Паутина времени (СИ)

Глава 11

Вольфганг, напрягая мускулы, удержал дверь библиотеки, не дав ей распахнуться от сильного рывка и, убедившись, что повторять попытки проникнуть внутрь вновь прибывшие пока не собираются, быстро оглядел через плечо помещение.

- Фридрих… - негромко окликнул он, останавливая взгляд на приятеле, - Иди сюда. Подержи дверь.

Художник, привыкший за годы войны исполнять приказы беспрекословно, молча кивнул и, сдув с глаз челку, решительно приблизился к двери, перехватывая ее ручку из рук командира. Чувствовал себя Фридрих не слишком хорошо – голова у него болела, сердце сжимал страх, что это предвестник более сильной боли, что рана и в самом деле скоро вновь станет смертельной, однако, показывать этого экс-солдат не хотел.

Он замер у двери, крепко держа ее, готовый в любой миг не дать неизвестному неприятелю пробраться внутрь, и быстро оглянулся на Вольфа.

Тот, в несколько легких, бесшумных шагов оказавшись у дальнего угла библиотеки, наклонился и что-то подобрал с пола, затем оборачиваясь. Увидев, как товарищ забрасывает на плечо ремень автомата – точно такого же, как и тот, что сейчас болтался на плече самого Фридриха, - художник улыбнулся. Ему не требовались объяснения – то, что оружие обронил кто-то из убегающих немцев, было очевидно, и вызывало немалую радость.

- Два автомата против трех! – шепнул он, не желая привлекать излишнего внимания, - Мы можем и победить!

Вольфганг махнул в его сторону рукой и повернулся к кое-как сидящему на стуле Альбрехту, бледному, как смерть, но все-таки более или менее жизнеспособному.

- Патроны запасные есть?

- Ты патронташ не видел, пока меня перевязывал? – слабо огрызнулся немец и, тяжело вздохнув, уныло кивнул, - Есть. Не уверен, что должен отдавать предателю…

Марк, не выдержав, закатил глаза. Ситуация, в которой они оказались, непрестанно обострялась, выбираться из передряг становилось все сложнее и сложнее, а упрямый фашист продолжал гнуть свою линию.

- Опять ты за свое! Сказано же тебе – нет никаких предателей, нет никаких врагов, время другое и в этом времени все дружат! Дошло? – брюнет покачал головой, - И правда вместе с кровью последние мозги потерял, никак не растолкуешь ему.

- Я понял! – снова огрызнулся Альбрехт, - Но принять это вот так вот затруднительно. Другое время… другие люди… будущее, черт возьми, конец войны! Разве это возможно? – в голосе его внезапно зазвенела неизбывная грусть, - Мне кажется, война будет длиться бесконечно…

Вольфганг, приблизившийся к раненному с целью забрать патронташ, пожал плечами.

- Я тоже думал так, пока не оказался здесь. Нет времени объяснять, Мессер, давай патроны. Не знаю, кто эти люди, что заявились сюда, но чувствую, что хорошего ждать от них не приходится.

- Надо выглянуть, и узнать, кто они такие, - предложил Фридрих, - Я в том смысле, что попытаться понять это. По одежде там, по говору…

Капитан уставился на него с совершенно непередаваемым выражением лица, помолчал несколько минут и, наконец, кашлянув, сделал приглашающий жест рукой.

- Вперед, друг мой. Тебе, кажется, терять уже нечего, да? Голова у тебя итак пробита, дыркой больше или дыркой меньше – роли не играет.

Фридрих красноречиво сморщился и предпочел промолчать. То, что предложение его вполне абсурдно, художник понял уже и сам.

Вольф, который хотел добавить что-то еще, неожиданно замер и, прислушавшись, негромко хмыкнул. Откуда-то со стороны лестницы донесся приглушенный звук пистолетного выстрела, и в том, что произведен он отнюдь не новыми посетителями замка, немец был убежден.

- Похоже, наши друзья времени даром не теряют, - отметил он и, скользнув взглядом от одного своего соратника к другому, чуть склонил голову набок, - Помочь им?..

