Перепутье

Глава 19

Из учителей магов Алекс хотел приставить к нам Аманду Тарис, но ему не позволил этого сделать Эван. Он заявил опешившему крестному, что девчонка больше вредит, чем приносит пользу. Что касается других кандидатур, то они не обсуждались в принципе. Одних было звать опасно, а других бессмысленно. Единственным преподавателем, которого выбрали все единогласно, стала доктор Морис. Так как кретинизм в плане изготовления лечебных эликсиров был заложен в нашей семье на генетическом уровне, и пользы от нашего личного Темного принца в этом отношении было мало, то решение было окончательным и обжалованию не подлежало. Так что все обучение нас магическим премудростям полностью легло на плечи Эдуарда. А целительство мы изучали на базе центральной больницы, где работала доктор Морис, наотрез отказавшаяся перебираться в другую школу вместе с остальными студентами и преподавателями.

Эдуарду, кстати, фамилия Пастель не понравилась. Нет, ну я что ли виноват, что ее постоянно с постелью путают? Он со мной две недели разговаривал исключительно на занятиях и сквозь зубы. А все потому, что в разделе причин утраты паспорта я написал душещипательную историю про бедного сироту, судьбой которого наш папаша-козел даже не интересовался, хорошо хоть признал и дал свое имя. Мальчик рос, много читал, пытаясь доказать своему отцу тысячелетия, что он тот самый сын, о котором Казимир мечтал всю свою жизнь. Однажды его крыша от чрезмерного чтения слегка протекла, как раз в период пубертата, и он решил, что живет в Империи, и что Империя находится еще в самом расцвете. Более того, он почему-то решил, что он младший принц Семьи по имени Эдуард. Скорее всего, на этот выбор повлияло настоящее имя мальчика. Когда мальчику стало совсем плохо, рыдающая мать отдала его в психушку, где тот провел много лет, общаясь с посланниками Бога, другими принцами и принцессами и четырьмя Дэриками Фолтами. Однажды в психушке произошло досадное недоразумение, в результате которого на голову Эдуарда рухнула крыша, и одновременно с этим начался крупный пожар, а паспорт сгорел вместе со всем архивом. Это так потрясло несчастного уже не мальчика, а молодого мужчину, что его мозги резко встали на место, и докторам пришлось его выписывать, потому что психов много, а мест в психушке мало. Парень недолго побродяжничал, а потом все-таки решил искать хоть какую-то поддержку у биологического отца. Каково было его удивление, когда он узнал, что папенька уже давно того, и что у него есть младший брат, который разрыдался, узнав, что у него, оказывается, есть братишка и поселил этого братишку в своем доме. Поверенные Эдуарду на слово не поверили и потребовали анализ ДНК, вот он подшит к делу. Так что власти мэрии Жильны эту историю приняли без глобальных проверок, и через несколько дней от подачи запроса, Эдуард стал частью такой маленькой, но дружной семьи.

А я предупреждал, что припомню Эду его «говно». Теперь он официальный житель Шории по имени Эдуард Пастель.

Крестному пришлось сказать правду, но не всю. Однако то, кем Эд является на самом деле, рассказать все же пришлось, так же как и Милтону. Правда, мы совсем случайно забыли уточнить, что Эд оборотень. Зато как Алекс переживал, что Гвэйн, похоже, погиб при разрушении школы. Мне даже стыдно стало за то, что я совсем не грустил по этому поводу.

Чувство вины меня съедало из-за другого. Целых два месяца я пытался отыскать Реггана. Я каждый вечер настраивал портал неподалеку от нычки банды Вариса. Я уже этим бомжикам почти родным стал, даже раз семь по помойке лазил, помогая им доставать товар для их процветающего бутика, попутно пытаясь наткнуться на следы Гволхмэя, только все бестолку. Варис сказал, что в тот вечер Рег заходил попрощаться. Куда он дальше пошел, никто не знает. Он просто исчез, как исчез Щегол. Был такой бомж, и нету.

