Паутина времени (СИ)

Глава 13

На улице золотилась во всей своей красе ранняя осень. Пели птицы, звенела их голосами листва, похожая на монеты, синело небо…

Время года изменилось за последние полчаса в третий раз. Ганс побарабанил пальцами по стеклу единственного на лестничной площадке окна и зло сплюнул себе под ноги. Безумно хотелось что-нибудь пнуть, перевернуть, разбить, опрокинуть… но ничего подходящего в пределах досягаемости не было.

Гоц, тихо мрачнеющий на верхней ступени лестницы, не знающий, на свое счастье о изменчивости погоды, и судящий о безумии лишь по непрестанно меняющему времени дня (сейчас было, судя по всему, раннее утро, хотя должен был близиться вечер), тяжело вздохнул и, подперев щеку рукой, безрадостно уставился вниз. Ему малодушно хотелось сдаться, хотелось попросить русских о милости и понадеяться на лучших исход… Хотя какой там лучший исход – Альбрехта же они убили! А дикари убили Нойманна.

- Ну и попали же мы в переплет, - тоскливо заметил парень, косясь на товарища по несчастью, - Просто между Сциллой и Харибдой, как в древней мифологии!

- Твоя начитанность здесь не к месту, - мрачно отозвался Ганс, - Тоже мне, умник! Лучше бы думал, как из этой хрени выпутаться, чем про какую-то там Сциллу рассуждать!

Гоц, прекрасно знающий о недостаточном образовании однополчанина, отвернулся и, немного нахохлившись, втянул голову в плечи.

- Это древнегреческое чудовище, - бросил он, не поворачиваясь, - А Харибда – водоворот, чтобы ты знал. Сцилла – русские, Харибда – варвары…

- И придурок между ними – ты! – огрызнулся собеседник, - Нашел время сравнивать! Мы влипли как мухи в паутину, блин, я вообще ни хрена такого не представлял! Командир мертв, Гюнтер неизвестно где, Альбрехт убит… Нас осталось двое, и только вопрос времени, когда нас прикончат. Это же охренеть можно! – он бросил взгляд за окно и понуро пробормотал, - Ну, что за дерьмо…

Деревья снаружи вновь радовали глаз сочной зеленью, хотя по всем правилам после осени должна была бы наступить зима.

- Будь Гюнтер здесь, он бы знал, что делать, - вздохнул Гоц, не придавая словам товарища особенного значения, - Кёллер почему-то всегда знает, как быть, помнится, даже с герром Нойманном спорил!

Ганс откровенно сморщился.

- Кёллер – напыщенный, самоуверенный болван, только и знает, что демонстрировать, какой он крутой! Доверили ему, блин, русских допрашивать, до старости гордиться будет! Держу пари – будь он здесь, начал бы строить из себя командира, придурок… Но не думаю, что он жив. Нойманн-то, вон, пожестче него был, а все одно на тот свет отбыл. Здесь вообще хренотень какая-то творится, люди исчезают, появляются, снова исчезают… где гарантии, что Гюнтер исчез, чтобы вернуться, что его не убьют где-то там?!

- Прекрати паниковать, - видя, что собеседник заводится все сильнее, парень предпочел пресечь это, - Ганс, я знал тебя еще до войны, и сколько помню себя, ты всегда все видишь в черном свете. Может, еще не все пропало…

- А ты на все сквозь розовые очочки глядишь! – рявкнул в ответ старый приятель, - Гоц, твою мать, мы одни против толпы вооруженных врагов! Тут, блин, вопрос не в том, пробьемся ли мы, тут вопрос, скольких из них мы захватим с собой…

- Хватит меня запугивать! – Гоц, будучи юношей впечатлительным и нервным, и мгновенно вообразившим себе их дружный конец, тяжело сглотнул и рефлекторно коснулся автомата на плече, - Может… знаешь, Ганс… а ведь у варваров только холодное оружие, ну, и еще стрелы. Может, если ты прикроешь меня, я смогу выскочить, добраться до наших, а там…

- Нет! – Ганс совсем помрачнел, - Вооружены-то слабо, а Нойманна вон положить смогли. А он-то мужик не промах был, отчаянный, умелый, не за красивые глаза в командиры вышел. И все одно валяется вон теперь с ножом в горле. А тебя и подавно порешат, я один не хочу подыхать!

Гоц устало вздохнул и, повернувшись к собеседнику, окинул его снизу долгим внимательным взглядом. Потом криво усмехнулся.

- Не притворяйся, что очень дорожишь мной. Ганс, у нас в любом случае нет выбора – нужно добраться до своих, попросить помощи, иначе нам точно крышка. Ты думаешь, мне очень хочется рисковать? Думаешь, я горю желанием бросаться на нож? Но если я этого не сделаю, мы оба умрем наверняка, а так у нас будет шанс! У нас автоматы, ты меня прикроешь, и я проскочу! Подумай!

