Пепел чужих костров

Ошибки

Стылый, остро пахнущий палой листвой, перегнившими сосновыми иглицами и жирной землей, кисель, утреннего тумана окончательно пожрал солнце, превращая мир в белесое, разорванное неясным пятном тусклого света, тонущее во влаге ничто. Окружающий Эдарда цу Абеляра кустарник, будто бы обретя свободу передвигаться, то отдалялся, то окружал его неприступной стеной, превращаясь в мешанину неясных теней, земля под ногами вздыбилась невесть откуда взявшимися буграми, последние признаки еле заметной звериной тропки исчезли в густом, забивающем глаза ноздри и уши мареве, и мужчина понял, что окончательно потерялся.

Это была отличная идея. Отличная бесы его дери идея, здравая, логичная, отлаженная и надежная как механизм новенькой Ромульской водяной мельницы — сократить путь, и свернуть с клятой, будто бы в издевку над редкими путешественниками, вьющейся между холмов безумными петлями полосы камней и грязи, что местные называли дорогой. Карта четко указывала, что стоит ему взобраться на здоровенную кучу проросших колючим кустарником, мхом и редкими кустиками ежевики камней, у которой и названия то нет, а потом спустится вниз и ему не придется топать лишних пять лиг. Подняться на холм и спуститься, пересечь какой-то безымянный ручей и он окажется в Кабаньей пади еще до полудня. Что может быть проще. Дел на полчаса. И ему не придется снова ночевать под открытым небом, ломая натруженные за день ноги, собирать, а потом тащить на себе весь вечер мокрый хворост, сбивать в кровь пальцы разжигая огонь, а потом чуть ли не по локоть засовывать руки в угли трясясь от пронизывающих тело порывов ледяного ветра, вздрагивать от каждого шороха, и сжимая в оледеневших пальцах дорожную трость прислушиваться к неприятно близкому волчьему вою. Подняться и спустится. Плевая задача для крепкого мужчины только недавно разменявшего четвертый десяток лет. А теперь, в этом богом проклятом тумане он и ног-то своих не видит. Не хватало еще споткнуться и провалиться в какой-нибудь овраг, свернув себе шею. Словно в ответ на его мысли под каблуком сапога что-то хрустнуло, влажно чавкнуло, огромный пласт земли поехал куда-то в сторону, вынуждая Эддарда, нелепо раскорячившись, взмахнуть руками и упасть на четвереньки пребольно приложившись лбом о невесть откуда взявшийся камень.

— Вот дрянь. — Нервно хихикнув, мужчина, кряхтя пошарил вокруг в поисках выпавшей из сведенных панической судорогой пальцев, трости, и тяжело опираясь на деревяшку водрузил себя на ноги. В спине зловеще хрустнуло, ремень тощей дорожной сумки неприятно врезался в плечо, лоб мерно пульсировал болью, обещая здоровенную гематому. — Вот дрянь, — повторил он и задрав лицо к небу медленно выдохнул. Больше всего сейчас ему хотелось заорать и затопать ногами посылая небу бессильные проклятья. Клятый день, клятая дорога, клятая экспедиция. Скатится с холма и умереть в какой нибудь канаве посреди медвежьего угла, который и на карту то толком не нанесен. Несомненно, это будет достойный конец для самого молодого лектора Лютецкого Императорского университета. Пропасть без вести, чтобы его труп клевали вороны и обгладывали падальщики.

Я идиот. Гребаный идиот. Ничего более.

А ведь все начиналось так многообещающе. Одобрение проекта, выделение средств, восхищенное похлопывание по плечам от друзей, рукопожатия, улыбки, одобрительно-загадочные кивки самого ректора при встречах, и упоминание его имени в ежегодном научном докладе, восхищенные глаза студентов, долгие, полные зависти, взгляды менее удачливых или решительных коллег… И что уж греха таить, несколько повышенное внимание женской части обслуги университета. Это вдохновляло. Окрыляло. Он будет первым. Первым соберет столь необходимый для истории материал, первым кто его систематизирует, пропустит через строгое сито научного познания и осветит его ярким светом просвещенной мысли. Первый, кто точно докажет… Его работа наверняка позволит получить ему докторскую степень, далее написать монографию, а потом, чем бесы не шутят… Если собранный материал пройдет комиссию высокого совета, его имя будет добавлено в золотой список ученых мужей университета. А это дотации на новые исследования, теплое место в деканате, собственный дом и пожизненный пансион. И ведь на это есть все шансы. Вернее были. Всего-то дел. Сесть на корабль, добраться до северных пустошей и…

