Петербург

Глава 1

Уже неделя, как наша лодочная эскадра покинула узкую и мелкую Сухонь, пробираясь теперь по Северной Двине. Стал лучше понимать купцов, для которых реки России были основными дорогами. Теперь знаю точно, что проблемы с дорогами в России появились много раньше, чем сами дороги. По крайней мере Сухонь, являясь одной из столбовых дорог на север, предстала не в лучшем виде. Были времена, когда команды шли по пояс в ледяной воде и буквально протаскивали лодки по перекатам. Топляки и упавшие деревья норовили перегородить русло, а само русло петляло как пара зайцев, путающих след. Пара, потому что нередко русло раздваивалось, обходя небольшие островки.

Единственное, что указывало на центр России — это довольно много деревенек по берегам, в остальном казалось, что река несет нашу эскадру по тысячелетним завалам лесов, стоящих тут еще со времен мамонтов.

Руководство походом целиком спихнул на полуполковника семеновцев — Павла Васильевича, единственно о чем его попросив, так это дойти до Холмогор как можно быстрее. Вот мы и шли, не задерживаясь в деревнях, и грудью расталкивая заторы — причем, порой в прямом, а не в переносном смысле.

При этом, вылезли все недостатки полка — отсутствие инженерных частей в его составе, как и медиков. Зато, вместо этого был голосистый батюшка, молитвой которого, по идее, солдат должна была обходить простуда, а завалы просто обязаны были расплетаться сами собой.

Готовили по старинке, на кострах, кухни с собой в поход полуполковник не посчитал нужным взять, хоть они и были. Одним словом, подготовка полка к походу оценивалось мною как отвратительная, но первая же беседа с Павлом Васильевичем нарисовала еще более печальную картину. Устава, как такового, в полку не было, как и четкого деления на подразделения по их назначению. Были гренадеры, стрелки и артиллеристы, но деление было весьма условным. Капральства перетасовывались часто, и не столько по назначению, сколько по пожеланиям обер и унтер офицеров полка. А если учесть, что текучка офицерских кадров в гвардейском полку была большой — много родовитых бояр пропихивали своих отпрысков на офицерские должности, и новые метлы, как обычно, мели по своему — то монолитность полка вызывала сомнения. Более того, сам Кунингам воспринимал должность командира полка как временную ступеньку, и к полку относился соответственно. В нашем походе его больше интересовал царевич, чем командование полком. И большинство офицеров полка разделяли заинтересованность своего командира.

В результате, на нашем струге образовался явный перегруз и перенаселенность, в результате которых мы чаще всей эскадры ловили килем все речные подарки.

Спрыгивать в воду этот бомонд так же не считал нужным, ограничиваясь только покрикиванием на солдат, пытающихся столкнуть перегруженную лодку с очередной мели.

Несколько таких купаний, лично мне хватило для озверения — устроил на привале небольшое собрание высших офицеров, пытался вразумить, не имея возможности приказать напрямую. Как об стенку горох. Они, видите ли, отвечают за безопасность царевича и должны быть рядом. Соответственно, грести и сниматься с мелей им так же нельзя, чтоб не отвлекаться от основной задачи. Тупик. Начинаю понимать, откуда выросли корни неприязни, между некоторыми родами войск.

В результате, ничего так и не решили, если не считать, что на меня стали смотреть как на выскочку, пытающегося оттеснить офицеров от Алексея, и соответственно, единолично завладеть его вниманием. Демонстративно перешел на другой струг, искренне радуясь избавлению от перенаселенности и возможности спокойно сидеть над бумагами в подобии кормовой каюты. Чтоб хоть как-то скомпенсировать перегруз лодки царевича — разгрузили его струг от вещей и припасов, распределив их по остальным лодкам эскадры. Целиком это проблему не решило, но садиться на мель стали реже.

В целом, дорога получилась тяжелой, а настроение быстро последовало за стрелкой барометра, упавшего с отметки «ясно», в начале пути, до отметки «пасмурно».

Такому падению настроения способствовало еще и подведение итогов, над которыми жег свечи все свободное время, а в особенности — планы на ближайшее время.

Да, сделали мы не мало. Но все сделанное, больше напоминало корявую и неструганную заготовку, которую еще обтачивать и полировать перед тем, как она станет хоть как-то напоминать законченную вещь.

Отбили проливы от османов? Ну, так их еще сохранить за собой надо, а значит, держать там множество войск, и соответственно их кормить и снабжать. Как штаб флота справиться с этой задачей покажет время, а пока остается только нервничать. Да и сам флот, что черноморский, что средиземноморский — одно название. Потери кораблей и экипажей за летнюю кампанию очень значительны, вся надежда на новые корабли, и на то, что больше таких жарких кампаний не будет в ближайшее время. Крюйс действует уж очень прямолинейно, а как будет действовать Мартин, на посту адмирала черноморской эскадры — вообще неизвестно. Все это усугубляется еще и острой недостачей опытных матросов и офицеров во флоте. Колосс на глиняных ногах может получиться даже более устойчивым, чем наши южные флоты. Но мы об этом никому не скажем, и будем надувать щеки, прячась за славой непобедимого флота, одолевшего османские армады. Будем всячески преувеличивать факты и тыкать ими везде, где только можно. Благо, для этих целей в Константинополе сидит Головин, и у меня сложилось о нем очень хорошее мнение. Если кто то и способен удержать султана от военных действий и запудрить мозги окружающим — так именно он. Кстати, косточку, которую, с помощью французов подбросили султану, о Суэцком канале — еще надо как-то мясом наращивать. Честно говоря, не имею не малейшего понятия, как прокопать эту канавку. Знаю только, что прокопать ее можно, и копать надо в два этапа — сначала небольшой канал для пресной воды, из центральных озер — а потом основной канал. Без пресной воды попытки прокопать канал несколько раз срывались, и повторять ошибки смысла нет. В остальном — туман. А ведь французы и султан могут уже следующим летом захотеть начинать работы. Ужас какой.

И так практически во всем. Одно то, как влез в глобальное сельское хозяйство, не имея никакого опыта в этом деле — бросает в дрожь. Если мои артели не вырастят урожая — то голод скосит многие тысячи людей — именно это и пугает больше всего.

