Петербург

Глава 21

27 августа 1701 года эскадра ушла от Гибралтара в Константинополь. Впереди у нас было 6 тысяч километров пути, с учетом захода в Италию. Прорва времени. Пару месяцев точно ползти будем, хотя, ветер крепчает, может, и быстрее управимся. Главное, чтоб в Константинополе нас ждали подписанные Солнцеликим бумаги. А то и там придется задерживаться.

Переход проходил совершенно скучно. Пираты не показывались, видимо смущенные количеством боевых судов, море штормило по-дружески, просто, чтоб мы не расслаблялись. Рекруты учили русский язык и служили постоянным поводом для насмешек всех экипажей. Но подтрунивали над новыми членами наших артелей без злобы — это даже новички чувствовали. Нет, совсем без трений, понятно, не обходилось — люди, они разные. Но в целом, новички, похоже, сообразили, что фортуна им улыбнулась, и старались угодить новым нанимателям. По крайней мере, через месяц с некоторыми уже можно было объясняться по-русски, сдабривая разговор жестами и мычанием.

Запас картошки в наших трюмах, мало того, что мизерный, так еще и прорастать начал от темноты и сырости, хорошо, что заметили эту тенденцию сразу — поставил специалистам из аборигенов «на вид», что если сажать будет нечего, то и их работа становиться сомнительной. А еще вся зима впереди.

Массу свободного времени занимался с Таей художествами. У любой женщины в крови заложено чувство прекрасного и соразмерного. Вот мы и работали тандемом — за мной были эскизы архитектурных изысков Петербурга, в меру моей памяти и способности к рисованию, а за Таей была критика этой мазни. В итоге, дело продвигалось медленно, Казанский собор Тая раскритиковала насмерть, хотя, может, это у меня так плохо вышло его изобразить. А вот адмиралтейство у меня вышло хорошо, с него, в чистовом варианте, и начали собирать альбом для архитекторов. Пусть только мои мальтийцы попробуют не набрать в Италии специалистов.

Обсуждали планы нового города. Как мог, нарисовал кроки устья Невы, с контрольными точками затопления — это каждый нормальный петербуржец знает, в мое время по радио постоянно транслировали места, угрожающего затопления.

Если говорить в реалиях моего времени, то сильное наводнение затапливало город по Большой Самсониевский проспект на правом берегу и по Литейный проспект на левом берегу. Все, что выше по течению, за редкими исключениями, затоплению не подвергалось никогда. К сожалению, все острова устья: Васильевский, Петровский, Крестовский, Аптекарский, Елагин и так далее, хоть по разу, но окунались под воду с головой. Петропавловская крепость на Заячьем острове, так вообще окунается при малейшей возможности, при этом воду сдерживают только стены крепости и высоко поднятые ворота. Выходит своеобразный кессон посреди разлившегося моря воды. Кессон, кстати, постоянно протекал, даже ездил смотреть в свое время, как во время наводнения со стен Петропваловки били фонтаны откачиваемой изнутри воды, сюрреалистическая картина. А львы, охраняющие просторы вод?! Когда их постаменты уже скрываются под бурлящими и пенящимися гребнями. Много необычного можно увидеть в моем городе. Он не только «город на болоте», но еще и великая сокровищница тайн, которые далеко не все еще были разгаданы в мое время. Каждая страна должна иметь свой город-тайну. У меня теперь есть возможность взвинтить ажурную вязь «северной Венеции» до максимума, при этом обойдя извечную проблему Петербурга. Так чего сидеть, сложа руки? Уже через несколько дней поднимем на борт мастеров, а у меня еще сеть новых каналов для города не оптимизирована!

Началась сеть каналов всего лишь каналом от Фонтанки до Невы, аккурат по Невскому проспекту. Да, вид у центральной улицы города будет необычный. За этим каналом напросился еще один, параллельный, примерно совпадающий с Обводным каналом… и пошло-поехало. Венеция, так Венеция. Петр хотел такой сетью Васильевский остров покрыть, но зачем нам подводные фарватеры при затоплениях? В этих областях, что несут угрозу затопления — сделаем парки. На острове, где в мое время стояло адмиралтейство, и который отсекается Фонтанкой, сделаем парк по образцу Петергофа. Надо только подумать, где воду под напором для фонтанов брать. Подозреваю, что будут мастера строить первый в мире электрифицированный парк, с фонарями, насосами для фонтанов и цветной подсветкой водяных струй. Петр точно язык проглотит, видя такое. А галантный запад засунет язык себе … между зубов, и прикусит его, надеюсь надолго. С упоением вспоминал и зарисовывал фонтаны. Больное воображение преподнесло еще один сюрприз — садов будет несколько, надо обозвать их — Дворянский сад, Купеческий сад и так далее. Соответственно, отдать их содержание и совершенствование гильдиям и собраниям соответствующих слоев — пусть соревнуются. А у Петра попросить какой-либо переходящий приз, ну не знаю, там послабление в налогах, или еще что, но чтоб было, к чему стремиться.

И Ленэкспо отстроить! Зачем нам Парижских выставок дожидаться? Все новинки в ближайшие годы все одно будут иметь местом прописки Россию.

Отлично провел этот месяц! Насколько все же приятнее думать о проектах на столетия, чем о стволах на ближайшую перспективу. Но и без стволов не будет столетних проектов. Увы.

Загрузка мастеров на фрегаты прошла относительно мирно, опасался, что в связи с военными действиями будут некоторые проблемы — но добрые слова и 320 орудийных стволов, решили все коллизии к обоюдному удовольствию.

Мастеров набралось чуть больше двух сотен, плюс еще семь сотен примерно их семейств. От войны бежали даже быстрее, чем мог себе представить — даже солидные дядьки, с проседью в волосах, предпочли неизвестную Россию вполне известным последствиям войны.