Ганс улыбнулся с нескрываемым презрением.

- Да я тобой и не дорожу, болван, я за свою шкуру трясусь. Если один останусь – не отобьюсь, а у двоих… - он внезапно умолк и обреченно махнул рукой, - Хотя с таким напарником, как ты, шансов все равно нет. Хрен с тобой. Иди – прикрою. В конце концов, бегаешь-то ты быстро, это я знаю.

Гоц неспешно поднялся на ноги и, на миг замявшись, неуверенно прижал автомат к себе. Чтобы бежать быстрее, стоило бы его оставить, следовало бежать налегке, но безоружным быть не хотелось – не то было время, и не та ситуация. Парень заколебался.

Его товарищ, моментально поняв причину сомнения однополчанина, выразительно закатил глаза, еле удерживаясь, чтобы не подтолкнуть безрассудного добровольца в спину.

- С автоматом беги, придурок! Если что – отстреляешься, а то ведь и вправду убьют, не успеешь до наших добежать. Ну? Готов?

- Нет, - вздохнул молодой человек и, печально улыбнувшись, пожал плечами, - Но какое это имеет значение? Ты не добежишь, а у меня шанс есть. Приготовься стрелять. И, Ганс… - он на секунду замер и, куснув себя за губу, неуверенно осведомился, - Как думаешь, герр Нойманн одобрил бы?..

Ганс равнодушно пожал плечами – с его точки зрения думать, сумел ли бы выслужиться перед покойным командиром сейчас было совершенно бессмысленной тратой времени.

- Какая хрен разница? Хотя, если тебе будет спокойнее – да, думаю, он бы тебе орден дал. Сталхерц был отчаянным мужиком и любил таких же безбашенных идиотов, как он сам. Так что твоя дурь бы его порадовала. Давай, Гоц, иди, доберись до наших и… - он прервался на полуслове, тяжело вздохнул и, пересиливая себя, пробурчал, - И да поможет тебе Бог.

Благословение от безбожника было, конечно, слышать чрезвычайно приятно, но Гоц ограничил свою благодарность одним коротким кивком. Ни на что другое времени сейчас не было.

Сердце сжалось от страха. Он шел сейчас почти на верную смерть, на отчаянный поступок, шел ради спасения жизни товарища, а при хорошем раскладе – и собственной, и полностью сознавал риск. Его могут убить… а ведь он еще так молод!..

Да и герр Нойманн стар не был, однако же, пошел вперед, рискнул всем и… погиб. Война, проклятая война, она никого не щадит! Что ж, прав был Ганс, говоря, что жизнь свою он должен продать подороже, забрать с собой как можно больше врагов.

Ну, с Богом… Гоц вскинул автомат к плечу, готовясь прорываться с боем и, мысленно перекрестившись, решительно шагнул вниз, минуя первую ступеньку.

Ганс следовал за ним – настороженный, внимательный, готовый в любой миг открыть огонь по неприятелю, чтобы прикрыть однополчанина и помочь ему выбраться. И Гоц знал, что товарищ не подведет.

Шаг, еще шаг… бесконечные ступени. А вот и изгиб стены, за которым они скрывались в прошлый раз, из-за которого выскочил герр Нойманн, начиная атаку.

Дьявол… почему вокруг вдруг так потемнело?.. Гоц неуверенно поднял взгляд и нахмурился. За маленьким окошком-бойницей в стене башни плескалась непроглядная ночь, хотя минуту назад светило солнце. Да что здесь творится?..

Парень мотнул головой и, давая себе приказ не отвлекаться, осторожно выглянул, оценивая обстановку.

Варвары, по-видимому, не слишком смущенные сумасбродным состоянием времени вокруг, чинно восседали кружком возле лестницы, на время оставив попытки взять приступом библиотеку, и о чем-то разговаривали. Путь для побега они вроде бы не перекрывали, но за спинами их проскользнуть вряд ли было возможно. Особенно с учетом того, что холодное оружие свое дикари из рук не выпускали и, беседуя, игрались с ним, то подкидывая в воздух, то почесывая острием щеку.

- Готов? – шепнул за спиной Ганс, перехватывая автомат поудобнее и готовясь стрелять, прикрывая дерзкого однополчанина. Гоц резко кивнул и, набрав в грудь побольше воздух, начал медленно и осторожно спускаться, стараясь не привлекать лишнего внимания.

Он успел сделать ровно четыре шага. На пятом бег времени вдруг словно ускорился; события принялись сменять друг друга с бешенной скоростью, и парню потребовалась масса усилий, чтобы успеть хотя бы осознать их.