- Им или тем, кто заявился сюда? – Марк хмыкнул и, переведя взгляд на дверь, язвительно улыбнулся, - Не уверен, что следует так уж сочувствовать господину Нойманну и его бригаде. Меня куда как больше волнует здоровье сестры, и я искренне надеюсь, что вреда ей никто из дикарей не причинит. Ни старых, ни новых.

Капитан, сам изрядно беспокоящийся за здоровье упомянутой девушки, но не желающий развивать эту тему, снова устремил взгляд на дверь.

- Во всяком случае, Сталхерц со своими людьми занял выгодную позицию – расстреливать неприятеля сверху довольно удобно. Им это на руку. Нам нет – нас они подпустят не ближе, чем… этих, - здесь парень глубоко вздохнул и отвернулся от запертой створки, - Марк, взгляни, в окно что-нибудь видно? Если отряд большой, кто-то мог остаться на улице, мы можем хотя бы понять…

Марк, уже направившийся, было, к окну, затормозил на половине шага и удивленно обернулся к другу, машинально запахивая плотнее куртку.

- Из окна вход в башню не виден, - напомнил он, - Мы с Пашкой в сорок втором увидели, как немцы подходят к замку, но как они открывали дверь только слышали. Придется, наверное, все-таки выглянуть, рискуя жизнью…

- Рисковать жизнью предстоит в любом случае, - Фридрих, незаметно мучающийся от головной боли, мельком коснулся раны и, глубоко вздохнув, неожиданно решительно приоткрыл дверь, выглядывая наружу. Совсем немного, лишь сделав небольшую щелочку, но соратники его, напуганные и этим, поспешно рассыпались по углам, исключая разве что растерянного Альбрехта.

Впрочем, долго созерцать холл башни художник не стал, и поспешно затворил створку, так же бесшумно, как и открыл.

- Эти люди из глубокого прошлого, - принялся докладывать он, - Судя по одежде – какие-то варвары, гунны или германцы… Хотя скорее все-таки гунны, судя по доспехам. Двое стоят у входной двери, охраняют ее. Еще двое у лестницы. Остальные толпятся где-то за ней, я слышал шепот – они совещаются. Людей Нойманна пока не видно, похоже, отогнав их выстрелом, они тоже предпочли затаиться, - закончив доклад, экс-солдат отвернулся, вновь сжимая правой рукой ручку двери, а левую поднял, осторожно, максимально незаметно для друзей, касаясь раны. Потом медленно опустил руку и без особого удивления, но с неизбывной грустью взглянул на следы крови на собственных пальцах.

Паутина рушилась, и рана его начинала кровоточить. Если Райвен не вернется в ближайшее время… Фридрих мимолетно вздохнул и печально улыбнулся. «Как странно», - подумал он, - «Я старше него, я называю его сыном… но без него мне не выжить».

…

- Из прошлого?.. – Нойманн Сталхерц недоверчиво покачал головой, - Нет, это глупости. Что за фантазии, Ганс? Откуда, по-твоему, могут здесь взяться люди из глубокого прошлого?

Ганс недовольно пожал плечами – высказанная мысль пришла ему в голову секунду назад, но солдат уже успел увериться и утвердиться в ней, и отказываться от столь соблазнительного варианта не хотел.

- Я не знаю, герр Нойманн. Но выглядят они – вот точь-в-точь гунны со старых гравюр, один в один, клянусь! Хрен знает, как они тут оказались – в этом замке вообще творится чертовщина проклятая, и какого…

- Такое чувство, что разрушение замка запустило всю эту цепь странностей, - вставил Гоц, не желая слушать и дальше грубых речей однополчанина, - Может быть, зря мы так…

Командир тяжело повернулся к нему, упирая одну руку в бок – эта поза у него получалась особенно грозной и потому входило в число любимых.

- И что ты предлагаешь теперь? – голос Нойманна был обманчиво мягок, даже ласков, но дураку было ясно, что это ласка ядовитой змеи, - Отстроить замок заново? Вернуть к жизни тех людей, что мы убили? С каких пор вы оба начали верить в детские сказки, идиоты?!