Сортировать мастеров было совершенно некогда, а поговорить с каждым, переходя с фрегата на фрегат — особого желания не было. Ограничился пока отчетами вербовщиков, кстати, почти 8 тысяч они мне вернули, не ожидал. В смысле, не ожидал не то, что они вернут, рыцари к этому весьма строго подходили, а то, что мне специалисты обойдутся дешевле, чем рассчитывал, с учетом цен военного времени. Ну и хорошо, найду еще на что потратить.

К сожалению, кроме людей грузили еще их багаж, которого было ужасающе много. Да плюс еще любимые инструменты мастеров, порой весьма объемные и тяжелые. Хорошо, что эскадра за эти месяцы душевно постреляла, а то стал бы у меня флот подводным. Шучу, конечно, но теснота была жуткая. То, что флот однозначно потерял боеспособность — смирился, нам тут ходу осталось не так много, а со стороны мы выглядели по-прежнему грозно. Башни пока задраили намертво, совместная работа это одно, а совместные секреты, пусть хоть и Полишинеля, это другое.

На флагман загрузили два десятка самых маститых, по словам вербовщиков, архитекторов. Растрелли, кстати, среди них не было, был некий Растрелли среди скульпторов, но тот это или нет — поди разбери. А вот 30-летний Доменико Трезини среди архитекторов был, хотя, опять же, кто его знает — тот или нет.

Отчалили только утром, были опасения налететь ночью на подметку итальянского сапога. Фрегаты шли тяжело, зарываясь в волну и переваливаясь как утки. Кажется, слегка превысил рамки разумного. Надеюсь, хоть лимит удачи на этот год не исчерпал — а то шторм поставит точку на всей нашей эскадре.

Немедленно по выходу собрал мастеров на летучку. Порадовал планами. Будем строить город, лучший на всей планете. Символ, можно сказать. Место, конечно, не очень, да и денег будет в обрез, а то и меньше — но на то вы и мастера. С деньгами да на удобном месте каждый каменотес построить может. Кстати, каменотесов тоже вам подбирать и учить. Дам вам на это … эээ … три года. Потом привезу в чисто поле, и будете там строить город. Так что, за эти три, а может и два, года продумайте, что и как вы будете делать. Пока поселю вас в новом, строящемся городе — Ростове на Дону, может и там что присоветуете да построите в виде тренировки. Главное, там вокруг десятки тысяч людей, часть из них были у осман каменщиками, да и иных мастеров там хватает. На следующий год сходите в поход на ладьях к строящейся плотине, там посмотрите, да людей для себя подыщете. Словом — несколько лет у вас есть, чтоб создать себе артели. Все это время будете на жаловании, о котором с волонтерами договаривались. А вот затем — будет у вас основное дело вашей жизни. Там все ваши уменья спрошу.

Гордясь проделанной работой, выложил перед мастерами толстый альбом каракуль — плод более чем месячной работы. А они еще и носы морщить стали. Обиделся — как могу так и рисую. Соответственно, раздал мастерам поручение — нарисовать до Константинополя лучше, чем у меня.

Где именно будет город — какая разница? В России! Что вам важно, так это — земля болотистая, слегка, весь материал привозной, строим из камня — деревянные только временные сооружения, лет на 10. Но и их располагаем красиво. Будут там несколько полков солдат стоять, это надо учесть. Завод по металлу будет большой, но в 5 лье примерно от строительства, кстати, обязательно к изучению русский язык, русское мирское письмо, чтоб записки служащим передавать, и русские единицы измерения — по ним до завода будет 25 километров. Да, еще зимы там суровые. Снег крыши проломить может, окна двойные, печи большие — впрочем, сами все знаете. Будут и особые требования к внутреннему интерьеру — пришлю своих мастеров, они вам покажут новинки интерьеров. Вот, собственно и все — работайте. Планы города можете черкать, это черновики.

Вышел из душного трюма на палубу, под умеренный ветерок. Хорошо. Любая дорога начинается всего с первого шага. А вот ее продолжение требует финансов, ибо надо где-то есть и ночевать. Два десятка мастеров, да бригаду каждому по полсотни — минимум 20 тысяч рублей в год на содержание. Сколько на материалы — даже боюсь подумать, но если взять зарплату, как 10 % стоимости постройки, то по 200 тысяч в год на строительство надо выделять минимум. У меня столько нет. По 100 тысяч, обрезав все свои проекты, наскребать смогу. Но этого мало. Надо стрясти с мастеров красивые проекты и везти Петру, мол, вот государь, твой новый город. На него надо по 300 тысяч в год выделять, плюс еще несколько тысяч людей, что на Ладоге камень рубить будут — с Ладоги удобнее всего материал везти. И это еще без учета коммерческого строительства дворцов знати за их деньги, но по согласованным проектам.

Словом, первые шаги потянули за собой и первые неприятности. Все как всегда. Но город они у меня построят!

Путешествие к Константинополю скучным уже не было. Фрегат перенял эстафету у Вавилонской башни, на нем стоял разноязыкий гомон и споры. Итальянцы — народ горячий, несмотря на вполне мирную профессию — а тут им еще и «лебединую песню» подкинули. Понятно, что мнения, как именно должна выглядеть эта песня резко разделились. Нашлось дело и абордажникам.

Спорили до хрипоты, своей и толмачей. Потом переходили на жесты, порой неприличные. Сон вновь стал роскошью. Хорошо то как!

Обещал сделать мастерам сусальное золото на потоке. Те, кто думают, что позолота в интерьерах — это сложно — ошибаются. Золото просто плющили до тонкой пластинки, потом прокладывали эти пластинки большими листами бумаги и пленки с бычьей печени, для скольжения, складывали бумаги с пластинками стопкой и плющили уже эту стопку. В результате выходила почти прозрачная фольга, много тоньше человеческого волоса. Вот эти листки с прилипшей к ним фольгой и использовали для золочения интерьеров. Просто приклеивая фольгу мездровым или рыбным клеем.