Вот гунны, заметив лазутчика, повскакали с мест, занося над головами оружие. Вот Ганс, выполняя обещание, мазнул по неприятелю длинной очередью, скорее отпугивая, нежели причиняя вред. Вот закапала на пол кровь…

Гоц со всех ног бросился вперед, не желая медлить; дикари, взбешенные такой дерзостью, попытались не выпустить его наружу… и вдруг прямо у подножия лестницы взметнулся столб светлого песка, взявшийся невесть откуда. Взметнулся он прямо перед бегущим немцем, и тот замер, на секунду теряясь, не зная, что предпринять и чего ждать от неведомого врага.

А потом, напоминая себе, что важнее всего цель, а не путь к ней, что на помехи внимание обращать нельзя, он извернулся, как уж и, немыслимым маневром обогнув столб песка, бросился к двери.

Вот скрипнули давно несмазанные петли… и он, наконец, вылетел в суровую снежную зиму, укрытую покрывалом ночи, едва ли не кубарем выкатившись в сугроб. Вскочил, не обращая внимания на холод и со всех ног помчался туда, где, как помнил, должен был ожидать полк. Будет ли за ним погоня, Гоц не знал и не задумывался – он помнил лишь о цели, и стремился к ней на пределе своих возможностей.

Ганс остался один.

Он видел, как вылетел за дверь Гоц, успел еще порадоваться, что затея все-таки оправдала себя; он видел, как бросились врассыпную перепуганные неизвестным явлением варвары, но сам себе позволить удрать не мог. Неизвестно, что это за враг, неясно, чего ждать от него, и лучше будет разобраться с ним сразу и наверняка.

Привычно задрожал в руках автомат, выплевывая одну за другой пули; в голове замелькали панические мысли о недостатке патронов…

Из песчаного столба навстречу пулям вдруг выскользнула худощавая рука подростка с растопыренными пальцами. Речитатив выстрелов сменился звуком падающей капели.

Еще один выстрел, еще, еще… патроны кончились, как обычно, в самый неподходящий момент.

Ганс замер, продолжая сжимать бесполезный автомат и обалдело глядя, как выплюнутые последним пули капают на ступени лестницы расплавленным металлом и растекаются маленькими лужицами.

Высунутая из кружащегося водоворота песчинок рука сжалась в кулак и исчезла.

Песок рассыпался по полу, и немец, чувствуя, что медленно сходит с ума, ошарашенно уставился на молодого светловолосого человека с хвостиком на затылке, и темноволосого юношу лет пятнадцати-шестнадцати на вид. Именно он стоял, сжав худощавую руку в кулак и, по-видимому, именно его рук делом были капли металла на полу.

Перепуганные гунны, сбившись в кучку, молча созерцали двух взявшихся из ниоткуда людей, выставив перед собою оружие.

Райвен тонко улыбнулся и, не обращая внимания на потрясенно замершего немца, перевел взгляд на дикарей. Улыбка его стала печальной.

- Вам нет места в этом мире, - очень спокойно, с какими-то извиняющимися интонациями произнес он и, скользнув взглядом к так и лежащему на полу телу герра Ноймана в окружении трупов нескольких дикарей, вздохнул, - Вы вмешались в события, над которыми не имели власти… Вам придется уйти.

Он говорил, говорил, будто усыпляя внимание врагов и одновременно вытягивал вперед правую руку с открытой ладонью и растопыренными пальцами. Затем неспешно, по одному, собрал последние в кулак и, повернув руку ладонью вверх, чуть-чуть потянул ее на себя… и тотчас же резко разжал пальцы, словно что-то подбрасывая.

Гунны, так ничего и не понявшие, безмолвно переглянулись и… исчезли.

Ганс выронил автомат. Ему стало страшно.

Глухая ночь за окнами рассеялась; из облаков проглянуло солнце, только-только начинающее клониться к закату. Паутина, почувствовав силу возвратившегося хозяина, начала восстанавливаться; время штопало само в себе прорехи.

Темпор, будто не замечая этого, снова вздохнул.

- Мне пришлось забрать их в свой трон, - грустно произнес он, обращаясь к своему спутнику, - Иначе было нельзя – они видели здесь слишком много, и вмешались в то, на что не имели права. Это безумие – они убили в этом времени того, кто тоже пришел из прошлого… - юноша покачал головой и на миг сжал губы, - Они плохие. И убили плохого. Ты думаешь, я поступил правильно?

Пашка успокаивающе улыбнулся в ответ. На немца, замершего в нескрываемом шоке, он внимания тоже не обращал, совершенно его не опасаясь и не боясь вести при нем откровенные беседы.

- Я думаю, да, - отозвался он и, протянув руку, легко взъерошил темные волосы темпора. Тот скованно улыбнулся и ревниво поправил отцовские часы в шевелюре. Пашка, хмыкнув, убрал руку.

- Впрочем, что верно, а что нет, ты теперь знаешь и сам, - серьезно продолжил он, - Ты повзрослел, ты вырос, мой маленький друг и, будь здесь зеркало, увидел бы это сам. Не думал, что возможен такой быстрый рост…

Райв равнодушно повел плечом.

