Пария

33

— Поспешим, — приказал Квамус.

Уолкотт переключил двигатель на обратный ход и медленно вел люгер, а мы с Лори, перегнувшись через борт, баграми притягивали ближе медный ящик. Его поверхность, изъеденная коррозией, потемнела от старости и приобрела ядовито-зеленый цвет, но несмотря на это было удивительно, что ящик сохранялся так долго под илом залива.

По обе стороны ящика находились медные кольца, первоначально служившие для пропускания канатов, с помощью которых ящик втянули на палубу „Дэвида Дарка“. Некоторые из них были полностью разрушены коррозией, но мне удалось зацепиться за одно багром, а потом Лори буквально перелезла через борт, встала на дрейфующий ящик и протянула через кольцо канат.

— Нет смысла возвращаться в Салем, — заявил я. — Полиция схватит нас, не успеем мы проплыть и полмили. Может, двинем к побережью Грейнитхед?

Уолкотт ускорил обороты двигателей.

— Наверно, нас и там схватят, — заверил он. — Но попробовать стоит. Что мы сделаем, когда доплывем до места? Этот чертов гроб слишком велик. На берег нам его не вытянуть.

— Там есть платформа и блок. Попробуем вытащить его блоком.

— А что дальше? Полиция будет сидеть у нас на хвосте?

— Не знаю. Может, одолжим где-нибудь грузовик. Только попробуйте их опередить, хорошо?

— Ясное дело, всегда стоит попробовать. Я хотел только спросить, есть ли у вас какой-то план?

— Что-нибудь выдумаю, идет?

— Вы начальник, не я.

Однако не успели мы проплыть и четверти мили, как стало ясно, что полицейская моторка догонит нас задолго до конца пути. Уолкотт выжимал из люгера все что можно, но в его планы не входило сжечь двигатели, а медный ящик, который мы тащили за кормой, представлял, конечно же, дополнительный балласт.

— Быстрее же, быстрее, — настаивал Квамус, но Уолкотт покачал головой.

Полицейская моторка приблизилась на расстояние окрика, после чего сирену выключили, и моторка завертелась перед носом люгера, чтобы быстро, точно и безошибочно преградить нам дорогу. Один офицер уже балансировал у борта с мегафоном в руке, а другой стоял за ним, с автоматом.

— Хорошо, можете затормозить, — сказал я Уолкотту. — Нет смысла рисковать, они ведь могут начать палить.

Уолкотт уменьшил обороты, и люгер начал медленно дрейфовать, направляясь на встречу с ожидающей полицейской моторкой. Медный ящик, двигаясь по инерции, поравнялся с нами и с шумом ударил в корму.

— Выйти на палубу с руками за головой, — приказал полицейский. Стоять так, чтобы я видел вас всех.

Он двинулся вдоль борта, но не сделал и трех шагов, как неожиданно схватился за живот и упал, исчезнув у нас из поля зрения.

— Что случилось? — спросил Уолкотт и встал на носу, чтобы лучше видеть. — Вы видели? Он, наверно, поскользнулся.

Другой офицер, с автоматом, неожиданно побежал в кабину моторки. Потом появился водитель, размахивая полотенцем и аптечкой первой помощи.

— Что случилось? — закричал я. — Все ли у вас в порядке?

Второй офицер поднял на нас взгляд и, взмахнув рукой, приказал нам плыть дальше.

— Подплывите поближе, — обратился я к Уолкотту. — Побыстрее, пожалуйста.

— Вы шутите? — запротестовал Уолкотт. — Теперь у нас есть шанс улепетнуть.

— Подплывите к ним! — приказал я. Уолкотт пожал плечами, сплюнул и прибавил обороты. Через минуту мы доплыли до полицейской моторки.

Лишь когда катер буквально коснулся борта моторки, я увидел кровь. Она забрызгала всю палубу, как будто кто-то облил лодку пурпурной краской из резинового шланга. Второй офицер появился снова, в окровавленной рубашке и с руками, вымазанными по локоть в крови, как будто надел длинные красные перчатки.