Да, свои секреты были и в этом деле, как и в любом ином. Поверхность перед золочением надо было идеально обработать и заполировать, саму стопку листов надо было плющить несильными ударами, и по хитрой технологии, чередуя удары в центр и по краям. Но мастера этого дела существовали везде, в том числе и в России. Больше всего мастеров-сусальщиков было в Ярославле, судя по тому, что именно оттуда потоком шли иконы с позолоченными окладами. Вот только строители с меня требовали сусального золота совсем уж в астрономических масштабах. Они что, весь город золотом покрывать собрались? А с другой стороны, вспоминая строгий стиль Эрмитажа — белый камень и позолота, понимаю, что сусального золота надо если и не километрами, то сотнями квадратных метров. Без станков дело затянется. Придется налаживать в Колпино еще и ювелирный цех, раскатывать золото в максимально тонкую фольгу валками, а потом по старинке, собирать ее в пачки, перекладывая бумагой и стучать небольшим паровым молотом. Мастера поставить только чтоб он пачку под молотом двигал. Соответственно, без мастера не обойдусь — надо сманивать. Записал в блокнотик.

К слову, раздел «Петербург» у меня там уже распух от записей. Похоже, по России мне придется объявлять мобилизацию. Соответственно, мои финансовые расчеты вышли явно приуменьшенными. А жаль. Сумма и так была неподъемная. Даже начал с вожделением подумывать о Стокгольме, хотя, ему до Константинополя далеко будет. Как не крути, проблема денег встает в полный рост.

Так как проблема денег напрямую связана в России с проблемой стяжательства — начал думать над финансовым механизмом стройки. Где бы мне ангелов в фин. отдел найти? Которые собирали бы сметы с мастеров, проверяли бы их, и давали запрос на деньги напрямую Петру. Школу благородных девиц на это подрядить что ли? Во главе с царевной! Мысль может и бредовая, но в моем отечестве только такие и срабатывают, на остальные у людей выработан иммунитет и запасены отмычки.

Константинополь возник на горизонте крайне не вовремя. В пылу архитектурных споров не заметили, как проскочили проливы. Не то, что считал себя архитектором, но как коренной петербуржец имел некоторое понятие об архитектурных ансамблях и диссонансах. Постройте рядом готику и ампир — вот вам и диссонанс. А если учесть, что мой взгляд более привычен стилю барокко, точнее даже «петровскому барокко» — то ренессанс, или все та же готика, сильно напрягали, вклинившись в рисуемые мастерами «першпективы».

Только задумавшись о парках и об общих планах города, вспомнил про Леблона. Именно он ведь был «генерал-архитектором» при Петре. Надо будет попросить в Константинополе у французов любезности — разыскать мастера, и направить его в Ростов на Дону, к соратникам.

В Константинополе, к счастью, не задержались. За четыре дня решили все вопросы. Договор, кстати, Людовик не подписал. Вместо этого, к договору шло сопроводительное письмо и ларец. И то и другое запакованное как младенец у неопытной мамаши, да еще и печатями со всех сторон обвешанное. На словах послы передали, что король дает высочайшее соизволение и так далее. Ну и ладно. Тем интереснее будет разгадывать шараду, как аккуратно вскрыть пакеты, а потом сделать все как было.

Что делать, любопытен с детства. А вдруг там бомба?!

Мастера, за пару недель путешествия, оценили, что их ждет. Теперь они строчили мне «челобитные», на итальянском, требуя денег на закупки. Можно подумать, за Константинополем цивилизованные земли заканчиваются, и будет только степь с медведями. Ну да ладно, раздал из сэкономленных 8 тысяч почти треть, под строгую отчетность, базары Константинополя действительно побогаче Московских и Архангельских будут.

Еще день ушел на сортировку, кого куда отправляем. Часть осаживалась в Ростове на Дону и артелях, часть потом переберется в Севастополь, а 63 человека пойдут со мной до Москвы. Там их ждет академия, зачатки банка и театр царевны. Точнее, обоз выходил более двух сотен человек, со всеми иждивенцами — но для меня такие скромные караваны из полусотни саней были уже мелочью. Соответственно, пойдет обоз по зимнику, значит, до зимы будут сидеть под крылом у Боцмана и петь ему серенады.

Сутки просидел с банкирами. Вот тут сразу ощутил себя не в своей тарелке. Банкиров набралось полтора десятка всего, а голова после них болела больше, чем после недели мозгового штурма с архитекторами. Но работа финансистов мне будет не менее важна, чем труд строителей. Скорее даже более важна — на них основная надежда в добыче дополнительных денег. Обрисовал им структуру Русского банка и его филиалов в факториях, пририсовал сбоку еще и ганзейский банк, перечислил вложенные суммы в первом приближении. Был немедленно раскритикован — не так дышу, не тем летаю. Даже не обиделся — сам знаю, что птица не этого полета. Как говориться, вам и карты в руки — думайте над новой структурой, с учетом еще и промышленных союзов, научных центров в виде академий и социальной нагрузки, хотя, она входит в банк пайщиком, и надо просто учитывать этот нюанс в планах. Еще пайщиком входит церковь, ее пай не денежный, а скорее демпферный. Еще государь, еще …

Словом, одни эти переписи с указанием областей влияния — нас на пару часов заняли. Банкиры хватались за лысины и пытались устыдить меня моим невежеством. Наивные, мы с моим невежеством уже давно мирное соглашение заключили.

Потыкал их носом, что собственно и нанимал специалистов для структурирования и отладки банковской машины. Надо выводить что-то в дополнительные подразделения — выводите, но если будут недовольные — скормлю им кого-нибудь из вас. До Москвы можете думать — а там будем работать. Сразу хочу сказать, что и кадров у нас нет.