— Наверное, его те сиженные прибрали, которых ты отметелил, епт, — философски отметил Старый, прикладываясь к бутылке, отвечая на вопрос, куда подевался Щегол. — Ну, пусть земля ему будет пухом.

— Интересно, а где Регган? — спросил я в очередной раз, глядя на Старого, протягивая к огню озябшие руки.

— Да прирезали мальчишку, скорее всего, — ответил Батон. — Бедовый он.

Я не стал уточнять, что значило «бедовый». Скорее всего, ничего хорошего. Постепенно я и сам начал склоняться к мысли, что с Регганом что-то случилось. Если бы нет, то он узнал бы, что я его ищу, такие сплетни на дне быстро разлетаются.

Помощи я ни у кого не просил, хотя Ванда каждый раз стремилась увязаться за мной. Это опасное занятие, а своих друзей я хоть от этого пытался немного оградить. Я даже дал задание своему поверенному, узнать хоть что-то в своих кругах, но каждый раз тот просто разводил руками. Никто о новоиспеченном главе Рода не слышал. Но тот был жив. Смерть любого мага автоматически отображается в местном архиве. А уж главы Рода, даже, несмотря на то, что он был единственным его представителем, и подавно.

Перестал я таскаться на свалку в надежде застать Рега после того, как меня чуть не прибили на помойке. Оказывается, эти горы мусора были строго поделены на зоны влияния. Варис был авторитетным бомжом, поэтому его банде достался участок, куда сбрасывали мусор, вывозимый из богатых кварталов города. Но заходить на чужую территорию все равно было опасно. Я границ не знал и едва не остался на этой свалке в качестве мусора. После этого я тоже «исчез». Может, меня даже помянули.

Так что, спустя два месяца, я просто бросил это гиблое дело. Но жирный червяк вины не переставал меня душить еще очень долго. Хотя я прекрасно осознаю, что это право Реггана — скрываться, с которым я должен считаться. А объясниться мы сможем и потом, по крайней мере, мне очень хотелось в это верить. Как говорил Дефоссе, если Рег не хочет, чтобы его нашли, значит, его мы не найдем.

После того как нам официально представили наших инструкторов, их оказалось пятеро, если считать с Эваном, а если приплюсовать сюда же Эдуарда, то выходило шестеро, мы решили принять предложение Милтона на ближайшие три года. Что мы будем делать потом, мы еще не думали — не заглядывали так далеко.

Алекс Милтон сдержал слово, он появился в поместье с кучей бумаг, которые нам нужно было подписать в случае положительного ответа. Когда все формальности были утрясены, и главе Службе безопасности был представлен Эдуард, с которым этот самый глава довольно долго играл в гляделки, мы с ним поговорили. Я очень подробно описал произошедшее в доме Дефоссе, и ответил на уйму вопросов, смысла которых я не слишком пока понимал, например, во что были одеты напивающиеся господа в количестве четырех штук. Или: нервничали ли некоторые дамы перед проведением дезинфекции, и тому подобную, на мой взгляд, чушь.

Милтон, кстати, по просьбе Эдуарда, которую он выполнил с небывалым энтузиазмом, притащил в мой дом еще парочку преподавателей, к счастью приходящих, а не живущих в поместье на постоянной основе. Они преподавали нам экономику, юриспруденцию и основы политологии. Надо сказать — хорошо преподавали, уже к середине лета мы довольно неплохо начали ориентироваться в основных понятиях, и гномы наиболее легкие задания в делах моего отца начали давать мне в качестве домашнего задания.

Я не знаю, что наговорил родителям Дилана и Грей Милтон и Алекс, но они не приезжали навещать своих детей и не забрали на каникулы. Так, только изредка созванивались и общались на нейтральные темы. Хотя все, что происходило в поместье не шло под грифом «сверхсекретно». Это не было даже просто «секретно».