Самое печальное, что получилось все это почти случайно. Просто «Орел» шел в Азов, и ему было не пройти через проливы. А дальше одно цепляло другое — отбили проливы, надо их удержать, пленных надо кормить, земли заселять, противников отвлечь от вынашивания планов реванша.

Историки наверняка распишут в будущем, как тонко была спланирована эта война. И ведь подтверждающие документы найдут. Ерунда это все. Война была сплошным экспромтом, частью совершенно бездарным, частью, просто выехавшим на удаче. Но и об этом мы никому не скажем. А историки, как обычно, отбросят все документы, не вписывающиеся в их концепцию победы.

Но до историков надо еще дожить. Особенно после подсунутых Петру указов о Табеле и Паспорте. Пока бояре выражают мне свое неудовольствие исключительно по морде, но ведь постепенно они разберутся в последствиях, и могут начать выражаться более весомо.

Спрашивается, и чего мне не сиделось спокойно? Так хорошо было! Сидел в Вавчуге, диковины придумывал, на хорошем счету у Петра был. Так нет, пропитался во время посольства инфекцией какой-то, и полез в такую …

Впрочем, это уже не так важно. Теперь впору думать, как из нее вылезти.

Проблема именно в том, что ухарски спрыгнуть в колодец намного проще, чем из него вылезти. А еще говорят — что инициатива наказуема.

За время посольства Петр нацелился на Балтику, так как помочь ему с османами Европа отказалась. И теперь, шла подготовка к северной войне. Единственное, что радовало — большую часть старых частей Петр отправил на юг, и для северной войны формировались новые полки, с новым вооружением и новыми Уставами. Так что несколько лет на подготовку у меня было. Надеюсь.

Самое хорошее было бы вообще обойтись без войны. Но менталитет этого времени требовал обязательного мордобоя, чтоб к тебе начинали относиться серьезно. Да и выход к Балтике России все равно не помешает, а просто так его, боюсь, не дадут. Одним словом, как говорил мой хороший знакомый по моему времени — «Все плохо!». Еще и туман этот над рекой разлился. Мало того, что холодно и влажно — так еще и чернила по бумаге расплываются, оставляя за пером не ровную линию, а нечто, напоминающее лохматую веревку, когда от основной линии в разные стороны разбегаются тонюсенькие чернильные жилки.

Отложил свою писанину, поднялся на палубу и облокотился на планширь, стряхнув с него жирное семейство капель, сбежавших из тумана на борт нашего струга.

Туман плыл над рекой, скрадывая звуки перекликающихся экипажей лодок, и пряча берега. Думалось в тумане хорошо, а вот переносить думы на бумагу становилось лениво.

Закурил трубку, наблюдая за гребущим экипажем. Мужики демонстрировали мне, как надо преодолевать трудности похода. Экипажи гребли весело, с прибаутками, и еще перекликаясь между лодками. Плевать им было на неприятности, проводку лодок в ледяной воде и туман — «живы будем, не помрем». Интересно, много ли можно было вообще сделать в России без таких мужиков. И куда они потом делись.

Задумался о кадрах. Самая больная проблема, и пока, не решаемая. Все мои потуги создать школы кадров — это капля в море. Безусловно, через много лет результат накопиться. Но у меня нет этих лет.

Трубка стлела впустую. Причем, уже далеко не первая за эти дни.

Нельзя сказать, будто не знал, что делать. Наоборот, общий план действий расписал довольно подробно, даже деталировку начал. Вот только новая шапка получалась явно не по Сеньке. Точнее не по силам, не по знаниям и не по ресурсам. А самым печальным был эффект юлы. Закрутив дела, мы теперь не могли остановиться, чтоб не упасть. По крайней мере, северную войну надо было выигрывать быстро и эффектно, чтоб и мысли ни у кого не возникло, о каких либо реваншах в ближайшее время. А то у меня опять не будет времени на отпуск.

Майское солнышко разогнало туман к обеду и заискрилось на гирляндах капель, срывающихся с весел. Перекличка по лодкам стала активнее и с намеками на скорый обеденный привал. Кстати, любопытная традиция, перекрикиваться через несколько лодок, и решать, кто с кем и как именно будет заваривать кулеш. Рецепты при этом озвучивались довольно любопытные, некоторые даже записал.

Теперь все дело было за подходящим лугом у берега реки, на который мог бы выгрузиться наш табор. Пока река радовала только густым лесом по берегам, и стволами упавших деревьев, больше всего похожих на больших крокодилов наполовину выбравшихся на берег.

Место для привала нашли уже во второй половине дня, и началась привычная суета выгрузки и готовки. Опять же, по сложившейся традиции, на меня напал царевич, со своими очередными «почему». В чем-то офицеры были правы, внимание Алексея мне достается действительно больше чем им. Просто им стоило видеть в Алексее не потенциально царствующую особу, а любопытного пацана, девяти лет. С накопившимися за эти годы вопросами. Он мне сам признавался, еще в начале пути, что на вопрос — почему вода мокрая — ему отвечали, что так создал господь. И его мирок уже начал складываться. И тут по этому мирку пробежал некий князь, походя сообщив, что вода не мокрая, а просто жидкая — а мокрым становиться то, что в нее засунут, да и то не все, так как железо в воде не очень то и намокает. Да и жидкое состояние у воды — весьма относительно, она может быть и паром и льдом. И князь побежал дальше, ни разу не упомянув божий промысел. Зря наверное. Теперь царевич задавал массу вопросов по второму разу в своей жизни. Получал на некоторые из них ответы и бежал к отцу Ермолаю, выяснять, как новые ответы сочетаются со старыми.

Зато царевич явно стал здоровее и активнее, по сравнению с первым разом, как его увидел. Да и потребить кашу из общего котла, перестало быть ниже его достоинства. Хорошо, что удалось отбиться от целого выводка «друзей» царевича и их воспитателей.

