Пепел чужих костров

Старые долги

Их встретили на повороте. Едва Абеляр и Сив спустившись с пригорка, обошли огромную, с трактир величиной, торчащую из склона холма обвиняющим перстом, каменюку, от которой открывался вид на их лагерь, на встречу им вышли люди. Они не таились. Не прятались по кустам. Не старались рассыпаться и окружить, шли вместе, открыто, неровным строем. Полторы дюжины мужчин. Все как на подбор высокие, крепкие. Не перегруженные мышцами здоровяки, напротив, худые и жилистые, словно дожившие до весны волки. Длинные небеленые рубахи-безрукавки, кожаные, украшенные перекрещивающимися ромбовидными узорами нагрудники, с нашитыми на них бронзовыми и деревянными пластинами. Широкие, костистые плечи. Покрытые застарелыми и свежими шрамами, перевитые лентами цветной ткани, сжимающие копья, топоры и луки, руки. Заплетенные в украшенные костяными и железными кольцами, косы, волосы. Длинные, собранные в пучки бороды. Суровые, исчерченные морщинами и клановыми татуировками лица, холодные оценивающие взгляды.

По рту Эддарда стало кисло в ушах зашумело. Пикты. Лесные варвары. Те, кто не признав принесенный империей порядок, предпочли уйти в глубь диких земель. Разбойники, живущие набегами на караваны и поселки. Еретики, предпочитающие единой церкви, поклонение демонам и духам предков. Как часто говорили, не ведающие жалости и не брезгующие каннибализмом убийцы. Он знал, что половина леденящих кровь рассказов была не более чем церковной пропогандой, но любой побывавший за пределами вала гражданин империи повторял одно и то же — столкнутся с лесными означает только одно, смерть. Либо быстрая и болезненная, либо медленная но от того не менее мучительная.

Двое, замыкающих несли нечто вроде сооруженных из ветвей и прутьев носилок, на которых лежало тонкое тело в изорванном, потерявшем белизну платье. Травница явно находилась без сознания, но ее руки были крепко связаны, а рот закрывал кляп. Юбка красавицы была разорвана, бесстыдно оголенное бедро плотно перетягивал кусок окровавленной тряпки. Волосы женщины слиплись от крови.

Жители лесов остановились в двадцати шагах. Никто не поднял оружия, не совершал угрожающих жестов, не рычал и не сыпал проклятьями. Пикты просто стояли и смотрели. Шедший впереди остальных, убеленный сединами, но судя по осанке и легкости движений, не потерявший ни силы ни ловкости, старик, брякнув отягощающими жилистые запястья тяжелыми золотыми браслетами, предостерегающе поднял руку, медленно положил на землю короткое, с вышедшим из моды лет триста как листовидным наконечником, копье, развернул пояс так, чтобы оттягивающие его ножи оказались далеко за спиной, и медленно зашагал вперед. Сняв с пересекающего грудь ремня небольшой бурдючок. Приостановившись в паре шагов от великанши, лесной варвар выдернул пробку, сделал глоток, и неожиданно щедро плеснув содержимым под ноги, растянул рот в, чем-то напоминающем оскал, готовящегося к прыжку волка, улыбке.

— Пусть сегодня льется мед, а не кровь. — Безжалостно коверкая слова общего языка произнес он. Голос мужчины был глубоким и усталым.

Эддард вздрогнул. Зубы у старика были молочно-белые, неприятно острые и действительно больше подходили бы дикому зверю.

Подпиленные.

Мелькнула в голове ученого мысль.

Значит он из поклявшихся. Тех самых, что убивают любого, в ком есть хоть капля ромейской крови.

Несколько мгновений дикарка разглядывала стоящего перед ней пикта, перевела взгляд на остальных, чуть задержавшись на носилках с травницей и медленно кивнув, приняла протянутый бурдюк.

— Во имя мира и дружбы. Пусть льется мед и кровь наших врагов. — Выдохнула она, и тоже сделав глоток, вернула сосуд хозяину. — Давно не виделись Бердеф…

— И не скажу что рад нашей встрече Ничья дочь. — На лице мужчины не дрогнул не один мускул.