Что касается четырех наших инструкторов, то, кроме Андре Бовэ, Эван включил в этот круг еще троих: Фернандо Леппа, Залман Шехтер и Дэниэль Соквель. Если честно, мне не совсем был понятен его выбор, потому что ни один из них не был супермастером в каком-то одном деле. Они все были универсалами: то есть одинаково хорошо владели рукопашным боем, огнестрельным и холодным оружием, а Дэн Соквель и Фернандо Леппа ко всему прочему были магами. Соквель был магом огня, а Леппа слабенький воздушник, что сильно помогало Ванде осваивать свою собственную стихию с приемами, которым нас учили. Как бы ни хотелось Эвану отдать девушку на обучение к Андре, в итоге, все встало на свои законные места. С ней в основном занимался Фернандо. Боевой магией и рукопашным боем со мной, как правило, занимались трое: лично Эван, само собой разумеется, Эд и Дэниэль. Темный огонь мало отличается от обычного, если не вдаваться в подробности, поэтому, несмотря на мои протесты, свой огонь я вплетал в уже разработанные связки Соквеля, а контролировать его мне помогал Эдуард. Как бы то ни было, если в закромах моей магии сидит такая опасная и нестабильная штука как огонь, и не важно, какого он цвета, его нужно держать под контролем. И какие бы цели не преследовал Эван, к концу августа он добился своего: я смог, наконец-то, себя контролировать настолько, что Эдуард определил мое физическое состояние приемлемым, для начала занятий ментальной магией.

В общем, к концу лета, мы вынуждены были признаться, что у наших учителей получается сделать из нас что-то довольно неплохое. И я даже умудрился почти не напортачить, почти, потому что во время разговора с мамой по телефону, я умудрился разругаться с ней так, как еще ни разу в жизни не ругался. Мы с ней не разговариваем до сих пор, а ведь наш разговор состоялся в середине апреля, а сейчас конец августа на носу. С ослиным упрямством я отказывался брать трубку, если она звонила, хотя чувствовал я себя при этом просто отвратительно. А поругались мы из-за того, что мама вновь захотела забрать меня из Шории и даже сообщила, что приезжает. Я категорично отказался от переезда, хотя и не возражал против ее приезда, потому что мне кажется, что образование у Ванды получается каким-то слишком однобоким. Она все-таки девушка, и ей не помешало бы общение с представительницами прекрасного пола. Но саму Ванду, похоже, все устраивает, а необходимый ей романтизм, она добирает в романах: единственных книгах, которые она читает за исключением огромного количества учебных пособий. Что в итоге из нее выйдет непонятно даже Эдуарду, который уже начал намекать, что Ванде необходимо примерить женственность героинь ее любимых романов на себя. Но пока что Ванда усиленно тренируется, а в свободное время витает в облаках. Самое интересное, что она окружена просто неприлично большим количеством очень привлекательных молодых и неженатых мужчин, вот только ни один из них нашей подружке не нравится именно как мужчина, да и мы с Реем в этом плане можем чувствовать себя спокойно. И все же это как-то неправильно, что среди такой оравы особей мужского пола проживает единственная девушка, которой, кстати, двадцатого августа исполнилось шестнадцать лет. В общем, Эдуард при поддержке Эвана принял решение, что необходимо нанять Ванде дуэнью, во избежание, так сказать, хотя бы сплетен. Но я отвлекся от мамы — когда я категорически отказался переезжать, мы постепенно перешли на личности, и, в конце концов, она отказалась от поездки домой. Да характер у нее тот еще, но с тех пор мы с ней не разговариваем.

Второй мой косяк заключается в том, что во время восстановления моей комнаты, я постоянно таскался с черной книжкой, из-за которой эта комната и была разрушена, не решаясь ее прочитать, и в итоге потерял. Это было обидно, и очень стыдно, поэтому я тихонько ее искал, не рассказывая Эдуарду о таинственном исчезновении книги из защищенного дома.

