Печать бога (СИ)

Глава 2. Переполох

Ветерок гнал по небу перистые облачка. Они казались длинными косяками летающих рыб, сверкающих серебристыми боками на фоне яркой небесной синевы. Тянулись треугольные стаи птиц, возвратившихся из таинственных южных стран. Внизу раскинулись плодородные земли Виталийского королевства. Зеленела травка, ветви деревьев выбросили первые листочки, радостно щебетали пернатые. Сторонний наблюдатель, окажись он здесь, наверняка подумал бы: идиллия!

Но что это? Соловей поперхнулся собственной песней, крылатые певуньи разом запнулись, мирно почивавшее на пригорке семейство кроликов бросилось врассыпную. А над кронами низких деревьев показался трепыхающийся облезлый совиный голубь. Привязанный к когтистым лапам свиток мотался из стороны в сторону, немилосердно колотя его по бокам. Круглыми глазищами, полными необъяснимого фатализма, птах уставился вперёд, где угадывались чёткие контуры города. Из приоткрытого загнутого клюва свешивался розовым шнурком язык.

Совиный голубь, выведенный магами Священной Тролльской империи специально для почтовых нужд, преодолел долгий путь. О том свидетельствовали тяжёлые движения, выдававшие труд, с которым почтальон удерживался в воздухе. Никакая другая птица не вытерпела бы нагрузок, на которые был рассчитан совиный голубь. Многие, особенно остатки лесных эльфов, до сих пор вроде бы партизанившие поблизости от болот - любимых мест отдыха троллей, - утверждали, что тролли надругались над Природой, сотворив таких ужасных тварей, коими являлись совиные голуби. Тролли степенно возражали, называя причудливых созданий плодами научного эксперимента, не более того. Так или иначе, совиный голубь являлся лучшей почтовой птицей Закатных Земель; он был удивительно живуч - долетал, бывало, до пункта назначения, пронзённый парой-тройкой эльфийских стрел, невосприимчив к вражеским заклятьям и целеустремлён - покрывал огромные дистанции без посадок. Не говоря уже о перехвате с использованием соколов, ястребов и прочей хищной летающей живности - опознав указанную цель, нормальный перехватчик менял траекторию полёта и с непонимающим видом садился на руку хозяину. Ко всему прочему, необыкновенный почтальон имел зачатки разума.

Город приближался. Совиный голубь закрыл клюв, предварительно втянув язык внутрь, и спланировал вниз. Посадка была у творений троллей слабым местом. Каменистая почва рванулась навстречу, птах зажмурился, выставив лапы. Главное - вовремя затормозить. Когти прорыли канавки, почтальон кувырнулся через голову и покатился кубарем. Конец тормозному пути положило основание каменной стены, опоясывавшей город. Совиный голубь встрепенулся, топорща редкие перья, ухнул и завертел головой, ошеломлённо хлопая веками.

Сработало посыльное заклинание, напомнившее о задании. Город. Хорошо. Название? Лаврац, кажется. Хорошо, если Лаврац. Нужно найти башню. Стена. Высокая стена. Плохо.

Совиный голубь потоптался, с некоторой опаской поглядывая на мощные бастионы, венчавшие зубчатый верх стены, прыгнул и, взмахнув крыльями, взлетел.

Как и большинство людей, считающих себя важными персонами, ди Вижен боялся опростоволоситься. Именно поэтому он ненавидел всякого рода розыгрыши, хотя, признаться, ему нравилось подшучивать над другими, особенно над представителями низших сословий. Давид Адами, казалось, вовсе не был способен шутить, однако, его слова относительно смерти известного отшельника не вязались с наличием человека, пребывающего, как думал командор, в данный момент в камере под зданием резиденции. Если святой охотник прав, Вернье в самом деле мёртв, то под сомнение ставилась личность задержанного старика. С другой стороны, нельзя отметать возможности ошибки Адами.

- Вы уверены в смерти Эстебана Вернье, Давид?

- Почему вы спрашиваете? Вам что-то известно? - настороженно поднял бровь святой охотник.

- Боюсь, что да. Сегодня городской стражей арестован человек - грязный старик в лохмотьях, - назвавшийся отшельником Эстебаном Вернье. Кто им может быть, по-вашему?

Ишь, как глазки-то заблестели! Адами напомнил командору гончую, учуявшую добычу. Вот послушный пёс принял стойку, жаждая разрешения броситься за добычей.

- Где он?

Разрешение - ответ ди Вижена. Значит, командор хозяин? Приятно ощущать себя господином столь грозного зверя, пусть и ненадолго.

- Он проповедовал о падении Лавраца. Стража арестовала его и доставила сюда, ко мне. Не стоит беспокоиться, Давид; сейчас этот человек сидит в подземелье.

Внизу, на первом этаже, что-то бухнуло, зазвенели дорогие венийские стёкла в окнах. Затем звук повторился, уже тише. Командор слегка потрясенно поглядел на дверь, привычный к опасности святой охотник одной рукой потянулся к завязкам плаща, вторую положил на рукоять пистолета, засунутого за пояс. На всякий случай ди Вижен отошёл от двери к приоткрытому окну, Адами, напротив, занял позицию у книжных стеллажей.

- Что у вас происходит, ди Вижен? - прошипел Давид.

- Кажется, интересующий нас обоих субъект убегает, - пробормотал командор, выглядывая в окно.

