Паутина времени (СИ)

Глава 10

Фридрих, продолжая зажимать раненному рот, сдвинул брови, чуть склоняясь к нему.

- И что ты орешь?

Альбрехт, лишенный возможности ответить, нервно моргнул, продолжая сверлить его исполненным панического ужаса взглядом. Художник удивленно пожал плечами и, мельком оглянувшись на капитана Вольфганга, хотел, было, убрать руку… но в последний миг передумал.

- Уберу руку, если обещаешь больше не кричать, понятно? – он попытался выглядеть более грозно, однако, это было излишним. Несчастный немец, испуганный по какой-то причине чуть не до обморока, готов был исполнить абсолютно все, а на собеседника смотрел, как на какое-то жуткое чудовище, что того, понятное дело, изумляло и даже несколько смущало.

Альбрехт судорожно кивнул, согласно давая обещание молчать, и Фридрих, наконец, убрал руку.

Раненный тотчас же попытался отползти, пачкая пол кровью; тяжело задышал, взирая на неприятеля с суеверным ужасом, и от вопля сдержался, видимо, с огромным трудом.

- Ты… - он хрипло закашлялся, едва находя в себе силы говорить, - Ты же… ты же мертв!

Художник, еще раз оглянувшись на капитана, а заодно и на их общего друга и соратника, растерянно моргнул. Откуда у этого парня подобная информация, он не знал.

- А ты меня что, знаешь?

Парень дернул подбородком.

- Мы… мы же были… в одном полку… Я Альбрехт, Альбрехт Мессер, помнишь? Господи, я спрашиваю мертвеца, помнит ли он меня… - раненный закрыл глаза и жалобно вопросил, - Я уже умер, да?

- Пока нет, - Вольфганг, не желая более тянуть время, решительно покинул пространство за столом и, дав знак Марку следовать за ним, приблизился к пострадавшему, - Открой глаза и отвечай на вопрос. Ты знаешь этого человека? – крепкая рука уверенно легла на плечо Фридриху, а взгляд светлых глаз скользнул к русскому, - Марк… принеси бинты.

- Есть, - рефлекторно отозвался парень и, ловя себя на том, что уже и в самом деле воспринимает Вольфа как командира, что готов подчиняться ему по первому требованию, поспешно направился к большому ящику с медикаментами, появившемуся не без помощи Райвена.

Альбрехт, испуганно приоткрыв сначала один глаз, затем другой, тяжело, с хрипом втянул воздух и, закашлявшись, неловко шевельнул левой рукой. Правой двигать ему было затруднительно – судя по тому, что могли видеть допрашивающие его люди, задело немца сильно: с правой стороны в грудной клетке красовалось три пулевых отверстия, расположенных ровной линией по диагонали. Вольфганг, прекрасно сознавая, что это его работа, негромко вздохнул – смерти никому из негодяев он пока что не желал, тем более, что этот парень казался более или менее вменяемым.

- Я… его знаю… - Альбрехт судорожно вздохнул, - Мы были в одном полку, потом его перевели в другой… Я слышал, что тот полк был разбит, в живых никого не осталось! – здесь Фридрих быстро оглянулся на Вольфа, обмениваясь с ним понимающими взглядами, а раненный испуганно продолжил, - Он должен быть мертв, он мертв! Его… - парень проглотил вставший в горле комок, - Его висок… с такими ранами не живут, он покойник!

- Я тебе рот зажимал, - буркнул несколько недовольный такой уверенностью Фридрих, - У меня что, руки холодные были? Черт, он, должно быть от кровопотери соображает хуже… Марк, что там с бинтами?

Марк, отчаянно копошащийся и не испытывающий сильного желания оказывать помощь тому, кто несколько минут назад желал им смерти, поднял голову от ящика и, обезоруживающе улыбнувшись, продемонстрировал неаккуратный моток бинта.

- Вот, но я искал что-то, чтобы обеззаразить раны. Не понимаю, куда все делось – вроде Вольфа совсем недавно лечили! Кстати, друг, ты не помнишь, куда мы все потом запихали?