— Что случилось? — спросил я, охваченный ужасом.

— Не знаю, — ответил полицейский дрожащим голосом. — Это Келли. У него лопнул живот. Это означает, что у него действительно лопнул живот и все вывалилось наружу через рубашку.

Он посмотрел на меня.

— Вы же этого не делали? Вы не застрелили его или что-то в этом роде?

— Вы чертовски хорошо знаете, что мы этого не делали.

— Ну тогда возвращайтесь в Салем… понимаете? Возвращайтесь в Салем и явитесь в полицейское управление. Я же должен отвезти Келли в госпиталь.

Появился рулевой в рубахе, заляпанной кровью. Он был очень бледен и не сказал ни слова, только направился в рубку и включил двигатель. Через минуту полицейская моторка развернулась и с включенной сиреной понеслась к пристани. Люгер вместе с ящиком одиноко качался на волнах прилива. Я посмотрел на Квамуса, а Квамус — на меня.

— Несмотря ни на что, мы поплывем в Грейнитхед, — решил он. — Как только полиция опомнится от шока, они сообщат в полицию Салема сами, и если мы появимся там, то будем арестованы. Нам нужно доставить наш груз к берегу, а потом я найду или одолжу машину, и поедем в Салем за грузовиком-рефрижератором.

— Вы думаете, Микцанцикатли может оставаться все это время без охлаждения? — спросил я его.

Квамус посмотрел на ящик, дрейфующий за кормой люгера.

— Не знаю, — медленно и серьезно проговорил он. — Я опасаюсь, что этот офицер на моторке… что это уже работа Микцанцикатли.

Лори посмотрела на отца.

— Папа, — сказала она. — Отвезем это на берег, хорошо?

Уолкотт кивнул.

— Там нет ничего заразного? — уверился он. — Этот ящик-гроб не опасен?

— Не в этом смысле, — уверил я его. — Но чем скорее мы двинемся отсюда, тем лучше. Чем дольше мы находимся здесь, тем это для нас опаснее.

Мы миновали Кладбище Над Водой, а потом свернули к намеченной ранее платформе, рядом с молом Брауна. Когда-то, в тридцатые годы, здесь была изысканная пристань для прогулочных лодок, ресторан, веранда для коктейля и фонари, освещавшие мол. Однако сейчас покосившиеся дома пустовали, от веранды для коктейлей остался лишь гниющий помост, на котором были свалены в кучу пляжные шезлонги, точно останки в массовую могилу.

Уолкотт подвел люгер как можно ближе, после чего мы отвязали ящик, и он, подталкиваемый приливом, поплыл к скользкой от водорослей платформе. Несколько толчков баграми — и ящик неподвижно застыл у подножия платформы. Затем Квамус и я соскочили в воду и сначала вплавь, а потом вброд добрались до берега.

Я взобрался на платформу, истекая водой, и попробовал крутануть ручку бобины с тросом. К счастью, механизм был смазан и содержался в хорошем состоянии, поэтому я быстро смог отмотать трос достаточной длины, чтобы достать до колец, размещенных на ящике. Как только Уолкотт увидел, что мы благополучно добрались до берега, он тут же попрощался с нами свистком и направил люгер назад, в залив. Признаюсь, я не обиделся на него, хотя наверняка его ждал арест. Однако даже несколько месяцев тюрьмы лучше, чем такая дыра в животе, как у того полицейского.

Мы с Квамусом молча вращали коловорот и постепенно втаскивали медный гроб на бетонную платформу. Ящик передвигался дюйм за дюймом с ужасающим скрежетом, издавая глухой дребезжащий звук, как будто внутри был пустым. Я слышал и обливался потом, дрожа. Я старался не думать о том, что за чудовище внутри и что оно может сотворить со мной.