— Значит мы друг с другом согласны. — Медленно кивнула горянка. — Видела недавно твои портреты в Ислеве. Южане дают за твою голову сотню марок.

— Сотня марок… Это очень много золота. — В глазах мужчины заплясали веселые искорки. — Достаточно, чтобы прокормить сразу несколько племен много лет. И достаточно, чтобы потерять голову. Как думаешь, если я принесу ее имперцам, они отдадут деньги моему народу?

— Вряд ли. — После некоторого раздумья покачала головой великанша.

— Жаль. — Искренне расстроился старик. — Это был бы хороший обмен.

— Что привело тебя сюда, большой шаман? — Прищурившись горянка уперев руки в бока, качнулась с носка на пятку, и взглянув на медленно скатывающееся с зенита, в сторону горных вершин солнце, покачала головой. — Как по мне, ты забрался далековато от дома.

Пикт безразлично пожав плечами, пикт пристроил бурдюк обратно на ремень и пошевелив пальцами словно пробуя ими ветер принялся ожесточенно скрести длинную, собранную в разделенную разноцветными шнурами косу, бороду.

— То же что и тебя, дочь гор. Наш с тобой дом, там, где мы можем разжечь свой костер. А ведет нас судьба. А еще стая тех, кто смешал кровь своих предков с темными. От тебя прямо таки смердит ладаном белого бога, девочка. И смертью. Ты теперь служишь этому южанину? Это он тебе подарил? — Тонкий жилистый палец ткнул в охватывающую шею великанши нитку бус.

— Не он. Не служу. — Медленно покачав головой, великанша заложила большие пальцы рук за пояс. — А что касается памяти и богов. Я решила, что сама могу выбирать свои пути. И того бога, что мне по нраву.

— Хм-м-м. — На мгновение нахмурившись старик окинул дикарку оценивающим взглядом и неожиданно звонко расхохотался. — В прошлую нашу встречу ты так не считала. Решила, что можешь быть капризной, да? Выбираешь себе богов, словно первая красавица в одале выбирает себе жениха?

— Ну… уродиной меня не назовешь. — Пожала плечами великанша. — Так что пока я могу выбирать перед кем раздвигать ноги.

— Хе… Молодость, молодость… — Покачав головой старик прикусил губу. — напомни, в прошлый раз ты дралась со мной или против меня?

— Против. — Пожала плечами горянка. — Ты хотел пройти через ущелье и устроить небольшую резню в долинах, а легат Гайманк был немного против.

— Точно. — Медленно кивнул старик. — Ты убила моего ученика.

— Я тогда много кого убила. — С виду безразлично бросила Сив.

— А за два года до этого Хальдар прислал тебя чтобы помочь нам с одним делом… — Приложив палец к подбородку старик покачал головой. — Как я припомню надо было провести войско через горные тропы. Но как-то так вышло что ты спустилась в долины и устроила там небольшую резню…

— Я стараюсь стать лучше… — Вновь пожала плечами горянка.

— Лучше? — Старик захохотал… Дочь бури с двусущной душой. Одно твое лицо — молодая женщина, слышащая шепоты, твердая и упрямая как горы, другое — смерть… Твоя тень выросла… Но от тебя несет костром и ладаном. — Тонкий, оканчивающийся желтым, обломанным ногтем палец снова ткнул в опутывающее шею дикарки ожерелье. — Думаешь это поможет?

— А есть другие способы? — С наигранным удивлением вскинула брови горянка.

— Видят духи предков я не знаю. — Покачал головой отсмеявшись старик. — Что же, девочка. Ты смогла меня удивить. Видимо я засиделся в лесах. Слишком засиделся. Эти слуги кровавого выскочки, притворяющегося богом… Они не могли не знать, не могли не проверить кто ты такая. И все же приняли тебя. Не отправили тебя на костер. Времена воистину меняются…

— Не оскорбляй моего бога, шаман и я не буду оскорблять твоих. Во имя пролитого нами меда. — Голосом дикарки можно было дробить камень.

