Пепел чужих костров

Почему я?

— Сколько она весит? Стоунов пятьдесят? — Выдохнула Гармандка и упав на колени прижала руки к низу живота. — Бесы. У меня опять кровь пошла.

— Немного осталось. — С трудом глотающий воздух юноша, приложив руку к груди, отпустив конец пледа упал на четвереньки и отхаркнув ком вязкой слюны уперся лбом в землю. — Надо подняться на тот холм, а потом останется совсем чуть-чуть…

— Ты говорил это два часа назад, лорденыш — Тяжело перевалившись на бок, женщина ожгла цу Вернстрома ненавидящим взглядом. — Хватит. Можешь делать, что хочешь. Я дальше не пойду. Ни шагу не сделаю. Ни одного проклятого шагу.

Юноша не слушал. Хоть данная горянкой смесь трав и грибов похоже наконец-то подействовала и сейчас заглушала боль и подстегивала тело, давая силы на следующий шаг, безумная гонка по холмам выжала его досуха. Сив оказалась тяжелой. Очень тяжелой. Не пятьдесят стоунов, конечно но… Не помогли ни примотанный к пледу топор, что он планировал использовать как рукоятку, ни привязанные к краям волокуши жерди, ни веревочные петли, что он пытался завязать на плечах, впрягаясь в них подобно волу. Клятая, будто врастающая в землю, стоило лишь на мгновенье остановиться, волокуша цеплялась за, невесть откуда взявшиеся кусты, корни, ветки и камни, казалось, не пропуская ни одну неровность в почве. На подъемах было хуже всего. К концу первого часа Август уже чувствовал себя загнанной тягловой лошадью впряженной в слишком большой для нее плуг. К концу третьего завидовал всем коням и мулам мира. А сейчас… Сейчас все чего ему хотелось это лечь на холодную землю и не открывать глаза буде само небо решит на него обрушиться. Просто лежать. Тысячу лет. Или даже больше. Пока эти проклятые холмы и горы не распадутся в пыль. К сожалению тысячи лет у него не было. Сив становилось хуже. Хотя, странно это было применять слово «хуже» к неподвижно лежащему не моргающе глядящему перед собой телу. Но это было так. Горянку то и дело начинала бить крупная дрожь. Тело выгибалось дугой сведенные судорогой руки и ноги колотили по земле, изо рта шла пена. Пару раз она даже вывалилась из волокуши. Самое страшное в эти мгновения было смотреть ей в лицо. Каменное. Недвижимое. Удивительно спокойное. Если бы не сотрясающееся в конвульсиях тело, уродливая, ощерившееся вторым ртом, рана под челюстью, и мертвые, неотрывно смотрящие на нечто видимое только ей, глаза дикарки, можно было бы подумать, что северянка мирно спит. Сам Август тоже ловил себя на мысли что все виденное им лишь сон, ночные грезы обернувшиеся кошмаром. Что сейчас он откроет глаза и окажется на ложе в своем замке. Что он встанет, позавтракает принесенной слугами жирной яичницей с беконом, выпьет немного разбавленного вина, а потом, повалявшись на мягкой перине еще пол часа, пойдет осматривать строящиеся стены и решать целый ворох, кажущихся сейчас настолько незначительными и пустыми, проблем. Возможно, это было действие зелья, чт- он проглотил. А может чего-то другого. Он не знал. Усталость и боль в груди почти ушли, отодвинулись куда-то глубоко в тень сознания, вытесненные пустотой и желанием просто упасть. Чувствовать под собой еле заметное дыхание холодной земли и щекочущий уже даже не потеющую кожу ветер…

— Лорденыш. Ее опять трясет.

Со стоном поднявшись на колени, юноша повернулся к великанше. Сив действительно трясло. Но сейчас это было по-другому. Мелкие словно рябь по воде волны сокращений мышц проходили по телу, сталкиваясь и расходясь, чтобы столкнутся снова. На губах выступила розовая пена. Горянка дернулась, раз, другой, третий, и неожиданно замерла. Между ног на ее рубахе начало расползаться мокрое пятно.

Боги. Дайте мне еще немного времени. Еще чуть-чуть… Только донести ее до лагеря. Майя что-нибудь придумает, не может не придумать. Ну еще чуть-чуть…

Сив не двигалась. Мертвые глаза по прежнему смотрели в пространство.