По улице бодро ковылял доходяга-старик, волоча прикованную к ноге цепь с вырванным куском стены. Он благополучно миновал ажурные ворота резиденции, парочку валяющихся охранников с повреждениями разной степени тяжести и теперь менее благополучно старался затеряться в толпе прохожих, шарахающихся от него во все стороны.

Плащ упал бесформенным куском ткани, святой охотник к тому моменту распахивал дверь библиотеки. В руке он сжимал заряженный пистолет.

- Погодите, Давид! - крикнул ему командор. - Сюда! Через окно, быстрее! Здесь невысоко! Он уходит, ловите его!

Адами дёрнулся назад, следуя совету ди Вижена. Мгновенно оценив расстояние до земли, скорость убегающего старика и путь по лестнице и коридорам резиденции, он согласился с командором. Посему бесстрашно сиганул в окно, едва не разнеся оконную раму. Когда святой охотник приземлился на мягкую, шелковистую траву газона, до него долетело предостережение командора:

- Берегитесь собачек!..

"Каких ещё собачек?" - успела промелькнуть мысль в мозгу Давида, прежде чем из-под навеса, пристроенного к гладкой стене здания, выскочили две серые зверюги размером с новорождённого телёнка каждая. За ними с мелодичным звоном разматывались новенькие блестящие цепи, крепившиеся к шипастым шёлковым ошейникам нежно-розового цвета.

Близкие друзья и родные, а также слуги резиденции и отчаянные воры, безумные настолько, чтобы отважиться влезть в обиталище лаврасского отделения Ордена Карающих, знали о страсти ди Вижена к большим собакам, в частности, карабским волкодавам. Командор восхищался их пользой - собаки годились как для охоты, так и для охраны дома и лично хозяина, и, что естественно для влиятельного человека, обеспечивал своим питомцам беззаботную, полную удовольствий жизнь. Ухаживал за ними специально нанятый слуга, работавший ранее при королевских псарнях, питались хвостатые любимцы со стола командора с посеребрённой посуды. Сейчас ди Вижен содержал двух весьма непоседливых сук, доставляющих своими "шалостями" много проблем слугам.

Утром собаки командора по обыкновению скучали. На бредущих за забором людей им кидаться не разрешалось, а они плотно позавтракали и были не прочь развлечься. На шум в доме они, как любые воспитанные псины породистого происхождения, почти не реагировали, зато очень живо среагировали на фигуру в чёрном, чуть не свалившуюся им на головы.

Святой охотник, ошибочно приняв радостное выражение собачьих морд за враждебное, рванул с завидной для быстрейших бегунов королевства скоростью. Он буквально перелетел ажурное железное заграждение, отделявшее двор резиденции от улицы. Собаки одновременно ударили лапами в преграду, забор зашатался. Натянувшиеся цепи сдержали звериный натиск любимиц командора, провожающих разочарованными взглядами улизнувшую добычу.

- Ловите его, ловите! - кричал ди Вижен, указывая перстом на фигуру старика. - За меня не волнуйтесь, я вас догоню!

Совиный голубь, пыхтя и охая, взбирался по гладкой стене башни. Чрезвычайно высокой башни, надо сказать, до вершины которой было ещё лезть и лезть. Сторонний наблюдатель, найдись таковой поблизости, весьма удивился бы подобному виду подъёма, избранному птицей, то есть существом, самим Творцом предназначенным летать.

Тролли Священной Тролльской империи, создавая идеального почтового курьера, упустили одну важную деталь, отсутствие коей обернулось преимуществом. Совиный голубь летал без посадок потому, что плохо приземлялся. Точнее, он не умел приземляться так грациозно, легко, как остальные птицы. Вот теперь, например, при посадке он ушиб крыло. Вкупе с частичным отсутствием перьев травма сказалась самым печальным образом, вынудив пернатого почтальона карабкаться. К счастью, тролльи учёные мужи снабдили птаха крыльевыми когтями. Грозное оружие при надобности использовалось в качестве полезного лазательного приспособления. Тролли всерьёз подумывали, а не обзавестись ли совиному голубю ластами, но из-за очередной войны с Хоббитанской республикой финансирование проекта прекратилось, корабли с редкими экземплярами подопытных птиц пошли ко дну, потопленные хоббичьими боевыми галерами, и маги с сожалением перестали проводить эксперименты по улучшению гордости отечественного птицеводства.

Шкряб! Шкряб! - скребут когти, кроша податливую белую штукатурку, облицовывающую стену башни. Шуршит, болтаясь под хвостом, запечатанный сургучом свиток. У-б-хш! - подул ветер, силясь сбросить прирождённого скалолаза. Высоко... Люди отсюда чудятся аппетитными крысами, хомячками, полёвками. Совиный голубь проглотил вязкую слюну, мечтательно урлыкнул. Недурственно бы поохотиться после доставки. В пункте прибытия опять-таки покормить обязаны. М-да, от свежего мясца он не откажется. Кстати, далеко ещё до заветного стрельчатого окошка?

Кар-р! - оглушил смоляной ворон, сидевший на подоконнике немного выше крылатого почтальона. Он недобро покосился на перевитый золотисто-пурпурной ленточкой свиток, восторженно цокнул языком. "Какая красивая ленточка!" - говорили его противные зенки. В ответ совиный голубь угрожающе ухнул, щёлкнув клювом. Ничуть не смутившись, чёрный наглец смерил диковинного птаха оценивающим взором. Снова взгляд его вперился в свиток. Заподозривший недобрые намерения курьер освободил одну лапу, заграбастал ею ценный груз и спрятал под тощим брюхом. Попробуй, отбери! Ворон показательно отвернулся, будто ему до зарубежного гостя дела нет, ступил два шага и вдруг пронзительно свистнул. Заслышав условный сигнал, с позолоченной башенной крыши слетела целая туча ворон. Озлоблённо каркая, чёрные разбойники спустились к облезлому пришельцу, вжавшемуся в стену.