Вот и теперь мы сидели с ним у догорающего костра, на войлочном валике, в окружении блистательных офицеров Семеновского полка и пары приставленных к царевичу флотских. Обсуждали животрепещущую тему — почему человек не летает. Просто вчера был разговор о птицах, который удалось плавно свести к парусам. А вот сегодня пожинаю плоды детских раздумий — почему нельзя сделать паруса для человека и полететь. Офицеры уже высказались, и как следовало ожидать вполне в духе эпохи. Мои флотские были менее категоричны. А у сопровождающих меня морпехов на лице явно читалась фраза — «сейчас вам князь покажет…». Приятно, когда тебе верят авансом. Погонял по миске остатки каши. Ответ то простой, да только боюсь, он за собой потянет новые проблемы, которые были не ко времени.

— Можно Алексей. Только махать такими крыльями, аки птица, сил человечьих недостаточно. А вот сделать их неподвижными и парить на них — можно.

— А отчего же сил недостаточно?

— А вон видишь, птаха по берегу скачет? Вот и представь себе, эту птаху до твоего роста увеличенной. Она же в несколько раз тебя толще получиться. А толщина ее не от жира будет, а от жил, что для полета потребны. У нас столько просто нет, даже у самых сильных гренадер.

— Так знать верно, что не можно летать человеку?

— Скажи царевич, а может человек по воде плыть и сотню пудов на себе несть?

Алексей открыл, было, рот для категоричного ответа, но задумался, глядя на струги вытянутые носами на мелководье. Вот за это царевич мне и нравиться. Живостью ума его природа не обидела, а от батюшкиного характера вроде как избавила.

Встал с валика, и демонстративно пошел мыть миску. Говорят, молодежь надо учить на собственном примере — вот и мучаюсь, а так бы миску морпехам отдал.

Царевич присел рядом. Без миски.

— Так знать, можно летучий корабль построить?

Усмехнулся, вспомнив мультфильм о постройке летучего корабля. Мне там больше всего роль водяного подходила.

— Можно Алексей, можно. Только вот чтоб управлять им, надо вначале кораблями морскими управлять хорошо научиться. Морскому кораблю ветер ошибку еще простить может, хоть и не всегда. А вот корабль небесный от ошибки может и на землю упасть, да так, что костей не соберешь.

— А до господа нашего на таком корабле долететь можно?

— Нет, Алексей, нельзя. Но ты о том лучше у отца Ермолая выспроси, он тебе точнее скажет.

Вот примерно так и протекали наши привалы.

А после привала меня опять ждала каюта, с огарком свечи и вопросы, на которые так просто не ответить.

Вооружение Петровской армии особых вопросов не вызывало. Все это уже было отработано для моих фрегатов. Вот только производственные мощности подкачали. Ну да этот вопрос решу. Основная проблема была в шведском флоте, как в потенциальном противнике.

По собранным мною данным, которые, впрочем, тайной не являлись, а наоборот, всячески выпячивались самими шведами — одних линейных кораблей у них было не меньше четырех десятков. И корабли эти существенно сильнее устаревших османских линкоров, существенно попортивших мне кровь прошлым летом. В нагрузку к линейным монстрам шведы имели фрегаты, по характеристикам близкие к османским линейным кораблям и массу купеческих кораблей, исполняющие роль транспортов и способных огрызаться на уровне османского фрегата. И таких условно легких кораблей шведы имели несколько сотен. А полный состав флота приближался к восьми сотням бортов.

Тут уже несколькими моими фрегатами не отделаться. Такой толпой их просто подловят рано или поздно. Причем, скорее рано, так как Балтийское море не так уж и удобно, для игры в догонялки.

И есть еще один нюанс. На еще один флот, сопоставимый с южным — просто нет денег. И нет времени их накопить. Гнаться за несколькими зайцами, и пытаться наращивать северный флот за счет южного — черевато потерей всех завоеваний на юге. Остается опять хитрить, и формировать северный флот из нескольких кораблей, превосходящих шведские на порядок.

По большому счету, мне на Балтийском море хватило бы четырех броненосцев, и десятка кораблей сопровождения для решения всех проблем со шведами. Вот только уже неделю у меня ничего не складывается.

Самое смешное, что стальной корабль можно построить даже легче, по весу, чем деревянный той же прочности и в тех же размерениях.

Например, железный фрегат на чертежи ложится хорошо. Да вот толку в этом мало.

Для броненосца нужны броня и двигатель. Которые тянут за собой соответствующие станки и снова двигатели, уже для станков. И все это требует квалифицированного персонала.

Очередная трубка погасла. Видимо туман напакостил в мой табачок. Надо разложить его на просушку. Вот и нашлось применение для очередных исчерканных листов, пока эти бумажки лучшего не заслуживают. Хотя, надо еще несколько листочков из них нарезать и пойти на бак, посидеть в задумчивости.

А вечером наверняка пристанет царевич, и будет потрясать бумагой с гениальными мыслями. Все же плохо на него влияю. Он, глядя на мои художества, и следую моим предложениям не на пальцах показывать, а рисунки рисовать — начал пугать меня вечерами абстрактными картинками. Художник из него еще худший, чем из меня. Хотя, раньше думал, что хуже быть не может.

Ладно, это все лирика. Возвращаясь с бака решил пойти на полумеры.

Очевидно, что строить корабли нового типа могу только в Вавчуге. У меня там наиболее развитая база и персонал. Вопрос станков откладываю на потом, когда станет понятно, какие именно станки нужны. Пока решаю общие вопросы.

Корабль ограничен размерами эллинга в Вавчуге, значит, делаю его в размерениях фрегата. Следующее ограничение — нужны 100 мм орудия, так как 75 мм против линейных кораблей оказались слабоваты. Что еще? Осадка. Вспоминая глубины Маркизовой лужи, и Невы, ограничиваю осадку тремя метрами.

Вот и первая отправная точка. При сорока метрах длины, шести метрах ширины и трех метрах осадки имеем теоретическое водоизмещение около трехсот тонн. Будем считать этот пробный блин — канонеркой. Но канонерка мне нужна мореходная. И высоту надводного борта менее трех метров в носу — позволить себе просто не могу. В результате, площадь корпуса по бортам выходит не меньше 500 квадратных метров, плюс еще метров 150 на палубу и примерно столько же на переборки.

