Петербург

Глава 32

Штаб из форта переехал в Епископскую башню Риги, получившую свое название благодаря стоящему рядом замку епископа. Точнее, уже не стоящему, а лежащему в руинах. Свеи пытались использовать замок по прямому назначению, как опорную точку, но старинное, здание с этой ролью не справилось. Жаль замок, красивый был…

В четырехугольной, массивной башне до сих пор пахло порохом и долго пролежавшими тут жертвами войны. Но на эти мелочи никто не обращал внимания, устраиваясь на ярусах башни хоть и скученно, зато с шикарным видом на Двину и форт. Так сказать, места в первом ряду на будущую драму.

Рига бурлила, лопаясь пузырями обозов, спешно уходящих к Нарве. Подозреваю, это бурление тут началось еще до официальной сдачи города. Как понял из речей Петра — Ригу, как и Константинополь, вывозим на две трети, а то и на три четверти — как получится. Начали, как это не печально, с вещей — и пришлось убеждать Петра, в первую очередь выводить людей и пленных свеев. Нам тут лишние рты или удары в спину, при подходе Карла, совершенно не нужны. После чего к обозам присоединились колонны переселенцев, сопровождаемых петровскими иррегулярами.

26 мая прискакали гонцы от драгун, доложившие про первые боестолкновения с Карлом, скорости его армии, направлении и численности.

Карл шел с шестью полками тяжелой конницы, четырьмя полками легкой и одним полком…эээ…смешанным, состоящим из наемников, начиная от поляков и заканчивая татарами. Этот полк драгуны оценили тысячи в две всадников, а остальные полки составляли, в общей сложности, около одиннадцати с половиной тысяч. Всего, значит, выходило около 13–14 тысяч конницы.

Пехота Карла шла более однообразно. Три десятка пехотных полков, общей численностью около 32 тысяч человек. Треть полка составляли пикинеры и две трети мушкетеры, со шпагами и мушкетами. Часть мушкетеров комплектовались еще и гранатами, получая дополнительное название «гренадер» — вот только внешне их драгуны не различали и сколько у Карла «карманной артиллерии» — осталось его тайной.

Около тысячи человек составлял отдельный артиллерийский полк, ведущий с собой 47 пушек разных калибров.

Ну и за армией шел обоз под полторы тысячи телег со своими возницами, маркитантами, и просто приблудными людьми.

Огромная толпа народа, которая уверенно и быстро пробиралась к Риге.

Первый удар наших драгун стал самым эффективным. Засаду, по устоявшейся традиции, устроили на обоз, обойдя многочисленные колонны Карла по большой дуге. Две сотни наших драгун, удачно вклинившись между арьергардом и обозом, пролетели вдоль длинного каравана телег, буквально сметая все на своем пути и поджигая, что успевало загореться. На весь караван двух сотен драгун не хватило, но уходящий, на виду у всех, конный отряд — выманил иррегуляров Карла, беспорядочной, улюлюкающей толпой бросившихся вслед за убегающей горсткой всадников. Может эти сотни и пытались остановить командиры, да только когда это татары упускали убегающих? Засада удалась. Вестовой от драгун божился, что положили «тышу» свеев в первой засаде. Но верилось с трудом. Вот то, что, передислоцировавшись во вторую засаду, и дождавшись, когда к месту бойни подойдет полк пехоты свеев — драгуны более чем его ополовинили — уже верилось больше. Два залпа четырьмя сотнями драгун по плотному строю из картечниц с последующим отстрелом барабанов, уже отступая — должны были страшно проредить солдатские шеренги.

Вторая засада не была такой результативной, а вот вторая наша «домашняя заготовка» — накрывание пехоты на марше с закрытых позиций минами из картечниц, с последующим немедленным отступлением — сработала как часы.

Очень результативно, если удавалось подойти на дистанцию прицельной стрельбы. Еще более результативно, если на дистанцию стрельбы удавалось подобраться к одному из ночных лагерей армии. Причем, первый залп вызывал если и не панику, то толкотню в лагере — и все остальные мины ложились в толпу.

Пока вестовой расписывал эпические битвы лилипута с Гулливером, думал, как самому можно будет противостоять этой тактике, мысленно внося изменения в построения колонн на марше и в структуру полевых лагерей. Надо будет с Вейде обсудить результаты рейдов, пусть дополняет уставы — нам ведь не грех учиться на опыте противника, который мы же ему и организовываем.

Нехитрый расчет, на основе сведений вестовых, говорил — Карл будет у форта 29 мая, если не решит устроить большую дневку. Будет злой и не выспавшийся, так как его армию, по ночам, тревожили уже около тысячи драгун. Да и обоз драгуны потрепали — что заставит Карла стремиться к запасам Риги. Словом — все по плану.

Кроме радостных вестей с той стороны реки, приходили и грустные. Точнее, их привозили на лошадях, перегружали на понтоны и потом везли в лазарет, а то и сразу к батюшкам. Этот ручеек все расширялся и углублялся — похоже, драгуны зарвались и теперь врубаются в прямые стычки, что им было категорически запрещено. Хотя, возможно, их там уже вся конница Карла гоняет.

Вот ведь удивительно психика человека устроена — смерть одного на своих руках — больнее, чем смерть сотни за леском. А смерть тысячи, это уже статистика. Грустно.

В ночь на 28 мая, небо на юго-западе мигало вспышками, подсвечивая плывущие облака. На стенах Риги было не протолкнутся от зевак, с разными чувствами вглядывающихся в далекие сполохи. Время ожидания закончилось.

Утром, на той стороне реки, с разных направлений выметнулись из перелесков эскадроны драгун, уходя под защиту форта. За ними широким фронтом вылетела легкая конница Карла, но перед фортом всадники решили не продолжать погоню, уходя по большой дуге на юг. Над фортом вспухли десятки облачков, и через три секунды в рядах отступающей конницы Карла возникли первые разрывы Рижской битвы. Не скажу, что первый ход был удачен — морпехи стреляли на максимальную дальность, и разброс мин вышел чудовищный. Но как бы то ни было — первые выстрелы прозвучали, и первые потери принял луг при Корбоншанце. После чего, на полтора часа воцарился мир. Хрупкий, как снежинка.

Армия Карла выходила на луг у западной опушки, чуть выше Риги по течению Двины. В наших, теперь уже наших, предместьях закрутился водоворот конной лавы, вытекая вдоль нашего берега Двины к месту появления армии противника.

На самом деле, стычки на Двине начались еще день назад. Петровская конница, патрулирующая Двину, целыми эскадронами, вверх и вниз по течению, докладывала про «великие победы» — то там сотню свев отгонят, то тут десяток конных посекут. Но только сейчас, когда уже второй час на луг перед опушкой выходят боевые части Карла — становился виден действительный масштаб слова «великая битва». Опушку плотно застраивали прямоугольники пехоты, к ним пристраивались змейки конницы, и все это казалось далеким и не опасным.

