламентеров? Понятно, что их бы отвергли — но ведь даже мысли такой не возникло.

Утро целомудренно задернуло туманом берег, скрывая результаты ночного боя. Спать хотелось зверски. Передал приказ на два наших и два средиземноморских фрегата идти к Саутгемптону, на помощь дежурящей там паре. Пусть считают меня провидцем, но выбитые из Портсмута шишки либо уйдут по суше, вглубь острова, либо соберут остатки кораблей, вытесненных в «аппендикс» и пойдут на прорыв. С первым ничего сделать не мог, а от второго не грех подстраховаться.

Завалился на койку с больной головой и, хлюпая носом, что не помешало провалиться в сон еще до того, как голова упала на валик подушки. Никогда не любил командовать.

Весь день продолжалась разрозненная пальба на берегу. Ситуация до боли напомнила Ригу, разве что войск противника тут было в пять раз меньше, и укрепления только вдоль береговой линии. В остальном — дежавю.

К вечеру стрельба стала редкой и разрозненной. На борт Духа поднялись посыльные от ганзейцев, так и простоявших эти два дня на рейде. Дал им добро начинать с утра вывоз города. При этом состояние у меня ухудшалось просто от часа к часу. Вот ведь…! Сглазил! Только недавно хвастал железным здоровьем, а теперь расползся как кисель. Даже покашливать начал. Как все не вовремя-то.

Ночь провел в лазарете, занимаясь самолечением — медики все были на берегу. Фаршировал себя травами как шедевр мальтийской кухни — «стуффат аль фенек», или, выражаясь по-русски, рагу из кролика с травами и чесноком. Вообще, мальтийцы пересекли в себе традиции арабских кухонь с европейскими. Очень у них столы оригинальные. Эту традицию рыцарей уже и в Москве оценили. Раньше от одного воспоминания их культовых блюд текли слюнки и готов был есть любую подметку. Но не теперь. Теперь одно воспоминание еды вызывало легкую тошноту.

Сидел как монах, накрывшись большим рушником, наподобие капюшона, и пытался прочистить заложенный нос и горло парами отваров. Голова продолжала раскалываться. Аспиринчику бы. Просто сюр какой-то. На берегу сражается корпус, а адмирал колдует над горшком с варевом. Такого штурма у меня еще не было.

Утро опять порадовало влажным туманом и ознобом. Сварганил повязку на нос и рот, чтоб у меня вес штаб не слег, и занялся делами. Впрочем, собравшиеся к 10 часам офицеры всячески пытались спровадить мою кхекающую тушку на койку — не на того напали. Уже к 11 часам озадачил всех по самое не могу.

— Почему дальние дозоры за город не выслали… Лошадей нет? И что, во всем городе нет?!.. Почему мимо рейда еще не идут караваны призов и загруженные транспорты?! Думаете, мы тут навсегда? Нет! Нечего нам тут лишний день делать! Месяц даю, чтоб выгрести все из города и особенно с верфей! Собрать всех мастеров, что еще не сбежали, и взорвать доки. Все слышали? И не говорите, что мой хрип не разобрали! Через месяц приведу сюда гарнизон французов, на смену нашему.

Пришлось сделать паузу, выслушивая возмущение офицеров, и даже представительства ганзейцев. Мдя. Именно этого и боялся — «не отдадим ни пяди клятым…», и дальше по тексту. Самое интересное, что и ганзейцы в эту же дуду пыхтят, видимо, мысленно уже прилипнув к России. Удивляться нечему — прилипание Ганзы планировал изначально, но думал, еще лет 10 совместной, плотной работы будет для этого необходимо. Может, тогда и мальтийцы к нам быстрее прикипят, чем для них планировал? Ведь русско-мальтийские свадьбы уже начались. Впрочем, не это пока важно.