Работа заняла у нас почти полчаса, но наконец мы стащили ящик на вершину платформы и накрыли его двумя кусками брезента, какими обычно накрывают лодки на зиму. Квамус осмотрел залив, но нигде не было ни следа полиции или береговой охраны, ни даже Эдварда и шайки яйцеголовых с „Диогена“.

— Теперь, — сказал Квамус, — я отправляюсь в Салем и вернусь с грузовиком-рефрижератором. Вам нужно оставаться здесь и охранять Микцанцикатли.

— Не лучше ли поехать мне? Вы слишком бросаетесь в глаза. Ведь трудно не заметить индейца ростом в шесть футов и в мокром комбинезоне аквалангиста.

— Меня никто не увидит, — ответил Квамус со спокойной уверенностью. Я овладел техникой, которую индейцы из племени наррагансет развили века назад, чтобы охотиться на диких зверей. Мы называем ее „Не-охотник“.

— Не-охотник?

— Это такой способ, который позволяет стать невидимым для других людей. Удивительная техника, но ей можно научиться.

— Ну, тогда согласен, — уступил я. Мне не улыбалась перспектива охранять этот чудовищный гроб, но выбора у меня не было. — Только быстрее возвращайтесь. А если вас все же арестуют, то скажите полиции, где я. Я не хочу сидеть тут всю ночь с Микцанцикатли, в то время как вы будете уплетать бифштексы в холодной кутузке Салема.

— Ага, этого вы боитесь больше всего, — улыбнулся Квамус.

Он прошел между построек заброшенного ресторана в направлении Восточнобережного шоссе. Я сел на волнорез и пугливо посмотрел на ящик, в котором ацтекский демон Дэвида Дарка просидел в заточении почти триста лет. Я отвернулся и хотел было крикнуть Квамусу, чтобы он привез мне бутылку виски, но уже не увидел его. „Не-охотник“ исчез. Я попробовал сесть поудобнее и упер ногу в брезент, прикрывающий ящик, как будто это была обыкновенная лодка, хозяином которой я стал по случаю.

Был только полдень, но небо удивительно потемнело, как будто я смотрел на него сквозь темные очки. К тому же налетел ветер, о котором забыли упомянуть в прогнозе погоды. Он трепал гривы серых волн в Салемском заливе, разносил сухие листья и мусор, покрывающий перекосившуюся веранду для коктейлей. Над рестораном все еще висела изъеденная морской солью реклама: „Ресторан „На Пристани“. Омары, бифштексы, коктейли“. Я представил себе как все это выглядело летними вечерами: оркестр „диксиленд“, господа в соломенных шляпах и девушки в поблескивающих платьях для коктейля.

Я поднял воротник куртки. Ветер теперь был и в самом деле холодным, а небо потемнело так, что некоторые автомобили на другом берегу ехали с включенными фарами. Видимо, шел шторм, сильная, североатлантическая буря, в которую человек даже дома у камина чувствует себя сидящим в маленькой лодчонке посреди бесконечного моря.

Потом я услышал пение. Слабое, отдаленное и безумное. Оно доносилось изнутри заброшенного ресторанчика. Тонкий писклявый голосок, от которого что волосы у меня на затылке встали дыбом, будто зарядившись в генераторе Ван-де-Граафа.

Я встал и прошел по прогнившим доскам веранды к ресторану, разыскивая источник голоса. Раз или два я перепрыгивал через дыры в полу. Под помостом я видел влажную темноту и убегающих крабов. Я дошел до ресторана и направился прямо к входной двери. Она была заперта на ключ. Стекла покрывал толстый слой грязи и соли, так что я не мог заглянуть внутрь.

Пение прозвучало снова, на этот раз громче, тем же холодным и чистым голосом. Оно явно доносилось изнутри ресторана. Я огляделся, нет ли кого-нибудь поблизости, после чего три или четыре раза сильно пнул ногой дверь. Дешевый замок оторвался вместе с куском дверной рамы, двери задрожали и открылись, будто приглашая внутрь. „Войдите, мистер Трентон, вас ждет ваше предназначение“.