Совиный голубь понимал невыгодность собственного положения. Один, не способный летать, на опасной высоте, против группы остервенелых врагов. Они его скинут, потом заберут с его окровавленного тела понравившийся предмет. Вороны единственные, кто осмеливался нападать на совиного голубя. Надеялись они, скорее всего, на численное превосходство и хитрость, применяли различные тактики воздушного боя. Достойные противники. Будь почтальон здоровым, он без особого труда задал бы им трёпку.

До окна, что называется, клювом подать. Лишь бы добраться до него прежде, чем вороны начнут атаку!

Совиный голубь метнулся вверх, к подоконнику, рискуя рухнуть. Прыжок! Мощный изогнутый клюв с хрустом вошёл в облицовочную штукатурку, птах забился, ища лапой опору и молотя крыльями воздух. Из-под когтей посыпалась белоснежная крошка.

Он добрался!

Магистр Ордена Мудрости Вальден ди Сави вальяжно развалился в кресле, потягивая из миниатюрного хрустального кубка флорское вино тридцатилетней выдержки и почитывая недавно составленный сборник разнообразных трудов об искусстве, принадлежавших лаврасским авторам. Страницы увесистой книги, заляпанные вином, с засаленными уголками вследствие многодневного перечитывания, лежали тяжким грузом. Магистр причмокивал от удовольствия, корчил смешные рожицы и время от времени ставил кубок на письменный стол, чтобы сделать на полях необходимые, по его мнению, заметки.

- Вторично, всё вторично! - восклицал он, театральным жестом выражая негодование. В такие мгновения как раз и проливалось вино, пачкавшее белые листы.

С его точки зрения, стихи, написанные лаврасскими поэтами, были исключительно вульгарным маранием бумаги. Важное уже было давно написано, ничего нового придумывать они либо не желали, либо не могли. Посоветовались бы с ним, что ли, создателем совершеннейшей лирическо-философской поэзии. Он бы научил, показал путь истинный! Творцу должны быть посвящены стихи, исторгаться они должны душою, а не холодным, скользким разумом. Знавал магистр настоятельницу одного известного монастыря, сочинявшую великолепные образчики истинной поэзии, Лазарию ди Шизо. Её произведения занимали добрую половину шкафа в кабинете преподобного. Названия говорили за себя: "Свеча под Солнцем", "За Господа и Королевство", "Обиженная помолюсь". Замечательные строчки её стихов постоянно всплывали в памяти, будоража воображение ди Сави:Душа моя подобна арфе,Что извлекает разный шум.Шум тот молитвою зовётся,Его я повторяю там и тут.

Естественно, магистр был бы рад забыть бессмертные творения матушки Лазарии, однажды прочтённые ею во время застолья у Великой Магистрессы, да никак не получалось. Он безуспешно пробовал заглушить воспоминания крепчайшими амнезийными снадобьями, в результате чего забыл, кто он, собственно, такой, чем занимается и вообще где находится. Слава Всевышнему, тайное лечение, произведённое Мудрейшей, вернуло ему память. С тех пор он боялся дотрагиваться до книг словоохотливой настоятельницы, опасался также с ней встречаться.

Преподобный лениво перелистывал книгу. Единственный в ней прок, и то сомнительный, он усматривал в её существовании. Авторов было у книги порядочно, половину из них магистр знал лично, о второй половине просто слышал. Взять того же Виктора Сандини, довольно известного в Башне Небесного Ведовства. Он предоставил малюсенький трактат о каком-то абсолютно незнакомом иноземном еретике, промышлявшем, насколько понял магистр, придумыванием героических баллад. Зачем еретик этим занимался, ди Сави не понял, и поставил соответствующую запись на полях, гласившую: "Глупый еретик! Глупые баллады!" Язык трактата тоже не удовлетворял великомудрого магистра, был чересчур неграмотным, без упоминания работ преподобного или, на худой конец, Магистрессы. Ну, не соображаешь, как правильно писать трактаты, приди, спроси совета! Лентяй, сущий лентяй, чтобы не сказать хуже. В общем, ранее магистр был о послушнике лучшего мнения.

Вальден ди Сави считал себя остроумным человеком. Остроумие его изливалось на поля сборника нескончаемым потоком. Кроме того, он полагал себя значительного таланта поэтом. Кто внушил ему данную мысль, оставалось секретом, иначе орда обиженных острым пером затоптала бы доброго советчика. Нынче магистру попался трактатик некоего Анри Белуа, посвящённый искусству помещения демонов в бутылки. Широкая душа преподобного, прочитавшего труд, сразу породила (очевидно, без участия разума) шутливый стишок:У расписчицы бутылокКругленький такой затылок!

Под "расписчицей бутылок" подразумевалась, конечно, одна монахиня, загонявшая демонов в оные сосуды посредством росписи бутылок изнутри определёнными символами.

Ох, разучились ныне писать трактаты. Одно только внушало надежду: последние страницы сборника занимал труд о целебных настойках, дорогих сердцу ди Сави.