— Айе… — По каменно спокойному лицу шамана разбежалась волна трещин-морщинок. — Меня устыдили. Второй раз за день. И кто? Живущая вне закона и южанская девчонка-соплячка. — На мгновение повернувшись к носилкам с лежащей на них травницей старик покачал головой. — Ты права Ничья дочь. Я сказал недостойно. Ты права. Каждый выбирает свою судьбу. И каждый пожинает ее плоды сам. А это кто? — Переведя неприятно колючий взгляд на стиснувшего рукоять трости Эддарда, пикт потянул воздух носом словно взявший след пес. — От тебя пахнет щедрым солнцем и сладкими плодами, теплым морем и каменными стенами. Немного лжи, немного глупости, много гордости и самомнения, кроха решимости… Ты прячешь свои зубы словно притворяющаяся ужом гадюка, но поверь, сделай ты сейчас какую-то глупость, они тебя не спасут… — Старик хитро прищурился. — Видимо сегодня великий день моей судьбы. Так много уроков… Ты боишься, южанин, но не питаешь ко мне ненависти… Неужели ты не слышал, кто я такой?

Эддард откашлялся.

— Я прибыл на север не так давно, господин. Но слышал. И знаю, что именем Бердефа пугают непослушных детей. Знаю, что однажды за тобой отправили полный легион тяжелой пехоты, с тремя магистрами магии. Не вернулся никто. А головы магов, замаринованные в меду, нашли у наместника в спальне. Говорят, ты любишь насаживать врагов на кол. Но… Думаю, если бы то, что я слышал, было правдой, я был бы уже мертв. Как и та женщина, что вы взяли в плен.

— Господин. Ха… — Пикт снова громко рассмеялся. — Меня еще никогда не называли господином. Вождем, отцом воинов — да, героем спасшим свой народ, голосом богов — бывало пару раз, убийцей и чудовищем — чаще, чем хожу поссать, а последние годы я это делаю по десять раз за ночь… Но господином никогда. Ты пролил мед на мое сердце южанин. Освежил его памятью старых побед. И знанием, какую память я оставил о себе империи. Но ты удивлен южанин. Почему мы ее не изнасиловали, почему не истыкали копьями, почему не пытали огнем, не посадили на кол, не вырезали ей на спине кровавый крест, а потом не пробили голову камнем? Ведь, вы южане, этого вы от нас ждете да? — Старик устало прикрыл глаза. — Она не пленница. Мы нашли ее без сознания, на поле боя. Мы перевязали ее раны. А связана она потому, что я не хочу, чтобы по незнанию она навредила себе. Оглянись вокруг, сын юга. Шаман взмахнул рукой и с глаз Эддарда будто бы спала пелена. Их стоянка… Потерявший все листья, почерневший, обугленный дуб, лежащий на боку в десятке шагов от места где они его оставили утром, перекошенный, скособоченный, изломанный фургон, на месте очага огромная, источающая жирный чад яма, сама поляна изрыта так будто по ней несколько раз прошел полк тяжелой кавалерии. Обломки досок, разбросанный хворост, разорванные тюки со скарбом. И тела. Обугленные, замороженные, разорванные, раздавленные. Не человеческие.

— Эта девочка. — Кивнув в сторону носилок, шаман дернул себя за бороду с такой силой, будто пытался ее вырвать. Она сделала за нас нашу работу. И лес свидетель — сделала ее получше, чем мы. — Голос старика задрожал. — Лучше, чем я во всяком случае. Не побоялась зачерпнуть силы на той стороне, из источника столь глубокого, что я не решался пить из него даже в лучшие годы. Без нужных песен, без охранных амулетов, без правильных жертв, без сотни духов удерживающих тебя от падения с этой стороны мира… Те пути, по которым прошло ее сердце, выпили ее как паук муху… Лишь ее упрямство и стоящий за ее плечом дух молодого воина удерживают ее от шага на дорогу сна. Если она выживет, станет великой вельвой. Ее душа сияет подобно луне. Чистая и яркая. Такие как она, рождаются раз в сотню лет. Я не могу не проявить уважение к такой храбрости. К такой силе. К такому таланту. Будь она хоть трижды южанкой.