- Откуда мне знать? – Вольфганг, на секунду выпадая из образа бравого капитана, опрометчиво дернул левым плечом и, зашипев, коснулся правой рукой поврежденной ключицы, - Оставь это, хватит и бинтов. Главное – перевязать его, не хочу, чтобы он истек кровью прямо тут… Фридрих!

Художник мгновенно вскочил, вытягиваясь по струнке.

- Да, капитан?

- Объясни ему, что происходит, - капитан обреченно махнул рукой, - Иначе мы так и не поймем друг друга. И спроси, что они вообще делали в замке, если уже успели разрушить его и убить обитателей.

Марк, как раз несущий бинты, споткнулся на ровном месте и непонимающе сдвинул брови. Зачем Вольфгангу последняя информация, парень понимать решительно отказывался – ему как-то казалось, что их друг из прошлого возвращаться на войну не намерен. А коли так, то не все ли равно, что произошло в ее годы?.. Хотя, конечно, возможно это просто праздный интерес. Может, его давно этот вопрос мучил и теперь вот представился шанс получить ответ!

Фридрих вновь присел рядом с раненным на корточки, внимательно изучая взглядом его бледное лицо, отчаянно пытаясь припомнить, видел ли он его когда-то прежде. Длинный нос, маленькие глаза, пухлые губы… Может, и было что-то такое, но на войне лица как-то стираются, их видишь слишком много.

- Значит, мы с тобой были в одном полку… - задумчиво пробормотал он и, глубоко вздохнув, мимолетно коснулся пальцами раны, затем взъерошил волосы, - Странно выходит. Ты из сорок второго, я из сорок третьего, но ты знаешь, что наш полк был разбит?

Альбрехт, на несколько секунд опешив, растерянно заморгал, пытаясь сообразить, о чем ему говорят.

- Что значит… как из сорок третьего?.. Нет, я слышал был разбит полк, куда тебя перевели, или… тебе переводили потом снова?

- Переводили, - тяжело вздохнул Фридрих, мимолетно вспомнив годы войны и, покосившись на Вольфганга, махнул рукой, - Так. Я скажу один раз, Альбрехт, и тебе придется поверить, как бы фантастично это ни звучало. Сейчас не сорок третий год… - он вгляделся в растерянные глаза раненного внимательнее, и внушительно продолжил, - Это две тысячи двадцатый. Война давно в прошлом, она закончилась ко всеобщей радости больше семидесяти лет назад. Сейчас царит мир, русские свободно ходят по улицам городов Германии, и никто никого не пытается убить… Кроме вас с приятелями.

Альбрехт молча смотрел на него. По лицу его трудно было понять, верит молодой человек старому знакомому, или же нет, сомневается он в его психическом здравии или в своем собственном, и согласен ли принять все сообщенное, как данность.

- Мы… не приятели, - наконец, неуверенно вымолвил он, - Герр Нойманн определил нас в один отряд, поэтому…

- Нойманн? – Вольфганг, услышавший знакомую фамилию, решительно вмешался в разговор, - Нойманн Сталхерц, тот самый?? Так это он угодил сюда?!

Солдат, которому высокое звание собеседника было очевидно, робко кивнул. Марк, наконец, добравшийся до них и протягивающий Вольфу – все-таки это же он учился на врача! – бинты, недоуменно сдвинул брови.

- Что еще за Сталхерц? Это имя, что ли, такое?

- Прозвище, - отстраненно отозвался капитан, принимая бинт и, хлопнув русского по плечу, переступил через ноги раненного, опускаясь на одно колено с правой стороны от него и стараясь не замечать собственную свежую рану на руке, - Помоги расстегнуть мундир. Нойманна всегда полагали бессердечным, вот и дали прозвище «Стальное сердце». Жестокий мужик, многие от него пострадали… и ваши, и наши, Марк. Он никого не щадил.

- И теперь он взял в плен Тату, - мрачно добавил брюнет, аккуратно расстегивая мундир пострадавшего и старательно не глядя на раны, - Если он никого не жалеет…

- Если он тронет ее хоть пальцем, - твердо перебил его Вольф, - В свое время он не вернется, я позабочусь об этом. Потом поговорим. Фридрих, продолжай.