— Обоссалась. Плохо дело. — Словно подтверждая его самые страшные опасения выдохнула стоящая на четвереньках гармандка и устало помотав головой отхаркнула очередную порцию кровавой мокроты. И стоило надрывать пуп? Лучше бы было затащить ее в дом и сжечь в месте с тем обосраным ублюдком.

Слова обожгли его словно кипящая смола. — В душе колыхнулся гнев. — Августу захотелось ударить женщину. Вбить эти слова ей обратно в глотку вместе с зубами. Втоптать ее в грязь, так глубоко, чтобы и следа не осталось. Но сил хватило только на то, чтобы повернуть голову.

— Заткнись. — Подползя к великанше, Август положил ей руку на грудь.

Давай. Еще чуть-чуть. Не умирай. Пожалуйста. Ты ведь сильная. Ты очень сильная. И упрямая. Чтобы тебя прикончить одной раны недостаточно. Ты выдержишь…»

Дыхания не было. Он ждал минуту. Вторую третью. Приложил ухо к груди. Потом ко рту. Попытался ощутить хоть намек на тепло неглубокого дыхания, эхо почти замершего сердца… Схватился за стремительно теряющую последние крохи тепла руку.

Ну почему я? Почему это происходит со мной?

Глаза дикарки безучастно смотрели ему в лицо.

— Умерла? — Голос гармандки разорвал тишину ржавой косой.

— Мы должны ее похоронить. — Хрипло произнес юноша и уткнувшись великанше под мышку до боли сжал челюсти пытаясь унять пробивающиеся через зажмуренные веки слезы.

— Ага сейчас. Разбежалась.

Почему это происходит со мной?