Словом, порадовал людей вплоть до предынфарктных состояний. Ничего, у нас впереди морская прогулка по штормам, говорят, море сердечникам полезно.

До ночи банкиры расстреливали меня вопросами. Толмач периодически только плечами пожимал — ну не знает он как это перевести. Словом, непереводимый итальянский фольклор. Хотя дело сдвинулось с мертвой точки — у меня хотя бы обнажились белые пятна недоработок с тонкими черными перемычками ошибок. Ладно, прорвемся.

На четвертый день десант на базары продолжился с новой силой. Народ разобрался с новыми указаниями, и им понадобились новые, жизненно необходимые причиндалы. Пришлось спустить еще три тысячи, и это еще при условии жесткой экономии. Всем указал, что теплую одежду будем закупать на месте — тут на нее цены кусались.

Ермолай опять пристал с вопросами католицизма — да какая мне разница?! Творец велел воздавать по делам, а не по чему-либо еще, вот и блюду дух заповедей. А с пропиской к конкретным версиям ада и рая пусть святые отцы сами разбираются. Конечно, Ермолаю высказал все в подобающей форме, так сказать, емко и толерантно, типа — «Ермолай, иди ты … сам с этим разбираться. Некогда мне! Нас шторма не сегодня так завтра накрыть могут, люди разного требуют, дергая за рукав. Имей совесть!»

Головин уже месяц как отбыл в Москву, практически на следующий день как ему доставили наш многостраничный проект и карту. Легкой дороги ему и доброго государя.

Особо спешить выполнить курьерские функции не торопился, мне еще в Севастополь заглянуть надо, с Боцманом посидеть, на заводах разносы учинить и угробить пару единиц колесной техники. Словом, зима обещала быть интересной.

Прокатившийся по Константинополю вихрь собрал очередной груз, притопивший фрегаты. Даже начал подумывать, перегрузиться на толстопузов. Но время поджимало, еще есть шанс проскочить перед ноябрьскими штормами — а провозимся, обязательно получим от моря все его неудовольствие.

С гроссмейстером опять по-людски не посидели. Все на ходу, даже скорее на бегу. Хотя, записи из блокнотика ему сбросил — и про крепость, и про осман. Еще и корзину вина отдал, которой мне герцог за перьевую ручку отдарился. Вкусное, наверное.

Пора было что-то решать с выходом в море. Ладно, рискну еще раз. Объявил отплытие.

К счастью — не прогадал.

Первоначальный план черноморского рывка предусматривал заход в Севастополь, осмотр там достопримечательностей, раздачу пряников и их антиподов — все, как положено. Далее зайти надо было в Керчь — решить накопившиеся вопросы по постройке крепости в том самом месте, где задумал, лежа с травинкой в зубах на берегу пролива. Этой крепости планировал отдать списываемые орудия Черноморского флота — ей пока и гладкостволов хватит. Потом меня ждал штаб Таганрога — вопросов по летним кампаниям следующего года накопилось изрядно, и пускать их на самотек было бы опрометчиво.

Когда выходили из Константинополя, планировал пройти по этому маршруту всем конвоем — для солидности. Море нахмурилось, от такой наглости — и был готов пройти маршрут одним флагманом, отправив остальные корабли разгружать улов в Азов.

Море только тяжело вздохнуло — оно торговаться не собиралось — и оправдало свое название.

Собственно, названий за Черным морем водилось несколько. Самыми первыми, кто оставил письменные свидетельства, море осваивали иранцы — и обозвали его «темным» — Ахшайна. За ними пришли греки и закрепили за морем название «негостеприимное» — Аксинос Понтос. При этом, красочно расписывая, сколько судов и товаров они потеряли в этих краях. Потеряли не только от погоды, но и от прибрежных жителей, с радостью и оружием встретивших прибывшее к ним разнообразие. В дальнейшем море называли именно по обитателям берегов, наиболее отличившихся в деле пополнения летописей батальными сценами. Море называли: Киммерийское, Таврическое, Крымское, Греческое, Грузинское и даже Армянское. Но чаще всего, в те времена, звучало имя — Русское море. Звучит, безусловно, приятно — да только смысл слова был несколько иной. Слово «рос», или его искажение «рус», тогда переводили как «светлый». Хотя, капая бальзамом на патриотизм, можно добавить, что именно так называли светловолосых славян и скифов, судя по летописям — проживавших на черноморских берегах. А то, что эти славяне и скифы прославили море, вплоть до наименования его Русским, грабежами купцов — наш патриотизм игнорирует — времена тогда были такие…

Впрочем, все эти страсти отгремели уже несколько сотен лет назад — последнее время вернулись к первоначальному наименованию моря «черным».

Почему черное? Ведь вода в нем откровенно голубая, искрящаяся под солнцем ничуть не хуже, чем в любом другом море! Ключевое слово — солнце. Как только оно садиться в тучу — каждый моряк вспоминает морские мантры:

И таких побасенок целые тома написаны, вплоть до конкретных указаний:

Все побасенки имеют одну, ярко выраженную, направленность — вовремя засечь и пережить шторм. Вот именно тогда, когда тучи закрывают голубизну моря от солнца, а ветер раздувает на море величественные валы, накрывающие своими седыми гребнями шестиметровые борта судна — вот тогда вода видится черной и страшной. И этот вид ярко впечатывается в память на всю жизнь. После шторма море уже не может обмануть моряка своей голубизной — он точно знает — это море «Черное».

А как же с другими морями? Ведь на них шторма ничуть не слабее!