— Времена меняются, да, Бердеф? — Вскинула бровь Сив. — Мне рассказывали, что любой встреченный тобой южанин, будь он хоть землепашец, хоть торговец, хоть жрец, хоть малый ребенок или беззубая старуха, заканчивают жизнь на ветвях священного дуба. Говорили, что ты поклялся убивать любого, кто не рожден на этой земле.

— Мой тебе совет. Никогда ни в чем не клянись, девочка. Боги любят посмеяться. — Немного потеребив перетягивающий в бороду, заканчивающийся парой костяных бусин, кожаный шнурок, шаман тяжело вздохнул. — К тому же, старость способствует раздумьям. А раздумья, позволяют смотреть на мир другими глазами. Правда, некоторые говорят, будто я размяк. Зим тридцать назад на мой зов пришло бы пять сотен. Теперь, только четыре по десять.

— А где тогда… — Резко замолкнув дикарка резко кивнула, в глубине ее зрачков мелькнуло понимание.

— В половине дневного перехода отсюда находится glaa'zev, или, как его называете вы, урочище, место, где границы между той и этой стороной слишком тонкие, чтобы быть безопасными. Место древней битвы. Иногда наши молодые воины ходили туда, чтобы испытать свою силу. Некоторые возвращались обратно. Иногда из него выходили laan'derev, искаженные. Слабые. Мелкие. Белки, мыши, птицы. Мы их убивали. Хотя могли бы просто не обращать внимания — они умирали сами. Через несколько дней. Они не были полными и дыхание этого мира было для них ядом. Пусть, даже наши предки не смогли выжечь гиблое место до конца, но они знали, как его оградить и ослабить. Кольцо камней-стражей и священные рощи выпивали из урочища силы, не давали родиться там ничему цельному, тем, кто мог представлять настоящую опасность. Но потом пришли южане. Поставили свои города.

— Поселки. — Кашлянул Эддард, но словно на стену натолкнувшись на холодный взгляд старика поспешно отвернулся. — Извините.

— Мы предупреждали их. Пытались объяснить, почему нельзя двигать камни и рубить священные дубы. Но они ответили бранью и стрелами. Позвали солдат. И мы ушли. Это было ошибкой. — Горестно покачав головой, шаман уставился на молча слушающую дикарку невидящим взглядом. — Камни сдвигали и переворачивали, рощи жгли, чтобы освободить места под пашни. Наши предки постарались на славу. Защита держалась много лет. Но в конце концов не выдержала. Зимой у нас начали пропадать дети и женщины. Охотники собрали облаву, и нашли тела. Ты здесь не просто так, и думаю, ты знаешь, что с ними делали. Их пытали, и смерть их была страшна. Laan'derev. Измененные иной стороной. Они любят боль и страх. Она дает им силы. Урочище прорвалось словно перезревший гнойник на старушечьей заднице. И исторгло из себя бесову уйму измененных. Леса просто кишат ими. Несколько кланов собрались и попытались справится сами. Собрали охотников. Выследили и убили большинство бродячих. Но laan'derev, не долго бродят в одиночку. Рано или поздно они сбиваются в стаи, роют норы, устраивают гнездовья. А вот стаи то мы и не нашли. Узнали о ее существовании только когда потеряли сразу несколько семей. Теперь я знаю, как это происходило. Они переходили через границу наших и имперских земель. Кочевали туда-сюда, то нападая на ваши, — пожевав губами, старик усмехнулся, — поселки, то вырезая наши кланы. Нас подвела разрозненность и малочисленность. Дюжина семей погибла, прежде чем мы об этом узнали. И даже тогда, совет вождей не захотел признавать проблему. Испугались, что собери мы людей, южане посчитают это нападением на свои земли и снова начнут жечь лес и устраивать большие облавы. Что легионы загонят нас еще глубже в чащу, к самой границе, туда, где ветра и стужа настолько злы, что мы захиреем и вымрем за пару лет. Так что пришлось делать все самому. — Коротко хохотнув, старик снова принялся теребить волосы на лице. — Как в дни своей молодости… Плевать в сытые рожи вождей, созывать воинов, платить залог их женам и детям, искать, выслеживать, дожидаться правильного момента…

— Здесь нет стаи. — Пара смешанных, не больше. — Покачала головой горянка.