Доктор Морис тоже была довольна нашими результатами. Она сильно отошла от школьной программы в плане нашего обучения, после разговора с крестным и Милтоном, и подписания огромного количества бумаг, как мне потом сказали о «неразглашении информации». Мне кажется, что уже очень скоро не останется никого, кто бы не знал о моем истинном происхождении. Но все будут упорно молчать, потому что каждый подпишет эту тонну магических бумажек. В общем, со мной занимались по индивидуальному плану, потому что лекарские зелья в чистом виде я варить не мог, по какой-то непонятной и невыясненной причине. Этот раздел целительства полностью лег на плечи Рейна и Ванды, а меня учили только варить яды и противоядия к ним, а также разбираться в ядах по клинической картине отравленного, запаху, цвету и вкусу. К счастью, вкусовые качества, а также характерные запахи отдельно взятых ядов мы изучали только чисто теоретически. К концу лета мои друзья полностью овладели школьной программой, а я научился готовить около пары десятков простеньких ядов с противоядиями и разбираться теоретически еще в десятке. Иногда мы проходили непосредственно практику возле постели больного, и учились элементарным навыкам обработки ран, перевязкам и просто уходу за больными и умирающими пациентами. Именно эта часть наших занятий была слишком тяжелой даже не в физическом плане, сколько в эмоциональном. Тяжело смотреть, как перед тобой умирают молодые и не очень молодые люди. Ванда после такого ходила, как в воду опущенная еще долгое время, в первое время пытаясь сдержать предательские слезы. Но к концу лета мы притерпелись и привыкли. Мне это было делать проще. От дурманящей меня энергии Смерти не убежать, как бы гадко ни было на душе. Я предложил доктору Морис модифицировать зелья кровью Фолтов, вспоминая, как одно такое подняло практически умирающего Рега на ноги, но та отрицательно покачала головой. Нельзя, нельзя и все. Никому нельзя говорить о том, что делает иногда кровь Темного мага. Да и неизвестно как это отразится на пациенте и, собственно, на мне. А экспериментировать на людях, давая им эликсиры мутного происхождения, никто в своем уме не возьмется.

Вот так прошло почти полгода нашей тяжелой, а если сравнивать со школой, то невероятно тяжелой учебы.

Сегодня же мне предстоит впервые взять в руки ритуальный кинжал, подаренный мне Дэриком, и ступить за Грань.

Я очень боялся, так, что руки дрожали. В подвале, оказывается, была расположена комната для проведения ритуалов. А я и не знал. Хотя в подвал и на чердак я особо никогда не стремился залезть.

Сюда ход был воспрещен абсолютно всем, кто не имел отношение к Тьме. Даже кобольды не допускались. Мы с Эдом угробили два дня, пытаясь все отмыть, отчистить и привести в относительный порядок. Во время уборки, я попытался прояснить непонятные мне моменты:

— Эд, а почему Милтон, ну, не старается тебе угодить, но выполняет твои немногочисленные просьбы? — Эдуард бросил тряпку в ведро с водой и тыльной стороной ладони вытер лоб, убрав заодно выбившиеся из хвоста пряди длинных волос.

— Полагаю, это проявление профессионального уважения, — спустя минуту ответил он, отжал тряпку и снова начал отмывать линии стационарной пентаграммы.

— Я не совсем тебя понимаю, — пропыхтел я, подпрыгивая, чтобы сбить паутину, которую наглый паук развесил довольно высоко от пола.

— Как я понял, структура Службы безопасности практически не изменилась, только я не совсем понимаю, почему из нее вывели силовиков, но… это не мое дело, уже не мое, — добавил он после секундной заминки. — Эту службу я в свое время… нет, не создал, разумеется, но привел вот к такому виду, в котором она просуществовала по ей день.

Я уставился на Эда, забыв про паука, который спасался бегством от моей тряпки по стене.

— Вот это да. А что означает «младший принц»?

— Это обозначение члена Семьи, который никогда не сможет претендовать на корону Империи, — Эду надоело убирать выбившуюся прядку, и он освободил волосы от стягивающей их резинки, а потом ловко стянул снова.

— Но ты же старший сын императора? — я прочитал об этом в семейных хрониках. Я вообще прочитал про него все, что было написано в этих хрониках. К сожалению, написано было мало.