Магистр испустил тяжкий вздох облегчения, отложив книгу. Откровенно паршивая поэзия вызывала желание написать нечто светлое, умное, вечное. Тогда преподобный утруждал себя нагнуться и извлечь из верхнего ящика стола толстенный фолиант, исписанный его творческим наследием. Он писал жадно, мало, коротко, чем страшно гордился. Стихи перемешивались с глубокомысленными изречениями, подчас сам ди Сави путал их. Он неторопливо, важно обмакнул гусиное перо в чернильницу, поднёс к листу дорогой рисовой бумаги, подержал так некоторое время, раздумывая. Наконец, с кончика пера сорвалась капля, расползлась чудовищной кляксой на чистой странице. Смятение овладело магистром, он издал гортанный возглас, обозначающий неудовольствие, и принялся размазывать кляксу, придавая ей форму священного зверька северо-восточных варварских племён - белки.

- Хе, чернильная белка, - буркнул он довольно.

Симпатичная белка подмигивала одним глазом; другого, равно и половины уха, задней лапы и хвоста у неё не было. Преподобный аккуратно, мелким корявым почерком вывел очередной бриллиант собственной необъятной мудрости: "Белки по весне голодные. Их нужно кормить. Тогда они жиреют. Но нельзя перекармливать - сдохнут". И добавил: "Я вышел из себя. Когда я вошёл обратно, там никого не было".

Распираемый гордостью и удовольствием от собственной мудрости, магистр любовался записью. И так её рассматривал, и эдак, и с каждым разом она ему нравилась больше и больше.

Процесс самолюбования прервали грубейшим образом. Задребезжали стеклянные вставки витражей в оконных ставнях, словно их кто-то настойчиво порывался выбить. Ди Сави болезненно скривился. Он сидел в кабинете, расположенном под крышей Башни Святого Ведовства, на головокружительной высоте. Изящное стрельчатое окно всегда было закрытым; магистр отличался крайней чувствительностью к переменам погоды. Залезть сюда снаружи без сверхъестественной помощи не представлялось ему возможным.

- Кто там ломится? - вопросил он возмущённо.

Отчётливое хлопанье десятков крыльев послужило ответом. Магистр нехотя встал, опираясь о массивный посох с навершием в виде распустившей хвост белки из червлёного золота, воззвал к силе бога Гортиила, дарующего силу узреть неведомое, пригляделся подслеповатыми глазами к витражам. С той стороны отбивался от стаи ворон полуголый совиный голубь, сжимающий в лапе свиток. Ага, почта! Преподобный, дёрнув ручку шпингалета, распахнул ставни.

В кабинет ворвались струя свежего весеннего воздуха и раздуваемые прохладным ветром клочья чёрных вороньих перьев, а также ввалился в плачевном состоянии внешности полуживой почтовый птах. Вмиг продрогший магистр поспешно затворил ставни, накинул горностаевую мантию, висевшую рядом, и склонился над необычным посланцем. До сего дня он видел совиных голубей, путешествуя по Священной Тролльской империи. Врали тролли насчёт их выносливости, врали. Стоп, что за свиток? От кого, интересно?

Магистр потянул прекрасной работы ленточку, узел развязался, будто сам собой. Очнувшийся почтальон громогласно ухнул, ди Сави чуть не упал от неожиданности.

- Бедная птичка! Ты, верно, проголодалась. Дать тебе хлебушка?

Магистр взял со стола кусочек белого хлеба, предложил его птаху, деликатно держа пищу двумя холёными розовыми пальцами. Совиный голубь долго и пристально смотрел на подношение. Преподобный то ли не знал, то ли забыл, что перед ним плотоядная птица, признающая лишь мясо. Ну, в крайнем случае, живую плоть вроде сочных отростков, называемых людьми "пальцами".

От истошного вопля преподобного содрогнулась башня. Магистр стучал головой совиного голубя по столешнице, пока тот не отпустил лакомый кусочек, затем опять открыл окно и размашистым пинком послал хищного птаха в свободный полёт.

- Треклятая тварь! - ныл ди Сави, срочно вспоминая короткую целительную молитву богу Аскиилю.

Под воздействием святой силы рана стремительно затянулась. Магистр, в конце концов, смог обратить внимание на свиток. На ленточке полыхали зелёным огнём слова: "Матушка Лазария любимому рецензенту Вальдену ди Сави, преподобному магистру Ордена Мудрости". Ниже, крошечными буквами: "Осторожно! Не вскрывать ни при каких обстоятельствах!"

- Охотно верю, маленькая проказница, - усмехнулся магистр надписи и, сорвав печать, развернул пергамент.

Башня вздрогнула от основания до крестоподобного золотого шпиля на крыше.

Краткий миг пергамент пребывал в руках преподобного, скалясь единственным причудливым иероглифом, затем осыпался серым пеплом.

- Как, значится, тебя зовут, сынок?

Усатый упитанный сержант, пробиваясь к переносному прилавку с жареными крестьянскими колбасками, даже не смотрел в сторону шагающего следом парня.

- Тибальт, господин сержант.

- Тибальт, значится. Тибальт, Тибальт, - задумчиво повторял стражник имя напарника, словно пытаясь что-то вспомнить. Ему очень мешали дразнящий аромат колбасок и глубокое декольте пышногрудой продавщицы. - Ты точно нездешний? Я, часом, не мог знать твоих родителей?

- Нет-нет, господин сержант, я родом из Аноревы, маленького городка на юге королевства.

- Из Аноревы, значится. Ну, тогда понятно. Ты, часом, не участвовал в той заварушке, что у вас была в прошлом году? Две семьи что-то не поделили, кровь пролилась.

- Да так, немножко. В ней поневоле участвовала большая часть жителей городка, господин сержант.