Солдаты переглянулись и, предпочитая смолчать, опустили головы. Они понимали, безусловно, понимали, что их слова, их наивная вера в невозможное смешны, что командир вряд ли одобрит это и поддержит их… Но они своими глазами видели, как Гюнтер и пленница исчезли. Видели, как исчезли русские, а потом вдруг откуда ни возьмись, появились вновь и спасли мальчишку! Они видели и слышали внизу людей из прошлого, видели стрелу, торчащую в перилах лестницы!.. Как в это можно было не верить?

Сталхерц окинул подчиненных презрительным взглядом и сморщился.

- Трусы, - пренебрежительно бросил он, - Трусы и дураки. Не знаю, как русские сумели вызвать подмогу – должно быть, замок они заняли еще до нас, поэтому та баба и не хотела нас пускать, - но они сделали это, это не вызывает сомнений. Подкрепление, конечно, странное – судя по всему, они вооружены слабо, больше пытаются прикинуться каким-то древним племенем, хотят сбить нас с толку, запутать… Я им не поддамся. И вам не дам раскиснуть – не хватало еще мне вытирать сопли двум трусам, прячущимся по углам! Живо автоматы на изготовку! Если эти твари не вооружены – пусть будет хуже для них, перебьем их всех до последнего!

Подчиненные отважного командира вновь переглянулись и неуверенно, но вполне синхронно, скинули с плеч ремни автоматов, беря их на изготовку. Вступать в бой с неизвестным противником им не хотелось.

- Я пойду впереди, - бросил Нойманн, - И молитесь Богу, чтобы русские не воспользовались оброненным автоматом Гюнтера!

Гоц тихонько вздохнул. Ганс незаметно покачал головой. Оба они не были дураками и оба прекрасно понимали, что русские тоже не глупы и, имея под рукой брошенный автомат, безусловно пустят его в дело. А еще они сознавали, что сейчас их врагами являются отнюдь не русские, что это действительно какое-то дикое племя, от которого ждать можно чего угодно и что командир в данный момент глубоко заблуждается.

В бой идти не хотелось совершенно. Хотелось затаиться и переждать, пока русские сами разберутся со вновь прибывшими, свалить все на их плечи, не рискуя собственной шкурой.

Сталхерц вскинул автомат к плечу и, приблизившись к лестнице, вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-то внизу. Словно в ответ на его любопытство по башне прокатился нестройный воинственный рев, более всего смахивающий на какой-то боевой клич, призыв атаковать и – не исключено! – тоже перебить всех до последнего.

Оба солдата, начиная подозревать, что добром для них вся эта авантюра не закончится, переглянулись в третий раз, однако, не видя иного выбора, осторожно последовали за своим командиром, дабы при случае прикрыть его.

Нойманн, бесстрашный, уверенный в себе и нацеленный, как обычно, на победу любой ценой, принялся медленно и мягко спускаться, даже не оглядываясь на спутников – он был убежден, что они идут за ним.

Шаг… другой… Ступени неспешно сменялись под ногами; все чувства были обострены до предела – попасть под горячую стрелу странных людей никому не хотелось.

Командир замер у изгиба лестницы – того самого, где недавно пряталась Тата, - и, дав знак подчиненным тоже остановиться, вновь выглянул.

И тотчас же отшатнулся, передергивая затвор автомата, готовясь в любой миг отразить атаку.

- Они разделились! – прошипел он торопливо последовавшим его примеру солдатам и, услышав глухой стук стрелы по деревянной створке, прибавил, - Некоторые осаждают библиотеку. Четверо идут прямо на нас… Шаги… - мужчина чуть склонил голову набок, вслушиваясь, - Уже близко… Огонь!

Последний приказ его раскатился под сводами башни громовым раскатом, утопая в речитативе автоматов.

Четверо дикарей, и в самом деле кравшихся по лестнице с луками и кинжалами наизготовку, полетели вниз, сбитые огневым шквалом, не ожидавшие такого резкого отпора.

Оставшиеся внизу яростно заревели, выхватывая свое оружие; кто-то бросился вперед.

Герр Нойманн, стоя впереди своего маленького отряда, отчаянно стрелял, старательно и планомерно уничтожая всех и каждого из неприятелей, кто пытался подняться выше. Гоц и Ганс, стараясь не уступать командиру, внимательно отслеживали попытки других атаковать слева или справа, стреляя по рукам и отбивая всякую охоту продолжать нападение. Или, что было бы вернее – сопротивление.