Я осторожно вошел. Пол из голых потрескавшихся досок был покрыт пылью, замусорен старыми газетами и бесформенными кусками зеленого линолеума. Под потолком вращалась бумажная мухоловка, подвешенная между двумя лампами в абажурах из молочного стекла. На стене напротив висело большое зеркало, обгаженное мухами и покрытое грязью. Я видел свое отражение, маячащее в дверях, похожее на старую, покрытую пятнами, выцветшую фотографию человека, который давно мертв. Я сделал два или три шага вперед.

— Джон? — услышал я шепот. Я обернулся. Она стояла за мной, с застывшим в ужасной гримасе лицом, выглядевшим совсем как череп скелета. Джон, ты должен освободить меня.

— Как я могу тебя освободить? — спросил я. Я смотрел, как она проскальзывает в помещение в своей бесшумно трепещущей погребальной одежде. — Я вытащил тебя из моря. Что еще я могу для тебя сделать?

— Разбей ящик, — прошептала она. — Этот ящик заперт печатями, которые я сломать не могу: печатями Святой Троицы. Ты должен открыть ящик во имя Отца, Сына и Святого Духа. Точно так, как он был запечатан.

— Но у меня все еще нет гарантии, что я получу Джейн живой, целой и невредимой.

— На этом свете никаких гарантий быть не может, Джон. Ты должен просто верить мне.

— Не знаю, должен ли я верить тебе вообще.

— А веришь ты, что я могу распороть тебе живот, как тому полицейскому, который пытался вас остановить? Или что я могу разорвать тебя на куски, как Дэвида Дарка? Хоть я и в заточении, я все же обладаю великой мощью, Джон.

— Я хотел лишь уточнить, чего… чего ты от меня хочешь, прозаикался я.

Джейн поплыла в сторону зеркала, но зеркало не отразило ее, будто она была вампиром, от которого меня шутливо остерегала Джилли. Потом Джейн проникла через стекло и посмотрела на меня из зеркала, хотя в комнате ее уже вообще не было.

— Придется поверить, — сказала она и исчезла.

Я долго стоял в опустевшем помещении ресторана. Настала минута, когда я должен был принять решение. Я уже убедился, что Микцанцикатли может убивать жестоко и безжалостно, что он может приказать мертвым убивать живых. Но я желал также возвращения Джейн, я желал этого с отчаянием, которое намного превышало границы, назначенные любовью. Как будто я непременно хотел показать себе, что чудеса бывают, что мертвые могут восстать из гроба, что весь мир может перевернуться вверх тормашками.

С тех пор как погибла Джейн, я был свидетелем уже многих необычных и ужасающих событий. Но в ту минуту мне казалось, хотя я и не знаю, почему, что все это были фокусы, предназначенные для того, чтобы запугать меня. Однако только когда я буду держать роскошное тело Джейн в своих объятиях, лишь тогда я поверю в существование сил, которые человек не может объять ни разумом, ни воображением.

Конечно, тогда я не отдавал себе отчета, что еще никогда со дня гибели Джейн не был так близок к нервному срыву. Видимо, я находился на грани безумия, если не смог уговорить себя, что должен помочь освободиться Микцанцикатли. Я до сих пор холодею от этого воспоминания.

Я вышел из ресторана и вторично прошел по доскам веранды. На дворе было так темно, будто уже наступила ночь, а ведь еле миновал полдень. Изъеденный водой медный ящик все еще лежал на платформе, прикрытый кусками брезента. С противоположной стороны платформы находился запертый шкаф с надписью ПОЖАРНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ. Обойдя ящик, я подошел к шкафу, осмотрел заржавевшие засовы, а потом несколько раз сильно ударил ногой, пока левая часть двери не оторвалась и я не мог ее полностью отломать. Внутри был свернутый шланг и то, что я искал: пожарный топорик на длинной рукояти.