Вес обшивки будем считать четвертью общего веса. В результате на один квадратный метр приходится около 150 килограмм веса, из чего легко находим толщину обшивки — 20 мм.

Посмотрел на цифры еще раз. Подумал, что и этому листочку самое место на баке.

Очевидно, что пара сантиметров стали, даже цементированной, ядро линейного корабля не удержат. Хотя, от ядер легких торговцев может и защитит.

А с другой стороны, для отработки технологий постройки железного корабля лучше рискнуть тремя сотнями тонн железа, чем тысячью. А еще лучше, построить мореходный железный катер для начала. Кстати, катер мне нужен для морпехов, так что штурмовой катер на один экипаж будет первым нашим творением.

Но вернемся к канонерке.

Отсутствие надежной брони можно компенсировать только маневром. Однако, опыт прошедшей кампании недвусмысленно указал на уязвимость развитого парусного вооружения, и как следствие, потеря скорости и потеря всех преимуществ.

Как это не печально, но канонерке не помешает двигатель, из расчета минимум одна лошадь на тонну. Вообще, мои познания о катерах и лодочных моторах, говорят, что для выхода катера на глиссирование, нужно иметь одну лошадиную силу на каждые 25 килограмм веса. Для уверенного хождения в водоизмещающем режиме уже хватит одной лошадиной силы на 100 килограмм, или десять лошадей на тонну. Но это все речь о катерах. Судно длиннее, динамика его движения несколько иная, чем у катера и винты существенно больше в диаметре. В результате, большие суда обходятся одной-двумя лошадьми на тонну водоизмещения. Причем, если совсем грубо считать, то одна лошадь на тонну обеспечит ход до 10 узлов, а две — до 15. Три лошади на тонну могут попытаться разогнать большой корабль и более чем на 20 узлов, но тут уже все строго индивидуально.

Теоретически, мне бы эти 20 узлов были бы как нельзя кстати. Но, при весе канонерки в три сотни тонн мне придется сделать пару двигателей по пять сотен лошадей. Много это или мало? В мое время пять сотен лошадей вполне помещались под капотом машины, но до этих шедевров мне ужасно далеко. В моем распоряжении может быть только пар невысокого давления, навскидку — атмосфер десять, больше технология не позволит.

Как теперь соотнести это с лошадями? А просто. Все автомобилисты моего времени знают, что одна лошадиная сила это 735 Вт. Кто не знает, тот может заглянуть в техпаспорт на автомобиль, в котором мощность двигателя записана и в лошадиных силах и в киловаттах. А уже отталкиваясь от этих 735 Вт, можно утверждать, что работу в одну лошадиную силу произведет груз весом в 75 килограмм опущенный на 1 метр за одну секунду. Почему 75 килограмм, а не 73,5? Нас физик в школе на этом часто ловил. Мы систематически облегчали себе жизнь и округляли земное ускорение свободного падения до 10. А оно, на самом деле, немножко поменьше — 9,8. Вот и набирается разница в 1,5 килограмма. Зато теперь такие задачки щелкаю легко.

Ну, хорошо, с одной лошадью понятно. Теперь пять сотен лошадей. Это простое умножение. Теперь надо опускать груз в 37,5 тонн на один метр за одну секунду. А причем тут пар? Да мы просто заменяем груз в 37,5 тонн на давление пара в 10 атмосфер. И получаем потребную площадь цилиндра — в 3750 квадратных сантиметров. Переводим его в диаметр поршня и получаем 69 сантиметров.

Вот такой несложный расчет. Теперь, обеспечив метровый ход поршня диаметром в 69 сантиметров под давлением пара в 10 атмосфер за 1 секунду — будем иметь машину мощностью в 500 лошадиных сил. Разумеется, машина идеальная, не учитывающая потери на трение и прочее. И, кстати, для ее работы надо почти 3.7 куба пара, при нормальном давлении, в секунду, который получается примерно из 2х литров воды.

Вот и добрались до расхода топлива. Надо накипятить 2 литра воды. Тут уже стоит вспомнить туристические навыки. На кипячение одного литра воды на керосинке требуется примерно 25 грамм керосина. Газа для этих же целей нужно около 20 грамм. Про уголь сказать нечего, но, думаю — расход сопоставим. Зачем это знать походнику? Да просто надо ориентироваться, сколько топлива брать с собой в поход.

Еще стоит отметить, что походные горелки далеки от совершенства — так что, цифру расхода можно смело уменьшить вдвое.

В результате, нам надо сжигать примерно 20 грамм топлива в секунду, или 72 килограмма топлива в час. Округлим до 150 килограмм в час на две машины и получим 3,6 тонн расхода топлива в сутки при максимальной мощности. Если тешить себя надеждой идти все это время со скоростью около 20 узлов — то пройдем около 900 километров. А топлива можно позволить себе взять около десятой части водоизмещения — то есть примерно 30 тонн, чего может хватить на 8 дней этой сумасшедшей гонки. За время которой, мы покроем примерно 7 тысяч километров.

Но это, безусловно, мечты. То, что двигатели, за неделю максимальной тяги, разваляться — ничуть не сомневаюсь. Но пока это все не важно. Пока мой паровик — чистая игра ума. Дорога впереди еще длинная.

Характерный удар по днищу в носовой части прервал меня на концепции винтов. Прислушался к голосам команды. Гомон на палубе стоял веселый, значит не на мель сели, а причалили на очередную стоянку. Так как иллюминаторами на струге никто не озаботился, время для меня стало понятием относительным, но желудок подсказывал — уже поздно.

Посмотрел с сожалением на неоконченные расчеты. В принципе, еще минимум час у меня есть, быстрее с приготовлением ужина не справятся.

Винт у меня считался уже второй раз. По упрощенной методике, которую, в свое время, скачали из интернета, и использовали для создания гребных винтов к обычным мототриммерам. Кстати, прекрасные получались лодочные моторы, точнее, мотовесла. Легкие и дешевые — то, что и надо катамарану или небольшой надувной лодке. А основа всего — гребной винт, и методика его расчета. Десяток раз по ней посчитаешь, и в памяти откладывается.