Прикидывал численность войск, выведенных Карлом на поле. Полсотни тысяч никак не выходило. От силы тысяч 20. Предположить, что половину армии побила тысяча драгун — будет несколько самонадеянно. Что половину армии Карл не повел в сражение — глупо. Значит, как все нормальные герои — пара десятков тысяч пошли в обход. Флаг им в руки — если Петр прав, и они переправятся в районе Киргхольма. То их там ждет Гонец. Тихо так ждет, скромно встав у излучины. И вообще, не счастливое там место. Меньше сотни лет назад именно там были разбиты поляками войска Карла IХ. Но память мне подсказывает иное название этого городка. Саласпилс. Лагерь смерти сотни тысяч человек во время Великой Отечественной. Специализация — отбор крови у детей, для лечения немецких солдат. Боги отвернулись от той земли.

Капитану Гонца дал приказ перепахать эти земли не жалея снарядов — только дождаться разгара переправы войск через Двину и их максимальной концентрации. Плавсредства разрешил таранить корпусом — потом царапины подкрасим. В помощь Гонцу Петр направил большую часть своих иррегуляров — все одно им в строевой битве делать особо нечего, а вот добивание — их конек.

В итоге — особо не волновался за обходной маневр Карла. У Дюнамюнде, ниже Риги по течению Двины, стоят наши фрегаты и полк морпехов. У Киргхольма, выше Риги, Гонец и иррегуляры. Перед Ригой…

А перед Ригой Карл начал пробный штурм форта. Видно было плохо, двинулись прямоугольники пехоты, разошлись конные колонны, восточные бастионы форта окутались дымами. Умом понимал — там сейчас жарко. Но почти километр дистанции скрадывал бой, и приходилось его домысливать.

Представлял, как морпехи, припав на колено, отстреливают мины из стоящих рядом с ними вскрытых ящиков, меняют раскалившиеся картечницы на запасные, что оставили нам павшие братья по корпусу, видел море солдат на лугу перед фортом, слышал крики капралов, дублирующих команды лейтенанта. Просил мысленно лейтенанта — «не затягивай!». Но он мне не внял.

С южной стены форта пронеслась конная лавина, теряя всадников десятками, если не сотнями, под картечным огнем. Смысл этого маневра стал понятен, когда поверх стен форта пошли десятками взрывы гранат. А Карл-то экспериментирует! Вроде он раньше не использовал драгун-гренадеров. Поаплодировал бы находчивости противника, если бы пересилил желание его удавить. Планы опять меняются.

Выбежал из башни на стену, где ровным строем стояли наши полковые орудия. На правом фланге батареи во фрунт вытянулись майор с двумя лейтенантами.

— Цель, конница противника. Беглый огонь. Не давайте ей подойти к форту!

Все трое козырнули, лейтенанты бросились вдоль стены, а майора придержал.

— Дозволяю весь запас снарядов выпустить. Коли конница разбежится — по пехоте пали, но так, чтоб …

Последние слова заглушило последовательное многоголосье полкового бога войны. Пять десятков орудий, задрав стволы, последовательно выплюнули в сторону конницы, перестраивающейся для новой атаки и считающей себя в безопасности, три сотни килограмм осколочной смерти. Орудия еще только возвращались после отката, а плотные ряды всадников перечеркнула череда разрывов, начинающихся с приличным недолетом, ближе к реке, и заканчивающихся разве что не у опушки. Майор, наблюдавший вместе со мной результаты первого залпа, опасливо покосился на мой кулак, подсунутый ему под нос. Надеюсь, мы поняли друг друга.

Застоявшиеся канониры, организовавшие себе предельно комфортные позиции — били все нормативы по скорострельности, укладывая по 5 выстрелов в минуту. Точность на предельных дистанциях у них была средненькой — но для стрельбы по плотно построенной армии — удовлетворительно.

Пушки смолкли через 20 минут, отстреляв чуть больше половины поднятого на стены боезапаса. Стрелять стало не по кому. Нам сказочно повезло, что день выдался ветреный, и сплошное облако дыма быстро сносило вверх по течению. Канониры пристрелялись в первую же минуту и прошли по всему полю косой смерти суммарным весом в 18 тонн.

Первую линию полков Карла рассеяли вместе с конной лавой. А до второй и третьей линии было просто не достать прямой наводкой, даже с учетом установки орудий на возвышении.

Теперь, по лугу, к неподвижно стоящим каре пехоты второй линии, бежали разрозненные фигурки, по которым вести огонь из пушек становилось уже бессмысленно.

На стене тяжело, с хрипом, пытались отдышаться заряжающие. На секунду вспомнились массовые забеги моего времени, когда толпа людей точно так же стояла на финише, согнувшись, и пытаясь продышаться. Молодцы пушкари. Результативно пробежались.

Замолчал и форт, с которого ветер постепенно сдергивал дымное покрывало. Вглядывался, ожидая увидеть отступление из форта наших рот. Но его не было. Опять все наплевали на план!

Карл перестраивал армию. Пытался вникнуть в замысел, и избавится от звона в ушах. Наверное, зря мы батарею около штаба поставили — вон, Петр уже сбежал в предместный лагерь. Но, с другой стороны — что делать, если самые удобные места для артиллерии обычно совпадают с самыми удобными местами для наблюдателей, а в случае ограниченного пространства — и штаба.

С удивлением осознал — Карл отводит армию. Что?! Все? Быть того не может! Начал лихорадочно прикидывать, как действовал бы на его месте. Самым реальным, вытанцовывался вариант — дождаться темноты или тумана, сводящих на нет наше превосходство в артиллерии. Можно еще солому мокрую, или шерсть запалить, для дымовой завесы — но на это длительная подготовка потребна. Значит вечером? Тээкс… а мы на это …

Подозвал майора, велел дать еще два залпа, пристреливая орудия вокруг форта, после чего зафиксировать значения механизмов наводки. Офицеров посадил за расчеты стрельбы с закрытых позиций — пусть логарифмические линейки плотнее изучают. Обещал вечером проверить готовые таблицы стрельбы, и пока не стемнеет — сделать по ним пару залпов. Больше, все одно, заняться нечем. Ждем хода короля.

Посмотрел на пыхтение верховных жрецов бога войны над планшетками, решил составить им компанию — до обеда время еще есть, а Карл, похоже, принялся за сооружение двух укрепленных лагерей у опушки и отгораживании загона для тысяч лошадей. Топоров, валящих лес, с нашего места слышно не было — но работа у опушки продвигалась споро.

Постоял, замеряя угловой размер трудящихся у лагерей фигурок, уточняя дистанцию до них. Почесал извилины. Сел опять считать.

Теоретически, если задерем лафеты на 20 градусов подкладками, а потом выведем остальное вертикальной наводкой…

Оторвал от расчетов лейтенанта, велел ему собирать плотников и нести сюда бревна. Попытка не пытка, как говаривали в некоторые времена.