— Други мои. К чему нам один город вдали от царства? На этой земле бриты с франками издревле воюют, а наших корней тут нет. Да, бают, будто Ярослав Мудрый эти земли попирал своими воями, да то дела стародавние. Ныне тут нам все чужое, и коли останемся, то только злобу на Русь-матушку взрастим. Неча нам тут делать! Пусть франки хозяйничают, да на себя всю злобу берут. Хватает нам и земель и морей, без городка этого. Золота не хватает, это да. И людишек мастеровых недостаток. И то верно. Вот сие и заберем, попутно правому делу подсобив, да короля законного к трону подведя. А он за то, обязан нам будет. И коли забудет должок, мы напомним. Уразумели, что мне надобно? Вот и не сидите тут! Транспорты первые уже к вечеру на базу отправляйте, месяц, он быстро пролетит!

С этого дня захват города превратился в деловой муравейник. Первые шесть кораблей действительно ушли к вечеру, в сопровождении фрегата ганзейцев. За месяц, скорее всего, не справимся — но к зимним штормам надо отсюда точно убираться.

Интенсивное самолечение особых результатов не давало. Капитально меня проняло. Даже начал подумывать о завещании. Но на пятый день вроде отпустило чуток, и решил идти к Темзе. У нас и там дела есть, хотя, безусловно — так славно почистить город нам уже не дадут. Там свои мародеры найдутся.

Еще день ушел на погрузку трех рот корпуса на четыре транспорта. Перед морпехами, идущими с нами в Лондон, поставил аналогичную верфям Портсмута задачу — съесть что можно, остальное понадкусывать. В уличные бои не лезть. Надеюсь, эти мероприятия в Лондоне уже закончились.

Небольшая эскадра из транспортов, птицы и фрегата, возглавляемая Духом — вышла на «контрольный выстрел» по утреннему холодку. Холодок еще и туманом усугублялся, оглаживающим рваными клоками все еще подрагивающее в ознобе тело. И мои офицеры в этом климате обосновываться собирались? Саботажники!

Оставил командование операцией на Крюйсе, затероризировав его поучениями — «к такому-то числу это надо сполнить, к такому-то это…». Понимаю, что он и сам справится, но не грех поставить человеку сверхзадачу, дабы держать его в тонусе.

Шла эскадра тяжеловато, перепиливая Английский пролив лобзиком лавировки. Настроился на долгое пробивание к Темзе, неспешно перебирая запасы трав, изъятые уже из лазарета фрегата. Прикидывал, какой бы составить отвар позабористее. Может красавку заварить попробовать? Чтоб не мучаться.

Но долгой, экспедиция не вышла. Через две сотни, по генеральному курсу, километров от Портсмута — мы обнаружили замершие перед Дувром корабли. И как это понимать?!

Даже насморк остановился после моего возмущенного рыка. Это что такое?! Какого… демона!

Пока наши корабли подходили к обширному рейду союзного флота, успел выжать из себя, слабость, нарезая круги по палубам и взлетев на марс. Теперь знаю верное средство от болезней — предвкушение большой стирки.

И действительно, что тут делают эти … эээ … неторопливые? По моим расчетам, уже давно должен дымить Лондон. А они тут посиделки устроили!

К моменту дребезжания якорной цепи, пришел, наконец, в подобающее адмиралу состояние. То есть, начал настырно и свирепо искать крайнего.

Кандидаты на эту должность собрались быстро. С кораблей Памбурга шлюпки начали спускать чуть ли не сразу, как распознали флагмана идущей к рейду эскадры. Союзники с лодками не торопились.

— Господа офицеры! Как прикажите сию конфузию понимать?! Отчего мы колом под Дувром стоим?!

Ворвался в кают-компанию, где собирались гости Духа, потрясая росписями, с планами действий на кампанию. Совершенно секретными, между прочим. Они у меня под тюфяком на койке спрятаны были. А круглые следы на титульном листе можно считать рамками для печатей.

— Адмирал! Князь. Дозволь доложить.