Не удержавшись, Абеляр испустил тяжкий вздох. Дурак. Жалкий дурак, ослепленный блеском уже лет десять витавшей в воздухе идеей. Теперь, ему все стало понятно. И взгляды старших лекторов и насмешливая улыбка выдающего ему деньги канцеляриста и загадочные шепотки за его спиной. Более «менее решительные» коллеги просто издевались над ним. Не предостерегали. Не тормозили проект, не ставили палки в колеса. Нет. Они поступили намного подлее. И проще. Просто дали бычку обломать рога самостоятельно. Бычок. Он получил это прозвище еще студентом. Частично за крепкое телосложение, частично из-за низкого происхождения, и, частично из-за природной неторопливости, сочетающийся с невероятным упрямством с которым он вгрызался в гранит науки шаг за шагом, ступень за ступенью, поднимаясь от звания студиозуса к магистру, а потом и к лектору.

Бычок — идиот. Кто бы еще мог совершить подобную глупость.

Клятый север. Он оказался совсем не таким как он рисовал себе в мечтах. Совсем не таким. Книги и летописи нагло врали. Все и каждая до единой. Воображение рисовало ему суровые земли, порождающие суровых и благородных мужей и жен, дикую, но полную первозданной красоты страну, колышущиеся под ветром вересковые поля, пологие волны зеленых холмов, покрытые тысячелетним льдом горные вершины, дремучие леса и могучие реки, твердых как камень снаружи, но добросердечных, прячущих свою простоту и душевную красоту за устрашающим видом и маской суровости, северян… Все оказалось ложью. Картиной созданной его падким на байки и слухи, возбужденным от прочитанного и услышанного, разумом. Иллюзией, обернувшийся сплошным кошмаром. Он должен был догадаться. Должен был понять, почему северные провинции до сих пор считаются самым диким и опасным местом во всем расколотом круге. Нет. Конечно он ожидал трудностей, но просто не представлял их масштаб.

Испустив еще один вздох, Эддард, поудобней перехватив палку, принялся спускаться с холма.

— В конце концов, я вряд ли сильно сбился с направления. Пока, я иду вниз, а значит село с каждым шагом все ближе. Туман рано или поздно рассеется и тогда можно будет понять, куда меня занесло. А сидеть тут на склоне — попусту терять время. — Глухо проворчал он под нос.

Собственный голос вернул ему частичку душевного равновесия, но этой крохи было слишком мало, чтобы перестать вспоминать.

Все оказалось не так. Совсем не так. Неприятности начались с того момента как он сошел с корабля. Его не встретили ни нанятые проводники, ни откомандированные ранее на север студиозусы-практики. Эддард не удивился. Новости, что он услышал еще на причале были… пугающими. Что же, северные провинции всегда были… нестабилны. А вороватость и недобросовестность местных уже стали притчей во языцех. Как и безалаберность покинувших стены родной Alma mater студиозусов. Отыскивать их в незнакомом почти тридцатитысячном городе, проверяя каждый кабак или лупанарий… Увольте. А потому, посетовав немного о потерянном времени и финансах, Абеляр решил для начала исследовать город и найти себе других спутников.

Очередной промах в длинной череде ошибок и неудач.