Так, да не совсем. Черное море имеет свой фирменный стиль. Дело в том, что море сильно опреснено реками и в нем складывается особенная обстановка, когда вода на глубине более 50 метров соленая и «тяжелая», держит на своих «плечах» более легкую, опресненную воду. Чем «легче» вода тем «злее» ее волнение — более короткие и высокие валы с обрушающимися гребнями. Шторм в 6 баллов на Черном море и в океане — это две большие разницы. В океане это просто шторм, а на Черном море уже борьба за выживание. Хорошо, что такие шторма на Черном море редки, от силы два десятка дней в году. И все эти дни приходятся на конец осени — начало зимы. Мдя.

Для полноты картины стоит добавить морю еще одну особенность — разделение воды на два слоя, поверхностный, более легкий и глубинный, более соленый — привело к тому, что через границу этих вод плохо проходит кислород, в результате — глубины Черного моря почти мертвы и заполнены сероводородом — результатом жизнедеятельности бактерий. Якоря и прочие железки, опущенные на глубину, поднимаются почерневшие, будто вымазанные черной краской. А если шторм перемешивает глубинные слои — то волны забрасывают корабли и берега тонкой черной взвесью — только укрепляющей за морем его название.

Одним словом — Черное море имеет свой характер и любит его демонстрировать. Особенно зимой, когда холодно и неуютно. Капризничает, в общем.

И мне не стоило забывать об этом, чтоб не утруждать море напоминанием.

Серые клочья облаков неслись клоками грязной ваты над самыми стеньгами, придавленными сплошным облачным покровом. Волны поднимали конвой, заставляя его протыкать вершинами мачт облака, и из их распоротого брюха сыпалась мелкая крупа, не то дождь, не то морось. Паруса набрякли, потяжелели, и добавили кораблям валкости. Солнце не то, что село в тучу — оно вообще не просматривалось, хотя, морские подсказки были не нужны, чтоб понять — какой, нафиг, Севастополь с Керчью — надо сматываться, пока целы.

Ветер плавно усиливался, море смаковало свой каприз, оно точно знало — никуда мы не денемся. На этом его и подловили.

Большой и сильный зверь обычно страдает самоуверенностью, впрочем, часто обоснованной. И это дает шанс мышиной семейке проскочить под шумок у него между лап, пока он потягивается и демонстрирует всему миру впечатляющие зубы в богатырском зевке. Мышкам главное не наглеть, не заниматься обследованием лап зверя, с задумчивым их ковырянием, а быстро-быстро перебежать из одной норки в другую. И уже оттуда, коли хочется адреналина, подергать зверя за хвост. Хотя, лучше не надо — звери бывают злопамятны.

Конвой подходил к керченскому проливу, укутавшись пеной и кланяясь редкими парусами расходящимся волнам, периодически прокатывающим по палубам фрегатов. Хорошо, что не перегрузились на толстопузов — с ними конвою точно был бы каюк. А так — имели неплохой шанс дойти. Более того, конвой держал некое подобие кильватерного строя, всеми силами противясь воле Зверя, стремящегося разбросать корабли и поиграть с ними по отдельности. Правда, в видимости флагмана было только два ведомых, причем вторые пляшущие мачты уже тонули в дымке серой хмари — но был шанс, что остальные корабли держались друг за дружку, как за последнюю соломинку.

Фрегат скрипел, как пожилой ветеран, со снастей срывались гирлянды водяных струй, барабаня по брезентовой штормовке. По палубе волны гоняли размотавшуюся бухту, норовящую поймать змеями канатов пробирающихся матросов. Идиллия. И это еще не шторм, волны не доросли даже до марса, лишь немногим возвышаясь над форштевнем. Метра четыре от силы. Хотя, о высоте волн всегда говорить сложно — моряки постоянно завышают высоту волн, уж больно впечатляющее это зрелище изнутри.

Керченский пролив в преддверии шторма — место весьма неприятное, при некоторых направлениях ветра и волн — но нам повезло, почти всю дорогу конвой сопровождал северо-восточный-восточный ветер, соответственно, волна почти «в лоб». Скорости нам это не добавляло, зато при подходе к Керченскому проливу волны слегка спали, правда, прислав себе на смену летящие рваные клочья тумана. Была мысль пересидеть непогоду в Керчи, заодно пристрелив хоть одного зайца — постройку крепости в проливе. Но заяц явно хотел спокойно жить и дальше, для чего нашептал непонятно что Зверю, и море слегка поднажало — усилив ветер метров до 12.

Прорывались через пролив без остановок — намек был яснее некуда. Задержимся тут хоть ненадолго — будем куковать до зимы, ожидая у моря погоды. Подлый заяц корчил нам рожи с берега. Бог с ним, пристрелим летом.

Азовское море стало уже жалким подражателем своего более крупного собрата. Мелкое оно, вот и запросы скромнее. Волна упала метров до двух, уже с трудом добираясь до фальшборта, но, компенсируя потерю высоты — стала «короткой», и теперь, вместо плавного подъема и спуска, корабли затрясло как в лихорадке, соответственно, экипажи немедленно позеленели. Каждому морю — свои радости.

До Таганрога шли уже без особых происшествий, сбросив ход и собирая в кучку растянувшийся конвой. Ночью, как обычно, корабли расцветали множеством огней, создавая приятную душе дорожку из светляков посреди черноты моря. Особенно впечатляла эта дорожка после улучшения видимости — сразу вспомнились ночные улицы моего города, с гирляндами фар автомобилей. Ассоциация, правда, не очень похожая — но кто эти ассоциации разберет, отчего они вдруг возникают.

Экипажи несколько оживились — теперь наши многочисленные пассажиры не только молились под палубами всем богам, но даже вылезали на нее, взглянуть на результаты. Вновь начались деловые разговоры, пока еще робкие, но быстро набирающие темп и градус южного темперамента. Народ сбрасывал напряжение — благое дело. Даже пара выбитых зубов этого стоили. Выкарабкались. Вновь прошли по лезвию, и вышли без потерь. Это дорогого стоит. Придем в Таганрог — поставлю крест на насыпной косе. Пусть он мне напоминает о том, что зарываться не следует.