- Мама часто сетовала, что дети растут быстро. Что мне сделать с ним? – он указал взглядом на замершего Ганса, и тот, выпадая от ужаса из ступора, попятился. Запнулся о ступеньку и, тяжело упав на лестницу, испуганно прижался к ней спиной.

Пашка, пронаблюдав эту демонстрацию страха с нескрываемым удовлетворением, хлопнул приятеля по плечу.

- Предоставь это мне. Эй! Немец! Твоя меня русский понимать?

- Чего?.. – сорвался с губ Ганса напряженный вздох. Слова, обращенные к нему, он понимал прекрасно, но исковерканное предложение не понял абсолютно. Тем не менее, собеседник его остался доволен.

- Значит, понимать, - кивнул он и поманил фашиста рукой, - Вставай, пойдем к нашим. Ты, надеюсь, понимаешь, что ты теперь пленник?

Эти слова были уже значительно более понятны, даже где-то привычны, и Ганс осторожно кивнул. Затем медленно поднял руки и, тщась еще сохранить остатки ускользающего мужества, кое-как поднялся на ноги, гордо вздергивая подбородок.

- Гоц ушел, - в голосе его зазвучало презрение, - Хрен вы нас одолеете, он приведет помощь, и мы положим вас всех к чертовой матери!

- Жаль тебя разочаровывать, - блондин печально вздохнул и, панибратски хлопнув спустившегося пленника по спине, весело тряхнул хвостиком, - Но хрен твой Гоц кого найдет в этих лесах. Тем паче, что ваших гарнизонов здесь уже лет семьдесят как нет.

…Гоцу казалось, что он сходит с ума. Секунду назад вокруг царила глухая ночь – и вдруг во всей красе распустился день. Только что его ноги утопали в пушистом, рыхлом снегу – и уже мягко пружинят по свежей траве! Прав был Ганс, говоря, что здесь творится какая-то хренотень… Прав он был, когда втихомолку осуждал решение Нойманна разрушить проклятый замок!

Нет, надо бежать, бежать, надо поскорее покинуть окрестности этого дьявольского места, надо быстрее найти свой полк, попросить помощи, получить ее! Ох, только бы найти их в этом лесу…

Он продолжал бежать, не позволяя себе останавливаться ни на миг. Мелькали деревья, кусты; ноги то и дело запинались о торчащие из земли сучья, а он все бежал, бежал, бежал…

Дыхание давно сбилось; сердце бешено колотилось о грудную клетку; силы заканчивались. Ему казалось, он никогда не выберется, никогда не найдет свой полк… И вдруг впереди мелькнул просвет.

Парень бросился к нему, окрыленный надеждой и, вылетев из леса на большую площадь, уставленную странного вида машинами, судорожно огляделся. Здесь что-то не так, не то… неважно! Вон люди, и плевать, что они странно одеты – они помогут, они поймут…

- Помогите! – он судорожно взмахнул автоматом; люди шарахнулись в стороны, - Прошу! Умоляю! Там… там, в лесу… - он задыхался, пытаясь объяснить, что происходит, и отчаянно тыкал себе за спину, на густой массив, - Там башня… там… что-то безумное! Мы… мы разрушили замок, потом началось… Командир убит, люди исчезают и появляются снова! Помо… помогите! Русские побеждают, мы должны бороться! Скажите, скажите всем! Где полк? Где мой полк?!

Вокруг постепенно начала собираться толпа; кто-то вызвал «Скорую помощь», кто-то позвонил в полицию. Вооруженный парень в форме времен Второй мировой войны, с яркой нашивкой на рукаве, выкрикивающий какие-то странные слова, определенно нуждался в помощи. Да и людей следовало защитить от этого ненормального, где-то раздобывшего оружие.

Гоц продолжал кричать, едва ли не падая на колени. Ему хотелось биться головой об асфальт – он видел, понимал, что, найдя людей, помощи не получит и отчаяние снедало его.

Подоспели какие-то люди в форме, вежливо попросили отдать автомат. Он всхлипнул и отдал, думая, что лучше сдастся своим, чем чужим.

Его вежливо сопроводили к большой светлой машине, и передали в руки людей в белых халатах.

Дальше Гоца ждал успокоительный укол, медицинская комиссия и, наконец, сумасшедший дом.

***

Фридрих умирал. Умирал тяжело и мучительно, цепляясь за жизнь из последних сил, умирал так, как должен был умереть в сорок третьем, когда неожиданно был спасен юным темпором. Сейчас темпора рядом не было. Паутина рушилась, все летело к черту, время за окном – как дня, так и года, - сменялось едва ли не каждые пять минут, и надежды не было.

Он понимал это. Понимал в редкие мгновения проблесков сознания, когда открывал глаза и видел склонившиеся над ним обеспокоенные лица. Понимал, когда смутно ощущал, как ему перевязывают голову бинтом, понимал, когда слышал дрожащий от напряжения голос Вольфганга… Он понимал, что умирает.