На счет пытки — это явно поспешил. Ковырялись, создавая пандусы для пушек, до самого обеда. Даже на точность плюнул — плюс минус пара градусов выберем вертикальной наводкой. Главное было сбить эту конструкцию скобами, чтоб она не разъехалась после первого выстрела. Да еще и тяжеленное орудие на этом чуде закрепить, чтоб не елозило.

Словом, к концу работы стало понятно — если попадем, то только чудом.

Десяток орудий смотрели, в готовности, на один лагерь, второй десяток заканчивали нацеливать, при помощи кувалд, на второй лагерь — внося поправки на ослабевший ветер. Лейтенанты ходили с отвесами и составляли для каждого орудия таблицу поправок к лимбам вертикальной наводки. Под третий десяток, предназначаемый безвинным копытным, заканчивали рубить подставки — работы еще на час. Два десятка орудий стояли в резерве, на случай резких изменений планов Карла.

Как известно, войны не выиграть обороной. Пытался изменить взгляд на этот вопрос, высматривая в бинокль движение в лагерях противника. На стене стихали строительные работы, а работы у Карла были в самом разгаре. Нехорошо мешать созидательному труду, да и загон еще не полностью отгородили. Подождем.

Отвлекся на доклад монарху, пришедшему посмотреть на необычное строительство. Петр, как обычно, махнул на мои задумки рукой и, в свою очередь, огорчил желанием бояр переправить конницу на тот берег. «Мы им кааак…». Угу. Организовать им, что ли, переправу? Сам то Петр точно не полезет, а остальным по соплям получить будет весьма полезно. Отрапортовал государю о готовности выполнить любой его приказ, мысленно добавив в речи слово «дурацкий», только предложил сделать это во время стрельбы по лагерю Карла. Задержка Петра разозлила, хотя он с ней и согласился. Вот так и живем…

Наблюдал поздний обед армии свеев, под бурлящую внизу стен суматоху. Полки готовились сбрасывать на воду понтоны, а эскадроны Петра, под рукой тезки, охлопывали лошадей и проверяли упряжь. При этом все делали вид, будто ничего не происходит, и ждали сигнала.

Сигналом стали три десятка пристрелочных выстрелов, после которых повисла небольшая пауза — канониры вносили поправки. Далее стрельба пошла потоком, хоть и менее бурным, по отношению к утреннему.

Накрытие целей стало ожидаемо … эээ … хреновым. Судя по произвольно пляшущим разрывам — менее четверти попаданий. Зато запалили лес за лагерем Карла, да и в самих лагерях обстрел, пусть и не особо точный, вызвал оторопь. Ничем иным не могу объяснить, почему удалось без помех переправить почти 5 тысяч цвета и надежи земли Русской. Наблюдал переправу бояр и выпадал кристаллами в раствор — многие из всадников были с луками. Уууу… как все запущено … Ну да Бог им в помощь.

Договоренность с тезкой была, что его полки идут шагом, не приближаясь к зоне обстрела. Вот только боярские эскадроны плевать хотели на наши договоренности и начали разгон от самого берега Двины.

Поминая идиотов многоколенными молитвами велел прекратить огонь. Хоть пушкари и прервались раньше времени, но наворотить успели изрядно. Еще бы полчасика такого огня… Больше всего было жаль лошадей.

Бояре ворвались в недостроенный лагерь практически без сопротивления, им на пятки наступал тезка, с Петровскими эскадронами. Лагеря курились дымами, и за ними разгорался лес. Подробности скрывало расстояние, приоткрывая только фрагменты в бинокль.

Мысленно прикидывал эффективность этого наскока по отношению к продолжению артобстрела. С очень большим перевесом выигрывал обстрел. Более того, это залихватское гиканье давало время Карлу опомниться.

Стукнул, со злости, по станине орудия, помянув последний раз «надежей и опор». Подозвал майора

— Бояре вскоре ретируются, да к понтонам бросятся. Немедля обстрел продолжить. Коли за нашими свеи припустят — бить их двумя десятками свободных орудий, обстрела лагерей не прекращая.

Нечего мне тут больше делать. Какую задумку испоганили!!! И чего, спрашивается, мы пол дня подставки сбивали? Теперь то Карл точно лагерь перенесет.

Лежал на лавке, слушая грохот нашей артиллерии, приглушенной двухметровой стеной башни. Прикидывал варианты. Пойдет Карл на ночной штурм или уйдет? Оба варианта скверные. И чем дальше гудела канонада за стенами, тем больше склонялся ко второму варианту. Даже боюсь представить потери у противника. Может Карл рискнуть захватить ночью форт, с тем, чтоб днем подавить нашу артиллерию? Теоретически, с учетом его юношеского максимализма — может. Решит, что наши пушки, это единственное что ему мешает. Можно и дальше пойти — Карл наплюет на форт и форсирует Двину, бросившись к проделанным нами проломам, заткнутым мешками с песком. Авантюра? Зато дает больше всего шансов навязать нам бой на его условиях.

Вот только, если его отговорят от этой дохлой затеи — у Карла будут минимум сутки форы, и он сможет увести армию куда угодно, в том числе и на Новгород, где у нас нет заготовленных сюрпризов. Достать-то, мы его достанем, но пушки придется оставить в крепости. И опять таки, у него появится преимущество в выборе места под баталию.

Нет, надо решать все здесь, и сейчас.

Вызвал вестового, приказал передать в полки — готовиться к глубокому рейду без обоза. Припасов на три дня, а боеприпасов — сколько унесут на марше. Ориентировочно, выходим этой ночью. А что? Если Карл пожалует к крепости, тут и без нас разберутся. Что тогда нам мешает наведаться, тем временем, к Карлу? Главное, на переправах нос к носу не столкнутся.

Подожду, когда бояре Петру расскажут, как они славно побили Карла, и опишут, как почти пленили самого короля — после чего схожу, испрошу дозволения на маааленькую вылазку. Думаю, десяти тысяч морпехов мне хватит. Черное на черном — наше время. Ночью назначим зеленое черным. Может еще и сажей помазаться? Хотя, это уже ребячество. Изначально, боевую раскраску на лица и тело наносили вместо знаков различия, в более поздние времена раскраской пытались сделать менее заметными людей в засадах. Вот только элементарная «вуаль» в виде камуфляжной тряпочки, да еще с веточками или «лохмотьями» на лице — справлялась с этой задачей значительно лучше любой раскраски. У меня так вообще на масхалате моего времени капюшон был сетчатый и на пару размеров больше, чем надо — натянул его на лицо и никаких проблем с маскировкой, а через сетку все видно. Тем не менее, раскраску все равно применяют. Обычно там, где надо активно и незаметно двигаться, и в случаях, когда маска мешает. Вот только правильно накраситься — наука посложнее, чем женский макияж. Ведь задача не полосами себя покрыть, подражая тигру, а внести асимметрию, сделать лицо неузнаваемым при беглом взгляде. Уж такая особенность у человеческого зрения. Мы часто не столько видим окружающую нас картинку, сколько достраиваем ее в мозгу по имеющимся в памяти «трафаретам». Например, если человек носит очки, и стекла вдруг треснули — денек другой трещина перед глазами будет мешать, а потом мозг приспособится и помеха перед взглядом «исчезнет», и мозг станет автоматически «достраивать» картину мира, продолжая прерванные линии. Благодаря этой особенности нашей черепушки мы видим чудовищ, в пнях ночного леса, но не распознаем человека, если мозг не «увидит» стандартный набор — палка, палка, огуречик или, хотя бы часть этого стандартного набора.