Продолжить Фридриху не удалось. Раненный, нечеловеческим усилием приподняв левую руку, недоверчиво указал ею на Вольфганга и неловко дернул головой, пытаясь покачать ею.

- В… в свое время?.. О ч-чем вы, герр…

- Просто Вольфганг, - капитан быстро улыбнулся, аккуратно высвобождая правую руку пострадавшего из рукава, - Война давно в прошлом, и будь моя воля – я бы сжег этот мундир ко всем чертям! Мое звание осталось в сорок третьем, я не желаю вспоминать о нем. Я просто Вольфганг.

- А говорит он именно о том, о чем тебе только что сообщил я, - продолжил Фридрих, - Ты не в своем времени, Альбрехт, это будущее! Хорошее, прекрасное будущее, которое вы… - наткнувшись на взгляд Вольфа, художник поспешно сменил пластинку, - Что вы делали в этом замке, почему не ушли? Если убили всех, кто жил здесь, разрушили…

Солдат негромко вскрикнул – правую руку пронзило болью. Марк, помогающий Вольфгангу оказывать первую помощь пострадавшему, виновато дернул уголком губ и скомкано пробормотал извинения.

- Мы… мы не собирались уходить, - кое-как справившись с болью, проговорил, наконец, раненный, - Мы хотели занять замок, герр Нойманн велел нам… Те люди не захотели позволить нам остаться, женщина говорила, что ее муж болен, а сын мал, что она не хочет, чтобы они видели войну…

Вольфганг, который был невольным свидетелем описываемой сцены, мимолетно сжал губы и на несколько секунд рефлекторно прижал руку к кровоточащей ране. Выходит, он ошибся, предположив, что мужа и сына женщины хотят забрать на фронт, выходит, Сталхерцу был просто нужен замок…

- Герр Нойманн не любит, когда не слушаются, - виновато продолжал, тем временем, Альбрехт, - Он ударил женщину, велел ей замолчать, она начала плакать… Он застрелил ее сам. Потом приказал найти и убить больного и ребенка. Потом… почувствовал вкус крови, приказал разрушить замок практически до основания, сказал, что нам хватит этой башни.

- Пожалуйста, не надо живописать, как убивали несчастного больного и ребенка, - очень вежливо попросил Марк, изо всех сил давя в душе ненависть к пострадавшему, почти умирающему человеку. Тот слабо улыбнулся.

- Я не принимал в этом участия. Женщину застрелил герр Нойманн, ее мужа убил Гюнтер… Мальчика пытался поймать Ганс, но этот чертенок ускользнул и, кажется, спрятался в подвале. Я видел, как он шмыгнул под лестницу, но говорить ничего не стал, подумал – пусть живет. Он ведь еще совсем малыш, зачем его убивать?

Фридрих промолчал, сжимая губы и глядя прямо в пол. Вольфганг, устремивший на него внимательный взгляд, негромко вздохнул.

Он знал, он был уверен, убежден на сто процентов, что знает кем был убежавший ребенок, не сомневался в этом ни секунды, но… в то же время речь ведь шла о человеке. Мог ли юный темпор начать свой жизненный путь в лоне любящей семьи, чтобы затем продолжить его дикарем в подвале?..

- Ты думаешь, это он? – быстро спросил молодой человек, не желая привлекать особенного внимания пострадавшего неприятеля к обсуждаемому вопросу. Впрочем, того Марк, сам живо заинтересованный, как раз освобождал от рубашки, поэтому Альбрехту было явно не до этого.

- Не знаю, - Фридрих мотнул головой, закусывая губу и, помолчав, продолжил, - Мы с ним никогда не говорили о его детстве. Он любит рассказы о своих развлечениях, много говорит о том, что ему поведали скелеты… Но о себе он молчал, а я не интересовался. Мне хватало того, что он похож на моего сына.

Вольфганг молча кивнул, не желая продолжать и развивать эту тему – то, что приятелю это дается нелегко, было видно невооруженным взглядом, да к тому же вполне понятно и объяснимо: за Райвена сейчас художник беспокоился сильно.