С неизбежностью этого художник смирился уже давно, даже живя в паутине он постоянно напоминал себе, что смерть не ушла совсем, что Райв лишь оттолкнул ее, но рана на его голове все еще есть и однажды убьет его. Он был готов умереть, даже был готов умереть так! Но хотел еще хоть раз увидеть маленького темпора. Увидеть своего названного сына…

Когда за окном вновь засияло солнце и зазеленели деревья, никто из находящихся в библиотеке людей не обратил на это внимания. Марк, Вольфганг и Тата уже успели привыкнуть к постоянным капризам времени, Фридриху было не до того, а Гюнтер и Альбрехт вообще сидели к окну спинами – один на поднятом стуле, другой на столе.

Немцы молчали, изредка переглядываясь и мрачно созерцая жалкие попытки двух русских и одного предателя вылечить их соотечественника. В благополучный исход оба дружно не верили.

Когда дверь библиотеки скрипнула, открываясь, пленники подняли головы. Марк вздрогнул, оборачиваясь; Вольф рефлекторно схватился за автомат, и только Тата осталась безучастна, уделяя все внимание раненому, играя роль добровольной сиделки.

Впрочем, восторженный голос брата заставил ее все-таки отвлечься, резко оборачиваясь.

- Райв! – Марк едва ли не подпрыгнул, бросаясь к вернувшимся друзьям, - Пашка! Черт возьми, ребята, как же мы все вам рады!

- Пусть за себя говорит, - мрачно проворчал Гюнтер и, скользнув взглядом по вернувшимся неприятелям, неожиданно изумленно охнул, - Ганс!

Альбрехт немного подался вперед. Ганс, который шел с поднятыми руками, как настоящий пленник, вскинул брови и, не решаясь шагнуть вперед, вопросительно оглянулся на спутников.

Пашка, как раз собравшийся ответить Марку, наткнувшись на этот взгляд, хмыкнул и милостивым взмахом руки указал немцу на однополчан.

- Тебя тут, смотрю, хорошая компания ждет. Иди к своим. Марк, - он повернулся к другу с тем же выражением всемилостивого властителя на лице, но тотчас же посерьезнел, - Что у вас тут творится? В коридоре дикарей каких-то стадо, труп на полу валяется в немецкой форме, другие с ним рядом, и Райв сказал, что Фридрих… Вот черт, Фридрих! – он говорил, озираясь и, наконец, остановив взгляд на умирающем художнике, испуганно охнул, сжимая собственное горло рукой.

Повзрослевший темпор, на которого все таращились с нескрываемым удивлением, не говоря ни слова, решительно отодвинул Марка, а затем и Вольфганга, спеша приблизиться к раненому.

Вольф, ощущая, как надежда в его душе вновь расправляет крылья, походя хлопнул юношу по спине, как бы подталкивая вперед; Тата осторожно отодвинулась от Фридриха, глядя на выросшего Райвена с некоторым подозрением.

- Ты… Райв, это ты?.. – неловко осведомилась она, и темпор быстро улыбнулся в ответ.

- Я, - коротко бросил он, не сводя взгляда с раненного, - Это ты перевязала его?

Девушка смущенно покачала головой – при всем своем желании оказать пострадавшему помощь, на такие подвиги она способна все-таки не была.

- Это Вольф с Марком, - негромко известила она, - А… а что?

- Ничего, - юноша легко пожал плечами и, опустившись рядом с головой Фридриха на пол, аккуратно приподнял ее, укладывая себе на колени, - Просто теперь придется разматывать.

Вольфганг, пристально следящий за действиями вернувшегося спасителя, неожиданно нахмурился.

- Фридрих говорил, что без тебя паутина начала рушиться, но теперь ты здесь… Разве она не восстановилась? Я вижу, за окном вновь лето, вновь светит солнце, но его рана… почему?

Райвен на миг сжал губы, давя мимолетную горечь.

- Некоторые части паутины разрушились сильнее других, - тихо произнес он после секундного молчания, - Я восстановил то, что продолжало рушиться, но то, что дарило жизнь Фридриху… увы, восстановить это не так просто. Да и я не вижу в этом смысла, - он неожиданно улыбнулся и, оглянувшись на недоумевающего немца, чуть подмигнул ему, - Зачем дарить вновь полужизнь со смертельной раной на виске, если теперь я могу подарить ему жизнь полноценную? Тата, - взгляд юноши вновь скользнул к девушке, - Помоги мне размотать бинт.

Марк, видя, как передернуло сестру, которая и в бинтовании-то участия не принимала, чуть усмехнулся и демонстративно повернулся к вернувшемуся другу. Ничего, пусть учится сестренка, не все же ему раненных лечить! Если уж выбрала себе в парни солдата… Здесь парень вздохнул и чуть поморщился. Не было бы счастья… Если бы не Фридрих, Тата бы заметила свежую рану Вольфганга и сейчас нервничала бы значительно больше.