Покрасить половину лица в черное, треть в зеленое, накидать несколько штрихов и обеспечить полное отсутствие симметрии — все. При беглом взгляде мозг наблюдателя не даст ему сигнала, что видел нечто похожее на торчащее из кустов лицо. А если просто полосами размалеваться, да еще симметричными — мозг наблюдателя немедленно забьет тревогу, что из кустов торчит размалеванная морда.

Но все эти ухищрения хороши для группы из нескольких диверсантов. Тайно пробирающиеся пять полков — это из области фантастики. Даже сотня человек себя выдает — уж больно много будет мелких несоответствий для наблюдателя. Там ветка качнулась, тут холмики какие-то. Словом — все это праздная суета. Засекут нас еще на дальних подступах, например, конными патрулями.

Зачем тогда ночью по воронкам ноги ломать?

Если Карл ночью на штурм пойдет — он силы разделит, часть оставив в лагере с обозом. Когда слона порезали на кусочки — надо потреблять его вне зависимости от времени суток. А пониженная точность стрельбы в темноту свеями — это просто приятный бонус. Сами то они на фоне костров лагеря будут …

Но до вечера еще далеко. Канонада смолкла. Поворочался еще чуток, обсасывая варианты «адекватных» ответов, и, незаметно для себя заснул.

Даже упоминания не стоит, что поспать не дали. Мне, лежащему под пальмой, только-только принесла бокал сока со льдом симпатичная мулатка, как за стенами рявкнули пушки. Да так, что заставили меня подскочить на лавке. Что? Уже вечер?

Выскочил на стену, кутаясь в бушлат спросонья. Убедился, что наступил не вечер, а просветление в мозгах артиллеристов. Они, видите ли, решили достать Карла в новом лагере.

Дело было так. Карл быстро и без суеты отступил на ветер, спасаясь от расходящегося лесного пожара, ставшего наковальней для нашего орудийного молота. Часть обоза бросили в старых лагерях, но все, что собрали, утащили на северо-запад, километра на четыре, и теперь, до нового лагеря было километров восемь. Лагерь скорее угадывался, чем был виден. То, что Карл не ушел совсем — радовало. Видимо запасы армии пострадали сильно, и он твердо решил пополнить их в Риге. Целая скала с души свалилась.

Вот только разгоряченные пушкари решили побить все дальности стрельбы, заложенные, даже теоретически, в наши орудия.

Чем плохи отдельные каморы для орудий? Тем, что каждый дурень может досыпать в них пороху. Лейтенантам, с их новаторскими идеями, холку еще намылю, но что делать с двумя выведенными из строя орудиями? Поинтересовался — хоть попали? По виноватым мордам сделал неутешительные выводы и взбодрился разносом. Офицерам еще повезло, что никого не убило, только стволы «раздуло» — иначе разносом дело бы не ограничилось.

В конце разноса, даже слегка похвалил за сообразительность — сделали все по науке, даже вес дополнительного заряда рассчитали. Раз уж народ так стремиться к новым знаниям — посадил за повторное изучение брошюрки по металловеденью, из полковой обучающей библиотеки. Пусть мучаются — эти брошюрки от руки написаны мастерами, с отвратительным подчерком и совершенно авангардистскими рисунками и схемами.

Таким образом, настроившись на рабочий лад, поспешил на доклад к государю, ориентируясь на самые громкие победные крики, логично предположив, что бояре должны праздновать.

До вечера ничего не происходило. Разве что на юго-востоке, километрах в двадцати, небо подсвечивали сполохи, видимо, артиллерии Гонца. Странное у нас сражение выходит. Совершенно не так себе представлял битвы армий, представляя их по фильмам про средневековые войны.

В сумерках, полки корпуса начали переправу на западный берег Двины, вытягиваясь на земле в походную колонну, сливающуюся с вечерними тенями. Идти на штурм лагеря Карла мне, прямым приказом, запретил Петр. Теперь провожал растворяющиеся в темноте полки со стены, давя на нервы пушкарям своим сдерживаемым неудовольствием. Каюсь, в мыслях уже дошел до того, чтоб повторить опыт артиллеристов по дальней стрельбе, перетянув бандажами стволы пушек. Вот только предельно скудная ремонтная база и отсталые технологии кузнецов Риги не давали мне это сделать быстро. Дней за пять — управился бы. А к вечеру …

Оставалось только барабанить по станинам орудий, перенацеленных на старые засечки вокруг форта. Вновь от меня ничего не зависело.

Когда уже окончательно стемнело — в душу закрались сомнения. А почему решил, что Карл придет вечером? Может он даст отдохнуть армии и придет на заре! Тогда весь план летит к …

Далекий лагерь противника покрылся вспышками, прерывая все размышления. Секунд через двадцать до нас докатился отдаленный гром баталии. Полки не жалели мин. Могу их понять — морпехи ушли со страшным перегрузом, и перед маневренным боем стремятся облегчить свою ношу, скидывая ее на головы противника.

Оторвался от зачаровывающего стробоскопа далеких вспышек, приказал драгунам готовиться к переправе. Поручу им две задачи — подвоз боеприпасов и «подравнивание кромок» лагеря Карла, буде он начнет разбегаться. Вторая задача, скорее всего, невыполнима — та самая притча про черную кошку в темной комнате. Но просто смотреть на все это было невыносимо.

Через минут 30 вспышки начали сокращаться, хотя рокот боя расстояние исправно доносило. Отплясывал на стене от нетерпения сделать хоть что-то, мысленно подталкивая понтоны с переправляющимися драгунами и убеждая себя, что сразу их посылать, было нельзя — они еще более заметны, чем пехота. Да и Карл, вообще-то, под стенами ожидался. Кто бы ему фланги подрезал? Бояре, что ли? Только бы драгуны под «дружеский» огонь не попали, только бы свеи не разбежались, только бы …

Плохо быть военачальником — видишь, на каких тонких волосках висит вся баталия.

К середине ночи далекая перестрелка выродилась в редкие серии хлопков, и начали приходить вестовые, с первыми результатами. Уже второй посыльный заставил сорваться в насиженного места на стене, где успел проковырять приличную лунку в камне кортиком, и кинуться на поиски Петра. К счастью, нашедшегося быстро — ему в эту ночь не спалось, как и многим.

— Государь! Два капральства полка возвращаются, несут нескольких раненных пленных. Карла несут!..