— Я отрекся от любых претензий на трон в пользу моего младшего брата.

— Почему?

— Потому что так было правильно.

— Это ты считаешь, что так было правильно. А если бы ты стал бы Императором? Все было бы по-другому.

— Ты закончил? — не ответил он на мой провокационный вопрос.

— Почти, — я снова принялся гонять высунувшегося паука. — А Ванесса? Ее за что выдали замуж за Дефоссе?

— А почему ты решил, что ее именно выдали? — Эд удивленно посмотрел на меня. — Вэн была… хм, ее не получилось бы без грандиозного скандала выдать насильно замуж. Ты мне иногда ее напоминаешь, — он усмехнулся и поднялся с пола, отжимая тряпку. Я насупился. Нормально, я своему «дядюшке» скандальную принцеску напоминаю. — Лео ей всегда нравился, с самого детства, а в шестнадцать она вбила себе в голову, что выйдет за него. Отец долго колебался, говоря, что очень любит и уважает своего друга и советника, чтобы такую свинью в виде своей взбалмошной дочурки подкладывать, но когда мой замок загорелся во второй раз, а Вэн только и делала, что на все лады повторяла: «Лео, Лео, дважды Лео, трижды…», а сам Дефоссе имел несчастье предложить свою помощь в восстановлении замка, у отца нервы не выдержали и он отдал Лео полусгоревший замок и Ванессу в нагрузку. Я даже не знаю, чему Дефоссе обрадовался больше, или не обрадовался, тут смотря с какой стороны посмотреть, — Эд усмехнулся. Да, весело они жили, ничего не скажешь. Я, боясь сглазить, осторожно произнес:

— Вроде бы уже давно ничего такого разрушительного не происходило.

— Это же не постоянный процесс, — Эд потер лоб. — Если бы со мной что-то происходило постоянно, я вряд ли дожил бы до двадцати девяти лет.

— Тебе же двадцать восемь, — растерянно проговорил я.

— А куда девать этот год, точнее уже почти два, как мы знакомы? Мне скоро исполнится тридцать. Тринадцатого сентября, если быть точным. Так, заканчиваем, иди принимай душ и спускайся сюда, я пока все подготовлю.

И я ушел в душ, а потом на негнущихся ногах вернулся обратно.

В комнате царил полумрак, если не считать тусклого света от свеч, расположенных на каждом луче пентаграммы. От этого света по стенам извивались причудливые тени, наводящие ужас.

— Когда ты научишься, то сможешь проводить обряд где угодно, не только в специально отведенных для этого комнатах, но пока лучше так.

— Чтобы ничего не вырвалось с той стороны? — я нервно закусил губу.

— Можно сказать и так, — кивнул Эдуард. — Хотя вряд ли ты там на кого-то наткнешься. Но в таких делах лучше перестраховаться. Входи в пентаграмму.

Я вошел в центр и опустился на колени, как делал это много раз, когда тренировался без финального аккорда. Посмотрев на Эда, который стоял за пределами звезды, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за мной, я решительно прикрыл глаза и принялся произносить заклинание. Вначале ничего не происходило, но потом я почувствовал, как начинает дуть ветер, холодный, пробирающий до костей. Стало так жутко, что я едва не потерял концентрацию, но справился с собой, и продолжил едва не прерванное заклинание.

— Давай! — крик Эда показался мне далеким, словно нас разделяло много километров, а не пара метров пентаграммы. Я чуть-чуть приоткрыл глаза и все еще дрожащей рукой полоснул себя по левой ладони судорожно стиснутым в правой руке кинжалом.