Раненный, до которого слова о рассказывающих что-то скелетах все-таки донеслись, сжался на полу, переводя испуганный взгляд с одного из собеседников на другого, изредка поглядывая даже на третьего, который, высвободив его руку из рукава, замер с бинтом в руке, не зная, с чего начать. Вольф, видя такую нерешительность, досадливо вздохнул и, отобрав у Марка бинт, взялся сам аккуратно перевязывать пострадавшего, стараясь крепче перетянуть раны, дабы остановить кровотечение. Задача, надо прямо сказать, была не из легких, но экс-медик справлялся. Сам же Марк, между тем, отстраненно подумал, что Вольфа потом тоже не помешает перевязать.

- Что у вас здесь творится?.. – говорить у Альбрехта получалось все-таки с некоторым трудом, голос постоянно прерывался, однако, молчать он не мог, - Почему… как, как?? Другое время, говорящие скелеты, и Фридрих с пробитой головой! Ты же должен быть мертв или, по крайней мере, лежать рядом со мной на полу, а ты… - он тяжело сглотнул и закрыл глаза, - Я ничего не понимаю…

- Он точно потерял слишком много крови, чтобы соображать, - не удержался Марк и, скрестив ноги, элегически вздохнул, следя за уверенными действиями капитана, - Скажите, доктор, как нам сделать ему переливание в кустарных условиях? И кто, кстати, решится выступить донором…

Солдат распахнул глаза и уставился на него более или менее осмысленным, хотя и по-прежнему недоумевающим взглядом.

- Ты… странно говоришь, - осторожно заметил он и, помолчав, напряженно осведомился, - Русский?..

Марк согласно кивнул. Скрывать это смысла он не видел, тем более, что робкую надежду воззвать к рассудку фашиста все еще испытывал и переубедить его хотел.

- Вот именно, приятель. Я русский, дружу, как видишь, с двумя немецкими солдатами твоего времени, и мы втроем не желаем тебе смерти, а напротив – активно помогаем. Попытайся подумать – что это может значить?

Альбрехт примолк, растерянно соображая и сопоставляя в сознании все узнанные факты, пытаясь принять весь этот бред, как истину и, по-видимому, на сей раз более или менее преуспевая в этом.

- Так, - голос он подал, когда Вольфганг уже почти завершил перевязку, поэтому прозвучал тот чуть более твердо, - Расскажите мне все еще раз, с самого начала. Если ты сказал мне правду, если война давно закончилась… То я хочу все-таки понять, как это произошло. И… почему за окном вдруг потемнело? Сейчас должен был быть день…

Парни, сами этих изменений не замечающие, резко обернулись; Фридрих вскинул голову, отбрасывая тем самым назад вьющуюся челку. За окном библиотеки и в самом деле плескалась глубокая ночь, не взирая на то, что время едва ли перевалило за полдень.

Художник сжал руки в кулаки.

- Паутина… - напряженно шепнул он, - Значит, Райвен действительно далеко, если она начала разрушаться.

- И, если она начала разрушаться… - медленно продолжил Марк, не сводя с недавно обретенного друга внимательного взгляда, - Значит, твоя рана может вновь стать смертельной?..

***

Двери внизу распахнулись с жутким грохотом и истерически-визгливым скрипом. Тата, таких звуков решительно не ожидавшая, убежденная, что друзья ее покидать башню не станут, дернулась и недоуменно уставилась вниз, надеясь рассмотреть за изгибом лестницы хоть что-нибудь более или менее определенное.

Окружающие ее фашисты неспешно переглянулись. Герр Нойманн, человек не только жестокий, но и довольно умный, хмурясь, воззрился вниз, затем недоверчиво покачал головой.

- Девку они бы не бросили, - уверенно произнес он и, глянув на одного из своих подчиненных, гаркнул, - Ганс! Взгляни, что там творится!

Снизу, отвечая Сталхерцу, не позволяя прореагировать Гансу, донеслись чьи-то незнакомые, хриплые и громкие голоса, мигом заполнившие всю башню сверху донизу. В голосах этих, смутно прослеживаясь в потоке незнакомых слов, то и дело мелькало недоумение.