Договорить Петр не дал, громогласно выкликивая ближников, и кидаясь к импровизированным причалам понтонов. Мне там делать было особо нечего, это Петру игрушку везут. Двинулся к медикам, приказывая освободить пару самых сообразительных от работы с нашими раненными, загрузить их снадобьями по самые уши, и послать вслед за государем. Никто не любит неисправных игрушек.

Набил трубку, уделяя время для доклада так и бегавшему вслед за мной вестовому. Его рассказ, как накрыли лагерь, как массированно били минами по шатрам офицеров, как, кто, куда и сколько раз ходил в атаку — проходил мимо сознания. По извилинам, как в бобслее, носилась, повизгивая, одна мысль — конец войне! Ну, не принято в эти времена без монархов воевать! Значит, не зря мы полк моих ребят положили. Вечная проблема меньшего зла. Не помню точно, какие были потери в этой войне из моей истории, но уверен, сейчас они кратно меньше. Надо за это выпить.

Заскочил к семеновцам — они знали толк, как правильно и со вкусом напиваться, а снобизма у них было поменьше, чем у преображенцев.

Два последующих дня прошли сумбурно. Наша армия носилась, собирая дезориентированных свеев. Не обходилось без перестрелок и штурмов закрепившихся полков, где еще оставались офицеры, способные объединить утративших боевой дух солдат. В общей сложности, вместе с зачисткой после стрельбы Гонца, набралось около 20 тысяч пленных. Сколько утекло у нас сквозь «гребенки» прочесываний — думаю, так и останется одной из тайн этой войны, уж больно много у Карла было неучтенных людей, особенно в обозе.

Забегая вперед, могу точно сказать — историки переврали битву под Ригой весьма существенно. Почитать их эпические опусы, где «рука врагов колоть устала» — может сложится впечатление, будто битва шла сутки без перерыва, и только ночью морпехи уже добили свеев, изрядно посеченных боярами да государевой конницей. Бог им судья.

На самом деле, битва закончилась буднично, как, впрочем, и прошла. Меня тут больше ничего не интересовало. Петра, интересовало многое — но он удовлетворял свои аппетиты самостоятельно, отослав большую часть нашей конницы осваивать Курляндию, и двинув за ней полки, оставив только наш корпус в запасе, обеспечивать, так сказать, тылы. Не скрою — сам настаивал на этом. Более того, чудом удалось уговорить Петра не лезть за Неман. К счастью, настроение у государя было отличное, и он внял моим раскладкам по снабжению и времени подхода подкреплений. Согласившись пока использовать Неман как межевой знак.

Его «покуда» мне крайне не понравилось. Ну да буду решать проблемы, по мере их появления. Теперь у меня была иная проблема. От Дюнамюнде прискакал гонец, сообщивший о прибытии птицы с пакетом доклада. Петр, к этому времени, уже укатил в Новгород, уводя преображенцев, с особо ценным обозом.

Доклад только успел глянуть по диагонали, как сорвался на рейд, оставив корпус на полковников и выздоравливающего Вейде. Приказал форт не разминировать без меня. Лучше — совсем его не трогать. Жаль, конечно, что хорошая задумка пропала — но это не повод испытывать ее на себе.

Докладывал Дух. Между строк читалось, что до Готланда они дошли почти как подводная лодка, и то, что вообще дошли — можно смело считать еще одним чудом этого лета. Опять без меня все прошло!

Переход на птице до Готланда, в отличную, ясную и ветреную погоду можно считать морской прогулкой. Солнечные блики на мерных волнах, легкая дымка на горизонте. Сказка. Всегда бы так путешествовать. Все портил только зачитанный листок доклада, наводящий на мысли о международной стратегии. Если сравнить даты — понятно, что подход Карла к Риге был согласован с англичанами. Уж больно сроки подходящие.

И какой вывод? Поганый вывод. Война не закончена. Теперь мы воюем с Англией и, возможно, с Голландией. Радовало только, что эти новые противники завязли зубами, пытаясь откусить испанское наследство, и теперь, особенно после потери значительной части флота, способны только косить на нас глазами и показывать издали неприличные жесты.

Можно сделать вид, что ничего не было. Бритты нас в этом наверняка поддержат. Но зачем? Никогда не понимал фильмов моего времени, когда главному герою наносят удар в спину его недобитые противники. Англия явно требует контрольного выстрела.

Вот и думал над планами. Точнее, наметки на эти планы появились еще несколько лет назад, когда обсуждали с герцогом найм флота. Тогда меня всячески выпытывали — как отношусь к претенденту на английский престол, уже почти пять лет находящемуся в эмиграции во Франции. Вот и пришла пора разыграть эту карту. Надо только подумать, что Петру насоветовать — а то он ныне в эйфории и может подписать что угодно, вплоть до того, что простит бриттов широким жестом. Будем ковать железо, пока не остыло.

Висбю встречал пушечными салютами и полным рейдом парусов. Высматривал Духа, и не видел его. Увидел, только забравшись на марс. Мдя …

Дух практически висел на причальных концах, закрепленных на новеньком пирсе русской военной базы. Не удивительно, что с палубы его видно не было — на Духе не осталось ни одной мачты. Ужасающе. Они там, случаем, не на инопланетян нарвались?

Причаливали, сманеврировав, и пройдя мимо пары стоящих на страже линкоров, рядом с канонеркой. Вот почему так выходит? Послал в засады два самых лучших корабля, и оба теперь инвалиды. Надо в отставку. Вот закончу с бриттами — и пойду огородик в Вавчуге сажать. Помидорчики, там, огурчики, водочка.

Осматривал суету моряков, поддерживающих жизнь Духа. В груди щемило. Зря, наверное, наложил тень от Орла на корабль. Уж больно близкие у них судьбы вышли. Ждал прибытия офицеров, одновременно прикидывая, что можно сделать. Без сухого дока ничего путного не выходило. Надо строить доки на Готланде. И на Котлине, и завод … Уууу… Придется рубить с плеча. Приливы и отливы на Балтике мизерные, большие бывают только от нагонной воды — но тут не угадаешь. Значит, проверим идею Петра с вытягиванием канонерки на берег. Будем строить слип и лебедки. Зачем было меня ждать, чтоб до этого додуматься? Им тут няньки не хватает? Впрочем, и это строительство отнимет слишком много времени. Судя по виду Духа — у нас его нет.

Встречал офицеров не с самым лучшим настроением. Но торопиться с выводами не стал. Пусть сначала расскажут, как все случилось.