Первая же капля моей крови, сорвавшаяся с раненной конечности, упала прямо на выдолбленную в полу линию. Крови накапало мало, лоза не дала бы мне умереть от кровопотери, но и этих крох хватило, чтобы быстро пробежать по линиям пентаграммы, окрашивая их в красный цвет. Ветер все усиливался, и я уже даже не слышал себя, но как только прозвучало последнее слово заклинания, все звуки внезапно и очень резко стихли. Тишина была настолько звенящей, что на мгновение мне показалось, что я оглох. И тут вспыхнул яркий свет, и я зажмурился, а когда открыл глаза, то от неожиданности вскочил на ноги, потому что полутемной комнаты не было. Я стоял в абсолютно пустом помещении, в окружении белого света. Этот свет шел отовсюду, не давая понять, где пол, где потолок, и есть ли они вообще.

— Привет, — я подпрыгнул от неожиданности, когда у меня за спиной прозвучал звонкий голос. Повернувшись, я замер, разглядывая девочку лет десяти-двенадцати, в белом платье. Она была очень хорошенькая, с огромными темными глазами. Ее иссиня черные волосы были распущены и спускались почти до пояса, а на лицо им не давала падать красная шелковая лента, повязанная в виде ободка. — Ты такой забавный.

— Кто ты? — я приложил все силы, чтобы мой голос не дрожал.

— Ты меня боишься, — девочка скорчила гримаску. — Почему?

— Встретить толпу гопников, желающих развлечься — это ерунда, но вот если бы та же толпа гопников встретила маленькую девочку в белом платьице на кладбище… или вот здесь… думаю, мы бы дышать нормально не смогли, так они бы обрадовались подобной встрече, — я нервно хмыкнул. — Кто ты? И что ты здесь делаешь?

— Меня называют по-разному, но твои предки и вообще Темные маги вашего мира дали мне удивительное имя, — Прекраснейшая.

Я икнул, во все глаза глядя на это красивое дитя. И вот это — Прекраснейшая?

— Я думал, что ты старше, — не удержавшись, проговорил я. Девочка рассмеялась серебристым смехом.

— Старше? Старше чего? Нет, ты все-таки смешной.

— Это ты мне помогла тогда… — я не стал уточнять когда, но этого и не требовалось. Девочка перестала смеяться и отрицательно покачала головой.

— Нет, я не могла бы тебе помочь, но на твои мольбы отозвалась та, которая действительно старше всего сущего, та, которая была всегда, задолго до того, как зажегся свет, и появилась Жизнь. Тебя коснулась сама Тьма.

Я плохо знаю свою религию. Я знаю только то, что Прекраснейшая — это Смерть. И я совсем не понимаю различия между нею и Тьмой. Она словно прочитала мои суматошные мысли, хотя, почему словно? Скорее всего, и прочитала, потому что, печально улыбнувшись, ответила на мой невысказанный вопрос.

— Сначала была Тьма. Потом появилось все остальное. Пойми, Деймос, Тьма — это не зло, это начало всех начал. И то, что ты смог привлечь ее внимание, то, что она благоволит тебе, то, что она коснулась тебя, делает тебя особенным.

— Я не чувствую в себе никакой особенности.

— Ты опять ничего не понял, — она покачала головой. — Ты не избран для чего-то, ты не лучше, чем все остальные, но ты особенный. Однажды, когда тебе это будет очень нужно, нужно настолько, что тебе будет казаться, что от этого зависит твоя жизнь и даже сущность, ты снова можешь воззвать, и тебе ответят. Вот в чем твоя особенность. Даже среди Фолтов подобных тебе было немного. Эдуард тоже отмечен Тьмой, — она снова улыбнулась.

— И что же я такого должен захотеть? — я потер лоб.

— Что угодно, это невозможно предугадать. Может, ты однажды до потери сущности, захочешь мороженого, — Прекраснейшая засмеялась.

— Почему ты цепляешься за нас, заставляешь учиться, отпускаешь лучших из нас в виде призраков или даешь оживить недоделанных оборотней?

— Боги живут, пока в них верят.

— Трудно не верить в Смерть.

— Это верно, но мне очень нравится быть такой, какой вы меня представляли и продолжаете представлять себе. Я не хочу снова стать безобразной старухой с отвратительной косой. Я хочу оставаться Прекраснейшей, пусть даже для своих последних адептов, — она наклонила голову и к чему-то прислушалась. — Тебе пора.