- Где вас носило? – вопрос он задал, надеясь отвлечься от собственных мыслей. Пашка, принимая это предложение, нарочито небрежно махнул рукой, тая в уголках губ ухмылку.

- Да так, ничего особенного. Встретили охотников на темпоров, которые утопили мой айфон. Я повисел в кандалах, Райв полазил по чужой паутине… А потом мы спасли его отца, который устроил настоящее фаер-шоу, победили плохих дяденек-охотников и вернулись домой.

Марк медленно закрыл и так же медленно открыл глаза. Вот так запросто воспринять все, сообщенное в столь сжатой форме, было чрезвычайно затруднительно, тем более в столь нервной обстановке.

Тата, кое-как разматывающая бинт на голове несчастного Фридриха, добравшись до раны, невольно вскрикнула и, спешно отвернувшись, прижала руку к губам. Наблюдающие за ней от окна пленники заухмылялись – они-то были мужчинами крепкими и раны видели и пострашнее, о чем лично Гюнтеру сразу захотелось поведать, чтобы испугать глупую русскую девчонку еще больше. На счастье последней, немец сдержался.

- Не бойся, - Райвен, мягко улыбнувшись, легко очертил кончиками пальцев жуткую рану названного отца, пачкаясь в его крови и тотчас же накрыл ее ладонью, закрывая глаза, - Все будет хорошо.

Девушка не ответила, по-прежнему не решаясь повернуться, не решаясь взглянуть на то, что делает столь внезапно повзрослевший темпор. Ах, ведь даже не было времени спросить, почему он вдруг вырос… Может, после исцеления Фридриха появится?

- Какого хрена он творит? – вопрос, заданный по-немецки, Тата не поняла, однако, по грубости тона приблизительно догадалась о его содержании и одарила вопрошающего неприязненным взглядом. Вольфганг, сам напряженный ничуть не меньше девушки, мрачно глянул на того же человека.

- Закрой рот и не выступай, пока не спросят, - холодно бросил он, затем неожиданно кивнул Гюнтеру, - Угомони его.

Кёллер, мгновенно просчитав, что его посчитали среди троицы пленников главным, самодовольно заулыбался. Ганс, автор пресловутого вопроса, помрачнел и, скрестив руки на груди, насупился.

- Так и знал, что ты вылезешь в командиры, выскочка, - раздраженно бросил он, обращаясь к Гюнтеру, однако, развивать тему не стал и предпочел уделить внимание мыскам собственных сапог.

Однополчанин кривовато ухмыльнулся.

- А кто, интересно, должен был бы командовать? Ты? Неврастеник и трус, только и умеющий, что костерить всех на чем свет стоит?

- Заткнитесь оба! – повысил голос капитан Вольфганг, - Не до вас сейчас.

Сейчас было действительно не до них. Сейчас было вообще ни до чего, кроме здоровья несчастного Фридриха, распростертого на полу и действий серьезного Райвена, что-то делающего с его раной, закрыв глаза.

Пашка, за время их небольшого путешествия немного поднаторевший в вопросах магии темпоров, приблизительно представлял, что делает юноша, но, не будучи уверен, озвучивать это не хотел – ему казалось, что Райв сейчас не лечит рану, не помогает ей затянуться, что он делает нечто другое, нечто большее и сильное… Темпор отменял сам факт ранения, поворачивал время вспять не для целого человека, а лишь для одного небольшого участка его тела. Сил на это, должно быть, требовалось немало, и отвлекать сейчас паренька казалось не только глупым, но и опасным. Кто знает, что произойдет, если сила его вдруг рассеется и, вместо того, чтобы убирать рану с головы художника, сделает… что-нибудь еще?

Прошла минута, началась вторая. Пленники, столь невежливо заткнутые, хмуро безмолвствовали; друзья Фридриха, изнывая от беспокойства, не находили сил выдавить из себя хоть слово. Райвен не открывал глаз.

Он знал, он чувствовал, как под его ладонью медленно восстанавливаются, вновь срастаясь, проломленные кости, как занимают свое законное место разорванные ткани и мельчайшие сосуды вновь начинают питать мозг кровью. Как место ранения затягивает кожа, как от раны не остается даже и следа, словно ее никогда не было… и никогда больше не будет.

Он ощущал, как прохладная кожа под его пальцами постепенно теплеет, слышал, как выравнивается дыхание несчастного пострадавшего, и ощущение это наполняло его сердце таким восторгом, что хотелось вскочить и заплясать на радостях. Он смог, смог! Научился, сумел, он… он и в самом деле вырос.

Фридрих глубоко, уверенно вздохнул. Темные ресницы его дрогнули, медленно поднимаясь; в мутных поначалу голубых глазах отразилась радость узнавания. Бледные еще мгновение назад, но стремительно возвращающие краски жизни губы дрогнули, растягиваясь в улыбке.