- Доброе утро, Жанночка! Ты сегодня такая аппетитная!

- Только сегодня? - притворно насупилась продавщица.

- День ото дня ты аппетитнее, Жанночка! С каждым днём всё хорошеешь и хорошеешь!

- Вас послушать, так совсем аппетитной я стану к старости! - продавщица надула губки. - Чего вам надо?

- Дай-ка нам парочку булочек с колбасками! Сверху полей белым соусом, как я люблю. И перцу побольше, Жанночка!

Продавщица нагнулась, доставая с прилавка лакомство. Сержант облизнулся, созерцая в вырезе платья её соблазнительные формы.

- Нет, дай-ка лучше две пары булочек и в два раза больше колбасок, Жанночка!

Спустя пару минут стражники уплетали вкуснейшие в Лавраце булочки с колбасками.

- Ты у нас, значится, впервые, сынок?

- Так точно, господин сержант. - Тибальт закашлялся, открыл рот, часто вдыхая воздух, чтобы остудить горящую от острых специй глотку. - П-п-после п-погра-аничной службы.

- Слушайся старших по званию, значится, держись меня, сынок, и устроишься как положено. Через десять - пятнадцать годков будешь, как я! - усач похлопал себя по объёмному животу. - У нас вообще город спокойный, земля орденская, значится, так что воров мало, а те, что есть, нам, значится, дань плотят. Они нас не беспокоят, мы их не трогаем.

- Так ведь говорили, господин сержант, в Лавраце преступности нет.

- Преступность, сынок, везде есть. Только у нас она умная и денежная. У нас она живёт, а в иных местах промышляет. Уяснил, сынок? Значится, город у нас тихий, мышь без нашего разрешения не пискнет, собака не гавкнет.

В этот миг дальше по улице толпа спешащих по своим делам прохожих заволновалась, в считанные секунды смятение докатилось до жующего патруля стражи. Люди встревожено оборачивались, стремились поскорее убраться прочь. В конце концов, человеческая масса расступилась, явив взору завтракающих стражей правопорядка грязного голодранца, придерживающего неопределённого происхождения каменюку, скованную с его худой ногой ржавой цепью. Он довольно резво убегал от человека в чёрной одежде. Пробегая мимо стражников, застывших с отвисшими челюстями, оборванец противно заверещал:

- Карау-ул! Стража! Убива-ают!

Ошеломлённые стражники неподвижно смотрели вслед погоне. Крошки падали изо рта усатого сержанта, пачкая соусом лёгкие доспехи.

- Собака не гавкнет, - произнёс Тибальт. - Город тихий.

Запиликала сверчком прицепленная к мочке уха наподобие серьги Всеслышащая Раковина - дар монахов-ведунов городской страже. Как и Всевидящее Око, Раковина была чудесным предметом, помогающим, во-первых, подслушивать разговоры обывателей, и, во-вторых, общаться страже между собой, что значительно облегчало поимку преступников. Всеслышащая Раковина имела вид крошечной улиточной раковины. Сержант приложил её к уху, Тибальт еле различил доносившиеся оттуда ругательства. Усач невольно выпрямил спину; верно, с ним говорил старший по званию. Окончив сеанс связи, сержант заорал на напарника благим матом, перемежая нецензурную речь со словами приказа, суть коего сводилась к преследованию особо опасного еретика, только что бежавшего по улице.

- Которого из двоих? - робко уточнил молодой стражник.

- Ловим обоих, а там разберутся! Чего встал? Непонятно, что ли? - гаркнул сержант оглушительно.

Тем временем другой патруль, руководствовавшийся точно таким же приказом, выступил навстречу бегущим. Завидев их, сержант издали закричал:

- Именем графа Сержа ди Камбро, наместника короля в городе Лавраце, приказываю остановиться!

Повеление стражников, очевидно, не устраивало закованного беглеца. Он стремглав ринулся в боковой туннель узеньких переулков, петляющих между зданиями. Заметив, что приказ не возымел должного действия, стража бросилась наперерез человеку в чёрном.

- Стоять! - истерически взвыл сержант.

В этот момент святой охотник уразумел три вещи: его не знают, ему не доверяют, и потасовка с блюстителями закона неизбежна. Несколько удивлённый реакцией стражи на его появление, он притормозил. Ему противостояли два полноватых стражника, вооружённые крепкими дубинками - закон запрещал носить на городских улицах острое металлическое оружие. Зато умелый боец дубинкой мог раскроить череп.

Не теряя время на бесплодные уверения в собственной невиновности, Давид контратаковал. Ближайший стражник неожиданно взвился в воздух, испытав приступ страшного неудобства от встречного удара ногой в грудь, и, дрыгая толстыми конечностями, с чавкающим звуком приземлился на напарника.

Бывший узник как раз приостановился у невысокой стены, превращавшей переулок в тупик. На той стороне тянулись от дома к дому бельевые верёвки, сушилось бельё. Старик озирался, ища другой путь. Его окружали двух и трёхэтажные дома зажиточных горожан, но не было ни одной двери. Окна начинались со вторых этажей.

- Понастроили, демоны, честному человеку укрыться негде, - кряхтел беглец, перелезая стену.

Святой охотник быстро оторвался от стражи. Другое дело, что исчезнувший среди кирпичных зданий старик словно сквозь землю провалился. Адами рыскал злым волком, не желая мириться с потерей. Разве можно кого-то найти в этом лабиринте? Напрашивался однозначный ответ: невозможно. Также созрела идея: чтобы кого-то здесь найти, необходимо подняться повыше, осмотреть сразу большую часть квартала. Крыша! Нужно забраться на крышу! Как это сделать без лестницы? Просто!