Отойдя от лагеря на пару сотен шагов Леменет цу Гернхарт, оглянувшись вокруг, запустил руку в поясную сумку и вытащив из нее небольшой стеклянный шар, осторожно положил его на камни. Некоторое время ничего не происходило. Рыцарь вздохнул. Ну почему он? Почему всегда он? Судьба будто смеялась над ним. Сначала всплыло это дурацкое дело с крестьянской семьей, а потом этот напыщенный индюк интендант решил проверить оружейные склады. И если эту паскудную историю с дочкой трактирщика и ее полудурком папашей еще можно было замазать, то пропажу десятка мечей ему не простили. Поначалу, он, конечно рассчитывал на милосердие трибунала. Разжалования в десятники или на худой конец наложение епитимии с последующей отправкой на полгода-год в монастырь Монблау. Не могут же эти вороны в сутанах, его Леменета цу Гернхарта, дворянина в пятьдесят шестом поколении судить как какого-то серва? Да и что такое по сути десяток мечей? Пара почтовых голубей и отец бы возместил сумму в трое превосходившую их стоимость. Ну да… Он тогда изрядно проиграл в карты, а ему нечем было покрыть долг. Но он был готов все вернуть. До последнего, мать его, скойца. Просто руки не доходили. Приговор его ошарашил. Лишение звания и исключение из ордена. Никаких епитимий, постов, стояния на коленях перед статуей Создателя, никаких разведывательных, сиречь штрафных рот и понижений в звании. Его просто выкинули. Вычеркнули из списков рыцарей на службе ордена будто он какая-то бездомная шавка. Его. Того, кто за год командования ротой уничтожил больше двух сотен мятежников — северян. «Мирные жители» Ха. Три раза ха. Даже не смешно. Здесь за пределами Вала, в глуши, живут лишь разбойники, еретики и мерзкие демонопоклонники. Каждый из них даже петли не заслуживает. Отправленная к папеньке весть тоже не радовала ответом. «У нас дожди. Боюсь, твой любимый виноград не вызрел.» Что же. Погребенная в витиеватом словесном кружеве переданного ему письма строчка говорила лишь одно. Церковники вцепились в главу рода не хуже чем стая гончих в медведя. А значит, ему нужно подождать. Год. Может два. Пока все не уляжется и только потом появляться в родном гнезде. Но ему нужно было как-то выживать. А как зарабатывать на хлеб, тому, у кого за душой только крепкий меч с дубовым листом на рукоятке, да несколько карточных долгов? Охранять купчишек? Продавать себя будто падшая девка? Нет, до такого он не опустился. Собрать comitiva оказалось не сложным. В порту нашлось достаточно много желающих подзаработать людей знающих с какой стороны браться за меч. Нет. Конечно, он не стал каким-то презренным грабителем. Да и как можно назвать грабежом благородное дело борьбы с мерзкими еретиками и мятежниками в этом полном дикости краю? Да он был бесовым героем! Взвалил на сбя грязную работу о которой никто не просил! Искал предателей империи и наказывал их по всей строгости закона! А то что их имущество потом можно было продать… Что же, можно сказать, что создатель в своей милости никогда не оставляет благородные поступки без соответствующей награды. Поначалу, ему конечно, приходилось прятаться от патрулей легиона, стражей Вала, но потом… В один из дней, когда он проводил время за игрой в кости в богом забытом трактире на перекрестке дорог, к ним за стол подсел человек. И сделал ему предложение. Просто удивительное предложение. Которое нельзя было не принять. Его comitiva просто перестала существовать. Патрули в упор не видели десятка всадников. Проезжали мимо разграбленных им обозов. Сидели плечом к плечу с ними в тавернах громко обсуждая, какой караван отправляется за стену и сколько в нем будет охраны. С каждым новым поручением, жизнь становилась все лучше и лучше. Делай что хочешь, только время от времени выполняй переданные в проштампованных печатями без оттиска письмах просьбы. Тем более, что каждая из таких просьб вознаграждалась. Очень хорошо вознаграждалась. Полудикие северные коньки сменились обученными дестирэ. Набитые паклей куртки кольчугами. Ржавые тесаки из худого железа, мечами с клеймами кузнечных цехов. Comitiva росла, набирала жирок и кураж, росли и потребности. Потому новое задание он воспринял с радостью. Он не знал, кого представляет передававший ему письма молчаливый посланник. Но когда узнал имя… Таким людям не отказывают. Особенно если на следующий же день его находит тот самый, заметивший растрату интендант и будто ни в чем не бывало указывает на полный воз доспехов седел, попон, и оружия со знаками ордена. И плевать, что от поручения воняет за лигу, а переданные тебе «в усиление» люди походят на проходящих воинское обучение монахов не больше чем голодный волк на свинью. Что ведут они себя как настоящие разбойники дорвавшиеся до власти. Плевать, что по дороге сюда небольшое, на четыре дома селище и едущее на праздник семейство лишились сначала имущества, а потом чести и жизни. Он это приял. Он бесы возьми человек на службе самого Создателя. А воинам иногда надо выпускать пар. Держать в рамках почти сорок крепких мужиков не так уж и просто. Особенно если каждый из них очень хорошо умеет обращаться с железом и страдает от зуда в кулаках и яйцах. Потому он был не против. В конце концов, это всего переселенцы. Лишившиеся имущества бедняки, что решили попытать счастья за пределами Вала. Недолюди. Чуть лучше животных. Или северян. А парни хоть развлеклись. Он давно уяснил. На самом деле подобные вещи… сближают отряд. Но с Мраком надо что-то делать. Этот урод слишком много себе позволяет. Сначала он просто задавал вопросы, и Леменет не видел ничего зазорного, чтобы на них ответить. Но в последнее время «десятник» начал очень много говорить. Рассуждать в слух, а почему так, а не эдак. И эти «почему»… Это раздражало. Почему мы не можем прибить толстяка? Почему бы не пустить по кругу сладкую сучку в красивом платье? Почему не двинуться вокруг горы и просто не перестрелять из арбалетов всех, кто окажется на пути? Почему мы торчим здесь разыгрывая дурацкий спектакль? Почему, почему, почему… Самое плохое, что к этому придурку прислушивались. Нет. С этим решительно надо что-то делать. Например, Мрак может споткнуться об низко летящую стрелу. Или упасть в пропасть… А лучше, если он по недоразумению вляпается в гнильчатку и за пару дней обгадится кровью до смерти. Кому бы это поручить… Цу Гернхарт задумался. Энно, пожалуй. Парень, конечно, не отличается сообразительностью, зато предан как собачонка. Еще бы. Они вместе начинали. Леменет лично выкупил его из тюрьмы, где он сидел по обвинению в отравлении отчима. Да. Надо поговорить с Энно. И С Броном. На всякий случай. Тот давно хочет обшить плащ красной каймой[1]. Да. Решено, как только он закончит…

Раздалось еле слышное потрескивание и стеклянный шар налился зеленоватым светом.