Бухта Таганрога встречала нас лесом мачт. Патриотизм в душе расцвел буйным цветом, невзирая даже на яд сомнений, что места для новоприбывших может и не найтись.

Как не крути, но последнего, Таганрогского, зайца надо было пристреливать обязательно. Без разъяснений штабу планов на летнюю кампанию — уезжать к Петру нельзя.

Чтоб не создавать толчеи на рейде — отправил средиземноморские фрегаты разгружаться в Азов. В Таганроге на берег сошла только наша теплая компания плюс адмирал Крюйс с двумя помощниками.

В Таганроге появилась своя атмосфера. Теперь это уже был не просто форт, заполненный войсками и кораблями. Теперь тут начинал ощущаться гам портового города. Как грибы после дождя вдоль побережья высунули шляпки крыш многочисленные домики. Берега ощетинились разнообразными причалами, начиная от солидных, купеческих и заканчивая мостками в два бревна, о которые бились бортами пара рыбачьих лодок. Штабеля сложенных на берегу бревен, грязевое месиво, обозначающее дороги и украшенное завязшими телегами, с суетящимися вокруг мужиками, многочисленные дымы, частой гребенкой причесывающие низкие серые тучи. Город жил.

Нет ничего приятнее, смотреть, как частичка твоего труда обретает свою жизнь. Раньше задавался вопросом — зачем мы живем. А ответ на него так прост! Мы живем ради преумножения жизни. Ради того, чтоб наши дела обретали новую жизнь. Коли человек не породил новое — в умах ли, в сердцах, или просто своим трудом — он прожил жизнь зря. Говорят, надо вырастить сына, посадить дерево и построить дом. Так это программа минимум. Возродить расу, построить город, и посадить сад в пустыне, да еще, чтоб он там прижился — можно считать программой медиум. Ну а программу максимум, судя по писанию, продемонстрировал нам Всевышний — построив мир, создав все живое, и заселив мертвые камни, да еще так, что жизнь на них прижилась. Мы же по его образу и подобию? Значит, есть куда стремиться.

Медитировал, стоя на мокрых и скользких досках причала, под мелким холодным дождем, на разросшийся город. На душе было тепло, а промокшим ногам — холодно. Победил, как обычно, прагматичный организм, уведя упирающуюся душу в сытное тепло штаба. Вот и вся духовность.

В тепле и суете штаба думы приобрели новую направленность. А почему в штабе столько посторонних? Где собственно все начальство? Какого …! Найдите мне немедленно …! …

Особо раздражала довольная улыбка Крюйса — понимаю, что он радуется передаче меня, со всеми моими тараканами, по эстафете следующей жертве — но нельзя же делать это так явно! Посмотрел на Корнелиуса прищурившись, будто прицеливаясь. Он моментально все осознал и исправился, натянув на себя скорбную мину — вот что значит опыт.

Ну-с…, приступим.

На семь дней штаб южных флотов перешел в состояние цейтнота. Каюсь, некоторую роль сыграли неисполненные мной летние планы. Планов было громадьё — начиная от посещения крокодилов и до личной закладки Севастополя. Вместо этого все лето шлепал по волнам к Геркулесовым Столбам и обратно. В результате, мое чувство неудовлетворения делами несколько повлияло на восприятие штабной действительности, еще и усугубленной отвратительной погодой. Но они тут действительно «не так летали и не тем дышали».

Провел смотр кораблей, облазив выборочно несколько штук. Раздавал кнуты и пряники. Пряников было очень мало. Смотр команд, экипажей морпехов, хозяйства интендантов. Ревизия документации штаба, подведение итогов, раздача пряника и множества его антиподов. Пряник был действительно только один — маневры рядом с османскими городами черноморский флот провел на твердую четверку.

В конце недели штаб флота уже был готов к любым, даже самым немыслимым, авантюрам — лишь бы умилостивить своего адмирала. Так что, планы поддержки и снабжения наемнической кампании прошли без возражений. Под четкое «Есть!» и «Будет исполнено!». Посмотрим, может, действительно исполнят.

Таю и Ермолая эти дни практически не видел, они исполняли свой долг, как они его понимали, в войсках, окруживших Таганрог, и в лагере моряков, по-прежнему раскинувшемуся рядом с причалами и Константинопольскими складами. За медленную перестройку лагерей, кстати, отдельно взгрел портовых строителей. Денег им было отпущено явно больше, чем они тут понастроили. А за разбазаривание складов велел повесить двух кладовщиков, по результатам выборочной ревизии. Увы, приходилось быть жестким, бардак в Таганроге царил явный. Народ почувствовал, что скоро будет переселение флота, и под шумок начал запасаться сетями для ловли рыбы в мутной воде. Без крайностей было не обойтись, хоть Тая и придерживалась иной точки зрения. Ермолай, к слову, мои действия молча одобрил.

В день отплытия к Азову погода испортилась окончательно. Ветер задувал во все щели одежды морось, больше похожую на снег. Купец, который уже два дня уговаривал меня отплыть к Азову на его судне, которое все одно туда идет за припасами — повел себя странно. Для начала, уже когда мы все собрались на борту, и уже намеревались отдавать концы — он начал жаловаться на погоду, мол, боязно ему. В принципе, понять его боязнь несложно — судно у него было из бывших утят, выкупленное только этим летом и команда на нем была … эээ … разношерстная. Да и сама шнява сильно уступала фрегатам в мореходности. Тем не менее, два десятка километров от Таганрога до устья Дона можно даже на шлюпке проскочить, невзирая на плохую погоду. Шнява имела еще и то достоинство, которое собственно меня и подкупило, что могла свободно подняться до Ростова на Дону, вычеркивая из перехода сухопутный участок.