Нервничающего Памбурга было не узнать. А дела-то, похоже — табак. Праведное негодование немедленно слетело, освобождая место для деловой сосредоточенности и вернувшейся ломоты во всей тушке.

— Докладывай.

Указал офицерам рассаживаться на привинченных к палубе у столов лавках, усаживаясь сам, и раскладывая принесенную пачку листов.

Слушал доклад с живым интересом. Хороший из Памбурга рассказчик. Подробный. Если эти подробности опустить, то останется только придурь Якова, обкладывающего крепость по всем правилам и не допускающего иных мнений окромя собственных. Отличный монарх для Англии. Главное — своевременный.

Выслушал и краткие доклады капитанов, общую картину уже не меняющие. Они отчитывались о стычках с разведчиками флота англичан, изредка демонстрирующего паруса на севере. Стычки, понятное дело, шли с подавляющим перевесом, так как от англичан в разведку посылали суда, классом не выше фрегата. Да и то английский адмирал благоразумно и быстро отказался от одноразовой разведки. Интересно, кто у них ныне командует?

Побарабанил пальцами.

— Невместно нам господа, указы нашего государя нарушать, в угоду иному монарху, пусть и союзному. Коли союзники возжелали тут на зимние квартиры осесть, то так тому и быть. Нам же надлежит волю Петра Алексеича немедля исполнить!

Обвел притихшее собрание строгим взглядом, подмечая и опущенные глаза на одних лицах и явную радость на других.

— Недоволен вами, господа. Зря видать, государь флот наградами отметил. Сказано в Уставах — коли нападаете, не мешкайте, ибо противник силы накапливает. А вы как? Ныне от вашего промедления десанты в Темзе кровью умоются. С вас виру за то взять? Запамятовали вы, гляжу, как воевать должно!

Теперь все офицеры прятали глаза.

— Посему, капитаны, возвращайтесь по кораблям и готовьте их, как и десант, к выходу в море завтра, опосля обеда. Высаженный на берег десант вернуть на корабли. Ступайте!

По сложившемуся после Штирлица стереотипу добавил

— Адмирал, погоди чуток. Договорим.

Провожали с Памбургом уходящих капитанов взглядами, не торопясь начинать неприятный разговор.

— Питер, обскажи мне, как так вышло, что государев указ мы не сполнили? Что прикажешь мне Петру Алексеичу докладывать?! А ведь он с меня спросит! Не с тебя!!!

— Ведаю о том князь!!!

Раздражение Памбурга вырвалось, наконец, наружу, разряжаясь в неформальной обстановке.

— Невмочно мне с монархом рядиться!!! Да еще знать эта французская да гишпанская носы дерет, и свысока глядят, цедя слова, как будто со смердом перемолвились! Кабы не запрет твой, давно бы уже клинками звенели!

Положил ладонь на руку Питера, которой он, в сердцах приложил стол.

— Остынь Питер. Ссоры с союзниками в мелочах нам не надобны. А вот по крупному, можем и на своем стоять.

Дал время словам дойти до сознания

— Посему, составляй для союзников доклад «Во исполнение воли нашего государя, и, следуя благосклонно утвержденной всеми монархами прописи летней кампании …». Доведи до них мысль, что завтра наш флот уходит к Темзе. А они тут могут копать редуты и батареи хоть до второго пришествия.

Остановил, вскинувшегося в возражениях Памбурга.

— Питер, нам этот Дувр не надобен. Пущай союзники сами его ковыряют. Нет нам бесчестия, от этой баталии отстранятся. Не домой ведь идем. Воля нашего государя для нас закон. Так союзникам и поведай. Да добавь при этом, что Портсмут мы уже взяли, за три дня штурма. И Лондон без них возьмем, коли они тут засесть порешили. Голову держи выше, да сам на этих меринов, еле передвигающихся, свысока посматривай. Запомни! У тебя под рукой самый сильный флот. У тебя! Не у них! Пусть сам король иностранный тебе хоть что говорит. Не ходим мы под его рукой! И не бойся боле поперек королям говорить, хоть и обязан ты вежество показать. Запомни это сам, да каждому матросу в башку положи! Русские мы! У нас свой государь и своя честь! Не было уговору наш флот под руку короля Якова отдавать! Посему, делать будем, как ранее порешили, а не как ныне вышло. Ступай! Не гневи меня боле.