— О да. — Оскал старика был страшен. — Они очень постарались замести следы. И у них это получилось. Когда я все-таки их нашел…

— Ты потерпел неудачу. — Голос дикарки был холоден как лед. — Потерял половину пошедших за тобой, и как говорят мне духи большую часть своей силы.

Над дорогой повисла тяжелая давящая тишина.

— Да, дочь гор. — Наконец выдохнул старик. — Правда колет мне сердце терновой колючкой, и боги свидетели я бы с радостью выдрал тебе за эти слова язык, но правда от этого не изменится. Я чувствовал ритм, чувствовал биение сил. Словно когтями по хребту. Знал, что в стае есть колдун. Но рассчитывал, что это лишь дикий laan'druze, не владеющий силой, а ее раб. Но я ошибся. Первый раз, когда решил напасть ночью. Не дав своим людям отдохнуть, не совершив нужных ритуалов и не позвав нужных духов. Их часовые не должны были стоять так часто, не должны были услышать, не должны были поднять тревогу. Но стояли, услышали и подняли. И против меня был не один одержанный дикими ветрами, а трое владеющих. Черный огонь, и алчущая тьма. Вот что нас встретило. Я убил двоих из них. Потерял половину привязанных духов, вычерпал свой колодец почти до дна, но вырвал из них жизнь и тот сгусток мерзости, что у них вместо души. Отправил их обратно в колесо. Воины, — кивнув в сторону хмуро молчаливо, стискивающих топоры и копья мужчин, шаман покачал головой, — сделали все что смогли. Но последний оказался сильнее и хитрее прочих. Обманул меня, навел морок и увел уцелевших. Разделил выживших и отправил их на юг. Я совершил ошибку. Помедлил. Вместо того, чтобы нагнать их врачевал раненных и провожал умерших на пути к вересковым долинам. И лишь потом разрешил пойти по следам. А теперь я стыжусь. Южанка, годящаяся мне в правнучки, сумела больше, чем я и четыре по десять воинов. Мы убили тридцать и три, она пять дюжин, laan'derev. И дала отпор владеющему силой. Теперь от laan'azave, стаи, осталось не больше трети. И они бегут. Уходят к glaa'zev. Если они скроются там. Если их не добить, уже этой зимой их станет больше. Много больше. Они станут умнее. И эта земля познает кровавый пир. А теперь я спрашиваю тебя. Я помню, как ты билась и на моей стороне и против. Я знаю, что между нами много чего осталось недосказанным и нерешенным. Я вижу на тебе кровь своих друзей и врагов. Я чувствую на тебе свежую смерть. Недавно ты убила laan'derev. Стоящие за твоей спиной духи шепчут, что он был большим как дом, а ты справилась с ним, прежде чем сердце успело бы ударить трижды. И даже не будила свою тень. Дети гор, обычно упрямые и крепкие как камни. А ты… Ты соткана из смерти… Мне бы пригодился такой воин. Я знаю. Наши народы редко жили в мире. Мы убивали друг друга с тех пор как стоят эти леса. У нас полно личных обид и претензий. И встреться мы в иных обстоятельствах, на камни лилась бы кровь, а не мед. Но сейчас я спрашиваю тебя. Сможем ли мы забыть о распрях Ничья Дочь? Пойдешь ли ты со мной?

Взгляд дикарки снова скользнул по группе пиктов.

— Я не люблю это имя, шаман. — Произнесла наконец.

— Но так тебя звали. — Медленно кивнув, старик усмехнулся. — Тогда ты была моложе. И лизала пятки Рогатого Топора. И слыша это имя бывалые воины ссались в штаны как малые дети.

Плечи великанши напряглись. — Считаешь, меня предательницей?

— Считаю, что судьба иногда запутанна и часто ведет не туда, куда нам хочется. — Покачал головой шаман.

— Где барон? — Сухо бросила горянка.