Далее странности только нарастали. Купец проверил товары в трюме, взвалил дела на приказчика и раскланялся с нами, сообщив, что он остается. С одной стороны — ничего необычного, купцы нередко так делают, особенно имея несколько кораблей. А с другой стороны — необычно это, зазывать на совместный переход а потом «спрыгнуть с подножки». Подозрительно.

Моя паранойя выглянула из глубин души, поводя глазами и предлагая заглянуть в трюм.

Заглянул. Горящих фитилей не обнаружил, а разгребать наваленные тюки и короба — это на день работы минимум. Паранойя погрозила мне пальчиком и напомнила, что бывает с самоуверенными типами. Потом мы с ней сели в трюме, аккурат под кормовой отдушиной, выдернули из отдушины чопик и закурили одну трубку на двоих. Приходила Тая, звала на палубу, махать платочком уходящему в дымку Таганрогу. Сделал вид, что на меня накатило — теперь меня точно не побеспокоят и можно подумать спокойно.

Отбросим все естественные причины — мою паранойю интересует только злой умысел. Рядом с городом со шнявой ничего сделать не рискнут — думаю, всем будет спокойнее если наш кораблик просто исчезнет на маршруте. Пираты? Возможно, но довольно сложно — слишком много ртов потом придется затыкать. Бомба? Более вероятно — тогда становится понятен подбор команды. Такую команду купец для работы взять поостерегся бы, а вот смертников на один раз — самое то. Буду исходить из бомбы с замедлителем ориентировочно на час. Как именно сделали замедлитель — интересно чисто теоретически, сам могу десяток придумать, начиная от тлеющей трубки до часов с электрозапалом от Константинопольских бомб. Ради интереса прошелся еще раз по трюму. Прислушивался. Принюхивался. Зря тут накурил, теперь непонятно ничего. Ну и ладно.

Поднялся на палубу, присмотрелся к капитану. На фанатика не похож, скорее похож на растерянного юношу, которому первый раз доверили управлять судном самостоятельно. Мдя. Смертнички.

Прошел к румпелю, с которым боролись два матроса

— Поворачиваем в Тагонрог, капитан. Погода сейчас окончательно испортиться, у нас только и осталось сроку до бухты вернуться. Не будем море гневить самовольством.

С опытным капитаном этот трюк у меня бы не прошел, ведь видно же, непогода на убыль склоняется:

«После шквала дождь пойдёт,

значит — скоро шквал пройдёт».

Но в данном случае «морской волк» только и искал, на кого бы спихнуть ответственность. Вытащил из внутреннего кармана наручные часы, прикинул время, спрятал их обратно, в очередной раз обновив зарубку в памяти — сделать настоящие «командирские» часы, не боящиеся воды и грязи. Успеваем, если конечно права моя паранойя.

Причал Таганрога заливали косые струи дождя. Принять швартовы — дураков не нашлось, тем более, на купеческих причалах. Собаки и те прятались под ступенями многочисленных крылечек домов, облепивших эту часть берега. Сказать команде, что на корабле, возможно, заложена бомба? Зачем? Так это или нет — вилами по воде, есть способы и попроще.

— Капитан! В честь избавления от непогоды, ставлю команде бочонок медовухи в корчме. Всех зову!

Ну вот, сразу стал «отцом родным». Выдал боцману червонец — невелика команда, им и червонца упиться хватит. Как и предполагал, вахтенные плюнули на свои обязанности, и шнява обезлюдела. Задержал только капитана, мол, раз распустил свою команду — ему за судно и отвечать. Не мне же, в конце концов.

Но с корабля капитана увел, предложив ему посидеть под навесом в конце причала перед складами. Так сказать, поговорить о жизни.

Двух своих морпехов отправил искать нашего сбежавшего купца — уж очень хотелось посидеть под навесом вместе с ним — посмотреть на море, изъеденное оспинами ливня и сморщенное ветром. Эта картина навевает думы о вечном.

Время тянулось медленно. Дождь отстукивал по навесу мгновенья, а они все не кончались. Общие темы с капитаном у нас быстро исчерпались, и теперь мы сидели молча. Тая рядом куталась в платок, отметая все мои настойчивые предложения спровадить ее в наш временный домик при штабе, где мы жили всю эту неделю. Ермолай ходил вдоль навеса, подозрительно посматривая в мою сторону. Еще минут 10 и он насядет на меня с дурацкими вопросами.

Может, у этих пиротехников часы сломались? Замедлитель отсырел? Ну нет, пойти на такое дело и не проверить все три раза — так плохо о противниках думать не стоит. Однако уже больше часа с момента отплытия прошло — мы же скоро к Азову доплыть должны! Кто у этих заговорщиков стратегию разрабатывал?! Бездари! Уже минут 15 как должно было рвануть! Они явно силу и направление ветра в расчетах не учли.

На этих возмущенных мыслях собственно и рвануло. На душе сразу стало спокойно. Паранойя пожала плечами, и со словами «…ну ведь говорила же!» гордо удалилась в глубины сознания.

Грамотно подорвали, без лишних разрушений. Даже причал не пострадал особо. Просто бабахнуло, вздыбив доски палубы рядом с мачтой, окутало центр шнявы серым облаком, быстро разметанным дождем и ветром, после чего шнява начала медленно заваливаться на корму, оседая и натягивая швартовы. Понаблюдал за процессом. По причалу бегал капитан, рядом вскочила Тая, прижимая к груди руки, напротив меня встал Ермолай, сверля меня насупленным взглядом и заслоняя картину почти удавшегося покушения. Даже пришлось отодвинуться в сторонку, а то выглядывать из-за рясы нашего почти святого отца стало неудобно.

— И как ты, Князь, это объяснишь?!

Ермолай убедился в очередной раз, что его мимика на меня не действует, и перешел к словесному общению.