Козырнули, обменялись дежурными фразами. Выслушал доклад, как продвигается ремонт. Точнее, даже дослушивать не стал — ну к чему заниматься всеми этими мелочами, пока корабль сидит в воде по среднюю палубу? Устроил легкий вариант словесного шторма, смывшего излишне лучезарное настроение офицеров. Напомнил закон — празднуем только после приведения в боевое состояние своих кораблей. Объявил аврал. Слип строить слишком долго — вытаскиваем канонерку как на крененгование, и штопаем капитально подводную часть, потом повторяем с другим бортом. Вот потом и продолжим разговоры о слипах и сухих доках. Жалко было, до слез, видеть немощное состояние Духа. Дал неделю, однозначно заявив, что к ее окончанию желаю видеть канонерку на плаву, пусть и без мачт, но чистенькую и без воды в трюме. Лично везде залезу и проверю! Железные листы, на заплаты есть, краска есть, сварщики есть. Совести у отцов-командиров просто нет. Слава им голову вскружила. Значит, будем закручивать гайки. Добавил, что если и ремонт сделают плохо — новенькие мачты Духа могут подняться сразу со специфическими украшениями.

Кто сказал, что больше к нам никто не сунется? А если завтра в бой? Будем с берега смотреть, как птицы вместо нас воюют? Неделя!

Оставив разгорающийся аврал на пирсе — прошли с капитаном в штаб. Хотелось выслушать подробный доклад, желательно поминутный. Делать это лучше за чашкой чая и трубкой, а не на продуваемом причале. Ганзейцы и прочие просители подождут денек другой. Аврал у нас.

Борт голландского, 92 пушечного флагмана «Принцесса Мария»

Адмирал Филипп ван Альмонд бродил по просторам кормовой каюты в компании своего раздражения. Именно благодаря этой компании, остальные офицеры линейного корабля предпочли найти себе другие дела на многочисленных палубах ветерана морей, видавшего еще англо-голландские баталии.

Филипп и сам был не в восторге от настроения, но сбежать от него просто некуда. Очередное собрание командования флота снова вылилось в пустословие и взаимные упреки. Погода портилась не только вокруг кораблей, стоящих на рейде, но и внутри эскадр.

Остановившись у большого кормового окна, сквозь решетку рамы которого виднелись пляжи острова Фемарн, где флот встал после прохода по проливу Большой Бельт, в ожидании ветра — адмирал перебирал воспоминания.

Ему было что вспомнить, к шестидесятому году своей жизни, прошедшей с 17 лет в море, на боевых кораблях Республики Соединенных Провинций. В памяти все еще гремели битвы флотов пяти объединенных адмиралтейств Голландии с британцами, французами, испанцами … да со всем практически.

Не повезло адмиралу со временем службы. Зыбко все. То баталии против бриттов, то за них, то защищая Испанию, то атакуя ее. Старейшие офицеры «Принцессы» стали циничны, как наемники. Сплочение времен его дяди, когда двадцатилетний Филипп командовал фрегатом — теперь кажется забытым сном. Явью стала грызня между адмиралтействами голландских земель, гниющие суда, пьяные экипажи и интриги бриттов. Последняя из которых, и привела ван Альмонда под мелкий дождь Балтики.

Оглядев серую хмарь за квадратиками окна, адмирал со злостью двинул кулаком по толстой раме, заставив тонко зазвенеть стекла.

— Godverdomme!!!

Злость не обратила внимания на поминание черта и продолжила грызть изнутри. И ведь никак было не отказаться от этой «чести»! Вляпавшиеся в самый навоз, прошлым летом, бритты заплели словами адмиралтейства, согласившись даже уступить командование союзным флотом голландскому адмиралу, взамен отозванного Рука. А что толку?

Филипп не дожил бы среди баталий до 60 лет, не будучи осторожным и расчетливым, и он прямо заявил в Амстердаме, что новая кампания самоубийственна для флота. Даже если удастся застать врасплох фрегаты московитов под Ригой, это вовсе не гарантирует победы. Да, маневра их лишить можно. Даже потопить можно. Но что останется от флота Голландии? Ведь новых кораблей на верфях почти нет, деньги ушли на кредиты Англии, торговля зачахла. Что дальше-то будет?

Еще раз стукнув кулаком в переплет окна Филипп отошел к столу, одергивая широкие раструбы манжет. Уселся, расправив полы сюртука, перед чистым листом бумаги, покрутил в руках перьевую ручку, потом посмотрел на этот инструмент для письма как на гнилую рыбу, подсунутую ему противником, вскочил, отбрасывая ручку, и заметался по каюте, вспоминая надменное лицо только что ушедшего на «Соверен» британского контр-адмирала Бинга, с его «… жду от вас письменных приказов…».

Господь покинул этот флот. Остались только надежды. Например, надежда умереть достойно, как адмирал де Рюйтер — который бился против французской эскадры в Катанском заливе и командовал кораблями даже после того, как ему картечью оторвало ногу, позволив себе умереть только после полной победы над противником. Но пока…. Пока Филиппу светила только «слава» адмирала де Витта, который пользовался на вверенном ему флоте таким авторитетом, что, решив перейти перед боем с англичанами со своего тихоходного флагмана «Принц Виллем» на более быстрый «Бредероде» — встретил категорический отказ новой команды принять его на борт, а вернувшись обратно, на «Принца», застал старую команду, напившейся в стельку, во славу избавления корабля от адмирала. Вот примерно так же и обстояли ныне дела под мелким балтийским дождем.

В двери каюты тихонько поскребся стюард, с риском для здоровья пытающийся соблюсти многолетние традиции, в надежде, что хоть чаепитие успокоит гнев «повелителя морей», а ведь именно так, «амир-аль-бахр», переводят с арабского слово «адмирал».

64 корабля союзной эскадры, поймав западный ветер, уходили с рейда острова Фемарн, курсом на восток, двумя кильватерными колоннами. Приближалось время реванша.

Ван Альмонд, стоя на ахтердеке «Принцессы», возглавляющей правую колонну флота, ревностно разглядывал в подзорную трубу линии кораблей, особо уделяя внимание отстающему «Соверену», возглавляющему левую колонну. Вновь всколыхнулось раздражение, вспомнились прошлые споры, когда бритты критиковали голландские корабли за «плоскодонность», а голландцы критиковали бриттов за перегруженность их кораблей орудиями. Истинна в этих спорах, понятное дело, не родилась — а вот совместные походы англо-голландских эскадр утеряли стремительность, даже при благоприятных ветрах.

Впрочем, раздражение адмирала стало явлением почти постоянным, в результате чего вокруг него на корме не было ни одной живой души. Может по этому, не желая тревожить лишний раз командующего, доклад о паре парусов впереди, на горизонте, поступил с запозданием.

Боевая тревога, переданная по кораблям флажками, прогремела топотом ног матросов по палубам, и хлопнула парусами, убираемыми «по-боевому». Флоты шли навстречу бою, распознав в далеких парусах нового, но успевшего запомнится, врага.

Похлопывая сложенной трубой, Филипп спускался по трапу на среднюю палубу, намереваясь подняться на фордек, с которого было удобнее следить за маневрами кораблей московитов. В том, что эти корабли начнут маневрировать — адмирал не сомневался, именно это, по мнению всех штабов, было сильной стороной новых кораблей. Противодействий этой тактике маститые адмиралы предлагали множество, сходясь в итоге к одному — надо пробовать,… но лучше застать корабли московитов на рейде и без экипажей на борту. Жаль только, что честь опробовать наработки штабов выпала ему, Филипу ван Альмонду, старому цинику, понимающему, что если он победит, недоброжелатели скажут — «… не удивительно, при таком численном перевесе». А если проиграет… впрочем, тогда его мало будут волновать недоброжелатели, он никуда не уйдет с «Принцессы», разделяя ее судьбу.