Я вернулся к ящику и стянул брезент. Ящик казался еще больше, чем до этого: зеленый, массивный и зловеще молчаливый. Я коснулся пальцами чешуйчатой поверхности и почувствовал удивительный приступ страха, будто я, не желая того, коснулся в темноте гигантской стоножки. Потом, под влиянием порыва, я замахнулся топориком и нанес сильный удар по боку ящика.

Раздался глубокий звенящий звук, а ящик как будто задрожал. Я нашел место удара. Острие топорика проникло глубоко и пробило металл почти навылет. Медные стенки были первоначально не менее дюйма толщиной, но из-за уничтожающего действия соленой воды стали почти в два раза тоньше.

Я снова размахнулся топориком.

— Освобождаю тебя, — прохрипел я, когда лезвие пробило крышку ящика. — Освобождаю тебя во имя Отца.

Я еще раз размахнулся и ударил.

— Освобождаю тебя, — проговорил я. Я слышал свой собственный голос, звучавший незнакомо, будто говорил кто-то другой. — Освобождаю тебя во имя Сына.

Небо надо мной зловеще потемнело. Ветер свистел и выл, волны в заливе высоко вздымались и покрывались пеной. Другой берег уже почти не был виден, а на побережье Грейнитхед деревья склонялись и гнулись на ветру, как пытаемые души.

Я еще раз поднял топорик и еще раз с силой опустил его на крышу ящика.

— Освобождаю тебя, — прокричал я. — Освобождаю тебя во имя Святого Духа!

Я услышал поразительный стон, который мог бы быть воем ветра или чем-то другим: стоном отчаявшегося мира. Перед моими глазами темно-зеленый медный гроб лопнул и раскрылся, а потом лопнул еще в одном месте. Чешуйки корродировавшего металла посыпались на бетонную платформу. Изнутри ударила кислая вонь, смрад гниющей падали, огромной подохшей крысы, найденной под полом в старом доме, трупа младенца, засунутого в камин.

Передо мной в открытом ящике покоился Не Имеющий Плоти, и к моему ужасу я увидел, что он был вовсе не обычным огромным скелетом, а гигантским скелетом, сделанным из десятков человеческих остовов. Каждая рука состояла из двух скелетов, соединенных черепами. Каждый палец был рукой человека. Каждое ребро было сделано из скрученного и изогнутого скелета ребенка, а таз состоял из многих будто склеенных бедренных костей. Когда же чудовище повернуло ко мне глазницы — глубокие, пустые и бесконечно злые, — я заметил, что его голова состояла из десятков человеческих черепов, сросшихся друг с другом в самый большой череп, какой я когда-либо видел.

— Теперь, — прошептал голос, гремящий, как соборный орган. — Теперь я могу захватить все те души, которых я желаю. А ты, друг мой, ты будешь моим высшим жрецом. Вот твоя награда. Ты останешься со мной навсегда, ты всегда будешь стоять справа от меня, объявлять всем мои пожелания и разыскивать для меня души, которые утолят мой голод.

— Где Джейн? — завопил я, несмотря на то, что был до смерти перепуган его видом. — Ты обещал мне мою Джейн! Такую же, какой она была до гибели! Целую и невредимую! Живую, желанную и желающую! Ты обещал!

— Ты нетерпелив, — загремел Микцанцикатли. — Придет и этому время. Все в свое время!

— Ты обещал мне Джейн, и я хочу получить ее сейчас! Такую, какой она была до гибели!

Ветер завыл так громко, что почти заглушил ответ демона. Но затем где-то поблизости, у старого ресторана, раздался крик. Это был высокий пронзительный вопль смертельно перепуганной женщины. Я обошел вокруг ящика, цепляясь за поручни платформы, чтобы не упасть под напором ветра. Я посмотрел в темноту.

Это была она, Джейн. Это на самом деле была Джейн. Она стояла у дверей ресторана, закрыв лицо руками, и кричала, пока я уже не мог этого слушать. Я еще раз пробежал по помосту веранды, разорвав носок об острую щепку, добежал до Джейн, схватил ее за плечи и крепко потряс.