— Но… я еще не все… — ярко-белая комната пропала, и я повалился на пол, в центре пентаграммы, на лучах которой сами собой гасли свечи — одна за другой.

— Ты как? — Эд дождался, когда погаснет последняя свеча и рванул ко мне, поднимая с холодного пола. Я поднес руку к лицу, так и есть, из носа хлестала кровь. А еще я чувствовал чудовищную слабость, и жутко хотелось есть.

— Есть хочу, и слабость такая, просто до звездочек в глазах. Что со мной? — слабо спросил я, наваливаясь на Эдуарда все сильнее.

— Это называется истощение магического ядра.

— Как это возможно? — я недоверчиво посмотрел на него. — У Темных же ядро практически неисчерпаемо.

— Любой колодец можно вычерпать до дна. Переход за Грань — это… К счастью, тебе нужно будет для восстановления плотно поесть и лечь спать. К утру будешь как огурчик.

— Ты не хочешь знать, что там было?

— Нет, и на будущее, спрашивать об этом у Темного — неприлично. Это почти такая же интимная тема, как секс.

— Ничего себе, — у меня от слабости язык едва ворочался во рту.

— Шевелись, иначе уснешь прямо здесь, — Эдуард, поддерживая меня за талию, повел к выходу, а я наваливался на него все больше и больше.

Друзья ждали нас возле спуска в подвал. Увидев меня, висящего на сильном плече дядюшки Эда, Рей присвистнул.

— Вот это да. Я даже представить себе не мог, что существует что-то, способное выжать Темного как лимон.

— Это как секс, только еще интимнее, — я вольно процитировал Эдуарда.

— Ну, вам виднее, — на лице Ванды читалось любопытство, но она держалась и ни о чем не спрашивала.

— А вы чего там топтались? — за разговором мы дошли до столовой, где Эд сгрузил меня на стул. Я едва не захлебнулся слюной, увидев стоящие на столе блюда. Забыв про все правила этикета, которые небезуспешно вот уже полгода вбивал в меня Эдуард, я схватил руками кусок курицы и почти целиком запихал ее в рот, закрыв глаза от удовольствия.

— Класс, — снова восхитился теперь уже моим аппетитом Рейн. Потом ответил на мой вопрос: — Приходил мистер Милтон. Через три недели нам предстоит выполнить одно задание. Но озвучит он его только через эти три недели.

— И почему все так загадочно? — по мере насыщения ко мне частично возвращались силы, которые позволили мне говорить четко, а не словно я кашу в рот набрал.

— Потому что детали операции озвучат нам только после того, как ты на лошади ездить научишься. Причем ты должен ездить хорошо, чтобы не свалиться во время поло.

— Что ты сказал? — Я уставился на Рейна, забыв про надкусанный пирожок с рубленной говядиной.

— Ты должен научиться ездить на лошади для успешной игры в поло, — сочувственно произнесла Ванда.

— Ты сейчас так пошутила? — я видел лошадь только по дороге в Два Дубка, когда нас подвозил сообщник ведьмы. — Как вообще можно ездить на таком огромном, таком высоком животном?

— Ну вот как-то можно. Мистер Милтон велел передать, что у тебя будет вполне знающий инструктор.

— Да хоть сотня инструкторов, — я выпрямился. — Что инструктор сможет сделать с моей боязнью лошадей?

— А ты что боишься лошадей? — спросил удивленно Эд.

— Представьте себе, да! Я не хочу ни на ком учиться ездить. Вы не можете меня заставить!

— Боюсь, что можем. Иди уже отдыхай, сейчас ты сильно устал, чтобы мыслить здраво. А завтра с утра постарайся не опозориться перед своим тренером, который приедет в девять утра вместе с твоим конем, — я до конца прослушал этот короткий спич Эдуарда, швырнул недоеденный пирожок на стол и буквально выскочил из-за стола под изумленными взглядами друзей. Ну вот такие у меня интересные страхи, но я же в них не виноват!