Посидел успокаиваясь, пока Памбург не вышел, усмехнулся, сопоставляя «русские» и «фон Памбург». Ну да русские, это ведь уже не только славяне, даже не столько они. Это народ, объединенный одной культурой, языком, целью. В мое время много криков о русских и не русских было. И что толку? Кого считать русским? Негра, подарок олимпиады, моего соседа по парадной, с которым мы и сиживали хорошо, в мое время, и власти поругивали под огурчик, да и субботники не филонили — или того, кто про себя говорит, что он русский, но языка родного не знает? Как было с офранцузившимся дворянством России моей истории. Нет. Русский, это тот, кто встанет с тобой плечо к плечу, когда плохо, звякнет с тобой стаканом, когда хорошо и задает все остальное время фирменный вопрос — кто виноват, и что делать. А если он при этом перевирает русские слова, или молится единому богу, но сидя на коврике. Так какая разница? Где вы видели русского без недостатков? Весь наш фольклор и весь язык этой пурпурной ниткой «хотелок» прошит. Взять то же слово «филонить». Откуда оно? Деревянный настил под крышей в избах так называли — филати. Можно сказать, верхние полати. На нем детвора обычно спала, чтоб взрослым внизу не мешаться. Пояснять дальше надо?

Печь у нас — самоходная. Гусли — самогуды. Меч, так кладенец. Который, как известно, фехтовального навыка от хозяина не требует. Вся душа народа в языке и сказках. Готовы за тридевять земель по буеракам пробираться но чтоб потом меч-кладенец в руку и … налево просека, направо сразу жареные гуси на блюдах плавают.

Вот Питер еще не до конца обрусел. Кладенец ему выдали, а он все инструкцию по применению ищет. Ну да мне не сложно помочь человеку.

Вечером на Духе состоялся аншлаг. Союзники прибывали пачками, и ровными рядами уходили … обратно. Всем вежливо пояснял, что эскадрой руководит Памбург, мое дело только за исполнением воли государя нашего следить. А воля нашего монарха будет исполняться всегда и в полном объеме, кто бы не мешал этому процессу. Сию мысль подавал особо выпукло и в несколько заходов. Пускай привыкают. А то взяли моду, на доверенное лицо Петра орать! Небожители драные. Хорошо, что сам Яков визитом не почтил — международный скандал случился бы обязательно. А вызов к королю — проигнорировал. Догадался бы он меня пригласить — еще бы подумал, а вызывает он пусть своих фрейлин.

Безусловно, отписал вежливый ответ. Про фрейлин не упомянул. Разве что намекнул между строк. Основной упор сделал на искреннем пожелании, чтоб союзные войска грузились вслед за нами, оставив под Дувром осаду, и торжественно шли к Темзе. Ведь английский престол там, а отнюдь не в Дувре. Обещал легкую победу.

И вовсе не врал. Приукрашивал слегка, это да. Но с монархами по иному и не выходит.

Жестко занятая нашим флотом позиция имела далеко идущие последствия. Лично мне, безусловно, за это достанется. Но, прикинув плюсы, решил перетерпеть.

Зато отношение к русским поменялось в одночасье. Не скажу, что союзники проявили уважение. Нет. Скорее злобу. Зато равнодушных не осталось — нас теперь обсуждали на каждом бивуаке, а уходящий на корабли десант даже провожали. Молча и многозначительно.

Ганзейцы, пришедшие с Памбургом засобирались вслед за нами. Их представителю рекомендовал на всех парусах идти утром под загрузку в Портсмут. До Лондона дело еще, похоже, не скоро дойдет.