Девушка, тихонько вздохнув, прижала к груди связанные, по счастью, перед ней руки и, согнувшись, немного пригорюнилась. Ей не нужны были дополнительные пояснения, она понимала все сразу и быстро – судя по всему, Райв опять набедокурил, и к ним пожаловали какие-то гости из другого времени. Видимо, даже не немцы на сей раз, коль скоро говорят они на каком-то своем, абсолютно неизвестном и непонятном наречии.

Ганс, подозрения девушки почти разделяющий, с той лишь разницей, что он полагал, будто неприятели вызвали себе на помощь подмогу, поморщился, однако, открыто возражать командиру не посмел. И, соблюдая крайнюю осторожность, пригибаясь и прислушиваясь, принялся аккуратно спускаться по лестнице. Тата отметила для себя, что автомат немец почему-то не достал, однако, особенно задерживать внимание на этом не стала – узнать, что творится внизу, ей было не менее интересно, чем врагам, и она надеялась, что изыскания Ганса что-нибудь объяснят и ей.

Немец, аккуратно переставляя ноги, спустился на несколько ступеней и, не желая слишком рисковать, осторожно вытянул шею, пытаясь рассмотреть творящееся внизу. Глаза его расширились; с губ сорвался изумленный вздох.

В воздухе что-то свистнуло.

Тата, чудом сдержав вскрик, шарахнулась назад одновременно с Гансом и, глядя на вонзившуюся в перила лестницы… стрелу, обалдело заморгала, пытаясь отодвинуться подальше.

Гюнтер, который стоял за ее спиной, и к которому девушка чуть ли не прижалась в отчаянной надежде спастись от странной атаки, усмотрев в происходящем ее вину, опять ухватил бедную Тату за волосы, запрокидывая ее голову.

- Твой друзья?! – яростно прорычал он, - Говорить, говорить!

- Это не ее друзья, - сама девушка ответить не успела, ответ последовал от тяжело дышащего Ганса. Обращенных к пленнице русских слов он не понял, но по интонации однополчанина догадался о смысле вопроса.

- Это… дикари какие-то, хрен их знает, кто такие. В чем-то вроде доспехов, с луками, кинжалами… Ерунда какая-то. Что здесь творится – вообще не понимаю!

Герр Нойманн, мрачнея, поманил его пальцем, приказывая подойти. Гюнтеру, шагнувшему, было, следом за товарищем, он сделал знак оставаться на месте.

- Не спускай глаз с девчонки, - последовал короткий приказ, - Попробуй выбить, знает ли она, кто это такие, - и, пользуясь тем, что солдат мгновенно взялся за исполнение задания, он повернулся к двум другим своим соратникам, - Итак. Мы не знаем, что здесь происходит и не знаем, кто эти люди. Одно мы знаем точно – это враги. А я всегда говорил, что мертвый враг проблем не доставляет… Автоматы на изготовку! – негромкий голос Сталхерца обрел привычную твердость, - Убить всех в этой башне! Вперед!

Гоц и Ганс повернулись очень четко и резко, одновременно скидывая автоматы с плеч; их командир, ухватившись за свое оружие, шагнул, было, вперед…

- Черт проклятый… - сорвался с его губ пораженный, потрясенный вздох. Солдаты за спиной командира ошарашенно переглянулись и в немом изумлении уставились на опустевшую верхнюю ступень лестницы.

Ни пленницы, ни Гюнтера там не было. Куда они исчезли, было решительно непонятно, узнать ответ на этот вопрос возможным не представлялось, и в душу невольно начал заползать липкий, холодный страх.

…

Взбешенный немец, совершенно не понимающий, что произошло, опустился перед растерянной девушкой на одно колено и, подавшись вперед, цепко ухватил ее за горло.

- Где мы есть быть?! – раздраженно прокаркал он и, как следует тряхнув жертву, прибавил закономерное, - Говорить!

Тата попыталась вывернуться из хватки жестких пальцев.

- Я не знаю! – говорить, да и дышать получалось с определенным трудом, поэтому голос прерывался, - Пусти… я знаю не больше, чем ты! Отпусти же, идиот, дай мне хоть осмотреться толком!

Вряд ли Гюнтер понял обращенное к нему требование русской, вряд ли он вообще усвоил из ее речей хоть что-то кроме «я не знаю» (это ему слышать от русских доводилось и не раз), но горло он ее все-таки выпустил, правда, тотчас же ударил по щеке.