— Ба'арон? — Нахмурился старик. — Здесь не было южанских вождей, девочка.

— Бледный, худой, мелкий. С волосами как шерсть у овечки. Когда открывает рот, хочется заткнуть его камнем. — Пояснила великанша.

Раздув ноздри шаман несколько раз втянул воздух словно берущий след пес и понимающе улыбнулся.

— Молодая душа. Много гнева, лжи, страха, жажды власти… и, седые брови старика сдвинулись к переносице… — Мягкий как свиное сало, молодой и глупый. Глина а не человек. Но эту глину уже начали обжигать. Ты связана с ним словом крови… Они забрали его с собой.

— Дерьмо, — Покачав головой, горянка с шипением втянула в себя воздух. — Ладно, Бердеф. Я пойду с тобой, если ты отпустишь эту женщину.

— Она свободна. — В голосе старика прорезался метал. — А связана потому что здесь небезопасно. Ее дух ходит по дальним тропам. Видит то, что человек видеть не должен. Слышит то, что нельзя слышать. Если она найдет дорогу обратно… Когда она очнется, то ей будет нужно слово. Надеюсь, оно у меня найдется. С ней останутся двое. А'лкер и Вл'ок. Они проследят, чтобы с ней все было хорошо. И с этим южанином тоже.

— Простите. — Шагнув вперед Эддард, подняв взгляд твердо взглянул в лицо шамана. — Но я пойду с Сив.

— Нашел наконец свои яйца, сын юга? — Небрежно махнув рукой, старик усмехнулся. — Впрочем, это не важно. Нет. Это не твоя война. Ты слишком слабый, жирный и мягкий для таких дел. Я не смогу приглядывать за тобой.

— Я пойду с вами. — Твердо повторил Абеляр и пристукнул тростью. — И смогу за себя постоять. Если у вас найдется для меня оружие, помогу вам в бою. Когда-то я увлекался стрельбой из лука. У меня недурно получалось. Попадал по тарелкам с пятидесяти шагов.

— По тарелкам. — Неожиданно фыркнула великанша. — По тарелкам… — Задумчиво повторила она и развернувшись к лесу принялась всматриваться в сену деревьев. — Дай слово, что с Майей ничего не случится, Бердеф.

— Клянусь своим сердцем. — Торжественно кивнул старик и обернувшись к Абеляру, ощерил зубы в полубезумной ухмылке. — Ты получишь свой лук, южанин. И стрелы. Только не просись в живот к мамочке, когда все начнется. А ты, девочка…

— В фургоне было оружие. — Перебила старика горянка. — Много оружия. Я люблю железки. Правда они меня не любят. Постоянно ломаются. Как я понимаю, твои воины не побрезговали забрать его себе. Понимаю. В лесу железо редкость. Я не прошу отдать все назад. Поговорим об этом после боя. Но, вон у того я вижу мой молоток. Мне нравится этот молоток. У нас с ним есть пара общих воспоминаний. Ну или появятся… — Ткнув в сторону пикта с торчащим из-за спины здоровенным, пересаженным на длинную по грудь взрослому человеку, рукоятку, кузнечным молотом, горянка растянула губы в широкой ухмылке. Покрытый шрамами воин оглянулся сначала влево потом вправо, словно надеясь что указывают не на него. Сглотнул слюну и меленно сняв со спины молот поставив его на землю отступил на пару шагов.

— Nj uht,fyyfz Ничья Дочь! — Рявкнул он, и сжав кулаки оглянулся на собратьев по оружию. Воины молчали.

— Они идут лесными тропами, ни к кому не обращаясь произнес шаман и тряхнув головой недобро уставился на Абеляра. — Торопятся. Почти не дают себе отдыха. Их колдун очень силен, но я умею больше. Лес помог мне заплести их тропы и ему придется постараться, чтобы их распутать… Они будут ходить кругами, проваливаться в ямы и застревать в кустах. Мы пойдем холмами. Летом это опасно, но даст нам время. Достаточно времени, чтобы обогнать их. Найти правильное место чтобы их встретить. А когда мы его найдем мы сделаем так…