— Говори. — Прозвучавший в ночной тишине голос был полон усталости и плохо скрываемого раздражения.

— Ваше высокопре…

— Без регалий! — Рявкнул голос из шара. — Без имен! Быстро! Кратко! По делу!

— Мы их нашли. Как и было сказано, еретики прятались в предгорьях. — Сделав в сторону шара неприличный жест, зачастил Леменет. — Девка — колдунья и книжник у нас. Северянка и мальчишка где-то в горах, но если верить остальным, они скоро вернутся. Если они не найдут кантонку, мы начнем самостоятельные поиски.

— Хорошо. После непродолжительной паузы проворчал невидимый собеседник рыцаря. — Запомни. Делай, что хочешь, но привези мне их живыми. Свяжи их если надо. Да. И можешь их немного размять. Сделать послушными и сговорчивыми. Твоим людям такое ведь не впервой? Кроме гармандки. Ее голова… Планы поменялись. Я хочу, чтобы от ее головы ни куска не осталось, понял? Если надо, чтобы по ней прошел каждый конь в твоем… сборище, пусть так и будет. Тело потом сжечь. И закопать.

— Будет исполнено ваше… господин. — Почесав переносицу Леменет скривился, будто выхлебал целую кружку лимонного сока и плюнул себе под ноги.

— Отлично. Если справишься… Твое дело. То, о насилии над девой младой, роду крестьянского и преступной краже церковного имущества… Открылись новые обстоятельства и его могут пересмотреть. Такие мелочи не должны портить карьеру столь талантливого молодого человека. Если все сделаешь, как надо… Можешь заказывать себе лисий воротник на плащ. — Прогудел голос и шар погас.

Цу Генхарт моргнул. Раз. Другой. Третий. Помотал головой спохватившись и подобрав горячий, обжигающий даже через кожу перчаток, кусок стекла поспешно запихнул его в поясную сумку. Лисий воротник… Пересмотр дела. Но что… станет полноценным паладином? Похоже, дело в которое он ввязался, смердело намного больше, чем он себе представлял.

Ну почему я?

Настоящую могилу вырыть не получилось. Слишком уж они устали. Да и под слоем земли, стоило ее чуть ковырнуть, оказались сплошные валуны и камни. Так что ограничились тем, что есть. Положили тело в расселину, засыпали кусками дерна и заложили трещину камнями, хоть это и стоило им окончательно надорванных спин, а Гретту вырвало кровью. Вместо савана Август решил, несмотря на все протесты, кантонки использовать тот кусок пледа, что пошел на волокушу. И оставить Сив топор. В конце концов, насколько он знал, для северян это было очень важно, быть похороненным со своим оружием.

Бесы, больше похоже на кучу мусора, чем на место последнего упокоения. Даже надпись нечем сделать. Хотя, звери теперь до нее точно не доберутся. Не факт, что моя могила будет лучше. И что она вообще будет.

Холодная, наполненная усталостью, словно рыбий пузырь мысль заставила сердце юноши сжаться.

Надеюсь, она меня простит, но я сделал все, что мог.

— Надо что-то сказать. — Навалив сверху невысокой каменной кучки последний булыжник, цу Вернстром со стоном разогнувшись, опустился на колени.

— Да пошло оно в жопу! — Зло сплюнула гармандка и болезненно скорчившись прижала руки к низу живота. — Я кровью тут истекаю, не видишь? Перла ее на горбу бесы знает куда, пол ночи, а ты хочешь, чтобы я что-то еще сказала? Я, драть ее, видела два раза и оба раза мне это выходит боком. К тому же она наверняка хотела меня убить. Ведь так? Хотела?

— Хотела. — Медленно кивнул Август. — Но разве это важно… сейчас?

— Да, ежа тебе в благородную твою задницу. — Это важно. Очень важно. — Сплюнув кантонка отвернулась.

— Тогда скажу я. — Издав очередной болезненный стон, юноша поднялся на дрожащие ноги и приложил руку к груди.

Соберись. Это не важно что сказать. Главное… Она хотела бы правду, так?