Ислев оказался еще более неприветливой, полной авантюристов и преступников всех мастей дырой, чем он предполагал. Уже к концу дня его сапоги покрылись нечистотами и грязью, плащ пропитался вонью бедности и болезней, ноги разболелись от ходьбы, а голова от непристойных предложений. Как в этом скопище курилен, кабаков и борделей можно было жить честному человеку оставалось загадкой. Толпа воров, проституток попрошаек и авантюристов всех мастей заполняла улицы выливалась на называемые площадями пространства топкой грязи, хмуро смотрела из разделяющих кособокие, почерневшие от влаги хижины проулков. Визжала, кричала, тыкала в лицо облезлыми кусками меха, деревянными бусами, костяными ожерельями. Кто-то блевал. Кто-то дрался. Кто-то просил милостыню. Тут и там мелькали хмурые совершенно разбойничьи рожи людей почему-то носящих знаки городской стражи, но это обстоятельство казалось только добавляло сумятицы. К концу дня Эддардж чувствовал себя совершенно обессиленным. К тому же его попытались ограбить им же нанятый телохранитель. Конечно, это было несколько опрометчиво, нанимать охранником, шатающегося по порту и клянчащего выпивку, здоровенного, представившегося отставным солдатом легиона, мужика — гармандца, но поначалу, не обращаться в гильдию, и сэкономить несколько монет из, не слишком щедро выделено университетом суммы, казалось вполне здравой идеей. Безобразная потасовка в глухом и тесном закоулке закончилась окончательной порчей плаща, знакомством со стражей и солидными финансовыми потерями. Едва ли не большими, чем если бы он предложил грабителю свой кошелек. Хорошо что, Эддард, как настоящий ученый муж, допускал даже самые неблагоприятные варианты развития событий, и на такой случай большая часть денег хранилась в виде дорожных чеков императорского банка.

Кое-как вычистив испачканную и обзаведшуюся первыми прорехами во время короткой но безжалостно-грязной драки одежду и пересчитав оставшиеся после общения с городской стражей монеты, он потирая отбитое ребро посетил местное отделение банка, и забрав, как ему тогда показалось, приличествующую случаю часть, выделенной на его работу, университетом суммы, спрятал большую часть монет в подошвы сапог, после чего со всей поспешностью покинул оказавшимся таким негостеприимным, город и устремился к предместьям. Но и тут его ждало лишь горькое разочарование. Немногочисленные, встреченные им нордлинги оказались совсем не такими как он ожидал. Под дикостью скрывалась лишь еще большая дикость, под суровостью жестокость, под клановыми законами хитрость и двоедушие. Эти деградировавшие от вечного пьянства и подаренных цивилизацией излишеств дикари, не хранили традиций и обычаев, жили одним днем, каждую минуту проводя в пьянстве и безделье, в итоге мало чем отличаясь от обитателей дна Лютеция. Тунеядцы и пьяницы. В равном счете живущие попрошайничеством, воровством, и разбавленной редкими периодами черной работы, разбоем. Народ, потерявший свою историю. Опустившиеся бродяги. Кровожадные недолюди, отличающиеся от животных лишь хождением на двух ногах и клановыми татуировками. Принесенный из летописей и рассказов предшественников образ благородных, упрямо не склоняющихся перед империей варваров, людей ставящих традиции и честь рода выше собственной жизни, выдержал четыре попытки ограбления, одну попытку убийства, и три акта воровства после чего распался как карточный домик под порывом ветра.

Природа севера тоже оказалась совсем не такой как он ожидал. Восхищаться проросшими мхом развалинами, нависающими над пейзажем горными пиками и вечно затянутым свинцово-серыми тучами небом, когда с этого самого неба на тебя, несмотря на лето, сыплет то дождь, то снег, в сапогах хлюпает утренняя мразь, на бороде, по утрам оседает иней, а ветер и сырость пробирают до костей оказалось довольно сложным делом. И с каждым днем это дело становилось все сложней.

Но Эддард не стал бы лектором, сдавшись так рано, потому он решил продолжить свою работу. А потом, потом, случилось то, что случилось… Мор и последовавший за ним бунт черни… Пределы Вала он покинул вовремя. Конечно, вынужден он был делать это предельно поспешно, кольцо карантина почти замкнулось и ему лишь чудом удалось проскользнуть мимо стреляющих во все чо крупнее мыши из арбалетов легионеров. Также пришлось пожертвовать ездовым мулом и некоторой частью багажа, но, в конце концов, настоящий исследователь не должен боятся трудностей. Физически здоровому мужчине, прошедшему в свои годы не одну сотню лиг, путешествие пешком не в тягость. Как же он тогда ошибался.