Стенка, разделявшая переулок, точно специально высилась в десятке шагов от Давида. Святой охотник с разбегу заскочил на неё и увидел внизу скрюченную фигуру, замотанную с ног до головы в просторное сероватое одеяние, смахивающее на старую простыню. Голову покрывал кружевной женский чепец, лицо было спрятано под густой марлевой вуалью. Фигура семенила к противоположному концу переулка.

- Эй, уважаемая! - окликнул Адами. Особа, не оборачиваясь, продолжала идти мелкими шажками. Святой охотник позвал громче: - Эй, старушка, постой! - фигура встала, повела головой из стороны в сторону. "Вот глухая тетеря!" - в сердцах подумал Давид. Он спрыгнул с края стены, догнал таинственную персону, отметив про себя её выпирающий живот. Активно жестикулируя, он спросил: - Ты не видела старика с цепью на ноге?

- Ась? - выдохнула особа.

- Старик! - терпеливо пояснял Адами, показывая жестом, будто приглаживает длинную бороду, хотя по обыкновению был выбрит. - С цепью на ноге! - он произносил слова медленно, громко, делая паузы меж словами. Вдобавок он дёрнул ногой, имитируя затруднённое передвижение. - Старик! С цепью! На ноге! Куда пошёл? Видела? - в завершение он двумя пальцами ткнул себе в глаза, после чего направил пальцы в глаза таинственной персоны, намереваясь сорвать вуаль. Та взвизгнула, видимо, испугавшись движений святого охотника, отпрянула и подняла руку с указующим перстом в сторону конца переулка. Перст был длинный, узловатый, с грязью под массивным продолговатым ногтем.

Самым удивительным было то, что живот особы вдруг провалился, и на ступню Адами упало нечто тяжёлое и твёрдое, вызвавшее взрыв острейшей боли. Тут же он почувствовал хлёсткий удар в лицо. Вокруг потемнело. Когда зрение восстановилось, он узрел улепётывающую "старушку", несущую знакомый булыжник, прикованный цепью к ноге. Мелькали женские шерстяные панталоны, надетые, надо полагать, для достоверности образа. Напяленные, стоит заметить, в спешке, задом наперёд. Надо же! Ведь она с самого начала показалась ему подозрительной, и лишь врождённая скромность не позволила ему сорвать марлевую вуаль немедля!

Святой охотник зарычал. Стена, о которую ему пришлось опереться, холодила спину, но он не ощущал прохлады. Боль пронзала ступню тысячами раскалённых игл, в глазах расползались тёмные пятна, поглощающие мир. Нет, он не сдастся! Давид рванулся за беглецом, схватил краешек серого одеяния. Манёвр задержал беглеца ровно на одно мгновение.

Старая влажная простыня покачивалась в руке никчёмной тряпкой, старик в лохмотьях пропал за углом. Рычащий молитву Адами двинулся за ним нелепыми, неуклюжими скачками, стараясь не ступать на повреждённую ногу. За углом оказался тупик, на сей раз перегораживавшая дорогу стена была куда выше предыдущей. Неужели беглец ушёл окончательно? Справа чернел дверной проём, возле него покоились остатки разбитой двери. Святой охотник погрузился в темноту, прислушался к звукам дома. Над ним кто-то шаркал босыми подошвами, шарканье сопровождалось позвякиванием. Старик? Кто, кроме него?

Привыкнув к темноте, Давид разглядел очертания ведущей наверх лестницы.

Старик был уже на третьем этаже, но, как ни странно, нигде не находил выхода на ту сторону улицы. Из окон открывалась панорама на центральную площадь города. Поражающий размерами Собор Трёх Богов, находившийся в центре площади, походил на гигантский разноцветный леденец. Пылающими свечами праздничного пирога казались четыре Башни Ведовства, стоявшие по углам квадратной площади, огороженные коваными заборчиками наподобие того, что окружал резиденцию Ордена Карающих.

Беглец укорил себя за недостойное сравнение, мысленно попросил прощения у Творца. Последние двадцать лет он питался червями, древесной корой, листочками, изредка чёрствым хлебом, приносимым крестьянами, и неуместная ассоциация со сладостями устыдила его. Старик выбрался на обнаруженный балкон, перегнулся через парапет. Придётся прыгать, другого пути вниз нет. Осуществить спуск с куском стены, прикованной к ноге, будет чуточку проблематично. Обняв булыжник, точно ценнейшее сокровище, он прыгнул.

И повис вверх тормашками. Кто-то - беглец даже знал, кто - держал его за цепь и не давал упасть.

- Отпусти, подпевала демонской власти! - взвизгнул старик.

- Упадёшь - разобьёшься, дурак, - прохрипел багряный от натуги святой охотник. - Ты мне живой нужен.

- Не отпустишь - прокляну! - фальцетом пригрозил беглец. - Мы, отшельники и пророки, проклинать ещё как умеем!

- Ты кто? - просипел Адами.

- Я - Эстебан Вернье, отшельник! - попытался гордо вскинуть подбородок старик, отчего его всклокоченная борода попала ему в рот. Гордый вид никак не соответствовал его облику, особенно телесного цвета панталонам. Отплевавшись, он снова стал угрожать: - Отпусти, хуже будет!