Первые залпы баталии разнеслись над морем в два часа пополудни 27 мая 1703 года. Первые фонтаны воды заплясали вокруг кораблей, возглавляющих колонны флота. Раздражение Филиппа, наконец, нашло свой выход, обрушившись на канониров, не способных ответить московитам. Дальность и точность огня противника давно уже не являлась неожиданностью, большинство кораблей королевского флота и объединенных провинций, прошли модернизацию, увеличившую высоту пушечных портов и механизм подъема стволов. Вот только помогало это мало. Окутавшийся дымом, в ответном залпе, правый борт Принцессы принес только разочарование — фонтаны плясали вокруг вражеского корабля, не причиняя ему видимых повреждений. Более того, противник применил свой второй козырь — маневр — разорвав дистанцию и продолжая идти параллельными курсами уже вне зоны досягаемости пушек флота, сам, при этом, ведя редкий прицельный огонь. А как прикажете отбиваться от этих юрких угрей?

Адмирал с силой схлопнул зрительную трубу, приняв решение максимально увеличить скорость, распустив паруса из боевого положения в походное. И именно в этот момент, следующий в кильватере «Принцессы» восьмидесяти шести пушечный «Captain General», получил первое попадание, взорвавшее правый борт линкора огненной вспышкой и фонтаном деревянных щепок. Адмирал от души приложил по планширю дорогой зрительной трубой, сопровождая сие действо длинным, сложносоставным словом, в котором упоминались новорожденный, оспа и самка собаки, перемежающееся действиями всех этих лиц друг над другом. Капитан «Принцессы», подбежавшей в этот момент к адмиралу, только качнул головой, сожалея, что, не являясь протестантом, не может позволить себе так ярко выразить наболевшее. А выразить было что — так как водяные фонтаны вырастали уже прямо под бортами его корабля, и попадания можно было ожидать с минуты на минуту.

Пятый час флот упорно шел на северо-восток под огнем двух кораблей противника. Перепробовав все рекомендации штабов, вплоть до перестроения флота во фронтальный ордер, и попыток прижать московитов к берегу, ван Альмонд теперь уповал только на скорость и прочность своих кораблей. Уповал не зря. Да, многие линейные корабли дымили свежими проломами и демонстрировали дыры в парусах — но ордер пока не потерял никого. Максимальная скорость, которую могли развить колонны, вместе с постоянным маневром в сторону атакующих судов — существенно снизили точность попаданий противника, а пара удачных бортовых залпов кораблей флота, заставила московитов еще больше разорвать дистанцию.

Пять часов напряжения измотали команды почище шторма в Английском проливе, канониры на орудийных палубах уже сменились, а вот матросов на снастях заменить было некем и они начинали делать ошибки при маневрировании.

Филипп ждал темноты, прибежища всех каперов, мысленно проклиная себя, адмиралтейства и московитов. Сильно бил по чести флота, и его гордости, тот простой факт, что всего две «гончих» загнали, и постепенно пересиливают стадо матерых кабанов. И больше всего в этой аналогии настораживал возможный «охотник», идущий по следам этих гончих. Если бы Филиппа не заверили, что весь флот московитов ушел к Риге, он бы предпочел плюнуть на конфронтацию с адмиралтействами и уйти обратно. Но уйти от боя всего с двумя кораблями дежурной пары противника он не мог — его офицеры ему этого просто не позволят.

Изменение течения боя застало ван Альмонда в его каюте, сидящим в кресле, и растирающим ноющие от долгой беготни колени. Возраст давал о себе знать. Внезапно, среди редких выстрелов «загонщиков», далеко за кормой, прогрохотали новые залпы. Гулкие и насыщенные. Одним только звуком дающие понять, что игры закончились. Сердце адмирала пропустило удар, вторя замершей в мозгу мысли — «Началось! Охотник пришел». Ворвавшийся, без стука, в каюту лейтенант, застал адмирала с непроницаемой миной на лице, приводящим в порядок свою одежду.

— Минхер адмирал! Эскадры красного флага атакованы неизвестным кораблем…

Продолжал доклад лейтенент уже на бегу.

— Бомбардирские корабли арьергарда горят и выходят из ордера, фрегаты…

Адмирал только махнул рукой подчиненному, прерывая офицера и взбираясь по крутому трапу на ют. Гремящие позади колонн флота выстрелы и взрывы говорили лучше любого доклада о положении дел.

Открывшаяся за кормой картина заставила Филиппа остро почувствовать все прожитые года. Ровно посередине, между двумя колоннами шел со спущенными парусами, не иначе как при помощи дьявола, приземистый серый корабль, в размерениях фрегата московитов. Коли отбросить нечистую силу — оставалось только признать, что на флоте противника появились новые корабли. Невиданные и страшные своей смертоносностью. Низкий силуэт серого корабля порой терялся на фоне волнующегося серого моря — не удивительно, что противнику удалось так незаметно зайти в тыл отвлекшегося на «гончих» флота.

Удивительно было другое — корабли арьергарда, выходя из ордера, и разворачиваясь бортами к пришельцу, покрыли все море вокруг него фонтанами близких попаданий. Не верилось, что среди пятидесяти пушечных кораблей арьергарда, стреляющих с близкой дистанции, настолько плохи канониры. Этого «призрака» должны были уже изрешетить ядрами как мишень на маневрах!

Стараясь не думать о нечистой силе, и о том, как на нее реагирует команда, адмирал лихорадочно искал выход. На его глазах «призрак» порвал в горящие клочья, залпами обоих бортов, еще два корабля и перенес огонь на следующую пару. Все придумки адмиралтейств рассыпались в пыль. Воевать с дьяволом под силу только господу.

Филипп раздавал приказы, на начало оговоренного заранее маневра к ретираде, когда в среднюю палубу «Принцессы» впилась бомба, от подкравшейся с правого борта «гончей». Корабль вздрогнул, в очередной раз открываясь обшивкой навстречу шару огня. Летящие щепки, крики людей, сигнальщик, вывалившийся от толчка за борт. Господь и впрямь отвернулся от флота.

Пока новый сигнальщик передавал приказ — «призрак» расправился с очередной парой арьергарда, оставив за кормой цепочку жарких костров, и взялся за тяжелые корабли кордебаталии.

«Принцесса» легла на левый борт, описывая циркуляцию вправо, заодно, отпугнув залпом зарвавшуюся «гончую». За линкором, как цветок, распускались колонны флота, выполняя разворот, перестраиваясь во фронтальный строй и ложась на юго-западный курс. Ветер, так помогавший держать скорость, теперь стал еще одним противником, замедляющим ход тяжелых кораблей. Будто сама природа ополчилась против эскадры.