Иногда взгляды солдат падали на библиотечную дверь, взгляды выжидающие и удивленные – почему русские вместе с двумя предателями остаются безучастны, им было непонятно. Как-то не вязалось такое поведение с характером русских, с их менталитетом, непонятно было, как, слыша крики умирающих, они остаются безучастны.

Конечно, предположить, что единственного русского парня за этой дверью во всю останавливают два немецких солдата, убеждая не вмешиваться и дать двум врагам самим разобраться друг с другом, им было бы затруднительно.

Возможно, они бы все-таки исполнили свой план и перебили бы всех несчастных варваров, непонятно как заявившихся сюда, возможно, смяли бы их отчаянное сопротивление, начисто игнорируя стрелы, сыпавшиеся с разных сторон – в конечном итоге, на их стороне были хорошо заряженные автоматы, и патронов бы на это хватило. Возможно, Нойманн и получил бы желаемый результат…

Но в воздухе, скрытый стрелами, неожиданно свистнул нож.

Командир маленького отряда нелепо дернулся и, выпустив автомат, поднял, было, руку, пытаясь коснуться ею горла… но уронил ее и, не в силах более держаться на ногах, тяжело завалился вперед, кубарем скатываясь по лестнице. Когда тело оказалось на полу, стало видно, что из горла у него торчит рукоять ножа.

Ганс с Гоцем, такого исхода не ждавшие, неловко попятились, спотыкаясь на ступенях и лихорадочно отстреливаясь, бросили последний взгляд на лежащее в луже крови тело Сталхерца… и, сознавая, что без него продолжать бой не в состоянии, повернулись к врагу спиной, бросаясь наутек.

Конечно, скрыться на верхней площадке, если гунны вдруг решат преследовать их, будет затруднительно, конечно, бежать туда опрометчиво… но другого пути у них нет. Да и автоматы все еще при себе.

Оставалось надеяться лишь, что русские не сумеют сговориться с этими проклятыми варварами, не посчитают их союзниками после убийства Нойманна, и не объединятся против двух загнанных немцев.

Ибо в таком случае последним конец.

***

Райвен осторожно выглянул из-под алтаря только после того, как шаги уводящих Пашку людей стихли где-то в отдалении и, чувствуя, как замирает сердце, осторожно выскользнул наружу.

В библиотеке было тихо. По-прежнему царил полумрак, по-прежнему стояли на полках не потревоженные никем книги и лежали на алтаре часы темпора – целые, не поврежденные часы, так похожие на его собственные, что даже становилось страшно. В большой чаше тихо умирал Пашкин телефон, погруженный в святую воду, рядом с ним, там же, в воде лежал загадочной формы крест, брошенный туда самим Райвом.

Мальчик глубоко вздохнул и, действуя больше по наитию, нежели осознанно, одним решительным движением вытащил телефон из воды, засовывая в карман собственных штанов. Что это за странная штука он, конечно, так до конца и не понял, зато уяснил для себя, что другу его предмет дорог и что вода для этого предмета вредна, посему посчитал своим долгом его спасти.

Следующей его целью были часы.

Собственно, зачем они нужны ему и нужны ли вообще, темпор не знал, отнюдь не был уверен, что сумеет что-нибудь сделать с их помощью или даже что сможет вернуть их своему плененному предшественнику, но схватить их он не преминул. Повертел в руках, затем неуверенно поднял и прижал к собственной голове рядом с поврежденными…

Робкая надежда разлетелась в пыль. Часы не пристали к волосам, оставаясь в руках паренька – они не принадлежали ему, были чужими и воспользоваться ими он способен не был.

Райв вздохнул и, решительно сунув часы в другой карман, на цыпочках направился к выходу из библиотеки.

Ему было страшно. Ужасно страшно, просто до дрожи – он был наслышан об охотниках за временем и совсем не хотел сгореть вместе с тем несчастным темпором, которого они уже схватили. Но при этом понимал, что у Пашки надежда только на него, что никто другой спасти его не сумеет, а если этого не сделать…

Содрогнувшись при мысли о том, что может произойти с его другом, мальчик напряженно облизал губы и, действуя предельно осторожно, чуть-чуть приоткрыл дверь библиотеки, выглядывая наружу.