К сожалению, поспешное ночное бегство, судьба и дорога привели его в табор магутов, где он получил обогрев, кров, еду, и иллюзию безопасности. Даже начал вести кое-какие записи. А через некоторое время расстался почти со всеми деньгами и большей частью своего имущества. Не помогли ни осторожность, ни тайники в подошвах сапог. Память на этом моменте тоже отказывала. Все, что он помнил, это громкий смех, стук игральных костей, бряцанье расстроенной лютни, мельтешение цветастых юбок, привкус кислого молодого вина на языке, темные как колодцы глаза, и прикосновения, тонких, загорелых, неожиданно сильных, женских рук. Очнулся он на обочине дороги в обнимку с опустевшим дорожным мешком и той частью его одежды и вещей, что караванщики судя по всему посчитали неинтересными. Хоть дорожные карты и журнал для записей ему оставили. И сапоги. И даже пару монет. По своему, они оказались честными ребятами. В конце концов, никто не пробил ему голову и не сбросил труп в придорожную канаву.

Так или иначе экспедиция была провалена. Полностью и бесповоротно. Нет, можно еще было дождаться окончания мора, вернуться в Ислев, забрать оставшиеся деньги и попробовать снова. Но вряд ли в ближайшие несколько седмиц это было… разумно. Шмыгнув носом мужчина приостановился и покачав головой не удержавшись зло пнул торчащий из земли камень. Он застрял. Застрял по эту сторону Стены. И судя по новостям, что он узнал у пары встреченных им по дороге коробейников это надолго. А ему надо как-то жить. И единственный его шанс найти ближайшее село и предложить там работу писаря. Или учителя… или… или то, что предложат и радоватся если за эту работу он получит краюху хлеба и миску каши. Надо смотреть правде в глаза. Выбора у него не так уж и много.

— Не время расклеиваться. — Проворчал он в пространство и с прищуром оглядел вроде бы начавшее постепенно редеть, белое марево. — Сейчас есть более насущные и животрепещущие вопросы. Ночлег, например. И пища. — Привычку разговаривать сам с собой он приобрел пару лет назад. И через некоторое время заметил, что произнесение собственных мыслей вслух очень здорово приводит в чувство. Вот и сейчас накатившая было волна раздражения, злости и жалости к себе ослабла, отступая перед голосом разума. С усилием расправив плечи, Эддард сделал несколько глубоких вдохов и зашагал вниз.

Предчувствие его не обмануло. Спустя пару падений, и одно излишне тесное знакомство с ежевичным кустом, предательская кручина холма сменилась разнотравьем долины, молочно- мерзкий кисель утреней мари начал рассеиваться, а до слуха мужчины донесся вселивший в сердце надежду звук текущей воды.

— Что же, если карта верна, а пока она не слишком меня обманывала, Кабанья падь, находится на берегу ручья. Значит все, что мне надо, это спустится вдоль его русла

Широко улыбнувшись Абеляр поймал лицом чудом пробившийся через пелену туч солнечный лучик и склонив голову на бок попытался сориентироваться.

— Нет. Слишком туманно пока что, так что лучше будет спуститься к воде. Заодно и флягу наполню. — Степенно произнес он, и согласно кивнув самому себе, ускорив насколько позволяла местность, самочувствие, и состояние обуви, шаг, бодро двинулся вперед, туда, откуда слышался приглушенный серебряный колокольчик текущей меж камней воды.

Ручей открылся неожиданно. И оказался не ручьем, а вполне себе небольшой, бойкой, шумно несущей свои холодные даже на вид воды, через каменные пороги, речушкой. Обогнув очередной, раскинувший, жадно ощетинившиеся шипами, ветви куст, казалось преследующей его, ежевики, Абеляр, споткнулся о подвернувшийся под ноги корень, неловко шагнул вперед, отчаянно взмахнув руками, забалансировал на краю выступающего над берегом камня, чудом сохранил равновесие, оглянулся вокруг и застыл. Буквально в паре шагов от него по колено в воде стоял… стояла…

С трудом сдержав рвущийся между сцепленных зубов восхищенно испуганный выдох, Эддард сделал осторожный шажок назад.

Молодая. Вряд-ли разменявшая вторую дюжину лет. Просто чудовищный рост. Футов восемь не меньше. Крепкие плечи, мощные, мускулистые бедра, неожиданно тонкая талия, перевитый жгутами мышц оголенный торс, выбритые виски, с макушки на широкую спину свисает блестящая от жира, усеянная вплетенными в нее косточками, продырявленными медными монетами и железными кольцами коса. На жилистой шее деревянные бусы совершенно варварского вида.