- Молчать – убивать! – зло предупредил он, указывая на нее пальцем и с некоторым усилием выговорил, - Объяснять.

Тата тяжело вздохнула и прекрасно понимая, что с этим безмозглым фашистом общий язык найти будет затруднительно, особенно в такой ситуации, сделала попытку подняться на ноги. Гюнтер нахмурился и, придержав ее за плечо, покачал головой. Позволять пленнице вставать и, соответственно, получать прекрасную возможность удрать, немец не собирался.

Девушка, мигом уяснившая для себя ход его мыслей, скорчила вредную рожу и попыталась осмотреться из того положения, в каком была, задумчиво потирая связанными руками шею.

То, что они переместились во времени, то, что все это, скорее всего, опять шалости Райвена и его поврежденных часов, для нее было более, чем очевидно, но… не объясняло ровным счетом ничего.

Где они? Какое это время?.. Вроде бы башня все та же, разве что лестница, насколько отсюда видно, кажется более разрушенной – вон целые куски от ступеней отвалились, да и перила наполовину обрушились, болтаются на каких-то невнятных соплях. Впрочем, и на верхней площадке ее, где сейчас они расположились, царит какое-то отвратительное запустение – слой пыли вырос, наверное, раза в два; дверь, ведущая в наполовину разрушенную комнату с часами на камине, покосилась и, кажется, теперь открыть ее будет затруднительно, а наверху, на крыше, радуют глаз проглядывающей сквозь них синевой огромные дыры.

Мда, по всему выходит, что время явно не прошлое – в прежние времена башня выглядела более презентабельно. Значит, будущее… Интересно, насколько далекое?

Заметив, что пленница завершила осмотр, Гюнтер нетерпеливо тряхнул ее за плечо.

- Говорить!

Тата устало вздохнула. Ах, ну почему, почему сила темпора не распространилась на этого неврастеника, почему она не может понимать его, а он ее? Насколько проще все было бы в таком случае…

- Это другое время, - она набрала в грудь побольше воздуха и, поправив сбившийся ворот футболки, попыталась объяснить более или менее понятно, - Время, понимаешь? Ферштейн?

Солдат подозрительно уставился на нее, очень явственно перебирая в сознании русские слова и ища их эквивалент в немецком языке. Наконец, напряженно-настороженное выражение безмозглого олуха на его лице сменилось неуверенным пониманием.

- Время… - медленно повторил он странное слово и, подняв правую руку, постучал указательным пальцем себя по запястью, - Die Zeit? Час?

- Ja, ja! – Тата, искренне обрадованная налаживанием хоть какого-то контакта, принялась объяснять дальше, неловко взмахивая перед собой связанными руками, - Другое время, понимаешь? Другое! Будущее! Как же тебе… завтра!

- Завтра?.. – Гюнтер, абсолютно не поняв, что хочет сказать девушка, нахмурился, - Время… завтра? Объяснять! – голос его, доселе растерянный, вдруг вновь стал злым. Немец раздраженно рванул кобуру на поясе, высвобождая из нее пистолет.

- Убивать, если нет объяснять! – яростно выпалил он, демонстративно взводя курок. Девушка, такого как-то не ждавшая, растерянно заморгала, испуганно и недоуменно глядя на него.

- Так ведь я же и объясняю… Подожди. Как тебя… Гюнтер, верно?

Солдат неуверенно опустил пистолет и медленно кивнул. Зачем русской девчонке знать его имя, он не понимал.

- Может, ты развяжешь меня, а? – она невинно улыбнулась, протягивая вперед руки, - Неудобно так объяснять.

Немец несколько секунд тупо смотрел на протянутые к нему руки, пытаясь сообразить, чего хочет пленница и, наконец, помрачнев, мотнул головой.

- Nein. Ты убегать.

- А то от пули убежишь! – Тата недовольно фыркнула, - Ты меня совсем за дуру держишь? – и, видя, что собеседник совершенно не соображает, о чем идет речь, девушка предпочла вновь вернуться к объяснениям, - Ладно. Слушай… Это все, - она очертила вокруг себя связанными руками круг, - Время. Другое время. Это время – много завтра вперед. Ферштейн?