Он не должен, не должен бояться, он должен быть решительным и смелым – в конечном итоге, это его башня, он прожил здесь много лет, кому, как не ему знать все ее закоулки?.. Правда, сейчас это не башня, а замок. А вот в замке он жил уже так давно, что практически и не помнит об этом…

Вернувшись на миг мыслями в далекое-далекое прошлое, мальчик погрустнел. Ах, прошлое, счастливые дни! Мама, которая всегда была рядом, всегда заботилась о нем и волновалась, часто болеющий отец… И те страшные взрывы, от которых он бежал, спрятался в подвале, тот кошмар, проведший черту между старой его жизнью и новой.

Нет. Райвен мотнул головой, прогоняя невольные слезы. Нет-нет-нет, сейчас не время вспоминать о былом, не время плакать! Сейчас другое время, другая ситуация, сейчас в беду попал его друг и он должен, обязан спасти его!..

Так. Нужно подумать. Куда они могли утащить Пашу?

Мальчик осторожно выскользнул из библиотеки и, на секунду замерев, огляделся.

Вокруг все выглядело, в общем и целом, довольно привычно – запертые входные двери, убегающая вверх лестница, за которую можно было свернуть и спуститься в подвал, даже ступени казались несколько обвалившимися! Только почему-то с правой от двери стороны тоже имелась дверь, которой темпор абсолютно не помнил и в которую совершенно не хотел заходить, чтобы не заблудиться в замке. В том, что последний достаточно велик, мальчик не сомневался.

Нет, все-таки нужно собраться с мыслями. Он же, в конце концов, не совсем маленький, он уже давно живет без родителей… ну, если не считать Фридриха, он способен принимать решения сам! Вот и надо сейчас решить.

Они говорили, что хотят заковать его в кандалы, чтобы он смотрел, как они будут сжигать темпора… Скорее всего, это будет происходить в подвале – больше просто негде, другие помещения вряд ли приспособлены для содержания пленников и сжигания их на кострах.

Значит, нужно спуститься вниз. Что ж, это уже радует – уж подвал-то свой Райв точно знал как свои пять пальцев! Главное, чтобы не поймали по пути туда…

Впрочем, охотники, по-видимому, удовлетворились поимкой чужака и вплотную занялись им, и схваченным ранее темпором, и мыслей о присутствии в замке еще кого-то постороннего попросту не допускали.

Он осторожно ступил вперед, непрестанно озираясь, ежась, втягивая голову в плечи, боясь каждого своего движения, каждого своего вздоха, но все-таки продолжая шагать. Все не так страшно, совсем не страшно… Нужно только добраться до ведущей вниз лестницы, нужно только спуститься по ней…

Мальчишка свернул за лестницу и замер, потрясенный внезапной мыслью. Если он спустится в подвал, он же будет как на ладони! Проскользнуть туда незамеченным невозможно, там все открыто, все просматривается… если, конечно, в этом времени подвал уже такой, каким стал в его дни.

С губ слетел тяжелый, утомленный вздох. Ладно, пусть все будет, как будет. Может, в самом крайнем случае, ему удастся отвлечь внимание охотников на себя, и Пашка каким-нибудь чудом сумеет выбраться?

Райв махнул рукой и, мысленно подгоняя себя вперед, сунул руку в карман, стискивая для моральной поддержки заветные часы. Если он вернет их попавшемуся темпору, тот может помочь им вернуться. От жизни одного зависят жизни всех, и их спасение теперь легло на его плечи!

Так, вот и дверь в подвал. Мальчик закусил губу и, осторожно открыв створку, заглянул внутрь.

Никого. Только факелы весело пылают внизу, их свет отсюда почти не различим, но все-таки заметен. Хорошо, темнота сыграет ему на руку.

Он сглотнул и, торопливо шмыгнув за тяжелую створку, прикрыл ее за собой, начиная бесшумно спускаться. В каждой тени ему чудился затаившийся охотник, каждый шорох казался звуком летящей во мраке смертоносной стрелы, и сердце ежесекундно стискивал обруч ледяного страха.

Спуск остался в памяти Райвена одним сплошным кошмаром, дорогой сквозь ужасы Ада, сквозь тернии собственной нерешительности и испуга. Он даже не понял, сколько времени у него ушло на то, чтобы спуститься.