Первый раз получился шикарный винт, полутораметрового диаметра, с дисковым отношением 0,5 шагом 2,2 метра — способный дать упор около 2,7 тонны при 300 оборотах в минуту и на скорости в 36 км/час. КПД такого винта оценил в 0.76, что можно считать пределом мечтаний. Только вот расчет хода на волне и хода под парусом поставил под сомнение это чудо — слишком скромное выходит заглубление и очень большое сопротивление застопоренного винта. Осетра придется урезать.

Второй вариант уже ажиотажа не вызвал — метровый винт с тем же дисковым соотношением, шагом 1,2 метра и упором в 2.4 тонны на 600 оборотах в минуту при той же скорости. КПД этого винта не дотянул даже до 0,67. Зато заглубление винта вполне достаточное, и сопротивление застопоренного винта более чем в два раза меньше, по сравнению с полутораметровым винтом — что немаловажно, для хода под парусами.

Вот за этим сравнительным анализом меня и застукал царевич, так и не дождавшийся князя на берегу, но торопящийся поделиться распирающими его мыслями. Отложил винты до лучших времен. Сейчас меня будут пугать идеями летучего корабля на конной тяге, и подкармливать ужином.

На эскадру опустилась очередная ночь. Мелкая волна тихо плескала в борт. Огни затухающих костров на берегу подмигивали огням небесным, переливающимся над головой, и заглядывающим в свое отражение в воде под ногами. Ночь одуряюще пахла весенним лугом, с легким привкусом костра и крепкого табака, из раскуренной трубки. Но оценить это мог только эстет, устроившийся с наветренной стороны нашей эскадры. Подветренная сторона портила ароматы ночи излишне крепкой приправой из сохнущих портянок.

А еще ночь отпугивала любую живность, начиная от комаров и заканчивая микробами, богатырским храпом, даже скорее рыком, целого полка уставших за день мужиков, вповалку устроившихся на стругах.

Одним словом, обычная ночь, каких уже множество прошло, с момента нашего выхода в поход. Особенным в ней было только то, что, по словам нашего кормчего, она будет последней перед Холмогорами. Завтра будем в Вавчуге.

Вот и не спалось. Пробегал мысленно по пачкам листов, ставших выжимкой из этого похода. Вспоминал даже те листы, которые порезал на бумажки и раздал на баки практически всем стругам эскадры. Вроде ничего не упустил. Красивая получается канонерка. И штурмовой катер мне нравится. Но начнем мы в Вавчуге не с этого.

Как и предполагал, суда потянули за собой станки — вот ими и будем заниматься. А главное, сделаем первый прототип судового двигателя, и поставим его обеспечивать энергией завод. Нужно оценить ресурс нашего будущего детища.

Двигатель мне нравился даже больше канонерки. Вот это действительно верхняя грань моих способностей. Если он еще и работать будет, как задумано — поставлю сам себе памятник, так как кроме меня никто все равно не оценит гигантский скачок, которым мы перепрыгиваем через пропасть поршневых машин, и сжимаем две сотни лет экспериментов до нескольких лет отладки «коловратной машины» Тверского. Лучше ее были только паровые турбины, но сделать судовую турбину на имеющемся уровне технологии — дело дохлое. А вот коловратную машину можно сделать даже проще, чем поршневой двигатель тройного расширения.

Запали в память эти двигатели, по той простой причине, что ими была оборудована яхта императора Николая, что само по себе говорит о многом. Вот и остановился на коловратной машине и водотрубных котлах. Причем, с котлами вопрос еще был открытый. Бродила мыслишка, о внешнем сгорании и парообразовании — но тут надо экспериментировать.

Выбил давно погасшую трубку. Поймал себя на мысли, что последнее время докурить трубку получается редко. То мысли отвлекают, то люди, то царевич. Прогресс Алексея, кстати, мне нравится даже больше судового двигателя, пожалуй, это самый значимый итог похода. Парню стало интересно жить, думать и мечтать — самое время отправлять его в море на апостоле, вместе с холмогорскими юнгами. Но это все завтра, а пока — пора спать.

Хмурое утро разбудило барабанной дробью и завыванием дудок. Обычный утренний будильник в этом походе. В очередной раз мысленно прикинул кары, которым надо подвергнуть семеновское капральство барабанщиков вместе с капральством дудочников. К дудочникам было особо много претензий, в войска надо горны вводить, а не эти писклявые трубы — а то действительно варварами смотримся, с этими завываниями. Того и гляди, всем полком улюлюкать начнут и в шкуры переоденутся. Углубил зарубку в памяти, на тему музыкального капральства для Двинского полка. Губные гармошки им выдам. Ну и барабан. Один. А если подумать, с трудом продирая глаза — не надо им барабана.

Убедившись, что с изобретением новых кар моя изобретательность выдохлась — повторяя то, что придумал еще две недели назад — вылез на палубу. Моцион.

Царящее вокруг оживление не портил мелкий дождик, зарядивший под самое утро. Солдаты суетились у костров и весело перекрикивались. Окончание похода радовало всех. Невольно заразился общим приподнятым настроением.

После отмачивания глаз ледяной Двинской водой и вояжа по кустам — благодушно простил семеновские капральства. В очередной раз. И направился на струг царевича, не сомневаясь, что найду там полуполковника, а заодно и очередной список почемучек.

Струги отваливали от берега, втягивая на свои борта причальную команду, только что столкнувшую, с кряхтением, их на воду. Команда, бывшая на борту, расходилась с кормы, куда мы перебегали для приподнимания носа, и рассаживалась по веслам. Мужики брались за весло, с таким видом — что становилось очевидно, этот день действительно будет окончанием похода, даже если впереди еще сотня миль. Надо было еще неделю назад объявить, что поход заканчивается — уже бы давно дома сидели.

Струги ходко шли по Двине, следуя ее прихотливым изгибам. Форштевень резал темную воду, напоминая пловца баттерфляем. При каждом молодецком гребке нашей отоспавшейся команды нос выныривал из буруна форштевня, после чего окунался в него обратно, разгоняя новые волны носовых усов.