- Ты все-таки вернулся, - все еще хрипловато, с маленьким усилием, прошептал он, - Мой маленький вороненок…

Райвен вздрогнул, едва не убирая руку от уже почти исчезнувшей раны и растерянно уставился на пришедшего в себя человека. Несколько секунд он пораженно молчал, потом мотнул головой, прижимая ладонь к его виску сильнее.

- Не говори… ничего не говори пока, отец, ты должен беречь силы. Осталось совсем немного.

Фридрих, который едва ли не с мига знакомства с этим мальчуганом только и мечтал, что услышать из его уст слово «отец», обращенное к нему, глубоко вздохнул и вновь закрыл глаза, ощущая, как по всему телу приятным теплом разливается счастье.

- Главное, что ты не пострадал, сынок, - тихо проговорил он, не в силах утаить улыбку. Райвен улыбнулся в ответ, целиком сосредотачиваясь на завершении исцеления.

Немцы, сидящие у окна, кто на стуле, кто на столе, а кто – Ганс, подошедший последним, - и прямо на полу, переглянулись. Очаровательная сцена грубых сердец совершенно не тронула (быть может, исключая лишь более чувствительного Альбрехта), но определенное недоумение все-таки вызвала.

- Что за хрень? – Ганс, морщась, задрал голову, взирая на новоявленного командира Гюнтера, - Так он что же, отец пацана?

Кёллер равнодушно пожал плечами – ответа он не знал, да и, в общем, не хотел знать, полагая сию информацию, в свете всего остального, бессмысленной.

- Видели? – он перевел взгляд с одного однополчанина на другого, - Мальчишка его вылечил! Прикосновением, черт возьми, вылечил рану, которую нельзя вылечить! Сколько раз я такое видел – от таких ран подыхают, черт возьми, и вот – на тебе! Как, как?!

- Не кипятись, - Альбрехт глубоко вздохнул и, осуждающе качнув головой, устремил взгляд на раненного. Темпор с тем уже закончил, и теперь Фридрих лежал довольно свободно и расслабленно, счастливо улыбаясь, а не вставал только потому, что названный сын велел ему немного повременить с этим. Мотивировал он свою просьбу возможностью головокружения.

- Я вообще уже ничего не понимаю, - продолжил раненный пленник, - Они все тут, по-моему, со сдвигом малость. Говорят, будто война давно в прошлом… но эти двое – явно солдаты, у капитана даже автомат в руках! Он меня ранил, а потом сам же и перевязал, и русский ему помог… С русскими они дружат. Опять же, потому, что, как говорят, войны больше нет! Но если ее нет – то почему Фридрих ранен? И почему с такой раной он сначала себя чувствовал хорошо, а потом слег? Да и, в конце концов, почему он сейчас выглядит моложе, чем когда мы были с ним в одном отряде, если это действительно будущее?! Что-то тут не так…

Ганс красноречиво сплюнул на пол, скрещивая руки на груди.

- Ну и наблюдение, охренеть можно! «Что-то тут не так» - да тут все не так, придурок! Не так с самого начала, как мы сюда попали, как раздолбали ко всем чертям замок… Ох, чуяло мое сердце, что не к добру это, не надо было Нойманну в бутылку лезть!

- Дитрих Нойманн был отважным человеком, - Гюнтер нахмурился, - И я считаю, что погиб он достойно, не изменив своим принципам. Не тебе судить его, особенно сейчас. Что сделано, то сделано, Ганс, прошлого не вернуть, осталось понять, что нам делать теперь. Мы с этой девчонкой… побывали в другом времени. По крайней мере, так сказала она, если я правильно понял ее странную речь. Что-то она все твердила «завтра, завтра»… - он покачал головой, - Но судя по всему, что я видел, поверить, что мы находимся в будущем, я вполне могу. Даже могу поверить, что войны больше нет, и только мы, как идиоты, носимся с автоматами и стреляем в гражданских. Только не пойму пока, кто победил…

Пашка, находящийся к пленным ближе всех и на всякий случай прислушивающийся к их разговорам, услышав последнюю фразу, самодовольно ухмыльнулся.

- Мы, - вежливо известил он, поворачиваясь и одновременно пожимая плечами, - Мы победили, мужик, мы, русские. Только не надо сейчас плакать и расстраиваться – это свершившийся исторический факт, который изменить не может даже Райвен.

Гюнтер, и в самом деле ощущающий себя среди пленников главным, к явному неудовольствию Ганса, предпочел ответить лично, хмурясь и чуть склоняя голову набок.

- Как он меняет время?

Ответить Пашка не успел. Тата, безмерно утомившаяся слушать незнакомую речь, не имея понятия, о чем идет разговор, тихо злящаяся на блондина за то, что тот когда-то тоже успел выучить немецкий, все-таки не выдержала.