Утром аншлаг повторился на бис. Чувствовал себя совсем паршиво. Хрипел так, что толмачи переспрашивали. Тональность переговоров слегка изменилась, но, к сожалению, к повышению. Пару раз пришлось даже кулаком по столу стукнуть, прерывая разошедшихся союзников. Они с кем вообще говорят?! Перед ними адмирал русского флота! И не важно, что должность у меня только номинальная, как не забывал им напоминать — но кто они такие, чтоб нам условия ставить? Ваш король указал?!.. Это он вам указал! Нам только наш государь указ!

К третьему раунду переговоров, что прошел уже ближе к обеду, накал страстей упал. Видимо сказалось, что наши и ганзейские корабли уже выбирали якоря и выходили из плотных рядов союзников. Теперь даже …эээ… монарху становилась очевидна необратимость процесса. Зато удалось поговорить по-деловому с некоторыми успокоившимися союзниками.

Да, понимаю, что Дувр — стратегически важен. Он охраняет самое узкое место Английского канала. Настолько узкое, что противоположный берег, в хорошую погоду, прекрасно виден. С противоположной стороны пролива, от французского Кале, идут все поставки для армии. И что? Кто мешал взять штурмом Дувр за отведенное время? Мы же взяли Портсмут, как велено планом было. Лето, оно короткое. Теперь время Лондона.

Уходили от Дувра под гробовое молчание. Пушечным салютом нас не уважили. Вот и славно — сэкономили нам ответные выстрелы.

Всю дорогу до Темзы размышлял, как одним полком взять Лондон. Головоломка не складывалась. Если союзники не придут вслед за нами, летняя кампания накроется бронзовым тазом. Хотя, Яков, будь сто десять раз самодуром, понимает — престол надо брать в Лондоне, а не где-либо еще.

Когда они придут? Сложно сказать. Седмицу будут лелеять свои обиды и рядить, что делать дальше. А потом, надеюсь, сработает заложенная мной бомба. Не зря же расписывал, какие караваны с трофеями из Портсмута отправил. К исходу седмицы, уверен, мысли у всех будут об одном — а вдруг русские уже и Лондон потрошат? Там ведь есть, что взять. На Темзе только одних торговых причалов под пять сотен кораблей. Ежегодно туда пара тройка тысяч купцов приходит. В десять раз больше, чем в Архангельск. Торговые склады, на самом берегу, дворцы знати — у воды. Темза, не просто путь к престолу, а золотая река.

Станет ли это поводом для союзников? Подозреваю, очень даже станет. Яков, хоть и заинтересован в целости Лондона — да кто его спрашивать будет. Что французские, что испанские солдаты — спят и видят богатые берега Темзы. Значит — седмица, максимум дней 10.

Исходя из этих сроков эскадру не подгонял. Шли мы неторопливо, постепенно загибая генеральный курс к северу. Погода начинала портиться, обеспечивая нас десятибалльной облачностью и моросью, сделавшей шершавой умеренную морскую зыбь.

Размеренность перехода разрушила патрульная птица, на всех парусах примчавшаяся с востока, и принесшая неприятности. Англичане обошли нашу эскадру за горизонтом, вдоль французского берега, и теперь нацелились на союзников. Нехорошо получилось.

Зато ветер, против которого приходилось лавировать, теперь стал союзником. Эскадра делала большую циркуляцию к востоку и распахивала весь имеющийся парусный гардероб. Теперь наша очередь делать англичанам сюрприз. Только бы найти их, на этих просторах, затянутых дождевыми зарядами.

Эскадры шли двумя группами. Впереди две колонны боевых судов, позади, на некотором отдалении, колонны транспортов. Вокруг эскадр патрулировали клипера.

Уверенность в своих силах навела меня на пару идей, и теперь планировал пополнить ряды Балтийского флота, для чего и не отпускал далеко транспорты, хоть они нас и тормозили.