Приказав править прямо на «призрак», адмирал злорадно усмехался, уверенный, что никуда этому «охотнику» теперь не деться. Бывает так на охоте, когда дичь разворачивается и атакует со всех сторон большой стаей. Вот только слишком быстро выскальзывал «призрак» из смыкающихся тисков тяжелых кораблей.

Море накрыли сплошные облака множественных бортовых залпов кордебаталии. Уже никто не беспокоился, что своими ядрами может повредить союзный корабль — слишком явно красные сполохи внутри дымных облаков говорили — дьявольский корабль московитов прорубал себе выход из ловушки.

В грохоте залпов потерялось все управление эскадрой. Теперь ван Альмонд просто стоял на юте, навалившись на планширь правого борта и пытаясь уловить ход баталии. Правее «Принцессы», сквозь летящие дымные клоки, виднелся идущий параллельным курсом «Соверен», с открытыми портами левого борта.

Филипп молился редко, но теперь его молитва была горяча и настойчива. Он не просил победы в кампании, ибо не чувствовал на нее сил — он просил всего лишь об удаче в бою, и шептал, сжимая резной поручень ютового ограждения, совершенно непереводимые конструкции.

Угадывающийся перед «Принцессой» «Капитан», расцвел огненным цветком гигантского взрыва, ударившего в паруса флагманского линкора волной горячего воздуха, сдернувшей дымную пелену, и сотнями тлеющих щепок, прилетевших к адмиралу последним приветом от старого друга. В образовавшемся разрыве стал виден, как на ладони, уходящий враг.

Капитан у штурвала, кратко рявкнул к повороту, и «Принцесса», хлопая парусами, легла на правый борт, выкладывая «призрака» перед канонирами как на ученьях. Бортовой залп, содрогнувший весь корабль, совпал с взрывом на баке, выворотившим носовую часть палубы и вырвавшим бушприт. Носовые паруса безвольно разлетелись под ветер, и линкор начало безвольно разворачивать носом на запад.

Позади многоголосо грохнул залп «Соверена», и среди визга ядер адмирал отчетливо расслышал звон, который неоднократно приходилось слышать на кузнях. Откровение, что проклятый призрак сделан из железа, на некоторое время оторвало его от бедственного положения флагмана, разгорающегося пожаром на баке. Даже взрыв на «Соверене» уже ничего не всколыхнул в душе. «Призрак» прорвался сквозь строй, и теперь уходил на восток, расстреливая поверженную эскадру кормовыми батареями и явственно оседая на нос.

Это наблюдение вернуло адмирала к жизни, влив в старое тело юношескую восторженность. «Призрак» уязвим!..!!!

Когда капитан подошел с докладом к Филиппу, командующего было не узнать. Он шептал благодарности господу и зло усмехался вслед разворачивающемуся далеко за кормой вражескому кораблю.

— Минхер адмирал, корабль тонет. Огонь потушить не удается, прошу покинуть «Принцессу».

Ван Альмонд, будто проснувшись, окинул взглядом суетящуюся команду флагмана, посмотрел за правый борт, где полыхал «Соверен», и впился вновь, ненавидящим взглядом, в серый корабль за кормой.

— Да капитан, у нас теперь есть слишком важный доклад для адмиралтейств, чтоб разделить судьбу флагмана. Запомните главное — у московитов железные корабли с бомбическими орудиями! И они уязвимы огнем с близкой дистанции. Это слово должно дойти до наших земель любой ценой! Передайте всем офицерам.

Пожар на баке разгорался, больше не сдерживаемый командой, набивающейся в шлюпки, спущенные по левому борту. Часть шлюпок, лежащих на палубе, оказались разбиты, и теперь от погибающего корабля отваливали переполненные людьми лодки, черпающие волны низко сидящими бортами. Раненные, лежащие на дне утлых суденышек, могли позавидовать судьбе погибших, спокойно и величаво уходящих на дно вместе с гордостью флота объединенных провинций.

Филипп, кутаясь в плащ, сидел рядом с рулевым на «адмиральской», маленькой шлюпке, не спуская глаз с «призрака», запоминая каждую деталь. Подраненный противник вовсе не собирался отказываться от боя. Наоборот, потеряв все мачты и осев в волны, он начал погоню за уходящими остатками объединенной эскадры, не обращая внимания на идущие к берегу шлюпки.

Нахохлившись, адмирал наблюдал финал трагедии, которым заканчивался его бесславный, и уж точно последний поход. «Призрак», оказывается, раскрыл еще не все свои секреты. Через открывшиеся люки верхней палубы им на воду были спущены три шлюпки, резво помчавшиеся, без парусов и весел, на фланги разбегающейся эскадры. Филипп даже привстал с банки, впрочем, как и многие в шлюпках. Чертовщина продолжалась.

Когда далекие точки катеров вдруг выпустили в сторону настигнутых ими кораблей дымные полосы, заканчивающиеся яркими шарами взрывов — Альмонд без сил опустился на место, не в силах сдержать стона. Его последние надежды таяли, перечеркиваемые дымными столбами, под которыми разгорались остатки вверенного ему флота. И возникший рядом с их шлюпкой коричневый корпус «гончей» московитов уже не вызвал никаких эмоций. Баталия была проиграна полностью, и оставалось только выжить, чтоб рано или поздно донести важнейшие сведения о флоте противника до адмиралтейств.

На море плавно опускались сумерки, зажигая на ясном небе звезды. Канонада на западе уже давно стихла, как и ветер. Севернее сбившейся флотилии шлюпок проскользнул на восток «призрак», а его шлюпки остались тут, помогая «гончим» собирать рассыпанные по всему морю лодки погибшей эскадры в единую флотилию. Действовали московиты жестко и деловито. Их абордажные наряды отбирали из лодок все весла, оставляя только пару, чтоб шлюпка могла держать нос на волну, и указывали гребцам направление, где собирается флотилия. Многие моряки, особенно королевского флота, не соглашались идти в полон, порой даже не подпуская к себе противника. Тогда над морем слышалась короткая, быстра затихающая, перестрелка.

Филипп безучастно вскидывался на звуки очередной пальбы, вспоминая виденные им лодки, наполненные мертвыми экипажами. Он давно уже спокойно смотрел на последствия картечных ударов, заполняющих палубы кораблей кусками человеческой плоти — но лодки, полные неподвижных, наваленных кучей и переплетенных друг с другом тел, со свешивающимися за борт руками, чертящими по воде тающие следы — оставили на его просоленной морями и временем душе глубокую рану. Встретив первые мертвые лодки, команда адмиральской шлюпки молилась, теперь они просто провожали такие напоминания о поражении взглядами. И в этих взглядах больше не читалась ненависть, а лишь усталость и уныние. Именно тогда объединенная эскадра погибла окончательно — когда моряки признали свое поражение. Теперь просто многотысячная толпа пленных дожидалась рассвета, и прибытия к месту бойни транспортных кораблей московитов.