Сидел на баке, наблюдая за этим зрелищем. Пока команда не подустала — было на что посмотреть. Потом станет не так интересно. Думал о таране, благо, обстановка и динамика располагала. Думал о нем уже не первый раз.

Дело все в том, что от таранного отсека канонерки отказался, предпочтя его мореходности. Теперь мучаюсь, может был и не прав, ведь миноноски, первой мировой поголовно имели тараны — вот только не помню гигантских списков таранных ударов, ими выполненных. Да и непонятно мне, какой бешенный запас прочности надо в таранную канонерку закладывать. Ведь таран, на скорости даже в 20 узлов — это не просто удар прочным носом по противнику! У меня же тяжеленные котлы внутри, не говоря про двигатели, и прочую машинерию. Есть обоснованные подозрения, что все эти внутренности посрывает с фундаментов и покрошит ими переборки, размалывая в фарш трюмную команду. Если уж так приспичит бросаться на амбразуры — то форма носа уже не принципиальна — моя канонерка и мореходным свесом форштевня борт проломит. Все равно ее после этого ремонтировать надо, так что — пусть на таран не рассчитывают. Да и вообще, что мешает подойти в упор, если захотелось ордена, и всадить в противника четыре 100 мм снаряда из двух носовых башен с 50 метров? Эффект будет не менее ошеломительным. А если учесть, что носовые обводы канонерки острые, то угол удара ядер противника, при атаке строго по траверзу, даст гарантированные рикошеты — ремонт канонерки окажется значительно меньше, чем при таране.

Снаряды кончились? Сразу расстреляю! Это как надо планировать сражение, что единственный способ поставить в сражении точку — таран!

Вспоминая воздушные тараны времен Великой Отечественной — 636 таранов из десятков тысяч воздушных боев. Верю, что может так сложиться, что таран — единственный выход. Но статистика, вещь упрямая — на более чем сотню боев — один таран. Пусть мои канонерки сначала сотню боев проведут. А то получится как с нашим воздушным ассом Ковзаном, четырежды ходившим на таран. По воспоминаниям маршала авиации Зимина, когда к ним в полк пришел молодой пилот, и сообщил, что отбился от своего полка — приняли летчика к себе. А когда он вернулся с задания с большим опозданием и сообщил, что пошел на таран — стали выяснять, как это получилось, ведь пулеметы работали, и половина боекомплекта осталась на месте. Пилот пытался замять это дело, но потом признался, что в своем полку летал на самолете связи У-2 и стрелять не умеет. И фамилия, у орла, была Ковзан. Правда, маршал, в своих мемуарах, не уточняет — как именно этот орденоносец провел еще три тарана. Но для вывода о необходимости иметь на канонерках, как и на остальном флоте, обученную команду и тактически грамотного командира — намеков достаточно. Канонерка, все же, гораздо дороже самолета. И душ, на ее борту побольше будет.

Кстати о душах. Это еще одно мое спорное решение, над которым сгрыз мундштук трубки. Дело в том, что на канонерке отказался от бортовых башен у мидель-шпангоута, оставив только пару носовых и пару кормовых башен, вооруженных двумя 100 мм орудиями каждая. Как обычно, в моих проектах, башни далеко выдаются за борт и способны простреливать сектор в 170 градусов. Так что, канонерка имеет на борту всего 8 орудий, по примеру клипера. Причин такого сокращения много, начиная от объемов крюйт-камер, и заканчивая валкостью судна. Но основной причиной стало размещение вдоль бортов 4х штурмовых катеров, по два с каждого борта, и большого кубрика на сотню морпехов между ними. При этом места, на спасательные шлюпки, уже не осталось, за исключением небольшого разъездного тузика, у кормовой шлюп-балки.

Эти сомнения меня продолжали грызть который день. Умом понимал — восемь сотен шведских кораблей топить — это расточительство. Да и морпехи мои засиделись. Но случись что, канонерке только песнь про «Варяг» останется спеть. Очень рискованный проект получился.

А с другой стороны. Штурмовые катера у меня получились прочные, и довольно вместительные, за счет применения обводов «Бостонского китобоя». Есть шанс, что если капральство морпехов немного потесниться, то на них влезет и экипаж канонерки. Да, тесновато будет. Зато на катерах планируются двигатели в полсотни лошадей, которые позволят убежать от какого угодно противника. Да и попадание ядром, по железному корпусу катера, вполне может обойтись — катер прочный, рассчитанный на жесткий удар в борт судна при абордаже, да еще прикрытый сверху стальными листами пологого уклона.

Стоит быть оптимистом, убеждаю сам себя — больше в канонерку все одно ничего не впихнуть.

Посмотрел на равномерно работающих веслами мужиков. Правы они — живы будем, не помрем. Надо волноваться, куда мне восемь сотен шведских судов на Неве ставить. Вот это правильный настрой.

На обед не останавливались. Разогнавшаяся эскадра прошла Двинский изгиб у Курьей-Ноги и до Вавчуга оставались считанные 15 километров, или около 5 тысяч взмахов весел. Ерунда, за три часа управимся — вон, уже и устье Пинеги проскочили.

Единственно, что плохо — эскадра не идет в Вавчуг. Мы свернем раньше, не доходя до Вавчуга буквально четырех километров, и пойдем на Холмогоры. Но ужинать будем однозначно под дланью архиепископа. Пора продумывать приветственные речи.

Холмогоры встречали нас залпами пушек и ливанувшим дождем, который весь день собирался, и не нашел лучшего времени, как испортить торжественный момент встречи счастливым народом своего «надежи и опоры». Это, к сожалению, не о себе.

Дождь барабанил по макушкам толпящихся мужиков, ломающих шапки, и шлепал по доскам причала, на которые уже спрыгнула команда нашего струга, пришедшая первой.

Мог бы наблюдать всю церемонию подхода и встречи эскадры — но не дали. Набежала масса народа, знакомая поверхностно, а в большинстве незнакомая совершенно, потащили к центральной композиции встречающих, возглавляемой архиепископом.

Афанасий был величественен, в своем парадном облачении. Капающая с его носа вода ничуть не портила одухотворенного лица пастыря поморских душ. А главное, меня встретили радушно, как блудного, но любимого сына, если и не церкви, то земли Холмогорской. Приятно. Только обниматься было мокро.