В каком-то десятке шагов, спиной к нему, по колено в воде стояла, будто сошедшая с гравюры времен первого завоевания, дева-воительница. — Ха. — Переступив с ноги на ногу, великанша зашипела рассерженной камышовой кошкой, чуть повернула голову, и неожиданно ткнув куда-то под ноги зажатой в мускулистой руке огромной, больше похожей на насаженный на ствол дерева меч, чем на копье, рогатиной, довольно фыркнула.

— Так и будешь подглядывать? — Неожиданно мелодичным голосом, по северному слегка распевая гласные, поинтересовалась она и ухнув от натуги выдернула свое оружие из воды. На острие копья вяло билась усатая, головастая, незнакомая Эддарду рыба в половину человеческого роста. — Или все таки выйдешь на свет, скажешь, кто ты такой и чего здесь забыл? — Резким взмахом перебросив обмякшую добычу на берег, великанша, неторопливо развернувшись, положила рогатину на плечи словно коромысло и широко улыбнувшись принялась беззастенчиво разглядывать мужчину. Собственная нагота ее по всей видимости совершено не смущала.

— Duilich… chan eli… [1] — Поспешно отведя взгляд в сторону Эддард выставил перед собой ладони в универсальном жесте мира.

— Я не гаэлка, дурень. — На лице великанши появилось брезгливо-разочарованное выражение, будто она разгрызла что то горькое. — Я что, похожа на этих болотных жаб? И говори на общем. Во всяком случае, не придется слушать, как ты тужишься. Нет ничего противнее, чем южане пытающиеся разговаривать на чужом языке. Уши сворачиваются. Горский акцент незнакомки был настолько чудовищным, что Абеляр невольно улыбнулся.

— Извините… госпожа. — Сделав еще один шаг назад мужчина бросил быстрый взгляд на так и не двинувшуюся с места дикарку и на всякий случай положив руку на трость, тут же уставился себе под ноги, стараясь однако, держать собеседницу в поле зрения. — Я не хотел никого оскорбить. Шел сюда наполнить флягу, а тут… вы.

— Мы? — Дикарка нахмурилась и оглянулась по сторонам. — Ты видишь моих духов?

Зубы не подпилены. Татуировки..

Позволив бросить в сторону женщины еще один короткий взгляд Эддард не сдержал вздох облегчения.

Клановых татуировок нет. Лицо и тело не выкрашено ни соками трав ни голубой глиной. Значит не из пиктов и не островитянка. Развитая мускулатура рук и ног ног характерная для жителей гор…. хотя, северяне довольно часто могут похвастаться могучим телосложением… Все же наверняка горянка… Представительница одного из тысяч вечно враждующих между собой кланов, что оседлали долины и перевалы Разломного хребта. Кровожадные дикари если верить записям Тиацита равно способные, как привести путника в свой одаль и накормить делясь последним, так и проломить ему голову камнем. Впрочем, учитывая, как она обращается с копьем… нет, если бы она хотела, я был бы уже мертв

— Да не бойся, ты, южанин. — Словно прочитав его мысли дикарка перехватив рогатину поудобней сплюнула в текущую воду. — Не скрою, было время, когда я понатыкала бы в тебе дырок не задумываясь, но это было… давно. Ты, что заблудился? Отстал от каравана? На торгаша ты не похож.

— Я…. Э-э-э…

Бесы, ну ты ведь почти год репетировал разговоры с такими, как она. Идиот. Действительно бычок. Соберись. И не ляпни какую-нибудь чушь.

— Прохладный денек сегодня, не правда ли?

В пугающе светлых будто вырубленных из сердца горного ледника глазах дикарки заплясали искорки веселья.

— Все же дурень. Все вы южане дурни. — Насмешливо фыркнула она, грузно прошагала к берегу и аккуратно прислонив копье к торчащему из воды обломку скалы, сняла с ветвей кустарника только сейчас замеченный Эддардом кусок ткани. Развернула. Обмотала вокруг бедер, пропустила плед над плечом завернула в хитрую петлю и завязала концы в узел. — Ну а теперь, когда ты не пялишься на мои сиськи, можешь уже рассказать, кто ты такой и что здесь забыл?