Погоня на море — дело долгое и утомительное, по нынешним временам. Эх, радар бы… Вместо импульсов локаторов эскадра выстреливала кораблями разведки, уходящими за пелену непогоды, и пытающихся нащупать противника, практически в прямом смысле. Снасти кораблей облепили матросы, высматривающие намек на неприятеля. Над эскадрой витало нервозно-предвкушающее ожидание битвы. Недоставало только англичан.

Самое поганое, что обнаружили противника только под вечер. Хуже этого было только не обнаружить противника совсем. И что теперь делать, на ночь глядя? Нас ведь, наверняка, засекли.

Объявил боевую тревогу, считая себя оптимистом. Кто сказал, что ночью не воюют? Затребовал отчет по имеющимся на борту канонерок запасным «свечам Яблочкова» для прожекторов. Очень даже ночью воюют.

В опускающихся сумерках наши корабли расходились веером, охватывая английский флот. Противник наоборот, перестраивался в три плотные колонны, закрывая от нас множество мелких кораблей, спешно уходящих к юго-западу.

Первые залпы, по оставленным англичанами в заслоне 18 тяжелым кораблям прозвучали в девятом часу вечера, и сомнений исход баталии не вызывал, если бы не одно но. Канонерки, вместе с фрегатами, обгоняя замедлившиеся линкоры противника, стреляли шрапнелью. Более того, нарушая все свои же указания, постепенно прижимал Духа к колоннам, оценивая, с какой дистанции сотки канонерок проковыряют шрапнельным снарядом борт линкора.

К 11 часам, стемнело окончательно и эксперименты со шрапнелью пришлось признать неудавшимися. Оставалось надеяться, что фрегатам, направленным вслед убежавшей мелочи противника, с этим экспериментом повезет больше.

Абордажная команда Духа, все это время практически штурмовала боевую рубку, требуя выпустить катера. С одной стороны — рисковать катерами против настоящих линкоров крайне не хотелось. А с другой стороны — ночь, наше время. Дал добро на абордаж, перед этим приказав прекратить стрельбу. Пусть противник решит, что у нас перерыв до утра.

Спустился из боевой рубки в абордажный отсек, где морпехи грузились на катера. Открытые люки ангаров запустили на палубу ветерок и непроглядную темень ночи. Ради светомаскировки освещение отсека выключили.

На душе висел камень, и ощущение, что мы заигрались. Катер против линкора, с его несколькими сотнями команды опытных рубак — слишком самоуверенно. Велел дежурному отправлять шлюпку на виднеющийся позади Гонец, с приказом к абордажу.

Подозвал капралов.

— Приказываю. Всем катерам на один корабль абордажем идти. Гранат не жалейте! И не лезьте, коль жарко станет. Не так уж нам сии корыта и нужны. Катера, как освободятся, немедля пусть к транспортам за подмогой идут. С богом! Корабль мы вам подсветим.

Дальше ночной бой напоминал ужастики Стивена Кинга. Среди ночи вспыхивал световой столб, шарящий по морю и упирающийся в корабль противника, слепя его канониров и вызывая панику на борту, усугубляющуюся еще и тем, что ветерок к ночи окончательно стих и сбежать из этого кошмара никто не мог. Затем, будто ниоткуда, на корабле появлялись морпехи, умудряясь даже залезать через открытые пушечные порты нижних палуб. И вместе с ними на корабль приходила смерть, окутанная дымом разрывов и в ожерелье дробин. К одному лучу вскоре присоединился второй, делая ночь окончательно черно-белой.

Прогорев некоторое время, лучи гасли. Ночь после них казалась еще непрогляднее, темнота окутывала, и в ней грохотала перестрелка, то усиливающаяся, то ослабевающая. Еще в ночи догорали ракеты, плюющиеся искрами над всей этой чертовщиной. Так морпехи обозначали частично захваченный корабль, с подавленной артиллерией.