За радостями встречи и краткими, беспорядочными, вопросами не запечатлел в памяти торжественного момента попирания царевичем северных рубежей своей страны. Зато заметил фотографа, пытающегося запечатлеть это вместо меня. Искренне пособолезновал нахохлившейся фигуре хроникера, не знающей, что же делать — то ли бухнуться на колени, прямо в лужу, как встречающие крестьяне, то ли пытаться продолжить портить фотопластинки. Победили верноподданнические инстинкты, видимо он так же понял, что при такой освещенности шедевр у него не получиться. А жаль. Историки оторвут с руками.

Царевич, в окружении толпы офицеров подошел к архиепископу, и был вынужден выслушать приветственную речь. Да еще и отвечать величественно, что получалось у него не особо убедительно. Дождь усилился.

Бочком пробрался к царевичу, и, выждав паузу в речах, наклонился к нему, стараясь сделать это незаметно.

— Алексей, народ твой в лужах на коленях стоит. Не гоже это. Да и батюшка твой такое пресекает.

Царевич вскинулся, нахмурившись. Осмотрелся вокруг, разбрасывая с волос капли резкими движениями головы. Встречающие держали недоумевающую паузу, которой Алексей и воспользовался, вознеся краткое и сумбурное слово своему народу.

Протискивался из толпы, ухмыляясь. Интересно, кто учил царевича таким оборотам? Или он такой велеречивости в походе от офицеров набрался? Но в любом случае надо потрясти поваров на дворе архиепископа, куда однозначно двинется эта процессия, на предмет горячего чая с медом для царевича, если они еще сами не догадались. А за вещами царевича архиепископ послал сам.

Если переживем это ликование народа и природы — у нас впереди еще ужин и серьезный разговор с царевичем и Афанасием. У меня нет времени на недельные празднования, каждый день в плане работ на это лето расписан. И даже каждая ночь. Может и хорошо, что Тая под Москвой осталась, а то бы она обиделась.

Начавшееся, позже намеченного, застолье быстро наверстывало потраченное на сушку и переодевание время. Было шумно и многолюдно. Пришлось опять выступать с байками о непобедимом Корнелиусе. Обратил внимание, что многому начинаю уже верить сам. Вот и славно, не оговорюсь случайно.

Дальше все было как обычно. Даже осторожные вопросы о нововведениях, занявшие умы прогрессивной части холмогорцев, после того как выпитое вытеснило из их голов осторожность — были обычны и ожидаемы. Скучно. Хочу в Вавчуг.

Наконец, Афанасий пригласил меня на аудиенцию. Привел с собой флотских, представил. Вежливо раскланивались и плели кружево здравиц. Наконец перешли к делу.

Как и следовало ожидать, школу архиепископ курировал особо. По крайней мере он мог рассказать практически о каждом чихе, прозвучавшим в ее стенах. И преподавали в ней не только поморы сошедшие на берег с моих птиц и апостолов, но и иностранцы, первым из которых архиепископ отловил английского капитан-командора Джона Бекгама, пригнавшего в Архангельск яхту подаренную Петру английским королем.

Группу юнг архиепископ также набрал, догадавшись, о ком пойдет речь, из моего письма. Представляю, какие крутились интриги для пропихивания своих отпрысков в этот коллектив.

Уяснив обстановку, и вполне ей удовлетворившись — озвучил планы работы школы, и в частности царевича, на это лето. Раздал листки с расписанием мероприятий. Поспорили с архиепископом о необходимости вывезти юнг на апостолах и птицах в Белое море. Поругались. Помирились. Пригласили на собрание Алексея, которому все равно уже пора было на боковую.

Алексей присоединился к нашей стайке морских волков, отягощенной духовным медведем, со странной робостью. Вроде, он знал, зачем мы идем в Холмогоры. Но вот дошло дело до начала учебы, и в царевиче проснулся девятилетка, высматривающий мамину юбку. Кстати сказать, мать его, Евдокия Федоровна, уже скоро год как подстрижена в Суздальско-Печорский монастырь — так что Алексею стоит присмотреться, для этих целей, к камзолу грека Яна.

Внушение царевичу особых проблем не вызвало. Мог бы сделать его сам и много раньше, но уступил эту роль архиепископу из политических соображений. Да и просто у Афанасия солиднее получилось. И божий промысел присутствовал.

Ну а тема внушения была очевидна. Слушаться старших, как государь велел, не драть нос перед юнгами — они ведь его будущие морские офицеры, а с флотом будущему государю надо дружить, впрочем, как и с армией. Но и спуску не давать, так как назначаем его капралом над юнгами.

Одним словом, надавали противоречивых напутствий и отправили спать. После чего сидели до глубокой ночи, строя и отстаивая планы. Прервала наш затянувшийся и, если честно, забуксовавший мозговой штурм хорошо известная мне личность.

Часто и мелко кланяясь в палаты пробралась моя травница — бабка Миланья. Вот кого тот ожидал меньше всего увидеть, так это ее. Оригинально они с Таей отреагировали на мою просьбу тысячелетия назад — обеспечить архиепископу долгую и здоровую жизнь. А кто же теперь мне в Вавчуге лечебные чаи заваривать будет? А у меня ведь ударное лето намечается!

Вгляделся в довольное и даже вроде помолодевшее лицо Афанасия, и подумал, бог с ним, с чаем.

Скороговорку Миланьи разбирал только Афанасий, у меня, за годы отсутствия пропал навык. Но и так все было понятно — соколики засиделись, а отвар остыл и вообще …

Стали прощаться. Моим флотским завтра с утра принимать школу и вносить в нее самодержавный дух, а мне лететь в Вавчуг. Была мысль выйти в ночь, но архиепископ уперся. Ему же хуже — у меня еще несколько идей дозрело, буду пережигать ему свечи — в следующий раз десять раз подумает, прежде чем стоять между одержимым и его игрушками.