— Я… — Почувствовав что краснеет историк откашлялся. — Меня зовут Эддард цу Абеляр. Ученый. Полный Лектор Лютецкого Императорского университета. Я… путешествую. Собираю… э-э-э… истории… э-э-э… коренных народов серных провинций. Хочу записать их в каталог. Сказания малых народов севера… То есть великих народов севера. Быстро поправился заметив как слегка нахмурилась великанша Эддард. — Если вы… ты… расскажешь мне истории своего народа или своей жизни я… я готов тебе оплатить потраченное время. Правда… Последнее время меня преследовали неудачи так что я не смогу заплатить много… Разве что пару скойцев…

— Монеты за истории, говоришь? — Вытянув губы трубочкой дикарка покопалась в затылке, уперла руки в бока, качнулась с носка на пятку, и в очередной раз оглядев мужчину с головы до ног, сплюнула под ноги. — Ученый… Книгочей значит… Книжки умные читаешь… Духи говорят другое… Сумасшедший, вот ты кто. А не боишься, что я стукну тебя по твоей умной башке, а потом отниму все деньги? Ты один, книжник. Место здесь глухое.

Духи. Она уже дважды упомянула духов. Из слышащих? Тех, кто пьет отвар из галлюциногенных грибов и разговаривает с деревьями и ветром? Боги как интересно. Сокровище. Настоящее сокровище. Если эти самые духи не скажут ей свернуть мне шею.

Вспыхнувший было восторг Абеляра пропал так же быстро как гаснет застигнутая порывом ветра свеча.

— Боюсь. — Медленно произнес Эддард, тщательно подбирая каждое слово. — Когда я отправился сюда, на север, то считал, что достаточно того, что я безоружен, нейтрален, что, хоть и верю во всеблагую церковь и Создателя, активно не поддерживаю ни одну конфессию или мировоззрение. Что мой статус ученого защитит меня от посягательств. Что нежелание зла ни одной из сторон… э-э-э… скрытого или явного конфликта, позволит мне и дальше оставаться лишь наблюдателем того, что происходит вокруг. Сейчас я понимаю, что некоторые из… местных жителей… готовы убить меня за сапоги. Или просто так. Но, думаю, будь ты из топорников[2] или просто разбойницей ты бы меня уже проткнула этой своей штукой. — Сделав глубокий вдох, Абеляр заставил себя расправить плечи и взглянуть великанше в глаза. Получилось плохо. Хотя природа и наделила его немалым ростом, макушка ученого едва дотягивала до груди северянки, так что пришлось задрать голову, и взгляд получился сверху вниз, но видимо хватило и этого.

— Ха… — Немного подумав горянка шумно высморкалась под ноги и пожав плечами снова подхватив копье забросила его на плечи. — Лопочешь, ты южанин так быстро и мудро, что я половину слов не понимаю, но яйца у тебя есть. А мне нравятся мужики с яйцами. — Похабно подмигнув опешившему Абеляру великанша сверкнула зубами и задрав голову уставилась на солнце. — И духам ты тоже нравишься. Они говорят что неплох был бы разделить с тобой хлеб… Монеты за истории говоришь… Знаешь. Тебе повезло целых шесть раз. Первое. То, что ты нарвался на меня, а не на кого другого. Второе. Выйди ты к селу, тебя скорее всего нашпиговали бы стрелами. Свои же. Там сейчас… не слишком спокойно. Третье. Я считаю, что мы, дети пресветлого и всеблагого Создателя должны друг другу помогать… Ну, до определенной степени, конечно. Четвертое, судя по запаху ты, дурень, полез в холмы и пару раз вляпался в черную гнильчатку, но на кожу, судя по тому как, что ты не воешь, не пускаешь ртом пену и не гадишь собственными внутренностями, не попало, а то что на одежде и сапогах уже подсохло, так что почистишься вечером и все будет хорошо. Пятое, что топочешь ты как обожравшийся забродившего зерна мул, а воняешь как винная бочка, и я почуяла тебя шагов за сорок. Ну а шестое…. — На мгновение замолкнув, великанша усмехнулась. — А за шестое сойдет то, что сапоги твои мне малы будут, а историй у меня полно. Надо всегда старатся быть хорошим человеком, так? Честно зарабатывать и все такое…