Она была живой и реальной, одетой так же, как была одета в день катастрофы. Но хоть я и тряс ее изо всех сил, кричал ей, но я не мог ни оторвать ее рук от лица, ни остановить ее крики. Наконец, я оставил Джейн и вернулся к открытому ящику-гробу, где все еще лежал Микцанцикатли, улыбаясь застывшей улыбкой черепа трупа, в которой нет ни радости, ни тепла, которая всего-навсего является гримасой смерти.

— Что ты сделал? — закричал я на него. — Почему она так кричит? Если это ты ее обидел…

— Я ничего ей не сделал, — прошептал демон. — Она думает, что сейчас погибнет, как думала в последнюю секунду перед катастрофой. Но она в безопасности, цела, здорова, и ее задница так же привлекательна…

— Но она перепугана! — взвизгнул я. — Ради Бога, что-нибудь сделай, чтобы она не кричала! Как мне с ней жить, когда она в таком состоянии?

— Ты хотел, чтобы она была точно такой, какой была до катастрофы, напомнил мне Микцанцикатли. — Такой она и была, такой я тебе ее отдаю!

— Что ты говоришь? Она что, всегда будет так кричать? Она всегда будет перепугана? Она всегда будет думать, что сейчас погибнет?

— Всегда и везде, — улыбнулся Микцанцикатли. — До того дня, пока не вернется в Страну Мертвых.

Я посмотрел в сторону старого ресторана. Джейн все еще стояла там, отчаянно крича и закрывая лицо руками. Она кричала так уже почти пять минут, и я понял, что Микцанцикатли обманул меня. Он вовсе не имел власти воскрешать мертвых, он мог только вернуть мгновение, предшествовавшее той минуте, когда они предстали перед лицом смерти, так как именно тогда их души возносились в Страну Мертвых, а это была граница владений Микцанцикатли.

Я чувствовал, как слезы застилают мне глаза. Но у меня осталось достаточно сил и решимости, чтобы поднять топорик пожарника, брошенный возле темно-зеленого медного ящика, прежде чем я вторично кинулся к ресторану. Я положил топорик рядом с Джейн, снова обнял ее и начал молить, чтобы она перестала кричать, молить, чтобы она отняла руки от лица. Но я все еще слышал холодный смех Микцанцикатли и знал, что никакой надежды нет.

— Джейн, — сказал я, стараясь не слышать ее крика. Я крепко прижимал ее к себе, пытаясь спасти от несчастья, которое уже случилось и от которого я уже никак не мог ее спасти.

Джейн все еще кричала. Наконец я отпустил ее, отворачиваясь, поднял топорик и с размаха ударил. Лезвие застряло глубоко между ее поднятыми руками.

Кровь брызнула между пальцев. Одна нога инстинктивно задрожала. Джейн зашаталась и упала. Я отбросил топорик как можно дальше от себя, а потом пошел, не оглядываясь.

Я миновал гроб Микцанцикатли. На него я тоже не посмотрел. Я пошел между старыми постройками в сторону шоссе, с каждой минутой ускоряя шаг.

— Ты никогда от меня не убежишь, Джон, — прошептал демон. — Обещаю тебе, Джон, ты никогда от меня не убежишь.

Я дошел до Восточнобережного шоссе и огляделся в наступившей средь бела дня темноте в ожидании какого-то автомобиля, или грузовика, или возвращающегося Квамуса. Тогда я заметил вдали какие-то бледные неясные фигуры, одетые в потрепанные лохмотья, похожие на нищих, странствующих по городу. Я долго смотрел на них, пока не понял, кто они. Они плелись толпой, волоча ноги, гниющие и слепые.

Это были мертвецы из Грейнитхед, трупы с кладбища. Это были слуги Микцанцикатли, ищущие свежей крови и людских сердец для своего хозяина, освобожденного мной.

Я бросился бежать.