В темноте, невидимыми тенями сновали катера, перевозя новые наряды морпехов с транспортов на корабли, в которых гремели перестрелки.

Опять сидел на верхней палубе, температурил и нервничал, вздрагивая при каждом новом грохоте со стороны противника. Особенно болезненно отдались несколько бортовых залпов линкоров, непонятно, куда стрелявших. Да и внутри линкоры совсем не беззубы — там, среди ночи и взрывов наших гранат, изредка рявкали пушечки внутренней обороны кораблей. Один раз ночь разорвал могучий взрыв, заплясавший костром среди волн. После этого успел десять раз пожалеть, что пожадничал. Ну, зачем мне эти линкоры?! Весь их строй не стоит десятка моих морпехов. А потери у меня явно превысили десяток.

В час ночи о борт Духа стукнулись катера, вставшие на дозаправку. С огромным трудом преодолел желание отдать приказ о завершении операции. Любое дело требует своего окончания. Особенно не очень удачно начатое. Иначе все потери станут бессмысленными.

К утру развалился на запчасти окончательно. Ныло все тело. Ныла душа, заглянувшая в список жертв моей жадности. Девять линкоров этой ночью были взяты на абордаж. Точнее, взяты десять, но один корабль мы потеряли, как потеряли четыре десятка абордажников и полторы сотни морпехов корпуса. Еще почти две сотни морпехов выбыли из строя по ранениям. Ну и какого демона мне понадобились эти старые поленья?!

Ушедшие с утренним бризом линкоры англичан Дух и Гонец догнали, когда развиднелось. Больше никаких абордажей!

Каждый выстрел наших орудий отзывался в голове колоколом. Начинало тошнить, как при контузии. Лежал скрючившись на койке, то сбрасывая, то натягивая мокрое одеяло. Навязанный мне лекарь с фрегата занимался чистейшим шаманизмом, окуривая дымом, колдуя над отварами — только что с бубном вокруг меня не прыгал.

Первый раз пожалел, что в этом походе со мной нет Ермолая. Очень не хватало его добродушного спокойствия. И порадовался, что рядом нет Таи — зачем ее зря изводить, ведь антибиотик мы так и не выделили.

Принимал доклады, полусидя на койке, и проклиная слабость. В том, что уйти попавшиеся англичане не могли — не сомневался, важно было только какой ценой. У Памбурга взгляд на этот вопрос был несколько иной. Он светился как новогодняя елка, и докладывал о трофеях, линкорах, десятках мелких кораблей… О том, что уже послал клипер к Портсмуту за призовыми командами. Перечислял длинные списки добра и пленных, в том числе высокопоставленных. А у меня даже сил не было, испортить адмиралу праздник.

Этот день, после ночного боя, так и прошел под холодными компрессами, воняющими оружейным уксусом, и кружащейся вокруг койки каютой. Похоже, за бортом недурственно штормило.

Следующий день помню смутно, но вроде именно тогда мы встретили призовой караван, идущий из Портсмута. Встретили его фрегаты охранения и направили транспорты к нашей смешанной, дрейфующей, эскадре. После чего события закрутились интенсивнее, и угрожающий мало управляемой эскадре французский берег перестал быть опасным.

Подробности третьего дня после боя ограничились подозрением, что лекарь перешел к пляскам с бубном. По крайней мере, в голове бухало, и вокруг мельтешили тени. Как всегда, попытался найти во всем этом позитив — теперь Памбург будет действовать самостоятельно, без оглядки на мои указания. Удачи ему.

Несколько дней валялся на койке, потеряв счет времени, но, пытаясь взбадривать систематически навещающего меня Памбурга, явно перешедшего с Гонца на Духа. Всплывшее сравнение ситуации со стихами Чуковского про Айболита — «И одно только слово твердит: Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!» — порадовало. Значит чувства юмора не отмерло, а это первое показание к выживанию. То, что вместо «Лимпопо» твердил «Лондон», это уже нюансы.