Гюнтер снова нахмурился.

- Die Zukunft*? – неуверенно переспросил он, - Как есть это быть завтра? Нет быть! Невозможно!

- И, тем не менее, это так, - девушка пожала плечами, - Говорила же я тебе – поговори с темпором! Все было бы понятнее…

Немец ее слова проигнорировал – понимать их он все равно не понимал, и обращать внимания на пустую болтовню русской девчонки смысла не видел.

- Ты знать, как сделать назад? – голос его на мгновение показался Тате дружелюбным, но очередная пощечина вмиг развеяла эту надежду, - Говорить! Объяснять!

Девушка сердечно сплюнула.

- Ясное море, белый пароход! – раздраженно выругалась она, - Сколько тебе повторять? Я не знаю! Не зна-ю, идиот, ферштейн?

Гюнтер занес тяжелый кулак, и Тата скрипнула зубами. Судя по всему, немец решил, что одних пощечин для пленницы уже недостаточно…

***

Вошедшие люди действительно казались членами какой-то секты, причем, судя по нарядам – секты религиозной. Пашка, окинув взглядом три фигуры в балахонах, более всего похожих на монашеские рясы, негромко вздохнул и невольно опустил плечи. Если его сейчас примут за какого-нибудь еретика, растолковать «святым отцам», что да как, будет затруднительно.

И все-таки, любопытно, способен ли он понимать их?

Ответ пришел незамедлительно.

- Чужак! – рыкнул тот из «святош», что шагал впереди и, замерев, выкинул вперед руку с угрожающе указующим перстом, - Взять!

- А может, мы сначала по-хорошему? – Пашка быстро улыбнулся, неспешно вынимая руки из карманов и поднимая их в воздух, демонстрируя полную капитуляцию. О том, что в одной из них по сию пору сжимает обнаруженные на алтаре песочные часы, он как-то подзабыл, не полагая эту деталь слишком уж важной.

«Святые отцы», судя по всему, были иного мнения.

Тот из них, что шагнул вперед, намереваясь исполнить приказ, заметив маленький предмет в руке чужака, замер, тоже вытягивая руку и указывая на него.

- Часы темпора! Вор!

- Вы… вы чего?.. – Пашка, на миг растерявшись, тотчас же заулыбался со всей доступной ему очаровательностью, - Да я просто посмотреть взял, вот, смотрите… - он торопливо повернулся, аккуратно кладя часы обратно на алтарь и даже пододвигая их к прежде занимаемому месту. Когда он обернулся вновь, точно ему в грудь был направлен тяжелый арбалет.

Судя по всему, сняли его со стены – третий из «святош», успевший вооружиться за считанные минуты, стоял как раз возле нее, - и прежде замечен не был лишь по причине полумрака в помещении. Впрочем, утешал сей факт мало.

Пашка снова поднял руки; лицо его помрачнело. Игра, видимо, шла всерьез, договориться по-хорошему нечего было надеяться, и к чему все это приведет, было решительно не понятно. Просить отпустить с миром не было ни смысла, ни желания – о темпоре, прячущемся под алтарем, парень не забыл, и бросать его здесь наедине с этими охотниками за временем (а в том, что эти люди именно те, о ком с ужасом говорил Райв, он уже почти не сомневался) он совершенно не собирался.

Арбалетчик, продолжая держать его под прицелом, мотнул головой, отдавая безмолвный приказ одному из своих товарищей, и тот снова двинулся вперед.

Скрутили Пашку моментально – «святой отец» отличался недюжинной силой и то, что сопротивление будет бесполезным, стало очевидно сразу.

- Я не вор, - угрюмо бросил парень, пытаясь все-таки воззвать к разуму своих странных знакомых. Те переглянулись; арбалетчик кивнул.

- Ты не вор, - подтвердил тот, кто скрутил его, - Ты пришел на помощь темпору! Но старания твои бесполезны – сегодня вы сгорите оба! Проклятые еретики!