— Я познакомился с Сив в начале этого лета. Она показалась мне… отвратительной. Злобной, вонючей варваркой, все, что умеющей, орать, размахивать оружием, да жрать и пить в три горла. Жестокой и упрямой дурой, получающей удовольствие от моих унижений. За время знакомства с ней она несколько раз поднимала на меня руку. Я потерял замок и титул. Получил клеймо осужденного. Стал ловчим конгрегации, увидел то, что считал легендой и сказкой, и побывал в плену у чудовищ…

Гармандка хмыкнула.

— Я потерял два пальца глаз и остатки достоинства. — Продолжил, не обращая никакого внимания на женщину цу Вернстром. — От меня отреклась семья. Я потерял все. И я винил ее за все это. Но недавно я понял, что она… мой лучший друг. Она давала мне еду, когда сама была голодной. Вставала передо мной в битве. Несла на себе, когда я не мог идти. Относила меня в кусты, когда ноги не слушались. Она простила мне… очень большую подлость. И кучу мерзостей поменьше. И никогда не жаловалась и не ставила мне это в упрек. До этого у меня никогда не было друзей. Только слуги. И мне сейчас очень грустно и больно. Я не смог отплатить ей за дружбу. Не смог спасти ее, когда ей нужна была помощь. Я облажался. Я трус и подлец. Все что я смог, это насыпать над ней эту могилу. Когда-то давно… В другой жизни… Я читал о северянах. И помню одну легенду, что если кто-то умирает в горах как настоящий воин, его душа спустится вниз к самым корням и укрепит их. А горы в благодарность зацветут белыми цветами невиданной красоты. Если я буду жив, я обещаю, что вернусь сюда на следующий год. Хочу посмотреть на твои цветы, Сив.

— Сказал, так сказал. Прям ода, какой ты весь хороший и благородный. Строишь из себя добренького, лорденыш, а все «я» да «я». — Криво ухмыльнувшись, гармандка ткнула покрытым ссадинами пальцем в сторону медленно заходящего солнца. — Она сдохла. И все что от нее останется через год это куча вонючей грязи и кости. Ну что? Так и будем торчать или все-таки пойдем в этот твой лагерь?

— Ну почему ты такая сука? Ты, что никогда никого не теряла? — Голос Августа сорвался в хрип.

Ухмылка медленно сползла с лица женщины.

— Больше чем ты думаешь, засранец. Больше чем ты можешь представить. — Семью, друзей, любовников, боевых братьев. Считаешь, что ты один такой? Думаешь особенный? Несчастненький. Несправедливо обиженный. Весь такой благородненький с тяжелой судьбой? Небось только и скулишь про себя «Почему я? Почему это со мной происходит?» Думаешь, если потерял свой красивый глазик и пару пальчиков, то понял, как оно все устроено? Ни хрена ты не понял! Жизнь алчная тварь и забирает у тебя все, за что ты цепляешься! Вот что я знаю точно. А еще я знаю такую шутку. Если я почувствую что истеку кровью раньше, чем мы придем к твоей расчудесной, козлом трахнутой лекарке, я прихвачу тебя с собой. Проткну тебе брюхо, так, чтобы ты не смог далеко уползти, но подох не сразу. И буду смеяться, смотря, как ты корчишься, роняешь дерьмо из пропоротых кишок, скулишь как собака, и завеешь мамочку. Но на этом все не закончится. Когда твоя жалкая благородная душонка отправится в преисподнюю я буду ждать тебя прямо у ее ворот. А потом снова убью.

— Почему ты оказалась здесь? — Безразлично поинтересовался юноша. — С теми деньгами, что ты украла…