Святой охотник пропустил угрозы мимо ушей, и беглец перешёл к их выполнению. Он достал Давида свободной ногой и резкими движениями принялся массировать ему челюсть. Адами по возможности отворачивался, но после болезненного попадания вонючей шелушащейся пятки в нос всё-таки выронил старика на мостовую. С противным хрустом тот шмякнулся о каменные плиты, сверху на него упал сроднившийся с ногой кусок стены. Беглец хекнул, выражая удовлетворение от полученной свободы и вместе с тем неудовольствие от жёсткого покрытия мостовой, и некоторое время пролежал неподвижно, с широко открытыми глазами, внушая святому охотнику самые мрачные подозрения. К величайшему удивлению Давида, порхающих голубей и гуляющих по площади людей старик встал и, опьянённый долгожданной свободой, неровной походкой направился к Башне Святого Ведовства. Кусок стены тащился диковинным хвостом, царапая плиты; сильно подволакивающий ногу беглец не утруждался подобрать его для удобства передвижения.

Дежурившие у ворот Башни Святого Ведовства стражники напряглись, лицезрея приближающегося более чем странного субъекта. Старик тоже готовился. Он, наконец, поднял волочившуюся каменюку и умело раскручивал её над головой, тем самым вызвав чуть ли не панику у стражников, привыкших считать ворон на фонарных столбах, а не сражаться с тяжеловооружённым противником. С балкона Адами видел, как сержант что-то прокричал старику, отдал троим подчинённым команду нападать и юркнул в ворота башни, чтобы запереть их изнутри. Колебавшиеся стражники атаковали грамотно, с трёх сторон, однако, взмаха глыбы хватило, чтобы опрокинуть одного, выбить дубинку из рук второго и вынудить третьего побежать за помощью. Позже настал черёд хлипких ажурных ворот, брызнувших искрами и приветливо распахнувшихся после мощного удара едва не развалившимся куском стены. Сержант устремился к деревянной двери, ведущей в Башню, и распростёрся на пороге, сбитый с ног стариковской глыбой. Старик неспешно поднялся на крыльцо, деликатно переступил через подёргивающееся тело стражника и, вытолкав его наружу, затворил за собой дверь.

С исчезновением старика Башня Святого Ведовства содрогнулась, словно живое существо. Святой охотник почувствовал мгновенную дрожь земли, всколыхнувшую площадь и здания, по каменным плиткам мостовой зазмеились трещины. Из-под островерхой крыши башни ослепительно сверкнуло, стены замерцали призрачным зеленоватым свечением.

Совиный голубь летел вниз. Хлопающие крыльями вороны остались где-то вверху, торжество ясно читалось в их мерзких гляделках. Жаль, что всё закончилось именно так. Ну, хоть послание доставлено по назначению. Работа сделана, и красивая ленточка не достанется врагам. Жаль, не покормили в пункте прибытия. Правда, хотели покормить; перед глазами стоял образ толстых, нежных, розовеньких мясистых отростков, похожих на уменьшенные копии излюбленных троллями сосисок. Тролли давали почтовому птаху сосиски на обед раз в неделю. Собственно, питался он раз в неделю. Чего он такого содеял, что его выкинули из окна? Сами предложили поесть, он принял предложение и... Нет, люди - существа противоречивые, с ними опасно иметь дело.

Совиный голубь расслабился. Ничего не изменить, трепыхаться бесполезно. Нужно с достоинством встретить конец Великого Полёта. В ушах гудел ветер, воздух пеленал тело прохладой, проносились окна ставшей ненавистной башни. А в небе спокойно плыли облака. Перистые, светлые облака на синем фоне. Как прекрасно! Впервые в жизни совиный голубь заплакал. Солёные капли стояли в круглых светло-коричневых глазах, отрывались и парили перед или, вернее, над клювом впечатлительной птицы. Совиный голубь плачет, предчувствуя свою гибель. Так утверждал его первый хозяин, тролль, выведший его из синего в белую крапинку яйца. Синего, как небо, белого, как облака...

Удар! Тело птаха подскочило вверх и скатилось по плотной ткани, рухнув на каменные плиты.

- Едрить твою налево! - выругался карлик в пёстрой одежде, правивший волами. - Что за пакость?

- О, птишка упала, - сочувственно прошепелявил громадный лысый детина в лиловых шароварах. - Штранная птишка. Больная, наверно. Шильно больная.

- Не трогай каку, Бегемот, - посоветовал сидевший рядом с карликом горбун. - Может, она заразная. Тебе ещё подхватить какую-нибудь болячку не хватало.

Крытая повозка затряслась от взрыва хохота. Засмеялся и великан, равнодушно перешагнувший через распростёртое птичье тело, не подававшее признаков жизни.

- Школько нам ходить вокруг этой башни? - вопрошал Бегемот. - Мне нужен жубной лекарь, я уштал!

- Может, тебе лучше Жубную Фею поискать? - передразнил беднягу горбун. - Устал он! Ходить будем, сколько понадобится. Секретарь преподобного ди Сави сказала, он занят весьма важным делом, и отвлекать его нельзя. А ходим мы, если ты забыл, чтобы нас не поймала стража. Она в одно место, а нас там уже след простыл, потому что мы в другом!

- Этот ди Шави хоть жубы вштавить может? - угрюмо поинтересовался великан.

- Бегемот, я тебе сейчас сам вставлю, если ты не заткнёшься! Лечить потом будет нечего!

- Ой-ой-ой, какие мы грожные! Нет-нет, молчу, молчу! - примирительно показал ладони гигант. Помолчав, он сказал: - Вшьо-таки я уштал. Можно в повожку?