Пашка примолк, медленно переваривая сообщенный ему бред. Темпор… охотники за временем… еретики и костер… Они что, совсем рехнулись?! Кем они вообще себя воображают?? Инквизиторами с легким сдвигом по фазе в сторону временных скачков?

- Ребята… - парень кашлянул, сдерживая рвущееся наружу негодование, - Вы себя нормально чувствуете? Какой темпор, кому помочь, я тут случайно оказался вообще!

Ему зажали рот рукой – слушать оправдания «еретика» охотники за временем явно намерены не были.

- Обыскать! – грубо приказал тот, что по сию пору продолжал на всякий случай держать его под прицелом, и Пашка мысленно отметил, что иерархия у этих типов, по-видимому, напрочь отсутствует: приказы отдавать имеет право каждый из них. Мда, странная организация, ничего не скажешь.

Любопытные руки зашарили по карманам. Пашка начал лихорадочно соображать, что у него есть при себе компрометирующего, такого, что могло бы удивить несведущих личностей.

Ключи от квартиры… ну, ключи-то у них, возможно, уже и существуют, не считая домофонной «таблетки». Зажигалка – кажется, после того, как зажег свечи, он сунул ее себе в карман, а не отдал Марку. Эх, Марк, как-то он сейчас там, в будущем? Как Тата, Вольф, Фридрих… Так, не отвлекаться.

Что еще, что еще… Телефон! Дьявол, вот это точно не понравится «святым отцам»! Пожалуй, его за владение таким подозрительным имуществом действительно могут на костре сжечь…

Черт. Вот, кажется, и нашли.

Современный мобильник – плоский, довольно большой, изящный, - вызвал в «святошах» самое искреннее изумление.

Руки Пашки стиснули сильнее; удерживающий его человек подался вперед, недоуменно вглядываясь в предмет в руках у товарища. Тот принялся вертеть телефон, заглядывая под него, рассматривая тонкие бока, изучая непонятные маленькие выпуклости.

Наконец, видимо, набравшись смелости, он осторожно потрогал одну из таких выпуклостей, попытался потянуть ее, видимо, рассчитывая открыть потайное отделение для хранения чего-то там, потом надавил... Экран вспыхнул, требуя вести рисунок для разблокировки. Мелодичный голос робота-навигатора сообщил:

- Не удалось обнаружить местоположение.

Исследователь вскрикнул и выронил несчастный телефон. Пашка, которого в миг соприкосновения аппарата с каменным полом откровенно передернуло, немыслимым образом извернулся и сумел-таки освободиться от руки, зажимающей ему рот.

- Могли бы и поосторожнее, телефон дорогой вообще-то! – раздраженно рыкнул он, переводя неприязненный взгляд с одного из своих неприятелей на другого, - Вот теперь поднимайте, сдувайте пылинки, проверяйте…

- В святую воду! – прерывая его, приказал в категоричной форме тот человек, что продолжал удерживать его руки, - Это изделие дьявола, вода очистит его!

Парень, не с первого раза понявший, кого планируют опустить в святую воду – его или телефон, - и, наконец, сообразив, что речь о последнем, категорически воспротивился.

- Не вздумайте! Он же испортится, идиоты, это же последний айфон!.. – он осекся, сообразив, что этого сообщать как раз и не следовало.

«Святоши» переглянулись и, безмолвно придя к согласному выводу, что изделие и в самом деле сотворено дьяволом, занялись делом. Уронивший телефон человек осторожно присел рядом с ним на корточки (Пашка испугался, как бы он не заметил Райвена под алтарем) и, взяв мобильник полами длинной рясы, на вытянутых руках поднес его к алтарю.

«Бултых» с которым телефон погрузился в наполняющую чашу жидкость прозвучал для несчастного Пашки похоронным звоном. Он столько копил на этот телефон… он так мечтал о нем, так жаждал заполучить его, и вот, не успел еще даже толком попользоваться… Ну что за невежды, черт бы их побрал!

- Да в Аду вам гореть за такие фокусы! – раздраженно выпалил парень. «Святые отцы», переглянувшись, неожиданно заухмылялись.

- В кандалы его, - бросил арбалетчик, - Пусть смотрит, как изжарится темпор. Потом придет и его черед.

* «Завтра» (нем.) (примеч. автора)