— С теми деньгами, что я себе вернула, ты хочешь сказать. — Зло сверкнув глазами Гретта раздраженно сплюнула. — Что я могла сделать, по-твоему? Купить дом, пахать землю, и рожать спиногрызов какому ни будь чумазому серву? Ты вот, теперь, как я понимаю, ловчий. Охотничек. Церковным воронам служишь. Как оно тебе? Как дышится? Поводок не жмет? Удила не натирают? Нет? Вот и у меня поводок есть. У каждого свой ошейник. Да такой, что не разорвать. Да ты даже не понимаешь, во что ввязываешься, лорденыш. Мой тебе совет, оборви свой. Отгрызи привязанную лапу если надо. Торгуй в порту своей молоденькой задницей, воруй, голодай, да прячься в самую глубокую нору, что можешь отыскать. Если они узнают, что мы разговаривали. Да что там разговаривали. Если они узнают что мы были ближе, чем в лиге друг от друга. О-о-о… — Покачав головой, Гретта, тихонечко хохотнула. — Поверь. Все что с тобой произошло до этого, будет казаться тебе раем. Ты будешь умолять о смерти. Да. Умолять. Я уже видела, как это делается. Для начала тебя посадят в ящик с дыркой. Маленький такой ящик. В котором, ты и разогнуться не сможешь. Да что там разогнутся, задницу себе почесать. И будут иногда просовывать в дырку кусок хлеба или горлышко от бурдюка. Ты просидишь в этом ящике несколько месяцев. Просто, чтобы у тебя было время припомнить. Научишься выпихивать дерьмо в эту дырку. Забудешь что такое свет, время и что такое этот гребаный мир. Будешь с радостью жрать измазанный собственным дерьмом хлеб и пить тухлую воду. И только потом тебя начнут пытать. Пытать до тех пор, пока ты не расскажешь о каждом моем вдохе каждом пуке и каждом слове, что я тебе сказала. Пока ты не начнешь соглашаться, что вода твердая, а небо красное и липкое, что огонь мокрый, а осел срет радугой. А потом, потом тебя снова посадят в коробку. Чтобы опять все повторить. А потом снова и снова. Затевается что-то большое цу Вернстром, или как теперь тебя называть. Кому-то не хватает власти. И этот кто-то готов перевернуть небо и землю, чтобы ее получить.

— Торговцы. Гильдия. — Это они устроили тот мор в предместьях. — Немного помолчав произнес Август и помассировав ноющие ребра тяжело оперся рукой о камень. — И ты в этом замешана.

— Ох… Какой умный мальчик. — Цыкнула зубом женщина и тут же скривившись, схватилась за живот. — Слушай, Вернстром, я не говорю, что ты прав, но если ты прав… давай на пару мгновений представим несколько друзей. Купца, священника, офицера легиона, чиновника какой ни будь канцелярии и допустим, знатного лорденыша, типа тебя. У каждого есть своя власть. И представь, что каждому из других, кажется, что он заслуживает больше. И вот, кто-то, у кого есть деньги, подкупает офицера, второй запугивает чиновника, а последний заключает договор с каждым, готовясь при этом каждому ударить в спину. Только, он не подозревает что кинжал уже приставлен к его собственной спине…

— Я не вчера родился, Гретта. — Недовольно скривился юноша. — Я управлял собственной землей и знаю об этих играх побольше чем ты.

— Тогда не строй из себя умника. Ты ведь понимаешь, что одно дело болтать и строить планы. А другое знать имена. Пароли. Время и места встреч. — Постучав себя по виску, женщина болезненно зажмурилась. — Бесы. Я уже мертва, Вернстром. Я вляпалась в то, что мне не по зубам. И хотя, я этого совершенно не хотела… Теперь в их глазах я уже битая карта, но бесы меня дери, если я сдамся просто так.

— Это ты начала мор?

— Всего лишь передала некоторые смеси нужным людям. — На мгновение оскалившись, гармандка неожиданно сгорбившись, отвернулась от юноши пряча лицо. — Я не знала что это. Вернее знала, но не понимала зачем. Честно. Думала, что вытяжка с чертовых рожек предназначена для одного знатного засранца. Еще думала на хрена ему столько. Пол города отравить можно. Но потом вспомнила, как он любит подобные развлечения. Устраивает приемы и балы, где в вино добавляют подобную дрянь. Или ставят курильницы с дурманом прямо в пиршественных залах. Но потом, я случайно услышала то, что не должна была. И догадалась. И мне стало страшно. Я решила сбежать, порвать поводок, но тогда они тоже догадались, что я догадалась. А теперь за мной пришли вы двое. И похоже у меня есть шанс. На — Женщина скривилась. — Новый ошейник… Но хотя бы буду живой. И если этот новый ошейник дает мне хоть пол шанса… Все. Хватит об этом. Веди, пока я действительно не начала погонять тебя мечом. Далеко еще?

— Часа два. — Глянув в сторону стремительно темнеющего неба пожал плечами Август. — Может три. А учитывая, в какой мы форме все четыре.

Повернувшись к могиле юноша на мгновение прислонился лбом к камню.

— Прости

[1] Знаки различия сержанта боевого подразделения в империи. Видимо, несмотря на род занятий Леменет предпочитает поддерживать в отряде воинскую дисциплину..