- Куда тебе в повозку? Она ж развалится! - съехидничал горбун. - Рождённый плавать ездить не может!

Бегемот опять помолчал, на лице его отразилась напряжённая мыслительная деятельность.

- Почему рождённый плавать? - выдал он.

- Ты такой жирный, что тебе легче всего либо ползать, либо плавать, - пояснил горбун.

Карлик чуть не свалился с козлов от смеха, в повозке захохотали лохматики. Обиженный великан грянул лопатоподобной ладонью по повозке, призывая к тишине и спокойствию.

- Тебе вшьо шуточки шутить, Вешельчак. Небошь, жа них тебе улыбочку до ушей раштянули.

- А то ты не знаешь, бегемот ходячий! - заливался смехом горбун. - Признавайся, что с несчастным Виктором Сандини сотворил? Наверно, "раждавил" нечаянно!

- Много будешь жнать - до утра не доживёшь, - буркнул гигант.

Карлик медленно выправлял положение, глядя в сторону жилых домов, окружающих площадь. Несколько успокоившийся горбун проследил за взглядом возницы и насторожился. От трёхэтажного дома плёлся старик в изорванной ветхой одежде, таща на цепи, прикованной к худой ободранной ноге, настоящий булыжник величиной с бычью голову. Он шёл по направлению к Башне Святого Ведовства, окрестности которой избрали для прогулки Бегемот с товарищами.

- Смотрите, хозяин, - кивнул на старика карлик.

- Погоди, - опустил руку на вожжи Весельчак. - Я его знаю. Он отшельник, зовут Эстебаном Вернье. Однако, за каким демоном ему понадобилось покинуть родное дупло?

В следующие несколько минут они стали свидетелями триумфального вхождения старика в Башню Святого Ведовства. Затем земля вздрогнула, а от стен башни стало исходить зловещее зелёное свечение.

- Воняет сильной магией, хозяин, - произнёс карлик. - И смертью. Она поселилась внутри.

Горбун подозвал великана.

- Бегемот, хочешь пройтись?

- Куда?

- Ко входу в башню и назад. Попробуй открыть дверь.

- Тебе очень нужно, чтобы я туда ходил, Вешельчак? - с сомнением спросил гигант.

- Очень, Бегемотик. Двигай поскорее, пока стражи нет!

Бегемот, ежесекундно осматриваясь, потрусил к разбитым воротам. Шагнув через четыре ступени крыльца, он ухватился за ручку и сейчас же отдёрнул руку, словно обжёгшись. Вернувшись, он доложил:

- Барьер, жащитный барьер. Не пройти.

Горбун прикрыл синюшные веки, помассировал виски, размышляя.

- На ди Сави свет клином не сошёлся. Уходим отсюда, - решил он.

Рельефные мышцы рослых носильщиков перекатывались под чёрной кожей, блестящей от пота. Движения их, отточенные годами службы, были слаженны, словно у диковинных механизмов, производимых умельцами-гоблинами. Ди Вижен, следивший за носильщиками в щель в занавесках, восхищался ими. Ни у кого не было столь замечательных чернокожих слуг.

Командор спешил. Он послал весть о сбежавшем еретике городской страже, не удосужившись сообщить его приметы. Втайне он надеялся, что схватят и беглеца, и святого охотника, тем самым унизив последнего. Сведений о них не поступало, и он, вспомнив допрос отшельника, - либо самозванца, окончательно не было ясно, - приказал носильщикам торопиться к Башне Святого Ведовства. По дороге он ощутил подземный толчок, испугавший суеверных чернокожих. Сам ди Вижен не придал землетрясению значения. Согласно поверью, земля дрожит, когда демоны пытаются вырваться из преисподней; слабость толчка свидетельствовала или о том, что демоны вышли далеко от Лавраца, или о неудачной попытке. Значит, волноваться не о чем.

Святой охотник сидел на мостовой у распахнутых ворот Башни Святого Ведовства. Башня источала ядовитый зелёный свет, наталкивая на мысль об очередном эксперименте, проводимом в стенах орденской обители. Вокруг здания установила оцепление стража; подходы перегораживали шипованные щиты, за которыми сновали стражники, вооружённые глефами и короткими мечами. Монахи-ведуны разных рангов, от младших послушников до гранд-мастеров, принадлежащие ко всем Четырём Башням Ордена Мудрости, прощупывали башню с помощью дознавательных чудес. Исцелённая мастером-ведуном ступня не болела, но на душе было тяжко и мерзко, как в трюме галеры работорговца.

- Давид! С вами всё в порядке? - участливо спросил командор, отодвинув бархатную занавеску. - Вы неважно выглядите. Поймали еретика?

Адами метнул в ди Вижена пронзительный взгляд, командор невольно поёжился.

- Он в башне, - отвернувшись, ответил святой охотник.

- Кошмар! - всплеснул пухлыми ладошками командор. - Он сбежал от вас! - Адами одарил его более ненавистным взглядом, и он переменил тему разговора. - Вы, случайно, не знаете, почему светится башня?

- Без понятия.

Командор стих, обдумывая дальнейшую речь. Выводить из себя святого охотника было неосмотрительно и опасно даже для него, занимающего высокий ранг в иерархии Ордена.

- Тяжёлый сегодня день, - доверительно промолвил ди Вижен. - Сначала циркачи, потом монах-ведун, теперь отшельник в башне...

- Циркачи? - заинтересованно обернулся Адами. - Расскажите подробно о событиях сегодняшнего дня, ди Вижен.