А идея всплыла простая — газогенераторы. Пока у меня нет нефти, могу и на газу запустить пробные двигатели. Да и цементировать сталь будет проще, а то цементирование в угле уж очень много времени у нас отнимает. И проблему с опилками и щепой решу, прессуя их в топливные брикеты. А в перспективе так и солому прессовать можно будет, а ее сотни тонн только на моих артелях наберется! Переведу топки на биотопливо, чего зря леса жечь. Вот только вспомнить бы устройство — а то самым ярким воспоминанием на эту тему был эпизод фильма про Штирлица, когда он дровишки в бак газогенератора своего автомобиля подбрасывал. Собственно, бабка и навела на ассоциацию с разведчиком, майором Исаевым. Ночка предстоит интересная.

Утром дождь кончился. С постели меня буквально стаскивали — видимо некому было порекомендовать пригласить для этой цели два капральства семеновских будильников.

Зато вышли в Вавчуг спозаранку, отстояв только положенную заутреню и отдав должное церемонии прощания. Можно подумать, меня еще на пару лет провожают. Не дождетесь! Теперь в Холмогорах буду частым гостем.

Весла плеснули Двинской водой, разгоняя струг, на который перегрузили наши вещи, в том числе и особо ценные, в сторону Вавчуга. Форштевень струга закрутил усы, разбежавшиеся от него чередой волн, и довольно зажурчал. К обеду будем дома.

Спустился под палубу, поговорить с Ермолаем. Надо бы еще извиниться, что весь поход сидел за бумагами и уделял ему слишком мало времени. А вот за натравливание на него царевича — извиняться не буду, в конце концов, он защитник веры, а значит должны быть и нападающие. Выходит, это ему мне надо спасибо говорить, за предоставленные испытания. Но, только скатившись по трапу, точнее по бревну с зарубками, которое тут его заменяет, понял, что благодарности от Ермолая не дождусь. Интересно что его больше расстраивает, мое невнимание к выздоравливающему, отсутствие привычных бесед или масса новых эскизов, которые прошли мимо него. Оказалось, второе и третье. А на первое Ермолай плевал, со всем положенным ему по сану смирением. Ладно. Прямо сейчас и наверстаем. Его мнение по нескольким вопросам меня сильно интересует. Но строить храм и на канонерке не дам! Просто негде.

Струг шел к солнцу, поднимающемуся из-за холмов и небольших рощ. Омытая вчерашним дождем земля прихорашивалась весенним нарядом и кокетливо стреляла в нас бликами, отражающимися от мелкой волны, гоняемой по Двине легким ветерком. Благодать. Только холодно.

Ермолай выбрался на палубу вместе со мной и наслаждался весенним днем, подставляя низкому солнцу лицо с прикрытыми глазами. Все же ранение на нем сильно сказалось, хотя, прежняя живость к нему постепенно возвращалась. А язвительность, так не просто вернулась, а привела своего дружка — сарказм — и объявила, что теперь они будут тут жить вместе.

Вывернув за поворот Двины — вышли на финишную примую, до дома меньше пяти километров, и деревня, да какое там деревня, уже скорее маленький городок — заявила о себе дымами, поднимающимися прозрачной дымкой на востоке.

Начал нервничать, как перед боем. Вроде домой иду, где все хорошо, судя по отчетам — но сердце стучит чаще и живот поджимает. Пробило на говорливость.

Начал, уж незнаю по какому кругу, советоваться с Ермолаем, что делаем в первую очередь, что во вторую и кому что поручаем.

— Князь, отложи труды. Давай просто дойдем домой ноне. О делах назавтра поговорим

Ермолай даже глаз не открыл.

Кого бы еще потероризировать? Мои морпехи благоразумно отступили на корму, а экипаж струга был полностью новый, отправленный в этот переход Афанасием. Оставалось только присесть рядом, закрыть глаза, по примеру Ермолая подставляя лицо солнцу, и сбежать от мандража в мысли. Мыслей было много, они толкались локтями и подпрыгивали, пытаясь обратить на себя внимание. Обозрел эту бесконечную толпу и окончательно приуныл. И это все мне реализовывать? Ну, вот эти, что поближе и прорисованы рельефно еще ладно. А вон те полупрозрачные? С ними то как? Они ведь теперь развоплотиться отказываются, и требуют к себе внимания. А если присмотреться, то многие мысли уже держат на ручках младенцев — зря я такую толпу оставил на несколько месяцев без присмотра.

Мысленно сел на крепостной стене своего форта разума, который ограждал мою, не особо крепкую, психику от затопления гомонящей толпой мыслей, простирающейся везде, куда хватало взгляда, и тяжело вздохнул. Сидеть в осаде — не мой стиль, да только один в поле не воин. А мои воины еще не скоро подрастут. Хотя, часть мыслей могу перебросить своим мастерам — пусть они мучаются. Надо только эту толпу рассортировать.

Приказал стражникам на воротах опустить подъемный мост и открыть калиточку в воротах, пропуская мысли по одной, ну или с младенцами, коль уж нагрешить успели. Часик посортирую и сбегу.

Очередная мысль жарко доказывала, что если прямо сейчас не начну заниматься ледоколами, то Северного морского пути мне не видать. И при этом пихала меня в бок. Потом просто откровенно стукнула, так, что глаза сами распахнулись, уколовшись о лучи солнца.

— Подходим князь!

Рядом стоял морпех, помогающий подняться Ермолаю.

Вскочил на ноги, сердце опять застучало. Прямо по носу лежал Вавчуг, подросший и возмужавший. Гордо демонстрирующий новые корпуса цехов, еще светящиеся свежим лесом и старые корпуса, глядящие на реку новыми, застекленными окнами. Над цехами поднимались дымки, и трепыхались на ветру подобно платочкам, встречающей толпы вавчугцев, высыпавшей на несколько причалов у складов. Сердце застучало чаще. Вторя ему ударили стаккато пушечных залпов из пары береговых башен. При этом в звуке выстреллов отчетливо различил шелест снаряда, прошедшего где-то рядом. Они что? Решили под торжественный случай потренировать пушкарей по настоящей цели? Губы сами расползлись в улыбке от уха до уха. Дома! И вокруг такие же безбашенные. Надеюсь, хоть болванками стреляли.