- Райвен, мальчик мой… - заметив в обращенных к ней черных глазах тень недовольства, она быстро улыбнулась, - Извини, что мешаю твоему продуктивному общению с Фридрихом, но не мог бы ты сделать так, чтобы и я хоть что-то понимала в этой милой беседе? А то даже Пашка немецкий когда-то выучил, а я тут одна, как идиотка стою и ничего не понимаю.

Юноша, который и в самом деле был куда больше поглощен общением с названным отцом и живописанием собственных приключений в прошлом, досадливо вздохнул, неуверенно кивая.

- Марк и Паша понимают язык потому, что были в паутине, - пояснил он, - Я думал, было, изменить это – все-таки нехорошо, что она влияет на них до сих пор, как и на папу, - здесь он быстро улыбнулся счастливому художнику, - Но решил пока повременить. Лучше, наверное, если вы сможете понимать врага… Но ты не была в паутине. Она тебя не касается, хотя… - паренек ненадолго задумался, закусывая губу, затем уверенно кивнул, - Если ты возьмешь кого-нибудь из них за руку, думаю, я смогу перетянуть часть паутины на тебя.

Тата поспешно оглянулась и, обнаружив поблизости брата, вцепилась в его руку. Начать, наконец, понимать немцев, получить возможность высказать наглому Гюнтеру все, что думает о его поведении, ей хотелось безмерно и отказываться от этого желания девушка не хотела. Марк негромко ойкнул и демонстративно разжал стиснувшие его запястье тонкие пальцы, просто беря неугомонную сестрицу за руку.

Райвен, быстро улыбнувшись Фридриху, торопливо поднялся с колен и, приблизившись к молодым людям, мягко коснулся ладонью их сцепленных рук. Помедлил мгновение, потом сделал странное движение, словно перетягивая что-то с руки Марка на запястье его сестры, нахмурился, поморщился, подумал и повторил это еще раз…

- Какого хрена он опять творит?! – взорвался, не выдержав, Ганс, - На вопрос парень не отвечает, а колдовать мальчишка продолжает – что за хренотень, твою мать?! Куда он опять нас теперь отправит, что натворит?!!

Тата, напряженно следящая за действиями темпора, на последних словах ругающегося немца вдруг вздрогнула и медленно повернула голову к нему. Ей показалось, будто с ушей вдруг спала какая-то завеса, скрывающая от нее речь иностранцев, и теперь они словно заговорили по-русски… Во всяком случае, один из них.

- Заткнись, - Гюнтер поморщился, опуская взгляд на сидящего на полу однополчанина, - Хватит психовать. Если мальчишка и колдует, то не над тобой же!

- Очень мудрое замечание, - не удержалась девушка и, вспомнив, что хотела не поддерживать этого человека, а ругать его сама, прикусила язычок, переводя взгляд на темпора, - Спасибо, Райв.

- Не за что, - юноша быстро улыбнулся и, считая свою миссию исполненной, повернулся к названному отцу. Взор его сейчас же исполнился негодования.

- Зачем ты сел??

Фридрих, усмехаясь, пренебрежительно махнул рукой. Чувствовал он себя сейчас великолепно, никакого головокружения не ощущал и волнение сына полагал напрасным.

- Со мной все в порядке, сынок. Закончи лучше свой рассказ… Итак, вы спасли твоего отца? Что же он сказал после этого?

Гюнтер, не дожидаясь ответа юного темпора, закусил губу, с видимым любопытством рассматривая внезапно заговорившую по-немецки девушку. В глазах его заискрилась насмешка.

- Так во-от, что он делал… - протянул немец, по привычке склоняя голову набок, - Ну, что ж, привет, красавица. Наконец я могу понять тот бред, что ты несешь.

- Сам ты бред, - огрызнулась Тата и, выпустив руку брата, встала так, чтобы заслоняться от пленников не только им, но еще и вооруженным Вольфгангом, - Не лезь ко мне, придурок, или мой парень тебе все зубы пересчитает! И брат тоже.

- Какая дикая, - Гюнтер самодовольно ухмыльнулся и, расслабленно поведя плечами, провокационно добавил, - Люблю таких.

Вольфганг как бы невзначай поправил на плече автомат и негромко, но очень выразительно кашлянул. Подобные беседы по отношению к Тате капитана совершенно не устраивали.

- Не нарывайся, - вежливо предупредил он и, предпочитая все-таки сменить тему, демонстративно заслонил девушку собой, начиная отвечать на давно заданный вопрос, - Да, так насчет твоего вопроса… Райв меняет время не «как», а скорее «почему» - потому что такова его природа. А изначально он, как говорит, хотел просто развлечься…

- Хрена себе детские развлечения, - Ганс, все еще нервничающий, передернул плечами и обнял себя руками, тяжело вздыхая, - Ай, ладно, хрен с вами. Если благодаря мальчишке мы тут все теперь друг друга понимаем, может, объясните, наконец, по-человечески, какого черта происходит в этом долбанном замке?!