Да и неважно это было – достигнутая, наконец, цель ошеломила паренька настолько, что на воспоминания о страхах уже просто не осталось сил.

Он спускался, совершенно убежденный, что с минуты на минуту окажется в своем зале, увидит посреди него трон, сооруженный другим темпором, увидит факелы, большое пространство, может быть, прикованного к стене друга… а вместо этого обнаружил длинный, уходящий куда-то в недра замка коридор, озаренный тусклым, пляшущим светом факелов.

Откуда он здесь? Как, почему?? Неужели впоследствии подвал был переделан и стены коридора снесены, неужели в прошлом все было настолько… настолько… иначе?

Это плохо. Мальчик закусил губу и, прижав к груди руки, напряженно вгляделся в полутемный коридор. Он бы знал, куда идти в своем подвале, но в этих коридорах… А ведь он наверняка не один, их наверняка много и в них можно заблудиться! Как же искать Пашу, как искать того темпора?..

Пальцы, сжимающие часы, внезапно потеплели и мальчик приободрился. Нет, часы не укажут ему путь, не приведут его к своему хозяину. Но они еще способны отзываться на прикосновение другого темпора теплом, они еще живы, а значит, жив и их владелец. Значит, он сумеет найти его, во чтобы то ни стало!

Райвен уверенно вскинул голову, сдул с глаз челку по примеру Фридриха и, преисполненный решимости, зашагал вперед по узкому, полутемному коридору, твердо ступая по каменным плитам пола.

Страх почему-то отступил. Часы согревали руку, на душе было тепло и спокойно, словно бы он шел не по неизвестному темному месту, а прогуливался по собственному подвалу или, в крайнем случае – ходил среди нитей своей паутины.

Он прошел вперед до того места, где коридор пересекался с другим, свернул налево, опять дошел до пересечения, повернул направо, еще раз добрался до пересечения, свернул налево… И, пройдя шагов десять, остановился, откровенно озадаченный. Коридоры совершенно не менялись, каждый последующий выглядел как предыдущий – все те же факелы по углам, те же сыровато поблескивающие стены и тот же каменный пол. Ничего нового, ничего обнадеживающего и ничего понятного.

Что-то здесь было не так, что-то не вязалось с реальностью – подвалы замка не были столь велики, они не могли быть разбиты на такое количество длинных коридоров! Это было как-то неправильно, в этом было что-то странно-знакомое…

Райв осторожно потрогал собственные треснутые часы и, подняв на уровень глаз часы того, другого, кого хотел спасти, растерянно уставился на них. Песок мягко струился из одной части в другую, не заканчиваясь, закованный в вечном движении; песчинки тихо капали, отмеряя мгновения бесконечности…

- Эй… - юный темпор приблизил часы к губам, обращаясь к ним, - Эй, не надо этого делать! Отпусти меня, слышишь? – он набрал в грудь побольше воздуха и прибавил уже куда как более твердо, полностью убежденный в собственных словах, - Выпусти меня из своей паутины!

…Пашка висел на цепях, прикованный к стене и сумрачно взирал на подготовку к жестокой казни. Незнакомого ему, хотя и кажущегося смутно узнаваемым, человека облачали в красный балахон с капюшоном, одновременно связывая ему за спиной руки, привязывая к большому деревянному столбу. У ног его громоздили охапки хвороста, все большие и большие; по сторонам замерли два человека в темных рясах с факелами наизготовку.

Безумие. Сумасшествие! У него на глазах, в древнем времени, в древнем подвале сейчас сожгут человека, а он ничего не может сделать, никак не может помешать этому! Он должен только безучастно наблюдать за чьей-то страшной смертью.

Осужденный, обреченный мужчина внезапно вскинул темноволосую лохматую голову, заставляя капюшон балахона немного сдвинуться и застыл, очень явственно к чему-то прислушиваясь. Затем вдруг слабо улыбнулся и, едва заметно кивнув, что-то прошептал, тихо-тихо, почти беззвучно, настолько, что Пашка сам изумился, как ухитрился расслышать его слова.

- Ты должен вырасти, - донесся до него как шелест ветра вздох обреченного темпора.