— Гнильчатка?.. — с ужасом оглядев заляпанные черно зеленой грязью сапоги Эддард громко сглотнул слюну

Черная плесень. Дрянь принесенная в мир пришедшими. Ядовитая настолько, что малая частица попавшая на кожу убивает взрослого человека. Потому дорога и делала такой крюк. Сейчас эта варварка будет надо мной смеяться. Но неужели я не заслуживаю этих насмешек? Я идиот. Просто гребанный идиот.

— Эй. Книжник? Ты чего застыл? — В голосе великанши слышалось нескрываемое любопытство. — Ты, что действительно видишь моих духов?

— Э-э-эм… Взяв себя в руки Эддард тряхнул головой и выдавил из себя улыбку. — Ты веришь в Создателя?

— Ага. — С серьезным видом кивнула северянка и выбравшись, наконец из ручья, зевнула широко открыв рот. — Я вообще-то охотник, этой, кон-гре-гац-ии. Работаю на большого жреца в общем. Того что в Ислеве в доме бога живет. В кого мне еще верить? Хожу, ловлю всякую дрянь, а церковь мне платят. Иногда сама работу ищу. У меня даже эти… грамоты есть. С печатями все как положено. Хочешь покажу? Они у меня тут, зашиты — Неловко сунув рогатину под мышку великанша завозилась с узлами пледа.

— Э-э-э… Нет. — Покачав головой Эддард вскинул руку в отвращающем жесте. — Я тебе верю… госпожа…

— Никакая я не госпожа, книжник. Меня Сив звать. — Криво усмехнувшись, горянка, кивнула головой в сторону все еще вяло трепыхающейся в паре шагов рыбины. — Давай, хватай ее и пошли. Сомы обычно тиной воняют, и на вкус как старая подошва, но этот молодой. Мнится мне, славная из него похлебка получится. Из башки. А остальное можно над костром завялить. Пошли. Наш лагерь недалеко.

— Лагерь?.. — С некоторым сомнением протянул Эддард. Осторожность медленно брала вверх. — Горянка судя по всему была настроена к нему благодушно, но кто знает что скажут о незваном госте ее спутники. Воображение уже рисовало Абеляру, медленно обступающих его со всех сторон вооруженных топорами и копьями косматых, словно вставшие на дыбы медведи, недобро скалящихся, великанов в пледах.

— Ага. — С довольным видом кивнула горянка. И присев на камень начала неторопливо обматывать босые ноги извлеченными откуда-то из недр пледа кусками грубой ткани. — Стоянка. Лагерь. Повозка, костер, котелок с кашей. Ну… — Сделав неопределенный жест дикарка диковато оскалилась. — Ты знаешь. Познакомлю тебя с бароном и Майей. Духи говорят, ты им понравишься. Они тоже умники. — Так что давай, наполняй свою флягу, хватай рыбу и пойдем.

— Фляга. Точно. — Виновато улыбнувшись, Абеляр неловко опустился на колени и сняв с пояса сделанную из тыквы фляжку опустил ее в ручей. Вода оказалась еще более ледяной, чем он представлял, уже через несколько мгновений пальцы потеряли чувствительность, а охватившая кости боль начала медленно подниматься от запястья к плечу.

Наверняка ручей начинается от ледников. Бесы она ведь в этой воде стояла и непохоже, чтобы ей было хоть сколько-то холодно. Другие встреченные мной аборигены так же страдали от жара и холода как и нормальные люди. И уж точно ни один из них не остался бы стоять и разговаривать по колено в ледяной воде. Похоже, древние легенды не врали. Я только что своими глазами увидел хоть косвенное но подтверждение, что некоторые северяне действительно не совсем люди…

Мелькнувшая в голове мысль обожгла сердце словно смоляной факел и Эддард почувствовал, что улыбается как нищий обнаружившей в своей шапке золотую марку. Возможно, когда он уже отчаялся найти хоть что-то удача, повернулась к нему лицом.

[1] Простите… я не…

[2] Последователи старых традиций объявившие войну имперским властям.