Ну вот. Разрушил всю картину. Тишина, дождь, тонущий корабль…. Правда, шнява легла на дно, так и не утонув. Ладно, действительно пора переходить от созерцания к действиям.

— Это мне у тебя, святой отец, объяснения спрашивать надобно! Как так вышло, что под нами корабль, будто крепостной бастион, заминировать смогли, а тебе о том не ведомо. Не вернись мы с пол дороги — пошли бы все на дно, и никому о нашей судьбе неведомо было бы. И не случайность это, то сам понять должен. За делом этим многие люди стоят! Тут и корабль купить потребно было, и инженеров найти, которые в подрыве крепостей опыт имеют, и мину особую создать, чтоб не сразу взорвалась, а в строго намеченный срок. И все это мимо тебя прошло, Ермолай!

Встал, привычно отряхивая брюки от налипшего мусора. Посмотрел на Ермолоая, олицетворяющего собой вселенскую скорбь.

— То, что угадал с бомбой — вот это действительно случайность, уж больно странно себя купец повел. Кабы не это, наши души уже бы стучали в ворота Чистилища, наплевав на оставленные земные дела.

— Не кощунствуй, Князь — привычно, но как-то потерянно, остудил меня Ермолай.

— Знаешь, Еермолай, думается мне, а не приложила ли руку к этому деянию и сама церковь.

Остановил жестом готовые сорваться возражения святого отца.

— Не вериться мне, уж прости, что такая подготовка без ее молчаливого согласия пройти могла. Что никто о душах загубленных моряков не исповедался, что грех свой не замаливал. Не отвечай мне сейчас, не надо. Просто подумай, да поговори с кем надо. Опосля к этому разговору вернемся.

Тая слушала наш разговор молча, опустив голову. Такое ощущение, что ей было стыдно, только непонятно отчего. То, что она к этому делу точно непричастна — не сомневался. В конце концов, должны же быть в жизни люди, в которых не сомневаешься — иначе останется одна дорога — в «скорбный дом» при монастыре.

На причал начали стягиваться зеваки, малочисленные, из-за погоды. Как обычно, любопытных баб было больше, чем любопытных, но ленивых мужиков. Отправил Таю распространять слухи — мол, бочонок худого пороху перевозили, на него лампа масляная упала, от непогоды. А команды на борту не было, и никто не заметил, как занялось да бабахнуло. Шито белыми нитками — но слухи тем и хороши, что народ сам все додумает. А Тае полезно будет встряхнуться, а то она как в воду опущенная. Впрочем, мы тут все мокрые по самое исподнее включительно — пора бы и в тепло. Похоже, купца мои орлы не нашли.

Еще минут 15 посидели под навесом. Самое смешное — капитан шнявы сам поверил дурацким слухам. Более того, он чуть ли не божился, что знает, где стоял бочонок, и какая лампа на него могла упасть. До чего же гибка человеческая психика.

Пришла целая делегация из штаба, вместе с дежурным капральством. Безобразно поздно прибыли на место ЧП! Будет на ком сбросить нервное напряжение и мне.

Собственно, на этом дождливый день и закончился. Сушились, обедали. Проводил разбор полетов. Делал оргвыводы и сомневался в занимаемых должностях. А если бы не дождь? Ведь порт мог сгореть запросто, с такой расторопностью.

Ночью, по-тихому, ушли на фрегате в Азов. Мало ли, у ребят с такой подготовкой был план «Б». У меня бы точно был.

Не задерживаясь в Азове, пересели на «чайку» идущую вверх по Дону. Для сохранения лица написал краткое письмо коменданту, что дела государевы требуют моей расторопности, и воспользоваться гостеприимством Азова никак невозможно, хоть и очень хочется — далее словесные кружева. Заметил за собой легкость, с которой теперь удается плести эти узоры. Великое дело — практика. Скоро смогу по памяти исписать страницу письма полным титулом Петра — а это показатель! Там одного только перечисления земель на треть страницы, а остальное — связующие кружева, в которых не дай бог ошибиться.

Врастаю потихоньку в эпоху. Грустно. Моя прошлая жизнь выгрызается из памяти Лангольерами. Уходят звонки трамваев на перекрестках, гудки автомобилей, подгоняющие перебегающих дорогу пешеходов. Стираются посиделки у костров, когда над ночным берегом разносился веселый тост хором «… мы за это пить не будем! Мы за это кааааак Жахнем!..».

Больно это, быть единственным свидетелем несуществующей эпохи, и знать, что ее уже никогда не будет. Более того, прикладывать к этому руки.

Все чаще вспоминается, куда выложена дорога благими намереньями. Вот только, как не крути, но выходит, что туда выложены дороги любыми намереньями, в том числе и бездействием. И есть только одно мерило — здесь и сейчас. Мой прошлый опыт скептически относиться ко всему, что намекает — «… надо потерпеть несколько лет, и будет рай на земле». Было уже все это в моей истории. И коммунизм через 50 лет, и квартира каждому через 10 лет, и все остальное. Гораздо проще обещать блага в будущем, чем каждый день делать лучше мир вокруг себя. Устал от легких путей, больно уж они бесконечные. Грел себя мантрой — «Делай что должно — случиться чему суждено». Перенимаю фатализм местных жителей.

Ростов на Дону встречал нашу продрогшую экспедицию хорошей, хоть и морозной погодой, жаренным поросенком и праздником. Что именно праздновали, уже было неважно — вроде как начали отмечать несколько свадеб. Потом прибыл мой улов, праздник грянул с новой силой, и теперь он тлел, в ожидании главного блюда, в смысле гостя. Дождался. Бедная моя печень. Хотя, напряжение действительно стоит сбросить.

И если хоть какая-то сволочь отравит мне жаркое — с того света достану, честное слово.